VI. Суббота, 7 сентября
Жизнь – это постоянный урок о взаимосвязи причины и следствия.
Ральф Уолдо Эмерсон
40
Как Мелани и опасалась, она провела бессонную ночь. То и дело просыпалась от кошмаров, связанных с Кларой. В них девочка жила в детском приюте, где ее дразнили другие дети постарше – они срывали с нее ночную рубашку, чтобы рассмотреть демонические татуировки на спине.
В шесть утра Мелани наконец поднялась и села с чашкой горячего какао за свой письменный стол. Пока туман еще висел над камышами, она начала составлять обвинительный акт против Рудольфа Брайншмидта из-за убийства его жены. Затем поехала в Ведомство по уголовным делам города Вены, где уже час допрашивали доктора Михаэля Лазло. Хаузер встретил ее у входа и проводил к комнате для допросов.
За стеклянной стеной сидел высокий мужчина в спортивных штанах, лаковых туфлях, белой рубашке Tom Tailor с закатанными рукавами.
– Что мы о нем узнали? – спросила Мелани.
– Я могу лишь сказать, чего мы не узнали. – Хаузер хлопнул ладонью по папке, в которой, очевидно, были собраны данные по Лазло. – У него, конечно, нет судимости, он не связан с татуировщиками и не замечен под своим настоящим именем ни в Фейсбуке, ни в Твиттере, ни в каких-либо блогах или форумах. Он живет один на своей вилле, по выходным играет с коллегами в гольф, никогда не уезжает в отпуск больше чем на неделю – летом на озеро Вёртер, зимой в Китцбю-эль, – регулярно принимает участие в конференциях адвокатов и имеет алиби в день исчезновения Клары.
– Где он был?
– На мероприятии Венской адвокатской палаты.
– Проверьте это.
– Уже занимаемся.
Мелани вошла в комнату для допросов, в которой вчера уже разговаривала с Брайншмидтом. На этот раз будет не так просто уличить подозреваемого.
Она закрыла за собой дверь, и Лазло на крутящемся стуле развернулся к ней. На столе перед ним стояла чашка черного кофе, который наверняка уже был ледяным. На вид Мелани дала бы Лазло чуть больше пятидесяти. С короткими седыми колючими волосами и угловатым лицом с острым носом, он выглядел как ушлый опасный пес. На подбородке серой тенью лежала щетина.
– Сейчас суббота, десять часов утра, и вы удерживаете меня здесь безо всякой причины. Это бессовестное издевательство. – Его гнусавый голос звучал надменно.
Мелани вспомнила, что уже видела его фотографию на каком-то флаере, он был выступающим на конгрессе.
– Поверьте мне, господин доктор, прокуратура ничего не делает без причины. Вы-то как адвокат должны это знать.
– Я-то как адвокат знаю, как работает система. – Лазло оперся локтями о стол. Его волосатые руки были крепкие и мускулистые. Он снял очки в модной черной оправе и повертел их в пальцах. – Я хочу поговорить со своим адвокатом… немедленно!
– Дайте номер телефона, мы позвоним ему. Кроме того, я нахожу забавным, что именно вы требуете себе адвоката, хотя сами более двадцати лет успешно работаете защитником. Я всерьез задаюсь вопросом, кто здесь над кем издевается.
– Я больше ничего не скажу и хочу, чтобы при разговоре присутствовал независимый свидетель.
Мелани кивнула на потолок.
– Этот разговор записывается на видео- и аудиопленку. Так что не переживайте. Мы предоставим вашему адвокату записи. – Она не стала садиться, а прогуливалась по комнате и смотрела на Лазло сверху вниз, обдумывая свои следующие слова.
– Как долго вы уже выдаете себя в Интернете за Мишель?
Лазло оставался спокойным.
– Разве запрещено использовать различные аватары?
Мелани приподняла одну бровь.
– Даже различные аватары? За кого еще вы себя выдавали? Может, за семилетнюю Эмилию, которая хочет накрасить ногти, или пятнадцатилетнюю Корнелию, которая хочет сделать пирсинг, хотя родители против?
– Я не обязан отвечать на ваши вопросы.
Мелани склонилась над столом.
– С ордером мы можем конфисковать ваши компьютеры.
– Ну попробуйте, – невозмутимо ответил Лазло. – Но там хранятся данные моих клиентов, что значительно осложнит ваши усилия.
В дверь постучали, и в комнату вошел сотрудник в штатском. Он подошел к Мелани и прошептал ей на ухо: «Я должен передать вам от Хаузера, что мы проверили его алиби. Он принимал участие в конференции только в первой половине дня. Мы не смогли найти никого, кто подтвердил бы его присутствие после обеда».
– Спасибо.
Мужчина покинул комнату.
Лазло помахал рукой.
– Что это за психологические игры?
Мелани отчетливо видела, как его мускулистое тело напряглось под рубашкой.
– Тот же вопрос я могу задать вам, – парировала она. – Мы проверили ваше алиби в тот день, когда Клару похитили с детской площадки. Никто не может подтвердить, что вы принимали участие в конференции во второй половине дня.
Лазло скривился в саркастической гримасе.
– Мой адвокат посоветовал бы мне отказаться от дачи показаний.
– Господи, вы солгали! И мы записали эту ложь на видео!
– Обвиняемый может лгать, если не вредит тем самым невиновному.
– Речь идет о похищении, незаконном лишении свободы и истязании ребенка! Где вы были двадцать пятого августа прошлого года?
Он улыбнулся.
– Я не нуждаюсь в алиби. Это вам нужны доказательства!
– Где вы были? – повторила Мелани.
– Я имею право молчать в ответ на все обвинения, могу подать заявление на сбор доказательств в мою пользу и вправе в любой момент привлечь защитника, – перечислил Лазло.
– Как вы объясняете, что Клара вплоть до дня похищения контактировала с IP-адресом в вашем доме?
– Я вообще ничего не должен объяснять. Это вы прокурор… Вы должны выяснить причину.
Мерзавец оказался крепким орешком.
– Значит, хотите по-жесткому, – заключила Мелани. – Тогда мы возьмем у вас мазок в ротовой полости для сравнения с материалом, который нашли у Клары под ногтями.
– Я могу отказаться от мазка.
– Только временно. Сейчас для этого достаточно и анализа крови.
Лазло улыбнулся.
– Для этого требуется решение суда, а я уверен, что ни один судья не даст вам на это разрешения.
Ее мутило от надменной улыбки Лазло. Он предусмотрительно даже не притронулся к стаканчику с кофе. Что творилось в голове у этого паршивца? Он действительно был невиновен и наслаждался ложными обвинениями, потому что собирался извлечь для себя пользу из этого допроса в СМИ? Или он был виновен, но знал, что на него не смогут ничего повесить? Или он просто блефовал, охваченный паникой, потому что они так близко подобрались к правде? На его бесстрастном лице она не могла найти ни одного намека на настоящие эмоции – и это заставляло ее чувствовать себя немного беспомощной.
Мелани поняла, что пришло время ретироваться – не во всей военной кампании, а только в этой битве.
– Отпустите меня, коллега, – добродушно сказал он, когда она направилась к двери. – Иначе я стану первым черным пятном на вашей белоснежной биографии.
Ему не следовало этого говорить. Мелани развернулась.
– Никогда больше не называйте меня коллегой, потому что мы находимся по разные стороны закона.
Лазло вопросительно посмотрел на нее.
Она понизила голос:
– Вы преследовали Клару в Интернете. Вы похитили девочку, целый год татуировали ее на своей вилле, пока ей случайно не удалось сбежать.
– Чепуха!
– И я докажу, что вы убили трех девочек и закопали их в лесу в пластиковых пакетах – и, возможно, не только их.
На этот раз Лазло промолчал. Мелани смотрела на него еще некоторое время, потом без комментариев покинула помещение.
41
В десять часов утра Сабина в своей машине направлялась к востоку от Висбадена. Вскоре началась сельская местность. За окном мелькали поля, виноградники и деревенские гостиницы.
Солнце переползло через гребень горы. Сабина надела солнечные очки и свернула на следующем повороте. Где-то в этой местности жил Снейдер. Навигатор увел ее с трассы и направил по проселочной дороге вдоль небольшого ручья, пока она не добралась до поляны, окруженной лесистыми холмами. Навстречу ей мчалась карета скорой помощи. Когда машина проехала мимо, Сабина увидела, что в конце тупика стоит старая заброшенная мельница.
Сабина взяла с пассажирского сиденья конверт, который она этим утром получила лично от президента Хесса, и вышла из машины. Мельница напомнила ей о баварских крестьянских подворьях. Красная гонтовая крыша со слуховыми окнами, каминная труба с жестяным петушком, оконные ставни, под которыми висели ящики для цветов, и плющ, цепляющийся за деревянную решетку на стене. У входа на участок стояла огромная бочка, на которой висела табличка:
«Мартен С. Снейдер – посетители нежелательны!»
Как это на него похоже!
Ручей, вдоль которого ехала Сабина, протекал через здание. Несколько десятилетий назад в этом доме наверняка еще мололи муку. Теперь здесь жил самый большой мизантроп, какого Сабина знала.
Снейдера сегодня выписали из больницы, и скорая помощь только что привезла его из Нюрнберга. На террасе из натурального камня под козырьком с низко висящей водосточной трубой стояли стол и плетеные кресла. В одном из них сидел Снейдер и жмурился от утреннего солнца. На Снейдере был черный костюм и свежая рубашка, под которой Сабина заметила перебинтованную грудь. В уголке рта торчала самокрутка, которая подозрительно пахла травкой. Наверняка он был накачан болеутоляющими средствами. К тому же, несмотря на ранения, он выглядел лучше, чем когда-либо. Осознание, что он поймал убийцу, придавало ему несказанную энергию. Но этот положительный результат никогда не длился долго.
– Доброе утро, – сказала Сабина.
– Опять хотите навязать мне разговор? – пробурчал он, не поворачивая голову.
Она проигнорировала комментарий.
– Я не знала, что вы живете так далеко от Висбадена. Спрашиваю себя, как вы добираетесь до бюро без машины.
Снейдер кивнул на живую изгородь:
– На служебном автомобиле.
За мельницей находилась маленькая теплица, от которой отражалось солнце. Видимо, здесь Снейдер выращивал то, что курил. К бочке с дождевой водой стоял прислоненный велосипед.
– На этом вы разве что до дороги доберетесь.
– Оттуда меня забирают. Так как я не каждый день бываю в своем бюро или в академии, это возможно. Обычно я работаю здесь. – Снейдер потушил косяк и посмотрел на Сабину. – Почему вы не на занятиях? Если продолжите пропускать уроки, Хесс будет экзаменовать вас по материалу.
– Это уже не понадобится.
В это субботнее утро в учебном плане стояла «Компьютерная и интернет-преступность», но на нее это больше не распространялось. Без комментариев она протянула конверт.
– Он все-таки это сделал, – выругался Снейдер, не открывая конверта. – Недостаток таланта он восполняет переизбытком характера. Значит, этот упрямый пес вышвырнул вас из академии.
Она кивнула, хотя более подходящим словом было бы «уволил». Ее служба была немедленно прекращена.
– У меня есть время до утра понедельника, чтобы освободить комнату в кампусе. Потом я еще получу зарплату за неделю.
У Снейдера заходили желваки.
– Если наступит момент, когда Хесс поймет свою собственную некомпетентность, это будет первым и единственным озарением за всю его жизнь. Садитесь.
– Спасибо, я приехала, чтобы попрощаться.
– Садитесь! – повторил он. – Обещаю вам, я приложу все усилия, чтобы вам разрешили остаться в академии.
Сабина осталась стоять.
– Это бессмысленно. Хесс будет ждать следующей возможности, чтобы вышвырнуть меня, а до того времени превратит мою жизнь в ад.
В этот момент они заметили длинную толстую собаку с короткими лапами, которая через поле мчалась к мельнице. Ее уши развевались на ветру. Сабина не знала, что это за порода – только то, что собака была белая с пятнами горчичного цвета.
– Уберите от меня пса! – закричал Снейдер, но собака уже была на террасе и запрыгнула Снейдеру на колени.
Это был бассет – в ошейнике, но со свалявшейся шерстью. Он положил передние лапы Снейдеру на плечи и принялся лизать его в щеку.
– Фу, вниз! – приказал Снейдер, но бассет не послушался.
– Мне застрелить собаку? – спросила Сабина.
– Вы бы сделали это для меня? – Снейдер пытался заставить пса спрыгнуть на землю, но бассет удобно расположился у него на коленях и свернулся клубком, хотя задняя часть свисала.
– Я понятия не имею, чья это шавка, но пес приходит сюда уже семь лет.
– И вы его кормите, – предположила Сабина.
– Да, иногда он даже ночует в доме.
– Мне кажется, вы относитесь к собаке лучше, чем к людям, которые вас окружают.
– По крайней мере, он внимательно меня слушает.
– Что сказали врачи? – спросила Сабина.
– Насчет собаки?
Сабина закатила глаза.
– Это просто рваная рана, ее зашили пятью стежками. Легкое не задето.
– Это была моя ошибка, мне очень жаль, – пробормотала она.
– Я скажу вам кое-что! – Снейдер посмотрел на нее. – Только тот, кто не работает, не делает ошибок. Не думайте больше об этом. Раны затягиваются. Главное – мы убрали тех двоих на видео из этого бизнеса. – Он кивнул на входную дверь. – Вы не могли бы насыпать в миску собачьего корма из вон того пакета?
Сабина сделала, как просил Снейдер, но бассет проигнорировал еду. Вместо этого он потерся мордой о рубашку Снейдера, словно не видел его уже несколько недель и ужасно соскучился.
Снейдер положил руку на голову пса.
– По дороге из больницы я разговаривал по телефону с Хессом и пытался убедить его, что вы не принимали участия во вчерашнем инциденте.
– Бесполезно – нюрнбергская уголовная полиция исследовала мое оружие и внесла показания в протокол.
– Можно было бы уничтожить ваши свидетельские показания, – тогда официально вы никогда не участвовали в перестрелке. Я хотел взять все случившееся на себя, но Хесс уже знал, что вы были в Нюрнберге. Этот твердолобый ублюдок только и ждал удобного момента, чтобы проучить меня.
Сабина понимала: никто и не вспомнит, что они задержали двух убийц. В действительности речь шла только о том, что ее ночные расследования вышли из-под контроля, был ранен сотрудник БКА и студентка-стажер стреляла в подозреваемого, который лежал сейчас в реанимации.
– Хесс уже много лет ждал этого момента. Больше всего ему хотелось бы избавиться и от меня. Не переживайте, в первую очередь я позабочусь о вашем восстановлении в академии, чтобы вы смогли закончить обучение.
– Спасибо, что вы хотя бы попытались дать мне такую возможность. – Сабина не привыкла видеть Снейдера раскаивающимся. К тому же она сама была виновата в том, что вылетела из академии. Однако кое-что ее насторожило. – Что значит – в первую очередь?
– А, ничего. – Он почесал собаку за ухом, на что та ответила довольным урчанием.
– Нет уж выкладывайте! – не отступалась Сабина.
– Ах… – Он пожал плечами, но тут же скривился от боли. – Хесс попытается привлечь меня к дисциплинарной ответственности за то, что я допустил ваше вмешательство в полицейское расследование.
– Мне очень жаль.
– Ну и пусть! Это уже не первый раз, когда у Хесса в руках оказывается средство давления на меня.
– А если это станет последним ударом?
– Тогда я вернусь на родину, – вздохнул он. – В Европол в Гаагу.
– Вам не будет жаль покинуть БКА?
– БКА, как пепельница, – чем больше людей в нем собирается, тем грязнее оно становится.
– Что произошло между вами и Хессом?
– Не заботьтесь об этом, Белочка.
– Почему вы не боретесь за ваше место, как он?
Он моргнул, глядя на солнце.
– Конечно, я мог бы сопротивляться Хессу, но предпочитаю смотреть, как он обезумеет из-за меня.
– Похоже на мудрое высказывание Акико.
– Возможно, это она и есть.
Сабина положила ключ от архива Снейдера и его удостоверение БКА на стол. Потом вытащила из кармана сим-карту от его прежнего телефона.
– В старой голосовой почте вы найдете сообщение от Эрика Дорфера, сделанное перед тем, как в него выстрелили.
Снейдер удивленно взглянул на нее.
– Что он говорит?
– К сожалению, ничего нового. – Она по памяти процитировала слова Эрика. – Там слышен выстрел. Нужно, чтобы техники-криминалисты проанализировали запись.
– И вы говорите мне об этом только сейчас?
– Вы же сами запретили мне самостоятельное расследование, – напомнила она.
– Да, но все равно – вы… стали бы хорошим следователем.
– Возможно, но решение Хесса оправданно. Между тем он уже в курсе, что я получила доступ в тюрьму строгого режима в Вайтерштадте и разговаривала с Белоком.
– Я знаю, бывший следователь по этому делу звонил мне. Законченный идиот! – Снейдер покачал головой. – Вы знаете мое мнение. Для раскрытия убийства все средства хороши. Мое благословение у вас было.
Сабина решила, что ослышалась.
– Вот так вдруг? Два дня назад вы еще предостерегали меня от самостоятельных действий.
Снейдер шумно выдохнул.
– Это был ваш совет, если вы забыли! Я должна была вернуться в реальность и не гоняться за призраками, – добавила она. – Так что не говорите теперь, что были довольным моим вмешательством.
Он понизил голос:
– Вы возненавидите меня за то, что я вам сейчас скажу.
Сабина посмотрела на него прищуренными глазами и уже знала, что не хочет слышать того, что последует.
– Я прошу у вас за это прощения, но я должен был раскрыть ваш потенциал.
– Что?
Снейдер выпрямился, держа собаку на коленях.
– Я предостерегал вас от собственных инициатив, потому что знал: только так я смогу мотивировать вас на креативные действия и наивысшие результаты.
Сабина была в шоке.
– Вы?.. – задохнулась она.
– Эрик Дорфер вышел на что-то крупное, но не посвятил меня в детали, а потом в него стреляли. Я знал, что существует только одна возможность выяснить взаимосвязи. Поэтому поставил на вас.
– Значит, вы все время знали, что эти дела связаны, и поэтому мы разбирали их на занятиях?
– Я подозревал это, – исправил он ее.
– Черт подери! – воскликнула Сабина так громко, что бассет испуганно поднял голову.
– Да, признаюсь, я бессердечная свинья.
– Вы бессердечная, бесстыжая свинья! Манипулятор! – выкрикнула она.
– Да ради бога. Человек без плохих привычек вряд ли является личностью.
– Тогда из вас личность просто бьет ключом. Все равно вы не имеете права играть со мной в такие игры!
– В конечном счете мне было важно найти убийцу и схватить того, кто стрелял в Эрика – не важно каким способом.
– И я стала одним из ваших средств.
– Вам около тридцати, вы рисковая, любопытная, упрямая и к тому же подруга Эрика – мне нужно было просто нажать на правильные кнопки.
Сабина не могла в это поверить. Она приехала сюда, чтобы извиниться перед Снейдером и попрощаться, а теперь ей хотелось задушить его.
– Черт возьми, зачем нужно было прибегать к такому средству? Вы просто могли бы организовать нам, студентам, доступ к онлайн-архиву.
– Это было невозможно. Уже много лет действует строгое распоряжение Хесса – все студенты находятся на низшем доверительном уровне, но я знал, что вы найдете способ.
– Но почему вы не играли в открытую?
– Я вас умоляю! – Снейдер изменил голос и залепетал: – «Фрау Немез, я хотел бы попросить вас помочь мне в сборе информации и расследовании, вот все имеющиеся материалы. Пожалуйста, выясните, как данные убийства связаны между собой». – Он помотал головой. – Я достаточно хорошо вас знаю, чтобы понимать: это не сработало бы. Вы упрямая и настойчивая. Я должен был спровоцировать вас, чтобы вы начали активно действовать. Тогда вы показываете результаты, о которых другие могут только мечтать.
– Но почему именно я? Потому, что я подруга Эрика?
– Это оказалось просто на руку, так сказать, вспомогательный эффект.
«Вспомогательный эффект?»
– Тогда что было причиной? – напустилась она на Снейдера. – Но, пожалуйста, в трех кратких четких предложениях! – Она подняла три пальца.
– Мне хватит и двух: когда в прошлом году мы гонялись за убийцей, я заметил, что вы, как никто другой, умеете поставить себя на место преступника. У вас дар, талант.
– Которым вы злоупотребили! И поэтому через четыре дня после покушения на Эрика решили устроить меня в академию без вступительных экзаменов! – возмутилась она.
– Нет. В ту же ночь.
Если бы на коленях у Снейдера не спал верный бассет, а сам Снейдер не был бы ранен, она бы ему врезала.
– Великолепно! – Сабина вскинула руки. – Значит, вот настоящая причина, почему вы меня сюда вызвали. Не потому, что я талантливая или мечтала попасть в команду БКА. Нет! Потому, что вы хотели использовать меня.
– Нет, потому, что я нуждался в вас.
– Теперь мне ясно, почему вы так хотите, чтобы я осталась в академии. Вас мучают угрызения совести!
Теперь голос повысил Снейдер.
– Вы знаете, что я никогда бы не признал этого, но вы правы. Да, я нуждался в вас – и да, мне жаль! Потому что вы одна из лучших, кого я знаю. Ради бога, что мне было делать? В сотрудника федеральной полиции стреляли. Он был моим коллегой и вашим другом. Вы осуждаете меня только потому, что я хотел раскрыть это дело?
Сабина показала на него пальцем.
– Нет, но я осуждаю вас, потому что вы не посвятили меня.
– Иначе ничего не вышло бы, и вы знаете это не хуже меня. Когда я говорю своим студентам: «Вход строго запрещен», вы первая и единственная, кто немедленно направляется туда.
«Умник вонючий!» Но при всей злости, которая в этот момент закипала в Сабине, она должна была согласиться с ним.
Они немного помолчали. Наконец Снейдер вытащил из кармана рубашки косяк.
– Не против, если я закурю?
– Мне все равно, даже если вы загоритесь!
Он сунул в рот сигарету.
– Больше никогда мне не лгите!
– Обещаю.
Она опустилась в плетеное кресло.
– Вы, по крайней мере, продолжите заниматься этим делом и попытаетесь найти того, кто покушался на Эрика?
– Я? – спросил Снейдер. – А с вами что? Выходите из игры?
– А что со мной? Я должна покинуть академию, – удивленно ответила она.
– Но лишь в понедельник утром, сказали вы. А сегодня суббота. У нас еще два дня.
Он сказал «у нас».
– Что вы предлагаете? – спросила она.
– Что вы предлагаете? – спросил он в ответ. – Вы были в Вайтерштадте. Это того стоило? Что вам удалось выяснить в тюрьме?
Сабине понадобилась минута, чтобы собраться с мыслями, затем она рассказала о Белоке.
– Он утверждал, что не состоял ни с кем в переписке. Но существуют два письма, которые тогдашний главный подозреваемый, берлинский гинеколог доктор Ян, написал Белоку.
– Я читал их, – сказал Снейдер.
– Тогда вы тоже знаете, что писем должно быть больше чем два. Кроме того, это ответы на письма, которые получил доктор Ян. Если не от Белока, тогда от кого?
– Но Ян не был убийцей, – напомнил Снейдер. – Его оправдали за недостатком улик.
– Однако кто-то хотел, чтобы мы поверили, что преступление совершил Ян. Где могут быть другие письма?
Снейдер подумал.
– Судья Ауэрсберг председательствовала тогда на слушаниях по делу Яна. Она живет в Висбадене. Если кто и знает, то она. – Он спихнул бассета с коленей и поднялся.
Пес поднял преданный взгляд и наблюдал, как Снейдер сунул сим-карту в карман брюк, а затем спрятал удостоверение и ключ в ящик комода в прихожей.
– Как нам с ней связаться? – спросила Сабина.
Снейдер запер входную дверь.
– Мы навестим ее на вилле.
– Вот так просто?
– У меня в Висбадене не много друзей, но Ауэрсберг входит в их число.
– Это вы от меня скрыли.
– Не хотел заниматься саморекламой. – Снейдер взял телефон и набрал номер. – Я предупрежу ее о нашем визите.
– Прямо сейчас? – прошептала Сабина.
– Если не сейчас, то когда? Составьте мне компанию! Полагаю, в академии вас все равно уже не хватятся.
– Вы прямо само обаяние!
Ожидая ответа от Ауэрсберг, Снейдер спрятал ключ от дома в днище одной из керосиновых ламп, висящих у входа. Заметив удивленный взгляд Сабины, он похлопал по кобуре пистолета.
– Если разболтаете этот секрет, – прошептал он, – мне придется вас убить.
42
Хаузер дожидался Мелани перед комнатой для допросов. Очевидно, он слушал их разговор с доктором Лазло по громкой связи, потому что стоял, недовольно поджав губы.
– Было не очень умно сообщать Лазло, в чем мы собираемся его обвинить, и одновременно признать, что у нас против него ничего нет.
– Я считаю иначе, – парировала Мелани. – Мы надавили на него, и, если моя тактика сработает, он сейчас будет нервничать и начнет постоянно задавать себе одни и те же вопросы. «Я обо всем подумал? Все учел? Или забыл уничтожить какую-нибудь улику?» Одновременно пустит в ход все средства, чтобы вернуться домой.
– Это в любом случае.
– Но мы должны удерживать его здесь как минимум двадцать четыре часа. До завтрашнего утра он не должен покинуть здание. Это наш единственный шанс.
– Как вы себе это представляете?
– Придумайте что-нибудь. До завтрашнего утра я хочу получить ордер на обыск его дома и не позволить ему переформатировать жесткий диск компьютеров, облить их бензином и поджечь или уничтожить прочие улики. Один-единственный ДНК-след Клары у него в доме или машине может уничтожить его.
– А если у него есть сообщник, который уничтожит улики вместо него?
– Тогда не позволяйте ему звонить по телефону и постарайтесь, чтобы СМИ ничего не узнали о наших подозрениях. – Мелани открыла папку и пролистала дело Лазло, пока не наткнулась на его фотографию – в пальто и с портфелем на улице. – Я одолжу ее на один день.
– Ради бога.
Мелани вынула фотографию из прозрачного файла и долго рассматривала ее, прежде чем спрятать в кармане блейзера. Пока было непонятно, кто подсунул доктору Михаэлю Лазло сообщения и фотографии Клары, чтобы, возможно, мотивировать его на похищение девочки.
– Ах да, пока вы были у Лазло, мне позвонили из отдела криминалистической техники, – сказал Хаузер. – Наши люди проверили жесткий диск компьютера Ингрид на вирусы.
– И как? Был доступ извне?
Хаузер кивнул.
– Поисковая программа наших техников обнаружила хитроумную программу, которую очень сложно локализовать и с помощью которой можно шпионить за чужими компьютерами и даже управлять ими.
– Кто мог запустить такой вирус на компьютер Ингрид?
– Вообще-то существует только одна возможность. – Хаузер выглядел подавленным. – Немецкое БКА в Висбадене разработало этот так называемый федеральный троян. У кого-то из них должен быть доступ именно к этой программе.
43
На Нероберг шел горный трамвайчик. Уже в половине десятого перед кассой собралась группа людей. Сабина проехала через парковку и стала искать автомобильную дорогу, ведущую на гору.
– Там впереди нужно ехать направо, – сказал Снейдер.
«Поверните налево», – потребовал навигатор.
– Это что, Клаус Кински? – спросил Снейдер.
– Нет, только его голос, – ответила Сабина. – Я нахожу, что у него успокаивающая манера.
– Возможно, – буркнул Снейдер, – но он не прав. Там впереди направо.
Сабина последовала указаниям Снейдера, на что навигатор запротестовал гнусавым голосом. Снейдер снял прибор с крепления и сунул в бардачок, где он приглушенно продолжал говорить. Через десять минут они доехали до асфальтированной подъездной дорожки, которая вела к земельному участку в самом лесу. «Капелленвег, 3». Почтовый ящик прятался в кустарниках. За ними гравийная дорожка вела к одноэтажной вилле с эркерами, арками и изогнутой входной лестницей.
– Выглядит как маленький дворец.
– Ауэрсберг получила его в наследство, старинное фамильное владение.
– Как Вессели.
– Только не упоминайте его.
– У них конфликт?
– Скажем так: Ауэрсберг помимо юриспруденции изучала еще психологию и не даст так легко себя обмануть. Они с Вессели часто ругались на служебной почве. Она судья, он следователь-криминалист.
– Как и вы.
– Да, но я умею отделять профессиональное от личного. – Снейдер прижал руку к раненому боку и с кряхтением выбрался из машины. – Я и Ауэрсберг познакомились…
– Ауэрсберг и я, – исправила она его.
Снейдер шумно выдохнул.
– Мы познакомились на одном семинаре и с тех пор дружим, уже более десяти лет. Тогда она еще жила во Франкфурте, но после смерти дочери переехала в Висбаден. Мы много говорим на личные темы. Она знает обо мне кое-что такое, чего не знает больше никто.
– Что вас не интересуют женщины, ваше второе имя Сомерсет, вы прячете ключ от дома в лампе, в действительности имеете водительские права и любите собак?
– Примерно так, Белочка.
Они зашагали по гравийной дорожке к дому. Он располагался в тени, лужайка была еще влажной от утренней росы, и где-то в лесу кричала сова. Сабина посмотрела сквозь ветви деревьев и заметила чуть дальше в лесу одинокую бревенчатую хижину, которая напоминала избушку Бабы-яги и, видимо, служила временным пристанищем леснику.
– Какая она?
– Ауэрсберг? – Снейдер скривил рот. – Она многое пережила и похожа на ежа, вывернутого наизнанку, который терзает себя собственными иголками. Все равно… вам она понравится. – Он позвонил в дверь.
– Как она потеряла дочь?
– Это был… – Снейдер осекся.
Элегантная стройная женщина, на вид лет сорока пяти, которую Сабина уже видела в пешеходной зоне в Висбадене, открыла дверь. На Ауэрсберг был тонкий свитер с V-образным вырезом, юбка с запахом и сандалии на ремешках. В этой удобной одежде, с длинными каштановыми волосами и с деревянными украшениями на шее, она походила не на судью, а на хозяйку магазина эко-продуктов.
Она обняла Снейдера и поцеловала его в щеку, отчего тот вздрогнул.
– Что случилось?
– Я объясню позже.
Ауэрсберг подала Сабине руку.
– Входите, я заварила чай.
Женщина пошла первой, Снейдер и Сабина последовали за ней в гостиную. Сабина заметила рубиновое кольцо в массивной оправе на руке Ауэрсберг, которое не подходило к ее непринужденному стилю, но говорило о достатке.
Внутри здание совсем не напоминало замок. Благодаря множеству окон, видимо установленных дополнительно, лестнице с большим мансардным окном и стильной оранжерее, дом выглядел светлым и дружелюбным, хотя и стоял в лесу. На стенах висели разноцветные акварели. Мебель была расставлена так удачно, что комнаты по-настоящему дышали. Сабина не особо разбиралась во внутреннем декоре, но здесь она чувствовала себя уютно: возможно, дело было в какой-нибудь философии фэн-шуй или просто в талантливой руке судьи.
– Присаживайтесь.
Сабина села на диванчик, Снейдер в широкое кресло. Пока Ауэрсберг разливала по чашкам чай, у Сабины появилась возможность лучше рассмотреть женщину. У нее были веснушки и длинные ловкие пальцы. Только ее взгляд раздражал Сабину. Что-то было не так с ее зрачками: ее глаза напоминали глаза хаски.
Пока Ауэрсберг ходила на кухню за молоком и сахаром, Снейдер наклонился к Сабине.
– Редкий цвет глаз, – прошептал он.
Наконец Ауэрсберг села в кресло.
– Значит, вы учитесь в академии, – сказала она. – Какое направление?
Сабина кивнула.
– Криминалистический анализ. – Не было смысла упоминать, что Хесс уволил ее сегодня утром.
Ауэрсберг взглянула на Снейдера.
– Значит, она на твоем курсе?
– Она талантливая и неплохо успевает.
Неплохо – это был самый высший комплимент, которого можно было ожидать от Снейдера в присутствии других.
Ауэрсберг повернулась к Сабине. Теперь призрачный небесно-голубой цвет глаз был отчетливо виден: казалось, ты смотришь в стеклянные глаза мертвеца.
– Вам несказанно повезло, что вы не попали к Вессели. У Мартена вы в хороших руках.
Сабина удивилась, что судья сама завела об этом разговор.
– Я уже познакомилась с Вессели, он не такой уж плохой, – ответила она. «Какая ложь!»
– На занятиях, возможно, но, когда вам приходится работать с ним, это впечатление быстро меняется.
Не может быть, что он хуже Снейдера, подумала Сабина. Это все равно что выбирать между чумой и холерой.
– Я вижу на вашем лице множество вопросов, – сказала Ауэрсберг. – Хочу объяснить вам. Раньше Вессели был, бесспорно, хорошим профайлером. Но сейчас в его голове столько технологических знаний, что для собственных мыслей уже не осталось места. Если его мозг и рождает полезные идеи, то они как вспышки, которые уходят в молниеотвод. – Ауэрсберг подалась вперед. – Я часто сталкивалась с ним в суде, и, по моему мнению, он потерял чутье уже много лет назад.
Сабина посмотрела на Снейдера, ища поддержки.
– Бессели превратился в ожесточенного теоретика, – заявил Снейдер.
Ауэрсберг грустно улыбнулась.
– При этом я могу понять его горе из-за смерти жены, потому что сама потеряла шестилетнюю дочь.
– Мне очень жаль. – Взгляд Сабины инстинктивно переместился на комод, где стояла фотография в рамке. На снимке была изображена курносая девочка в голубых купальных плавках, с веснушками и непослушными каштановыми волосами, в руках она держала мяч для игры в воде.
– Но, возможно, в конце мы все станем такими, как Бессели, – заметила Ауэрсберг с горькой улыбкой.
– А как он лишился глаза? – спросила Сабина.
– Это давняя история, – объяснил Снейдер. – Во время допроса в восьмидесятых годах одному террористу сломали руку, а Бессели получил пулю сначала в колено, потом в глаз.
Ауэрсберг закинула ногу на ногу.
– Он отказался от стеклянного глазного протеза. Повязка, видимо, должна запугивать или производить впечатление мученика. – Она показала воображаемые кавычки в воздухе, и деревянные браслеты на руках со стуком ударились друг о друга. – Сестра Бессели была террористкой в РАФ, вы это знали? Вероятно, поэтому он так ожесточенно работает, подсознательно хочет искупить вину своей сестры.
Беседа стала развиваться в направлении, от которого Сабина чувствовала себя неловко, потому что узнавала слишком много об одном из своих преподавателей. «Бывшем преподавателе», – поправила она себя. Обычно Снейдер в своей хамской манере оборвал бы подобный разговор, потому что он никак не помогал в решении их проблемы, но, на удивление, Снейдер не останавливал Ауэрсберг. Она вообще была первым человеком на памяти Сабины, с кем Снейдер не держал себя высокомерно и не обращался как с идиотом.
Видимо, Ауэрсберг заметила ее смущение и сменила тему.
– Чем я могу вам помочь?
– Нам важно, чтобы ты вспомнила детали дела «Многоножка», – сказал Снейдер.
– Расследование возобновили?
– Официально нет, – ответил Снейдер. – Но мы с коллегой, возможно, вот-вот докажем взаимосвязь между несколькими нераскрытыми убийствами.
С коллегой! Еще один комплимент из уст Снейдера.
– Это не терпит до того, как я буду в суде и?..
– В сотрудника полиции, занимавшегося расследованием, стреляли; он сейчас в коме. Меня тоже ранил один подозреваемый, и мне грозит дисциплинарное наказание, а мою коллегу вышвырнули из академии. Если мы хотим во всем разобраться, нам нужно поднатужиться – у нас осталось всего два дня.
Ауэрсберг сложила руки в замок перед губами.
– Понимаю. О чем именно идет речь?
– О письмах, которые доктор Ян посылал Белоку.
– Письма из тюрьмы… – Она задумалась. – Насколько я помню, Ян отправил Белоку два письма. Одно Белок действительно получил, второе было перехвачено сотрудниками тюрьмы. Обычное явление, что Белоку пытались оборвать контакт с внешним миром. Не очень легально, но все-таки мужчина убил в восьмидесятых годах в Лейпциге несколько детей, а многие охранники в Вайтерштадте отцы семейств.
– Почему Ян ему вообще писал и на что ссылаются эти ответы? – поинтересовалась Сабина.
– В определенном смысле они были коллегами. Белок детский врач, а Ян гинеколог. Белок определенно болен, Ян с большой вероятностью тоже. Он восхищается Белоком и очарован его поступками, поэтому однажды навещает его в Вайтерштадте. Но Ян не убийца. Однако кто-то пытался повесить на него убийства «Многоножки».
– И отправил Яну письма от имени Белока, – закончила Сабина. – Но зачем?
– Либо чтобы мотивировать его на это преступление в Берлине, либо чтобы подсунуть его уголовной полиции в качестве подозреваемого.
– Но кто-то должен был прочесть те письма Яна, чтобы суметь ответить на них соответствующим образом, – предположила Сабина. – И этот кто-то должен был или иметь связи на почте, или работать в тюрьме.
– Мы проверяли, но никого не нашли, – вмешался Снейдер.
– Почему Яна отпустили?
– Ян чуть было не отправился за решетку, – объяснила Ауэрсберг. – Но в последний момент его оправдали из-за нехватки доказательств. Суд выяснил, что прокуратура поручила сделать судмедэкспертизу таким образом, чтобы представить дело не в пользу гинеколога и быстрее вынести обвинительный приговор. Кроме того, в доме Яна нашли несколько писем с ничего не говорящим содержанием, которые он получил из тюрьмы Вайтерштадт. Они даже не были подписаны рукой Белока.
– Это в очередной раз говорит о том, что кто-то пытался его подставить. – Голова Сабины была готова в любой момент задымиться. – Если резюмировать, можно сказать, что настоящий убийца хотел либо вдохновить нашего доктора Яна на преступление, но в итоге совершил его сам. Либо просто хотел сделать Яна козлом отпущения для полиции.
– Или что Ян – хотя я считаю это маловероятным – убил сам, – добавила Ауэрсберг. – Запутанное дело, в котором возможны все варианты.
– Нам стоит поговорить с доктором Яном, потому что, похоже, он один может разрешить загадку остальных писем.
Ауэрсберг с сожалением покачала головой:
– С тех пор как его оправдали, он отказывается от любых встреч и ни с кем не общается. Чтобы допросить Яна, прокурору необходим судебный ордер на арест – а его вы так легко не получите.
У Сабины заходили желваки. Она не узнала ничего нового.
Тут зажужжал телефон Снейдера. Он получил эсэмэску, прочел сообщение и убрал телефон в карман.
– Эрик пришел в себя. Ломан как раз у него.
Сердце Сабины подпрыгнуло.
Снейдер хотел сказать что-то еще, но телефон опять загудел. На этот раз звонок. Он ответил, с минуту молча слушал и наконец сказал:
– Подожди секунду. Рядом со мной сидит молодая женщина, которую это тоже очень интересует. Я передам ей трубку. – Он протянул телефон Сабине.
– Немез, – представилась она.
– Алло, это доктор Белл. Я только хотел сказать, что вашему другу стало лучше. Мы смогли объяснить ему, в каком состоянии он находится. Он все еще под воздействием успокоительных и не может ни писать, ни читать, но понимает вопросы и может, по крайней мере, кивать или мотать головой.
– К нему можно?
– Ваши коллеги уже здесь и допрашивают его.
– Я могу его хотя бы увидеть?
– Пожалуйста.
Она окончила разговор и вернула Снейдеру телефон.
Тот отложил его в сторону.
– Хорошие новости для разнообразия.
Сабина беспокойно заерзала на диване.
– Ну же, поезжайте, – сказал ей Снейдер.
– А вы?
– Я еще пару минут побуду здесь, потом возьму такси и догоню вас.
44
Снейдер проводил Сабину взглядом, когда она покинула виллу и захлопнула за собой входную дверь. Даже если полицейские ничего не добились от Эрика, Сабина сумеет увидеть и понять нужную подсказку, которая прольет свет на это покушение. Снейдер не сомневался. Все-таки она была самой настойчивой, упрямой и одновременно талантливой студенткой, которую он когда-либо обучал – пусть и так недолго. Отпустить такую женщину! За это он мог просто свернуть шею Дитриху Хессу. Но как у луны, у каждого человека есть темная сторона, которую тот никому не показывает, – особенно это касалось Хесса.
– О чем ты размышляешь? – спросила Ауэрсберг.
Снейдер сделал глоток чая.
– Не думаешь, что ты слишком далеко зашла с критикой Вессели? – наконец спросил он, когда услышал, как Сабина завела свою машину перед домом. – Все-таки он был одним из твоих преподавателей.
– И это говоришь именно ты, мистер Грубый Намек! – Ауэрсберг единственная, кто мог позволить себе подобное замечание. – Малышка это переживет, – добавила она. – К тому же эта девочка не производит впечатления человека, который позволит навязать себе чужое мнение… Она тебе нравится?
Опять эта тема. Похоже, она никак не могла поверить, что его не привлекают женщины. Или не могла смириться, что между ними двумя не пробежала искра.
– Ты же знаешь, что я…
– Да, знаю, и что? Она тебе нравится?
– Я нахожу ее милой.
– Милой? – переспросила она. – У тебя кто-то есть?
– Это тебя не касается.
– Значит, нет.
И это так быстро не изменится. Во-первых, в его доме все еще висели фотографии партнера, который умер от СПИДа, а во-вторых, он презирал большинство педерастов. Звучит парадоксально, но у него всегда было собственное отношение к данной теме. Хотя он и сам принадлежал к этому клубу, но не обязательно следовал правилам. Некоторые соратники настолько действовали ему на нервы, что в его узкий круг – и он был действительно узким – входило всего несколько гомосексуалистов. И никто из них не кичился своей ориентацией и не чувствовал себя особенным только потому, что был голубым! Если клика хотела лояльности, тогда и сама должна проявлять ее по отношению к другим.
Вопрос Ауэрсберг вывел его из задумчивости.
– Что сказали по телефону? – Она кивнула на его мобильник.
Снейдер объяснил ей.
– Думаешь, умно посылать молодую студентку в больницу? Все-таки ее сегодня уволили, а ты позволяешь ей шпионить дальше.
– Если кто и найдет след, то только она.
– Настолько талантливая?
– У нее есть качество, которое многие из наших коллег со временем утратили. Она любопытная. Разве ты не заметила? У нее даже глаза имеют форму вопросительных знаков.
Ауэрсберг улыбнулась.
– Похоже, ты очень в ней уверен.
– Так и есть, но не говори ей, а то она зазнается. То, что ее вышвырнули из академии, я улажу.
Она покачала головой:
– Мартен, подобными действиями ты рубишь сук, на котором сидишь.
– Это мой единственный шанс, потому что Хесс и так хочет меня на нем вздернуть.
– Как это типично для Мартена, – вздохнула она. – Тот, кто мягкий внутри, должен быть жестким снаружи – как черепаха.
– И это говоришь ты. У тебя кто-то появился? – Он прочел ответ в ее глазах. – Вот видишь.
– Причина моего одиночества, в любом случае, не язвительность мизантропа! – защищалась она.
– Ой, вот это было ниже пояса.
– И я еще добавлю. Нет более одинокого человека, чем тот, который любит только себя.
– Одиночество – это выбор многих великих умов, – парировал он.
– Мартен, – вздохнула она. – Я же тебе добра желаю.
– Знаю, к тому же беседа с тобой всегда бодрит.
– Но ты приехал сюда не из-за этого, – напомнила она ему. – Значит, вы подозреваете связь между покушением на вашего коллегу, убийствами «Многоножка» и другими делами?
– Да, например, «Ваттовое море» или недавнее убийство в Нюрнберге. – Снейдер вкратце ввел ее в курс дела и объяснил теорию Сабины, что работали как минимум двое преступников и совершали убийства таким образом, чтобы подозрение всегда падало на кого-то другого. – Возможно, мы наткнулись на крупную рыбу, – закончил свой рассказ Снейдер.
– Мы? – скептически спросила она. – Если ты морочишь своей коллеге голову, то неудивительно, если она…
– Ты меня знаешь! Я так не работаю, – возразил он. – Хотя я ее и спровоцировал, но только для того, чтобы она начала самостоятельные поиски. Она пришла к похожему выводу, что и я. Кроме того, она наткнулась еще на одно нераскрытое дело, которое, возможно, вписывается в общую схему.
– Убийство в Айфеле может быть просто совпадением, – вставила Ауэрсберг. Она наклонилась вперед и налила чая в чашку Снейдера. – Зеленый дарджилинг… очищает голову и стимулирует нервную систему. – Она поставила чайник на стол и озабоченно всплеснула руками. – Лучше, чем то, что ты куришь.
Ауэрсберг не понимала его любви ни к дальневосточной философии, ни к травке, которую он выращивал. У Снейдера пересохло во рту – как всегда случалось, когда его тело реагировало быстрее, чем мозг. «Что-то здесь не так!» Погруженный в мысли, он взялся за чашку.
В тот же момент Ауэрсберг взяла его за руку.
– Мартен, ты должен следить за здоровьем…
– В чем дело? Ты записалась в самаритяне? – Такой озабоченной он ее еще не видел. Кроме того, Ауэрсберг никогда не прикасалась к нему, за исключением приветственного объятия или полувоздушного поцелуя. Он быстро отдернул руку и тут почувствовал колющую боль.
Снейдер повернул ладонь. Чуть ниже запястья на коже краснела тонкая царапина. Он оглядел руки Ауэрсберг. Из оправы ее рубинового кольца торчал крохотный шип.
– Извини. – Ее улыбка сбивала с толку.
В голове у Снейдера судорожно завертелись мысли. Внезапно он понял, что было не так.
– Я ни одним словом не упомянул, что Сабина наткнулась на дело каннибала в Айфеле, – пробормотал он.
Ауэрсберг грустно улыбнулась.
– Как глупо с моей стороны. Я сразу поняла, что совершила ошибку.
Наблюдая за Ауэрсберг, которая невозмутимо откинулась на спинку кресла, Снейдер прижался губами к запястью, высосал кровь и сплюнул на ковер.
– Не старайся, – сказала Ауэрсберг. – Он уже в твоей крови.
Ноги Снейдера отяжелели. «Вот дерьмо!» Нужно выбраться отсюда. Он хотел подняться, но ему не хватало воздуха. На тыльной стороне ладони выступил пот. Он услышал, как чашка покатилась по столу. Существовало лишь несколько ядов, которые действовали так быстро. Позади Ауэрсберг он отчетливо видел штору на приоткрытом окне, которая колыхалась на ветру, словно в замедленной съемке. Комната вяло кружилась, как карусель на последнем издыхании. Затем комната опрокинулась вперед, словно корабль в шторм.
Внутри у Снейдера все сжалось.
Он выругался по-голландски и попытался вытащить пистолет из наплечной кобуры. Всего один выстрел! Возможно, кто-нибудь услышит. Пальцы обхватили рукоятку, но Ауэрсберг уже стояла перед ним – она склонилась и ткнула большим пальцем в его перевязанные ребра.
Он закричал, но крик казался таким далеким. Снейдер чувствовал только боль.
– Почему?.. – выдавил он.
Голос Ауэрсберг звучал приглушенно, словно она говорила через подушку.
«Ты слишком много выяснил!»
45
Мелани шла через здание БКА к лифтам.
Хаузер сопровождал ее и вызвал для нее кабину.
– Что вы сейчас собираетесь делать?
– Я поговорю с главным прокурором, потом навещу Клару в кризисном центре для детей. Это минимум, что я могу для нее сделать.
– Надеюсь, малышка чувствует себя достаточно хорошо, несмотря на обстоятельства.
– Посмотрим. Я хочу забрать Клару из приюта и провести с ней вторую половину дня.
Глаза Хаузера округлились.
– И где?
– У меня дома на озере. – В этот момент она поняла, насколько абсурдно это звучит.
Хаузер отреагировал соответствующим образом. Он понизил голос:
– Вы хотите забрать к себе домой главную свидетельницу обвинения?
– Господи боже мой, она же не собирается у меня жить. Я просто хочу, чтобы она на время отвлеклась от тяжелых мыслей.
– Я не понимаю… – Хаузер уставился на нее. – Хорошо, вначале у нас были небольшие проблемы, но в последние дни мы отлично сработались – и сейчас вы выкидываете такой номер!
– Номер? Кларе необходимы теплота и симпатия, ей нужно немного отвлечься и забыть о проблемах. Моя собака прошла специальное обучение и умеет обращаться именно с такими детьми.
– А мне кажется, это вам станет лучше, когда вы пару часов будете видеть девочку довольной.
– И что вас смущает?
Он пристально посмотрел на нее.
– Вас мучит чувство вины, потому что вы доказали причастность приемного отца Клары к убийству! О’кей, ладно! Это я могу понять. Но теперь вы хотите все исправить тем, что один день будете заботиться о девочке. И считаете, потом все снова станет хорошо?
– Это начало, – оправдывалась она. – Клара совсем одна. Родители ее родного отца живут в Германии. Мать Рудольфа Брайншмидта не хочет брать к себе девочку, а патронатную семью так быстро не найти, – перечисляла она. – Поэтому органы опеки решили отправить Клару сначала в детский кризисный центр. Я просто хочу помочь девочке.
Мелани с огромным удовольствием вообще взяла бы девочку к себе на воспитание, но Хаузеру она об этом пока говорить не будет. Она обдумает все хорошенько, когда дело будет закрыто.
– Несколько дней назад я предупредил вас не принимать все близко к сердцу, а теперь вы уже не можете дать задний ход.
– Да, я и не хочу. Кто-то должен аккуратно сообщить девочке, что ее приемный отец убил ее мать, прежде чем она узнает об этом другими путями в приюте. Кроме того, кто-то должен объяснить ей, что у нее на спине и что ужасную картину можно удалить лазером. Хотите взять это на себя?
Двери лифта открылись. Кабина была полупустой, но Мелани не вошла. Они с Хаузером не произнесли ни слова, пока двери не закрылись и кабина не уехала.
– Ох, – вздохнул Хаузер. – Если в ходе процесса выяснится, что Клара была у вас дома, для защитников Михаэля Лазло – а тот гарантированно наймет лучших адвокатов – это станет настоящей находкой.
– Я должна расставить приоритеты, а это дело мне важно.
– И вы пойдете на такой риск? – воскликнул Хаузер. – Вы в своем уме? Адвокаты Лазло разгромят ваше обвинение в пух и прах, сожрут вас целиком, а косточки выплюнут в сточную канаву на виду у работающих телекамер.
– Не в том случае, если я докажу его причастность к похищению и истязанию девочки.
Хаузер потянул за узел галстука, словно ему не хватало воздуха.
– Лазло сделает все возможное, чтобы убедить суд, что вы промыли мозги свидетельнице у себя дома. К тому же он будет требовать вашего отстранения от процесса.
– В действительности вас волнует только то, что ваши оперативно-разыскные мероприятия, возможно, окажутся напрасными?
– Проклятье, нет!
– Хорошо, тогда поймите вы наконец: я не могу по-другому. Я должна позаботиться о девочке.
Он смиренно покачал головой.
– Как хотите, тогда заботьтесь о малышке – но пообещайте мне одно! – Он снова нажал на кнопку и вызвал лифт. – Если Лазло, этот мерзкий сукин сын, действительно стоит за всем этим, раздавите его, как гнилой помидор!
Двери открылись, Мелани вошла в кабину.
– Не беспокойтесь, он от меня не уйдет.
Двери кабины снова закрылись.
Хотелось надеяться, что Хаузер не заметил сомнение в ее голосе.
46
Доктор Белл провел Сабину через отделение реанимации, оба входа в которое были перетянуты оградительной лентой. «Только для персонала». Перед палатой Эрика все еще стояли два сотрудника БКА. Они узнали Сабину и не стали спрашивать, кто она такая.
– Держитесь спокойно и ничего не говорите, – шепнул ей доктор Белл, прежде чем приоткрыл дверь и впустил ее внутрь.
Сабина вошла в палату. В тот же момент разговор замолк. Мужчина в темном костюме уставился на нее. Это был Ломан, руководитель службы внутренней безопасности. Перед мониторами стояла врач в белом халате. С другой стороны рядом с кроватью Эрика сидела женщина в водолазке, видимо, ведущая допрос. Сабина предположила, что она тоже из БКА, вероятно, психолог-криминалист.
Квадратная челюсть Ломана пришла в движение.
– Вы кто?
Сабина показала ему свое удостоверение.
– Я подруга Эрика.
Мужчина мельком взглянул на карточку с логотипом академии, и ему все стало ясно.
В следующий момент Сабина видела только Эрика. По его взгляду она поняла, что он ее узнал. Эрик хотел что-то сказать, но не смог произнести ни слова. Он был уже без повязки. Левая сторона головы была побрита, и на коже виднелся длинный черный шов. При мысли, что в его голове застряла пуля, Сабине стало плохо от жалости. Ей хотелось прогнать всех из палаты, обнять Эрика, положить его голову себе на плечо и просто держать так, не говоря ни слова. «Теперь я здесь. Все снова будет как прежде». Но когда Сабина хотела подойти ближе к кровати, Ломан остановил ее резким жестом.
Она застыла и посмотрела на Эрика. Неожиданно его взгляд изменился. Она заметила: ему было неприятно, что она видит его таким. Слабым, раненым, потерянным, в идиотской голубой рубашке и подключенным к аппаратам. «Ах, Эрик, все это не важно!»
Вероятно, он считал, что она приехала в Висбаден только потому, что узнала о покушении и захотела его навестить. А ведь ей нужно было столько всего ему рассказать.
– Момент. – Ломан пересек комнату, взял Сабину за локоть и осторожно вытолкал из палаты. Прежде чем дверь закрылась, она бросила Эрику ободряющий взгляд и подняла большой палец вверх, показывая, что он должен держаться. Но Эрик не ответил на ее жест.
– Вы учитесь в академии? – спросил Ломан, прежде чем дверь захлопнулась. Одновременно неодобрительно посмотрел на обоих охранников. Доктор Белл уже исчез. – Какое направление?
– Криминалистический анализ у Снейдера.
– А, все ясно. – Он провел ладонью по лицу и посмотрел на Сабину усталыми глазами. – Я недавно разговаривал со Снейдером по телефону.
– Я знаю. Он приедет через несколько минут.
Мужчина кивнул.
– Тогда вы, вероятно, знаете, почему мы здесь и о чем идет речь. Вы не можете просто так вваливаться в палату во время допроса свидетеля.
Сабина старалась сохранять спокойствие. Очевидно, до него еще не дошли слухи, что президент Хесс вышвырнул ее.
– Я знаю, что Эрик напал на какой-то важный след. Последнее сообщение, которое он оставил, звучало так: «Взаимосвязи просто невероятные. Я раскрыл схему преступлений. Кроме того, я теперь знаю, кто отец ребенка», – повторила она по памяти. – Вы должны спросить его об этом!
– Откуда у вас эта информация?
– Он оставил сообщение Снейдеру и мне, – солгала она, так как не могла признаться, что вломилась в частный архив Снейдера.
– Что-нибудь еще?
– Нет, это все. Что вы уже смогли выяснить?
– Видимо, вам не все известно, – устало сказал он. – Пуля все еще находится в речевом центре Эрика, и, вероятно, останется там надолго. Он не может ни говорить, ни читать, ни писать.
– Знаю, – перебила она его.
– Но чего вы не знаете и что мы только что выяснили: Эрик не помнит, что случилось в тот вечер.
– Как… не помнит?
– У него ретроградная амнезия. Он хочет нам что-то сообщить, но не знает, что именно из-за пробелов в его памяти… – Его перебило пищание машины за закрытой дверью.
– Возможно, со временем, через пару дней, месяцев, воспоминания вернутся, а может, и нет. – Ломан вытащил визитку из портмоне и протянул Сабине. – Позвоните, если вспомните что-нибудь еще, даже если это не связано с выстрелом.
– Хорошо. – Она взглянула на карточку. Ломан был главным комиссаром уголовной полиции.
Дверь открылась, и обе женщины вышли в коридор.
– Продолжение допроса возбудит пациента еще сильнее, – сказала врач. – Давление и частота сердечных сокращений слишком высокие. Сейчас ему необходим абсолютный покой.
– Великолепно! – пробурчал Ломан. Это прозвучало так, словно он хотел обвинить Сабину в том, что они не смогли ничего добиться от Эрика.
Но она так быстро не сдастся. Какую схему раскрыл Эрик? Белока она уже допросила, до доктора Яна ей не добраться. Нужно поговорить с Хельмутом Прёллем, которого кто-то хотел обвинить в каннибализме, или с Симоном Каспареком, на которого хотели повесить убийство студентки на Ваттовом море. Ответ был или в Айфеле, или в Санкт-Петер-Ординге.
47
Клара прижимала Феликса к груди и смотрела в окно.
– Ты хорошо знала мою маму?
Мелани покосилась на пассажирское сиденье. Клара впервые обратилась к ней на «ты».
Внедорожник Мелани съехал с шоссе и завернул на дорожку, ведущую к участкам на озере Нойзидлер. Клара заморгала от слепящего солнца.
– Хочешь надеть солнечные очки? – спросила Мелани. – Посмотри в бардачке.
Клара достала очки и нацепила их на Феликса.
Мелани улыбнулась.
– Выглядит круто.
– Крутой пес, – захихикала Клара.
– Да, я хорошо знала твою маму. Я ее очень любила. Мы были лучшими подругами.
– Как вы познакомились? Через Интернет?
Мелани рассмеялась.
– Нет, в школе. До девятнадцати лет мы ходили в одну школу. Потом учились в университетах, и в итоге твоя мама стала работать бухгалтером. Но все равно мы были неразлучны и виделись как минимум раз в неделю.
– У тебя такая же болезнь, как у нее?
– Нет, солнышко. – Мелани потянулась к Кларе и пожала ее руку. – Мне очень жаль, что твоя мама умерла.
– Мне тоже… Папа объяснил мне причину. Ты знаешь, почему у него нет на меня времени?
– Полиция должна с ним кое-что обсудить.
– А мне пока нужно оставаться в приюте?
– Да. – Мелани сжала губы, она ненавидела себя за эту ложь. – Как тебе там живется?
– Ничего, у меня своя комната… вместе с другой девочкой.
– Вы ладите?
– Ну так. – Клара пожала плечами, потом повернулась к Мелани. – Представляешь, она не знает «Монстра Хай».
Мелани улыбнулась:
– Невероятно.
Вдруг девочка стала серьезной.
– Я навсегда останусь в приюте, да?
У Мелани ускорилось сердцебиение.
– С чего ты это взяла?
– Мне разрешили взять из дома все свои вещи и даже выдали учебники. Другие девочки тоже там навсегда. – Клара помолчала. – Папа отправится в тюрьму, да?
Нельзя недооценивать детей.
– Только если он сделал что-то плохое.
– Он как-то связан с маминой смертью?
Больше никакой лжи!
– Да. – Мелани сжала ладонь Клары. – Мне так жаль. Клара молчала.
– Тебе хотелось бы жить у бабушки?
– Нет, в приюте нормально… Я думаю, бабушка меня не очень любит. К тому же она не моя настоящая бабушка.
Мелани снова сжала Кларину руку.
– Конечно, она тебя любит. Просто у нее мало времени. Клара уставилась в даль.
– Кем ты вообще работаешь?
– Я сажаю преступников в тюрьму.
– Таких, как папа?
– Да.
На секунду взгляд Клары стал грустным. Ее глаза словно говорили: «А, поэтому ты со мной».
– Но я хочу заботиться о тебе, потому что знала тебя еще младенцем. – Мелани быстро перевела разговор на другую тему.
– Ты и мужчину в огненно-красной маске посадишь в тюрьму?
– Обязательно. Ты его боишься?
Какой глупый вопрос!
Клара крепче прижала к себе плюшевого пса.
– Не нужно, – сказала Мелани. – Мы его поймали. Он больше не сможет тебе ничего сделать. Комиссар полиции Хаузер охраняет его.
– Это мужчина с гекконами?
Мелани не смогла сдержать смех.
– Он рассказал тебе о них?
– Показал мне фотографии.
– Серьезно? Мерзкие звери, правда?
– Я так не считаю. Их зовут Том и Джерри.
«Происходят настоящие чудеса, – подумала Мелани. – Хаузер и правда находит подход к детям».
– Что будет с тем мужчиной?
– Он отправится в тюрьму.
– Навсегда?
– Навсегда. – Мелани запустила руку в боковой карман блейзера, вытащила фотографию доктора Лазло и показала Кларе. Интуиция подсказывала Мелани, что Клара сейчас закричит, но девочка лишь с любопытством разглядывала снимок. – Ты уже видела этого человека?
Клара помотала головой.
– А на улице перед твоим домом? По вечерам через окно в ванной комнате? – осторожно допытывалась Мелани.
– Нет.
Мелани забрала фотографию и сунула в карман.
Когда они доехали до участка, Клара резко выпрямилась на своем сиденье.
– Это же Шейла!
Герхард стоял рядом с мастерской и махал рукой. Он спустил Шейлу с поводка, отдал команду, и собака бросилась к внедорожнику. Не успела машина остановиться, как Клара отстегнула ремень безопасности, открыла дверь и выскочила на лужайку. Побежала к Шейле, и собака радостно напрыгнула на девочку, так что они упали и покатились по траве. Клара заходилась от смеха.
Герхард подошел к Мелани и притянул ее к себе.
– Ну разве они не милые? – Он указал на Шейлу, которая пыталась облизать Кларе лицо.
Они выглядели почти как настоящая семья.
Мелани стояла на кухне и наблюдала через окно, как Шейла забежала в дом через дверцу для собак, а Клара полезла за ней на четвереньках. Когда Клара и Шейла помчались на кухню, Герхард поймал девочку в коридоре и высоко поднял в воздух.
– Мадам, показать тебе дом?
– А Шейле можно со мной?
– Конечно.
Они все вместе исчезли. Пока Герхард водил девочку по дому, Мелани приготовила какао и проверила свой телефон. Спустя какое-то время Клара, запыхавшись, пришла на кухню и села на скамью. Театральным движением руки она, как взрослая, вытерла пот со лба.
– Уже полвторого. Ты проголодалась? – спросила Мелани. Клара была тощая как жердь и могла позволить себе есть до отвала. – Хочешь тост с ветчиной и сыром или лучше спагетти с томатным соусом?
Клара замялась.
– А можно мне, пожалуйста… яичницу?
Тон Клары причинил Мелани душевную боль. Слова девочки прозвучали так грустно и одновременно благодарно, как будто еще ни одно желание в ее жизни не исполнилось.
– Конечно, золотко. Я могу сделать и две, и три яичницы. С картошкой фри?
Глаза Клары засияли.
Пока Мелани у себя в кабинете разговаривала по телефону с судьей Хиршманом, чтобы получить ордер на обыск виллы доктора Лазло в Нойвальдегге, она наблюдала через окно, как Герхард показывал девочке участок.
Разумеется, Хиршман извивался как уж на сковородке, но Мелани не отступала.
– Вы знаете, что у нас с Хаузером хорошее чутье, и мы это не раз доказали. Кроме того, за вами должок из-за сорванного обыска дома Брайншмидта.
– Этот долг я уже закрыл, когда распорядился предоставить данные Телекома!
– Разве что наполовину, – поднажала она.
– Вы настойчивая.
– Это моя работа. – Мелани посмотрела в окно. Клара, зажав нос пальцами, ненадолго вошла в мастерскую Герхарда, но через несколько секунд уже выскочила обратно. Очевидно, произведения искусства Герхарда ее не впечатлили. И в самом деле, средневековая железная дева выглядела пугающе. Шейла послушно семенила за Кларой. – Хотелось бы сделать все завтра.
– В воскресенье? – удивился Хиршман.
– Для нас не существует выходных. – Мелани вытянула шею и увидела, как Герхард и девочка вошли в сарай рядом с мастерской и выкатили наружу три велосипеда. Клара помогла опустить седло на одном велосипеде и накачать колеса. Наверняка Клара с радостью прокатится с Герхардом, Шейлой и Мелани по берегу до яхтенной школы, чтобы съесть в яхтенном клубе мороженое. Ей только нужно закончить этот разговор.
Хиршман застонал.
– Я должен обсудить это с коллегами, сообщу вам завтра.
– Спасибо. – Мелани положила трубку. В тот же момент зазвонил мобильный. На экране отобразился номер Хаузера.
– Да?
– Я помешал? – спросил он.
– Вы никогда не мешаете, – ответила она и сама удивилась, насколько дружелюбно прозвучало это предложение. – Клара уже у меня, – рассказала она, наблюдая, как девочка подняла насос и заставляла Шейлу через него прыгать. – Кажется, ей здесь нравится. Похоже, в будущем она станет дрессировщицей собак.
– Или ветеринаром, – предположил Хаузер.
– Она вам это рассказала?
– Да.
Неудивительно, подумала Мелани, если она даже уродливых гекконов находит милыми.
– Кстати я показала Кларе фотографию Лазло. Она никогда его не видела.
– Я так и думал, – ответил Хаузер. – Наверное, он всегда появлялся только в красной маске или стоял позади нее, когда… ну, вы знаете.
Татуировал ей спину!
– Да – если это вообще он ее похитил, – задумалась Мелани. – Возможно, завтра мы узнаем больше, если получим ордер на обыск его дома.
– Надеюсь, нам повезет, – вздохнул Хаузер. – Но у меня, для разнообразия, есть хорошая новость.
Мелани расслабленно откинулась на спинку стула.
– Техники-криминалисты обнаружили в системном блоке Ингрид Брайншмидт источник федерального трояна, с помощью которого следили за домашним компьютером и считывали пароли для Фейсбука, Твиттера и электронного ящика.
За неделю до того, как началась пресловутая переписка с Мишель, Клара получила несколько рисунков Ули Штайна. В одном из файлов и находился вирус.
Мелани взглянула на свои книжные стеллажи. На стене, над комнатными растениями в горшках, висел календарь Ули Штайна с шутками о собаках, кошках и мышах.
«Я тебе не мышка на одну ночь.
Тогда на две?»
– Откуда пришли файлы? – спросила она.
– Из Германии? – Мелани невольно подумала о немецком БКА, которое разработало этот троян.
Сейчас все это безумие с отслеживанием IP-адресов начнется сначала.
48
Над Санкт-Петер-Ордингом пронзительно кричали чайки. Здесь, далеко на севере, на границе с Данией, было значительно холоднее. Влажный ветер продувал пешеходную зону, которая вела к морю, и нес с собой запах соленой воды и рыбы. Но у этой местности имелось и преимущество: воздух был свежее, и солнце здесь садилось значительно позже. Люди казались спокойнее и расслабленнее, и еще по вечерам слышалось обязательное «Moin, moin».
Без четверти восемь солнце овальным огненным шаром висело между облаками. Небо было окрашено в темно-синий цвет, переходящий на горизонте в кроваво-красную полосу. Сабина стояла на деревянном причале и смотрела поверх дюн на море.
Она преодолела путь от Висбадена до Гамбурга за семь часов. На последних метрах, уже перед самой парковкой психиатрической клиники стрелка топливного датчика нервно задергалась в самом нижнем регистре. Этой ночью Сабине придется искать или заправочную станцию, или ночлег. Или и то, и другое – на деньги, заработанные за неделю в академии.
По дороге она сделала несколько телефонных звонков. Сначала Тине, которая отправила для нее онлайн-запрос в центральный реестр прописанных лиц. Хельмут Прёлль в последнее время жил в Кельне, но полгода назад покончил с собой. Так что след в деле каннибала пропал. Затем Сабина разговаривала с директором психиатрической клиники в Санкт-Петер-Ординге, которой объяснила, кто она, предупредила о своем визите и попросила разрешения побеседовать с Симоном Каспареком. В конце позвонила Снейдеру, но у того включилась голосовая почта, и Сабина оставила сообщение, что находится на пути в Санкт-Петер-Ординг. О причине он мог сам догадаться. В остальное время долгой поездки она слушала только голос Швайгхёфера и указания освобожденного из бардачка Клауса Кински, чтобы отвлечься от тяжелых мыслей.
Сабина застегнула молнию куртки до самого подбородка. Сунула руки в карманы и пошла по причалу к морю. Ей встретилось всего несколько человек – они тоже завершали свои прогулки и возвращались в отели, чтобы смыть там песок и соль с кожи.
Симон Каспарек шагал рядом с ней. Ему разрешили выйти на час. Официальный диагноз в его медицинской карте звучал «параноидальная шизофрения». Всего несколько дней назад они разбирали его дело в академии, и вот он стоит напротив нее. Из материалов Снейдера она знала, что Каспарек страдает пограничным расстройством личности и синдромом Аспергера. Надзиратели ни на секунду не спускали с него глаз, поэтому в нескольких метрах за ними шел крепкий мужчина в белых льняных брюках и бежевой куртке, который, вероятно, держал наготове шприц с успокоительным. Если бы Сабина не показала в дирекции свое удостоверение БКА и не объяснила, что расследует несколько убийств, вероятно, ей бы не удалось даже приблизиться к Каспареку.
– Я знаю, что вас обвиняли в убийстве официантки в Ваттовом море, – начала она разговор, протянула ему удостоверение и наблюдала за реакцией.
Каспарек взял карточку левой рукой, без интереса посмотрел на нее и вернул Сабине.
– Я разговариваю с вами только потому, что ради этого мне разрешили покинуть комнату.
Сабина огляделась.
– Действительно, здесь красиво.
– Мне здесь нравится, – ответил он, но у Сабины не возникло ощущения, что он наслаждается этой прогулкой к морю.
– Я знаю, что вы этого не делали, – сказала Сабина.
– Откуда? – Голос Каспарека был монотонным и тихим. Он немного гнусавил и педантично выделял ударение в каждом слове, словно придавал особое значение правильному произношению. Однако избегал смотреть Сабине в глаза. Его взгляд был постоянно направлен на пол перед собой. Он даже не поднимал глаза, чтобы не столкнуться с другими прохожими, которые торопились домой.
– Следователи, которые хотели быстро закрыть дело, добились от вас признания под давлением и без ордера на обыск перерыли вашу комнату, – перечислила она причины, которые Мартен Снейдер сообщил им в академии.
То, что президент Хесс лично руководил расследованием, она не упомянула.
– Кто-то досконально изучил вашу историю, убил женщину и хотел возложить вину на вас.
Каспарека это не впечатлило. На нем были кроссовки, голубые спортивные штаны и темно-синяя ветровка с капюшоном, которая трепетала на ветру.
– Чего вы от меня хотите?
– Я хочу поймать настоящего убийцу.
– У вас не получится, – монотонно ответил он. За исключением странного застывшего взгляда, у него не было никакой мимики, и Сабина могла только гадать, что происходит в его голове.
– Почему вы так считаете? – спросила она, но Каспарек не ответил. – Какие отношения у вас были с Катариной?
– Отношения? Никаких. Я один.
Сабина чуть было не рассмеялась.
– Я имею в виду, как вы познакомились с Катариной?
– Она работала официанткой в ресторане при клинике.
– Вы знали, что она племянница австрийского дипломата?
– Меня это не интересует.
– Вы часто с ней разговаривали?
– Я нет, но она постоянно контактировала со мной.
Сабина навострила уши.
– Правда? Как? И о чем она говорила?
– Она писала мне письма и звонила по ночам. Она искажала голос, но я знал, что это она.
– Можно взглянуть на письма?
– Все сожжены.
Тем временем они оказались уже одни на волнорезе. С обеих сторон деревянного причала плескалась вода, будоражимая ветром. Сабина обернулась к надзирателю, который шел метрах в пяти за ними.
– Речь шла о вашей матери?
Впервые Каспарек взглянул на нее. Он достал руку из кармана и сделал какое-то неуклюжее движение, словно хотел отогнать воспоминание.
– Я не хочу об этом говорить.
– Но Катарина работала во время каникул официанткой и няней в Санкт-Петер-Ординге, – продолжала Сабина. – Зачем ей вас беспокоить?..
– Она изучала эту психологическую чушь, – перебил ее Каспарек. – Каким-то образом достала мою медицинскую карту и стала надоедать мне письмами. Она писала, что знает, что смерть матери на моей совести и что она была бы жива, если бы я не переехал ее комбайном. – Каспарек распалялся все сильнее. – Когда мы к кому-то приближаемся и вот так докучаем, нас сразу называют психами-сталкерами и грозят судом, но она могла себе такое позволить.
Если Каспарек говорил правду, то все чертовски смахивало на то, что студентка во время каникул проводила над ним собственный полевой эксперимент. То, что она не случайно подрабатывала в ресторане психлечебницы, было Сабине и так ясно.
– И потом накачивают нас антидепрессантами, – пробурчал Каспарек. – Знаете, как это на некоторых влияет?
Сабина помотала головой.
– Проходит какое-то время, прежде чем тебе прописывают медикаменты. Ты просто влачишь жалкое существование. Но таблетки не сразу избавляют от депрессии, вначале они просто делают тебя достаточно активным, чтобы хватило сил и решительности для самоубийства. Здесь постоянно кто-то умирает.
– Вам ведь нравится здесь на море. – Сабина попыталась сменить тему. – Зачем вам лишать себя жизни?
– Я виноват в смерти своей матери. Это из-за меня она побежала в поле, а я ее не заметил. Она споткнулась и упала под силосорезку. Мне постоянно снится, как я переезжаю ее тело и убиваю. Все время. Только я обрел покой, как эта глупая овца снова разбередила все раны.
– Но вы не убивали эту молодую женщину! – запротестовала Сабина. – Кто-то хотел повесить на вас это убийство.
– Вы это уже говорили. – Его взгляд был лишен каких-либо эмоций. – Мне кажется, вы еще более сумасшедшая, чем я.
– Кто-то наблюдал за вами, изучал вашу психическую травму, совершил убийство так, как, возможно, совершили бы его вы, и хотел обвинить вас в итоге.
Он пожал плечами.
– Зачем кому-то это делать?
Сабина думала, что ослышалась. Она приехала сюда, чтобы помочь Каспареку и вместе с ним выяснить, кто хотел его подставить. Но его это не интересовало.
– Зачем кому-то это делать? – повторил он устало.
– Убийца хотел заставить нас поверить, что, убив официантку, вы пытались избавиться от чувства вины за смерть матери. Что таким образом вы хотели заменить воспоминания, сосредоточив их на другом человеке.
– Чушь, – заявил Каспарек. – Я убил ее, чтобы наконец прекратить этот психологический террор.
– Нет, – возразила Сабина. – Вы не должны в это верить. Кто-то другой убил Катарину и хотел возложить вину на вас. Кто мог это быть? Подумайте. Вместе мы сможем найти убийцу!
Они дошли до края волнореза. До них донеслась отвратительная вонь гниющих водорослей, ракушек и сильного разложения. Каспарек указал на волны за плотно спрессованным песком, над которыми исчезали последние оранжевые лучи солнца.
– Сейчас отлив, – пробормотал он, – не как тогда.
– Тогда?
– Был прилив, и шел дождь. Сильный ветер поднимал песок и швырял на волнорез и причал.
– Вы говорите о дне убийства?
Он уставился на горизонт.
– Моя дверь была открыта. Я мог свободно передвигаться по санаторию. Кто-то из врачей оставил в коридоре связку ключей и бумажный пакет из-под ланча. Внутри лежало сало и складной ножик. Одним из ключей я открыл медицинский шкаф. В аптечке взял бутылку хлороформа. Катарина как раз закончила смену и шла по набережной домой. Все складывалось отлично.
Несмотря на влажный воздух, во рту у Сабины пересохло. Каспарек взглянул на нее.
– Вы никогда не найдете убийцу, потому что это сделал я, но меня оправдали. – Он указал на море. – Вот там, у той сваи, я заставил ее кричать.
Сабина стояла рядом со своей машиной на заправке и смотрела невидящим взглядом на датчик бензоколонки, а сильный ветер гнал мелкий песок с дюн по асфальту. На сорока пяти литрах она вытащила заправочный пистолет. Потом еще долго смотрела на цифры.
– С вами все в порядке?
Сабина обернулась. Рядом стояла пожилая женщина, которая придерживала руками шляпу.
– Да, спасибо.
Сабина завинтила крышку на бензобаке, прошла в здание заправки и купила еще бутылку минеральной воды, йогуртовый напиток и два шоколадных круассана. Затем села в машину.
Последние слова Каспарека не шли у нее из головы.
«Я заставил ее кричать!»
Что, если он вовсе не сумасшедший, а просто говорит правду?
Что, если не только он, но и берлинский гинеколог и голубой бухгалтер действительно совершили те убийства? Все-таки парочка извращенцев в Нюрнберге убила австрийского политика. Сабину затошнило. Неужели все ее поиски были напрасны?
Нет, должна быть какая-то связь, и Эрик ее обнаружил. Снейдер и она уже выяснили, что работали как минимум двое преступников. Но что, если за этим все-таки стоит один человек, который манипулирует другими, направляет их шаги и толкает на убийства? Это как если дать алкоголику в завязке тирамису с ромом, чтобы он сорвался. Вследствие манипуляций все дела носили его почерк. Она вспомнила слова Снейдера.
«Если в мире действительно существует убийца, который постоянно меняет свой модус операнди, то нам его никогда не поймать… В этом случае мы имеем дело с уникальным, почти пугающе таинственным киллером».
Ее пальцы внезапно похолодели, как будто вся кровь отлила из конечностей. И тут ее осенило, словно ей на спину вылили ведро ледяной воды: то, что уголовная полиция, Сней-дер и она все это время считали инсценированными, подстроенными уликами, чтобы обвинить в убийствах кого-то другого, на самом деле были настоящие следы, оставленные преступниками. Доктор Ян в Берлине и Каспарек в Санкт-Петер-Ординге – убийцы, которые все еще разгуливали на свободе.
Однако за ними стоял кто-то намного страшнее – кукловод, манипулировавший ими и назначивший жертвы. Но какой у него был мотив?
Сабина была слишком возбуждена, чтобы сомкнуть глаза этой ночью. Она завела машину и решила ехать назад в Висбаден. У нее был еще один день, и чем быстрее она встретится со Снейдером, тем лучше.
