Глава 21

Таня замерла на пороге душного темноватого кабинета, затем решительно шагнула вперед. Выбора все равно не было. Стоял раскаленный июльский полдень. Кабинет находился под самой крышей и нестерпимо нагревался от зноя. Оттого в нем стояла какая-то сложная вонь.

Машинально Таня пыталась разложить ее на составляющие, но не смогла. Мысли путались. Думать ни о чем не хотелось. Даже дышать удавалось с трудом. И ничего, кроме отчаяния, не помещалось в это редкостное умение – сделать несколько шагов вперед для того, чтобы жить.

Кабинет был найден с трудом. До того момента, как Таня оказалась в этом казенном и мрачном здании, настоящем «чекистском сердце», она до последнего сомневалась в этом шаге. Все, что она знала, – только обрывочные сведения, подслушанные из чужих разговоров, рассказанные – не ей. Но когда она поняла, что ее единственный друг в страшной и жестокой беде, все сомнения исчезли. Таня вышла из кабинета чекиста и отправилась искать другой кабинет. Кабинет Мишки Няги. До последнего момента она сомневалась, что найдет его.

Таня знала, что в чекистском управлении города Мишка занимает какую-то незначительную должность. Пытается сидеть на двух стульях – как говорил Туча. С одной стороны – чекист, с другой – бандит. Находясь среди большевиков, Мишка с легкостью продвигал интересы бандитов. И когда он не разъезжал с Котовским, то находился здесь.

Мишка никогда не рассказывал Тане о своей официальной жизни. Но нет такой женщины, которая не выудила бы по крупицам всю информацию из мужчины, с которым она спит. Таня подслушивала разговоры, анализировала обрывки сведений и в конце концов составила в своем уме общую картину. И вот теперь эта картина должна была ожить.

Таня решительно вошла в кабинет, притворив за собой дверь. Она впервые в жизни решилась прийти к Мишке в его официальную жизнь и никогда не сделала бы этого, не случись с Тучей ужасной беды. Теперь же, чтобы спасти друга, Таня была готова на все, что угодно.

– Ты? – От неожиданности Мишка Няга привстал на стуле, выронил на пол какую-то папку, и бумаги ворохом рассыпались по полу. – Как ты вошла?!

Был он в форме с погонами – но Таня ничего не понимала в погонах. Очень серьезный, Мишка выглядел совершенно иначе, не так, как всегда. Был он таким красивым, что у Тани защемило сердце, но разум подсказывал, что под красотой этой прячется совсем другой человек.

– Помоги мне, – она остановилась напротив стола, молитвенно сложив на груди руки – в этом жесте не было для нее ничего унизительного, ради Тучи Таня была готова на все. – Помоги мне, пожалуйста! Мне нужна помощь.

– Как ты вошла в это здание? – повторил Мишка. Его лицо было холодным, не выражающим ничего.

– Это не важно, – Таня вдруг почувствовала некое предчувствие беды, слишком уж странным было его поведение.

– Ничего себе не важно! Тебе нельзя находиться здесь.

– Ты даже не хочешь меня выслушать?

– Не нужно, чтобы нас видели вместе. В любой момент в кабинет может кто-нибудь войти.

– Ну и что? Пусть видят! Ты стесняешься меня? – Таня почувствовала боль.

– Не о том речь! Здесь не многие знают обо мне правду.

– О том, что ты бандит?

– Давай поговорим вечером, – Мишка торопливо встал из-за стола, направился к ней, явно намереваясь выпроводить ее из кабинета. – Я только ночью вернулся в город. Приходи вечером на Французский бульвар, и мы обсудим абсолютно все.

– Нет, – Таня не двинулась с места. – Ты не выгонишь меня отсюда, пока не выслушаешь!

– Таня, пожалуйста, не устраивай сцен, – в голосе Мишки зазвучал металл.

– Что с тобой? – Она смотрела на него во все глаза. – Да я пришла к тебе за помощью, а ты гонишь меня прочь?

– Я не могу оказать тебе ту помощь, о которой ты просишь, – Мишка пожал плечами и отвел глаза в сторону.

– А ты знаешь, о чем я хочу попросить? – Тане вдруг показалось, что под ее ногами разверзается бездна, которую она ни за что не сможет перешагнуть.

– Твоего бандита все равно расстреляют. Это закон.

– Закон?! – Таня громко засмеялась. Она находилась на грани истерики. – Это ты говоришь о законе?

– Да, я. И другого ответа у меня нет.

– У меня такое чувство, что я тону, а ты отказываешься протянуть мне руку.

– Ты пока не тонешь. Но если ты будешь цепляться за таких, как этот Туча, однажды придут и за тобой.

– Ты мне угрожаешь? – Таня не поверила своим ушам.

– Нет. Предупреждаю.

– А ведь и я могу кое-чем тебе пригрозить.

– Не можешь. Закон на моей стороне. И силы наши слишком неравны.

– Ты так думаешь? – Таня снова засмеялась с диким, ее саму испугавшим надрывом… – Плохо же ты меня знаешь!

– Давай поговорим вечером, – повторил Мишка. – Приходи сегодня в восемь. Я буду тебя ждать.

– Я приду, если ты пообещаешь спасти Тучу, – Таня все пыталась понять, блефует он или говорит серьезно.

– Мы подумаем, что можно сделать. А сейчас уходи.

В восемь вечера Таня стояла перед запертой на засов изнутри калиткой особняка на Французском бульваре. Все было закрыто – словно замуровано. Таня тупо глядела на замок, хотя прекрасно понимала, что произошло. И от горькой подлости этого откровения у нее на глаза наворачивались слезы.

В отчаянии она с раздражением дернула калитку, понимая, что Мишка Няга подло ее предал. Как, как можно было поступить так! В памяти всплывали пророческие слова Тучи – он предсказывал все это. Туча предупреждал, что Мишка Няга предаст ее рано или поздно, это вопрос времени. И вот это произошло. Ее единственный друг был прав – как всегда… Грудь Тани разрывала нестерпимая боль. Это страшное повторение ее истории лишало сил к сопротивлению, выбивало почву из-под ног. Когда-то почти так же ушел из ее жизни Гека, и она не сумела его спасти.

Таня сжала кулаки с такой силой, что ногти врезались в мягкую кожу. Ее отрезвила боль. Тучу она спасет! Еще не знает как, что сделает, но Тучу спасет любым способом. Пусть даже возьмет штурмом тюрьму, как в свое время сделал Японец.

Острая мысль заставила Таню замереть на месте. А ведь Туча еще не в тюрьме! Он в участке, а не в Тюремном замке на Люстдорфской дороге. В тюрьме не так легко убить. Большевики тщательно записывают заключенных, остаются какие-то бумажные факты. Значит, Тучу попытаются убить в участке, не в тюрьме. Но произойдет это не скоро, спустя несколько дней. А раз так, то есть шанс. Надо устроить побег.

Таня так загорелась этой мыслью, что с неожиданной силой дернула калитку. Звякнуло железо. На шум появился перепуганный старичок-сторож.

– Чего шумите, барышня? – прищурился он.

– Да вот жильца вашего из флигеля вызываю! – весело отозвалась Таня.

– Так съехал он, мадамочка. Еще к вечеру съехал. Совсем.

– Это как? – растерялась Таня.

– А вот так. Вещи вывез и ключи в администрацию санатория сдал. Будет у нас тут теперь совсем санаторий. А пока никто не живет. Пустой дом.

Пустой дом… Эти слова отозвались в душе Тани. Значит, сразу после разговора с ней Мишка Няга помчался на Французский бульвар, собрал свои вещи и исчез в неизвестном направлении. Каждый раз, когда Таня сталкивалась с такой откровенной подлостью, все в ее душе переворачивалось. Каждый раз это жестоко обезоруживало ее, лишало сил, причиняло боль.

Но только не сейчас. Она закусила губу от злости. «Он хочет войну – он ее получит», – злорадно усмехнулась про себя Таня. В ее душе вовсю бушевал боевой задор – бороться за Тучу до последнего, до самого конца! «Будет ему война!» – еще раз прошептала она про себя. Затем, развернувшись, решительно зашагала по Французскому бульвару. Прочь от особняка. Навсегда – прочь.

– Зайдер… – повторила Таня, словно заново вслушиваясь в смысл слова, а затем неожиданно резко стукнула кулаком по столу, так, что подпрыгнула чашка с кофе, – я ведь чувствовала! Я знала это! Что его возвращение в город означает беду! Зайдер!

Володя молча смотрел на нее. Лицо Тани покрывала желтоватая бледность – следы бессонной ночи. Нервное напряжение кривило губы усмешкой, чувствовалось оно и в выражении глаз.

В маленьком зале уютного кафе почти не было людей. Встретив Таню на следующий день, Володя рассказал ей все о том, что узнал от Мони Законника.

– С утра я снова попытался пробиться к Туче, – сказал Володя, – даже подкарауливал Алова. Но тот не пришел на работу. А к Туче меня не пустили. Сказали – следственные действия. Но это неправда. Он сидит в камере безвылазно, его не выпускают даже на поруки. И никто его не допрашивает.

– Как он там, бедный… – Голос Тани дрогнул.

– Не так плохо, как ты думаешь! – Володя пытался подбодрить ее изо всех сил. – Он же в большом и серьезном авторитете. Играет в карты с сокамерниками и показывает охранникам карточные фокусы. Кормят его как на убой.

– Это неправда, – улыбнулась Таня

– Про еду – конечно, неправда, – легко согласился Володя. – А все остальное – правда.

Он ни за что не признался бы Тане в том, что узнал от одного из охранников, которому сунул денег, Тучу били, пытаясь получить признательные показания, и после этого он вот уже второй день не мог встать.

Но Таня все и так читала по его лицу. Она всегда умела понимать его мысли. Это было удивительное свойство их отношений, которое не раз приводило Таню в трепет и восторг. И в этот раз, посмотрев на Сосновского в упор, она отвела глаза, а выражение ее лица стало очень грустным. Володя вздохнул.

– Кто там охранники, в этом отделении милиции, где держат Тучу? – спросила Таня, и Володя удивился – подобного вопроса он не ждал.

– Солдаты… Из военного гарнизона. А что?

– Значит, не тюремные конвоиры? И не оперá?

– Нет… – Володя начал понимать, – ты хочешь сказать…

– Я хочу сказать, что мы должны устроить Туче побег.

– Нет! – Володя побледнел. – Ты хоть понимаешь, что будет, если все это сорвется? Нас расстреляют вместе с ним!

– Ну и пусть! – упрямо сказала Таня. – Один раз я в своей жизни уже отступила, даже не пыталась спасти Геку из тюрьмы. Теперь не отступлю. Туча пошел бы на такое ради меня. Он все бы ради меня сделал! Почему я должна отступить?

– Ты не понимаешь, – Володя пытался говорить спокойно, хотя внутри у него все кипело, – сейчас другие времена. Сейчас малейшего доноса достаточно, чтобы отправили в тюрьму надолго. А организовать побег? Никто и разбираться не будет, прямо во дворе расстреляют! И Тучу ты не спасешь.

– Это ты не понимаешь, – едко заметила Таня, – Туча невиновен ни в смерти Паука, ни в смерти Иды. Ты уже знаешь, что он никого не убивал. А позволить расстрелять невиновного человека – что это будет, по-твоему? Не убийство?

– Но мы же ничего не можем сделать!

– Как раз можем. Я долго думала об этом. Вот сейчас как раз самое время устроить ему побег. Когда Тучу переведут на Люстдорфскую дорогу, все будет закончено, оттуда действительно не сбежишь. А пока он в городе, мы можем попробовать. Если раздобыть форму солдат, да узнать, когда заступает новая смена караула из воинской части, можно будет поставить вместо охранников своих людей – людей Тучи, я бы их нашла. И тогда мы бы его спрятали, пока все это не закончится. Стоит попробовать. Вот только воинская часть…

– Все это как-то страшно… – вздохнул Володя, – а если ничего не получится? И потом, если Паука убил Зайдер, то кто убил Иду?

– Ты на что намекаешь? – Таня нахмурилась. – На то, что Туча мог убить?

– Нет, конечно, – перепугался Володя того, что, рассердившись, Таня перестанет с ним говорить, – просто рассуждаю вслух…

– Иду убил тот, кто хотел наказать Зайдера за смерть Паука, – сказала Таня.

– Ты думаешь… – не решился произнести Володя.

– Котовский, – произнесла Таня, – как бы я хотела, чтобы все это не сошло ему с рук!

– Когда-то не сойдет, – но Володя и сам не был в этом уверен, слишком уж большая власть была сосредоточена в руках Котовского, и с каждым днем эта власть становилась все больше и больше.

– Итак, воинская часть… И кто бы нам помог? – задумалась Таня, и Володя внезапно решился. Может быть, причиной была авантюрная жилка, свойственная его натуре, может, потому что Володя не терпел несправедливости, а может, из-за выражения глаз Тани, из-за стойкого выражения надежды и упорства, которое с редкой проницательностью время от времени появлялось в ее глазах?

– Вообще-то есть один человек… – произнес Володя, – это начальник воинского гарнизона Одессы, Павел Дыбенко. Мой друг.

Глаза Тани загорелись, а Володя понял, что пути назад больше не существует. Впрочем, это был не первый раз, когда ему приходилось ради Тани преступать закон. И каждый раз он прекрасно отдавал себе отчет в этих действиях.

– А почему ты уверен, что он станет нам помогать? – усомнилась Таня.

– Он хороший человек, – ответил Володя, – и он тоже против многих вещей, которые происходят в городе. Он не любит, когда его людей используют как охранников или, еще хуже, для расстрелов невиновных.

– Хорошо, – Таня кивнула, – сегодня поговори с ним. Попытайся узнать. Я, в свою очередь, встречусь кое с кем из людей Тучи, ведь вдвоем мы не справимся. Нужны еще люди. Тогда вечером поговорим.

Володя кивнул, думая, что сейчас Таня встанет и уйдет… Но она не ушла.

– Если он твой друг… – В голосе Тани прозвучала не свойственная ей нерешительность, – может, у него получится узнать еще кое-что?

– Для тебя? – догадался Володя.

– Да. Биографию одного человека. Его воинский путь. Какие есть документы.

– Это правильно, – кивнул Володя, прекрасно понимая все, – рад, что ты его бросила. Он такой же негодяй, как Котовский.

– Не понимаю, о чем ты! – вспыхнула Таня.

– Все ты понимаешь.

– Да, ты прав, – отрицать было бессмысленно, и Таня решила называть вещи своими именами. – Я хочу узнать биографию Мишки Няги. Какие официальные данные есть на него. Может, через него удастся подобраться к Котовскому. В военном ведомстве добыть такие сведения будет легко.

– Я попрошу, – кивнул Володя, думая о том, что просидел бы так в кафе вечность. Но Таня, улыбнувшись на прощание, ушла, оставив за собой тонкий аромат дорогих духов.

– Странный план, – Кагул – вор, недавно появившийся в Одессе, поднял глаза вверх и задумчиво уставился в закопченный потолок кабачка на Запорожской, – странно все это как-то… Но я согласен.

В это время там было почти пусто. После смерти Паука и ареста Тучи большинство бандитов предпочитали прятаться по своим хатам и малинам, не появляясь в публичных местах. Тем более, что все притоны и кабаки Молдаванки были известны большевикам, и облава могла произойти в любой момент. Криминальный мир был напуган наступившим хаосом и жестокой расправой над Тучей. Он был кем-то вроде Японца в былые годы его громкой славы, и казалось невозможным, что кто-то может его схватить. А потому, в испуге и неизвестности, бандиты прятались по своим щелям, как растревоженные тараканы, затаясь и наблюдая, что произойдет.

Таня долго думала, на ком из людей Тучи остановить выбор, кого взять в напарники Сосновскому – один бы он точно не справился. И наконец она приняла решение – это будет Кагул.

Этому способствовало одно обстоятельство – Кагула представил Тане лично Туча. Было это давно.

– Вот, глянь за зубы коня в пальте, – Туча подтолкнул к Тане черноволосого молодого мужчину, – вор, из Кишинева приехал. Со твоим дохлым швицером Мишкой Нягой в тюрьме в Кишиневе до одном сидел.

– В полицейском участке, – доброжелательно улыбнулся черноволосый, – по одному участку сидели. Только тогда его звали иначе. Он завсегда красным был.

Таня была страшно заинтересована этим обстоятельством из биографии Мишки Няги – она не знала, что он был арестован в Кишиневе. А потому сразу подумала о Кагуле. Конечно, это пока никак не было связано с будущим побегом Тучи. Просто Кагул внушал Тане неуловимую симпатию, и ей казалось, что ему можно доверять.

– Останется только тачку вывезти, – сказала она, – время будет рассчитано точно. Все пройдет хорошо.

– Отчаянная вы! – Кагул рассмеялся с каким-то очень приятным Тане восхищением. – Никогда не встречал таких отчаянных! А ну сорвется как?

– Не сорвется, – Тане не хотелось ни о чем думать, – Туча мой друг.

– Я понимаю, – взгляд Кагула стал пристальным и внимательным, – очень повезло Туче иметь такого друга.

– Это мне повезло! – вздохнула Таня.

Ровно в два часа пополудни Володя Сосновский и Кагул, одетые в военную форму, подходили к дверям серого дома с башенкой возле Привоза – к знаменитому Александровскому полицейскому участку. Был туман. Серая пелена непролитого дождя мрачным облаком опустилась на город, и очертания высокой башни тонули в пелене дождевых облаков.

Володя с интересом рассматривал старый дом. Сколько он себя помнил, в этом здании между вокзалом и Привозом в номере 73 по Ришельевской улице и 21-м по Пантелеймоновской всегда располагался полицейский участок. Большевики оставили все как было, только внутри в разы увеличилось количество арестантов. Здесь и находился Туча.

На входе Володя помахал приказом от начальника военного гарнизона Дыбенко (он был настоящим, как и военная форма):

– Велено конвоировать заключенного в окружную милицию! Приказ начальнику участка Захарову.

– А Захарова нет, – скучающий солдат сверился с толстой конторской книгой, – Кохрихт есть, его заместитель. Идите к нему. Первая дверь слева по коридору.

Помощник начальника Александровского участка быстро поставил печать.

– Что за честь этому Муравскому?

– На особый допрос вроде велено доставить в окружную милицию. Это тут, рядышком, квартал всего, – Володя передернул плечами с раздраженным видом.

– Да знаю я, где окружная милиция! – усмехнулся Кохрихт.

– Нам велено отконвоировать, а разбираться – вам.

Кохрихт подписал пропуск, «конвоиры» зашли в камеру. Туча похудел, осунулся, но мастерски сыграл свою роль, сделав вид, что не узнал в охранниках ни Володю Сосновского, ни Кагула. А потому, сложив руки за спиной и позволив надеть на себя наручники, равнодушно пошел вперед.

Дошли быстро. Управление окружной милиции располагалось совсем близко – в доме № 60 по Тюремной улице. Вход был с Тюремной. Рядом в этом же доме располагалась пекарня КУБУЧа (Комитета улучшения быта учащихся), откуда доносился сильный дрожжевой запах. В пекарню все время входили и выходили люди.

Володя и Кагул вошли внутрь здания милиции и показали конвоиру тот же самый приказ – доставить заключенного Муравского.

– К кому? К какому следователю? – Молоденький солдатик на входе пытался прочитать нужное имя в приказе.

В этот момент раздался вопль. Толстая торговка с Привоза, в объемных юбках и сбившемся набок платке, грохнула на стол солдатику огромную корзину с битым стеклом и громко закричала:

– Ой, людоньки добрые, шо ж таке коится, увесь товар забили!

Уперевшись руками в бока, тетка завопила так, как всегда вопят одесские торговки с Привоза. Из длинного бессвязного монолога становилось понятно, что кто-то наглый, сын очень нехороших родителей определенных характеристик плюхнулся на корзину со стеклянной посудой и разбил весь товар. И вот, собрав осколки стекла, торговка явилась жаловаться в окружную милицию.

На шум стали стекаться люди. Солдатик сжал ружье и вскочил из-за стола. Было видно, что он не привык к подобному безобразию, потому что попытался отделаться от разбушевавшейся торговки обычными словами:

– Здесь кричать не велено! Уходите! Откуда я вам сейчас его возьму?

Это было абсолютно непосильной задачей. В ответ на каждое слово солдатика тетка принималась вопить все громче и громче и даже попыталась выкладывать стекло на стол.

– От бой-баба! – откровенно смеялся Туча. – Вот заведет вас всех до цугундера! Ох, огонь!

– Уводите отсюда заключенного! – наконец-то сообразил солдатик. – Ведите в пятый кабинет, спросите там.

Охранники повели Тучу по коридору и завернули налево. Очень скоро они скрылись с глаз.

На шум вышел кто-то из начальства. Старый, опытный оперативник знал, как обращаться с публикой с Привоза. А потому резко стукнул кулаком по столу:

– А ну цыть, баба, стерва! А ну кончай орать, бо щас сама пойдешь до цугундера за пятнадцать суток! Сядь заявление пиши, и делай мине ша, бо и так вже до всех наробыла больную голову! Ша, до кого сказал!

– Та шо писать? – Баба заморгала, глядя на оперативника. – Неграмотная я! Шоб я писать умела, я б за Привоз торговала, или как?

– А ну пасть захлопнула – кому сказал! – угрожающе сдвинул брови оперативник. – Вот ты говори, а он запишет. Сядь, пацан, да пиши.

Баба принялась диктовать солдатику. Наконец с грехом пополам заявление было написано.

– Слушай сюда – до недели снова придешь, да смотри у меня – шоб сопли на кулак намотать, да за тихо так, шоб за картину маслом! Поняла?

– Ой, ты меня понималками своими не тыкай, швицер задрипанный! – встрепенулась баба. – То поняла, то недопоняла… Гембель як до базар! Мне гада того поймай, тоди я такой шухер унижу, шо забудешь, как за маму твою зовут!

Наконец заявление было оформлено как полагается, баба подхватила корзину и покинула милицию. Все с облегчением одновременно вздохнули.

– Как вы ее за так? – развел руки солдатик. – Ну и шухер!

– Привоз! – оперативник выразительно возвел очи горé.

Прислушиваясь к доносившемся воплям торговки, Туча и его «конвоиры» поравнялись с мужским туалетом. Затем, оглянувшись, быстро вошли внутрь.

Володя быстро снял с Тучи наручники, все трое выпрыгнули в окно, оказавшись в узком колодце – дворе. Вход в подвал был прикрыт досками. Отодвинув их, все они нырнули в образовавшееся отверстие, где подвальная мина в катакомбах соединялась с соседним помещением пекарни.

Минут через двадцать двое пекарей в белых халатах выкатили тяжелую металлическую тележку, заваленную сверху пакетами с мукой. Никто из проходящих по улице не обратил внимания на привычное зрелище. Пекари вместе с тележкой свернули в переулок.

В глубине переулка был большой черный автомобиль. Возле него стояла «торговка с Привоза» – Таня в костюме, набитом ватой, мастерски сыгравшая свою роль. Именно она, обдумывая побег, узнала о мине на Тюремной улице, через которую можно было выбраться в пекарню. Про эту мину ей рассказал старик с Молдаванки, когда-то живший в этих краях. Оставалось только привести Тучу в окружную милицию. В этом помог Володе Дыбенко, дав форму и написав на бланке приказ. Тучу охраняли не очень строго, поэтому приняли все за чистую монету.

Пекари поравнялись с машиной. Из тележки вылез обсыпанный мукой Туча и нырнул на заднее сиденье. Кагул сел за руль. Было решено спрятать Тучу в деревне Усатово, в верном доме, пока страсти не утихнут. Автомобиль заурчал и, чадя выхлопными газами, скрылся в глубинах переулка.

В квартире в Каретном переулке Володя помогал Тане избавляться от тяжелого костюма. Оксана с Наташей ушли на прогулку. Было это непростым делом – тяжелый костюм цеплялся к липкой коже и не хотел сползать. Никто так и не понял, кто сделал первый шаг, как руки Володи, вдруг обвившись вокруг тела Тани, притянули ее к себе. Замирая и тая в этом объятии, она потянулась к нему, растворяясь всем телом в этой слепой, внезапно нахлынувшей на них страсти, как огненное облако обжигавшей, лишавшей мыслей и чувств…