Глава 20

Таня была в квартире одна. Она наслаждалась тишиной – в последние дни ей не хотелось никого видеть. Оксана ушла на прогулку с Наташей, воспользовавшись прекрасным солнечным днем.

Накануне шел дождь. Страшный, с грозой, буйным ветром, с громом, с поломанными ветвями деревьев, которые не выдерживали шквала стихии… Испуганные жители прятались по домам. И только Таня, как завороженная, все стояла у окна, не боясь ни ярких сполохов молнии, ни ударов грома. Похоже, буйство стихии принесло мир в ее смятенную, мечущуюся душу. Ее успокаивала та ярость, с которой

шквальный ветер обрушивался на застывшую землю. И ей самой было страшно от осознания того, что такое адское месиво творится в ее душе.

Таня ходила по опустевшим комнатам, наслаждаясь тишиной и свободой. Наконец дождь закончился, землю начало согревать жаркое южное солнце. И, глядя на него сквозь прищуренные глаза, Таня и радовалась, и одновременно испытывала уколы какой-то необъяснимой тоски.

Стук в дверь раздался неожиданно. Он был тихий, но уверенный, и подействовал на Таню как-то магически. Она машинально открыла дверь.

На пороге стоял… Володя. Лицо его было бледным. Таня вообще не успела ничего: ни удивиться, ни испугаться, ни обрадоваться, ни замереть…

– Туча арестован, – произнес он.

– Как это? – Эмоции на Таню нахлынули враз. – Как это? – повторила она, не понимая.

– Войти можно? – Володя переминался с ноги на ногу, и только теперь она увидела, какой у него уставший вид.

– Да, конечно, – Таня посторонилась в дверях, пропуская Сосновского в гостиную, залитую ярким солнечным светом.

На полу были разбросаны детские игрушки. Володя, улыбнувшись, поднял деревянную, ярко раскрашенную юлу.

– Ей нравится это? – Он повертел юлу на руке. – В детстве у меня была такая же. Я до сих пор помню.

– Я думала, князья не играют в обычные игрушки, – Таня неожиданно для себя ответила резко – ничего не могла поделать с собой.

– Мне старая нянька купила, – Володя не почувствовал ее резкости, – она любила меня как своего родного сына. Я тоже очень сильно любил ее. Мать почти не видел. Она вела бурную светскую жизнь, все время выезжала в свет. Отец был занят на государственной службе. Ну а няня… проводила с нами все свое время, в детской. И меня почему-то любила больше остальных. Потом у меня появился гувернер – француз. Знаешь, такой напыщенный, надменный… Я его терпеть не мог… А вот нянюшку любил. Она умерла, когда мне исполнилось шестнадцать… – Он замолчал.

Таня вдруг осознала, что Володя впервые говорит с ней о своем детстве. Это было так неожиданно, что она затаила дыхание, боясь спугнуть этот неповторимый момент. Она понимала, что Володя делится с ней тем, что глубоко хранилось в его сердце. И еще понимала, что он никогда и никому не рассказывал об этом прежде… Тонкая, постоянно рвущаяся нить снова связывала их…

– Как ее звали? – спросила Таня.

– Пелагея, – вздохнул Сосновский. – И ты не поверишь, я всегда молюсь за нее. Я верю, что Бог принял к себе ее светлую душу. И я счастлив, что она не дожила до того момента, когда…

Он резко замолчал, но Таня все поняла. Он хотел сказать: когда князь Сосновский перестал быть князем, стал редактором большевистской газеты «Одесские новости», и все изменилось так, как не могло привидеться никому из их семьи даже в страшном сне.

Она вдруг почувствовала прилив горечи. Да, его воспоминания детства – это ценно, но почему, почему после всего он пришел делиться ими с ней…

– А жене своей ты это тоже рассказывал? – вдруг резко спросила она, и Володя даже вздрогнул. Но тут же усмехнулся глазами – так, как умел только он один. Определенно, за прошедшие годы у него появился солидный жизненный опыт, он научился понимать женщин и не обиделся на Таню.

– Нет, – просто сказал Володя. – Жены у меня больше нет.

– Что это значит? – не поняла Таня.

– Я развелся с ней, и мы больше не общаемся. – Сосновский немного покривил душой, но, зная прямоту Тани, просто не мог ответить иначе. – Поэтому я и вернулся в Каретный переулок.

Это был поворот! Боясь показать охватившую ее радость, Таня отвела в сторону глаза… И тут же вспомнила:

– Да, так что ты сказал?

Вспомнил и Володя, зачем пришел. Он вздрогнул, лицо его сразу стало серьезным. И он аккуратно, словно хрупкую вазу, поставил юлу обратно на пол.

– Туча арестован. Он сейчас находится в Александровском участке. Его допрашивают. Я пытался увидеться с ним, но не смог.

– Как, за что?! – Таня всплеснула руками.

– Его обвиняют в двух убийствах – Паука и… – Володя запнулся. – И Иды. Сестры Цили. Подруги Зайдера.

Таня онемела. Страшно побледнев, она рухнула на диван как подкошенная. Перепуганный Володя побежал на кухню за водой. Увидев, что Таня пришла в себя, он начал говорить.

Паук встречался с Тучей. Тот ушел с места встречи первым. Паук же продолжал сидеть в отдельном кабинете. Спустя время, люди Паука обеспокоились его долгим отсутствием и зашли внутрь и обнаружили, что тот мертв.

– Как он был убит? – Все сказанное просто не укладывалось у Тани в голове.

– Отравлен, – объяснил Володя. – Яд подсыпали в кружку с пивом.

– Что? – Таня просто не поверила его словам. – Это невозможно! В нашем мире так не убивают, ты знаешь! Пуля в голову, удар ножом в бок – это да! Но яд? Никогда такого не было! Тем более Туча, который мухи не обидит! Да и зачем Туче понадобилось травить Паука? Это же просто бред! Туча был главой всех бандитов в городе! Он в авторитете! И вдруг какой-то Паук!

– В милиции считают, что это передел сфер влияния, – пояснил Володя. – Они не понимают, кем был Туча в городе. Они вообще ничего не понимают.

В эти слова Володя вложил ту горечь, которую испытывали все. Новые методы следователей-большевиков совсем не были похожи на старые расследования. Не имея никакого представления о криминальном мире и о его законах, используя в сыске случайных людей, не получивших не только юридического образования, но и не закончивших даже церковно-приходской школы, они применяли методы простые и эффективные, но уже зарекомендовавшие себя – наушничество и донос. И эти жуткие методы позволяли держать всех в страхе сильнее, чем откровенные пули во времена военного террора.

Володя знал, что все больше и больше распространяется практика, когда доносы пишут все на всех. Он не забывал, о чем сказал Дыбенко: сколько доносов написано на него самого. Для чекистов это был идеальный метод. Под чужой донос можно было подогнать любую статью. А потом из подозреваемого выбивать показания так, что тот был готов признаться в чем угодно. Именно так и работала новая власть. Сосновский не мог объяснить все это Тане. И вот под эти адские жернова попал Туча.

– Они не будут разбираться в том, мог он убить или не мог, – снова сказал Володя, – им выгодно устранить Тучу с пути как бандитского главаря. И ради этой цели они готовы пользоваться чем угодно.

– Что за яд? – спросила Таня, начиная понимать.

– Пока это держат в секрете. До завершения экспертизы. Я услышал что-то о морфии.

Таня вздрогнула. Морфий так же широко продавался в бандитском мире, как и кокаин. А Туча был тесно связан с этим миром. Кто-то сплел страшную ловушку, в которую угодил добряк Туча – Туча, с его чувством юмора и едким словцом! Ее единственный, веселый и самый верный друг! У Тани защемило сердце.

Сколько потерь может вынести человек? Она не понимала, почему жива до сих пор, после всех обрушившихся на нее потерь. Ей казалось, что с каждой потерей ее сердце словно немеет и перестает ощущать боль. Но происходила очередная беда – и сердце с силой кровоточило по новой.

– Хорошо, допустим, Тучу намеренно подставили, приписав ему убийство Паука, – Таня пыталась понять, – но что ты сказал про Иду? Какое отношение ко всему этому имеет Ида?

– Вот это и есть самое страшное, – с болью в голосе произнес Володя. – После встречи с Пауком Туча пошел домой к Зайдеру.

– Зачем, – перебила его Таня, – зачем Туче понадобилось идти к Зайдеру?

– Туче передали, что в то время, когда он сидел в кабаке с Пауком, его искал Зайдер. Он даже приходил на место встречи. Туча решил, что это важно, и пошел к Зайдеру. Я вообще-то не знаю, какие у них были дела. Тебе виднее.

– Нет, – покачала головой Таня, – я в последнее время совсем не общалась с Зайдером. Мне он никогда не нравился.

– Зайдера дома не было, – продолжил Володя, – Ида впустила Тучу в квартиру. А вот дальше начинается самое интересное… Соседи якобы услышали страшные женские крики. Вернее сосед, тот еще жук. Мелкий карманник, шавка на побегушках у Зайдера. Он бросился в участок, привел милиционеров в квартиру. Они взломали дверь и обнаружили Тучу в беспамятстве. Он был словно одурманен. От него шел сильный запах алкоголя. Стол был перевернут, посуда разбита, как будто в комнате шла борьба. А Ида была задушена.

– А Маришка? – Тане казалось, что и она сама умирает от всего этого ужаса. – Где была Маришка?

– Девочки в квартире не было, – ответил Володя, – Ида отвезла дочку к сестре своей матери на Молдаванку.

– К тете Берте, – кивнула Таня, – я ее знаю.

– И оставила дочку там. Зайдер невзлюбил ребенка и возражал против присутствия девочки в квартире. Поэтому Ида отдала дочку тете.

Таня вздрогнула. Этот поступок ей показался просто ужасным, и она не понимала, как Ида могла так поступить. Неужели страсть к случайному мужчине может перевесить любовь к своему собственному ребенку?

– Тучу привели в чувство, – продолжил Володя, – и увезли. Официальная версия следствия такова: убив Паука, Туча отправился домой к своему приятелю Зайдеру рассказать об этом. В милиции в курсе, что в свое время Туча и Зайдер были важными лицами в банде Мишки Япончика. Зайдера дома не было. Туча остался его ждать. Ида предложила ему выпить. Он стал к ней приставать. Ида отказала. Тогда Туча разозлился и задушил ее в состоянии алкогольного опьянения. Это основная версия, и они придерживаются ее. Мне удалось узнать, что Иду мог задушить только мужчина – была большая сила, едва ли не сломаны шейные позвонки.

– А следы насилия как над женщиной? – дрогнувшим голосом спросила Таня.

– Нет, это обнаружено не было, – сказал Володя.

– Проще было изнасиловать, чем задушить, – с горечью ответила она.

– Ну, видимо, посчитали, что он был пьян и не соображал, что делает.

– Да Туча мало пьет! – как-то по-детски всхлипнула Таня. – Он всегда мало пил, больше куражился… Я знаю, я видела. А Ида после своего грузчика вообще ненавидела алкоголь. Она скорее угостила бы его чаем с конфетами.

Эти простые слова стали последней каплей, словно прорвали в ее душе болезненный, воспаленный нарыв. И Таня, рухнув на диван, страшно зарыдала, с отчаянием вцепившись в волосы. Она рыдала и рыдала, а у Володи разрывалось сердце.

Присев рядом, машинально он обнял ее, притянул к своей груди, а Таня, пряча лицо, обхватила его руками так крепко, словно пыталась раствориться в нем, черпая в этом горьком объятии силу для того, чтобы окончательно не загасить в себе последнюю искру жизни.

Циля, Ида… Две сестрички, неразлучные в жизни, они стали неразлучны и в смерти. И каждая оставалась в душе Тани незаживающей раной, и она прекрасно знала, что эта боль не уйдет от нее никогда.

Но слезы не могут литься вечно, и Таня постепенно утихла, лишь дрожала всем телом. Володя отдал бы всю свою жизнь только за то, чтобы она перестала дрожать. Он обнимал ее так сильно, что у него заболели руки. И он вдруг почувствовал, что с этого момента начинает вновь жить.

Таня всхлипнула, отстранилась и подняла на него заплаканные глаза.

– Укол, – сказала она, – это был укол.

– О чем ты? – перепугался Володя.

– Я думаю, Туче сделали укол. Специально. А потом убили Иду. Поэтому он был в одурманенном состоянии.

– Это мысль, – Володя понял, что Таня ожила и готова к борьбе.

– Где был Зайдер? – спросила она.

– Его там не было. Пришел позже.

Таня решительно встала с дивана и принялась обуваться.

– Ты куда? – перепугался Володя.

– В милицию, в главное управление чекистов. Есть один человек – это друг моего покойного мужа. Он ко мне на похоронах подходил. Я попрошу его помочь. Он поможет спасти Тучу.

– Я иду с тобой, – Володя был готов на все, что угодно, но прекрасно понимал, что шансы на спасение Тучи равны нулю.

К удивлению Володи, их пропустили почти беспрепятственно – после того, как Таня по служебному телефону позвонила нужному человеку.

– Я пойду одна, а ты меня в коридоре подожди, – не глядя на Сосновского, сказала она. – Он не должен видеть нас вместе.

Володя кивнул. Когда Таня скрылась за тяжелой дверью кабинета, ноги сами понесли его на этаж ниже, к кабинету начальника Алова.

– Муравский Исаак Беркович, – Таня произнесла настоящее имя Тучи, и тут, в служебном кабинете, оно для нее самой звучало так непривычно и странно. – Это мой двоюродный брат. Я очень прошу вас помочь.

– Мне очень жаль, – лицо чекиста было непроницаемым, как каменная маска, и Таня поняла, что сначала это выражение вызывается на лице искусственно, а потом прирастает намертво, уже навсегда. – Сергей Ракитин был моим другом, и я уважаю его память. Но даже ради его памяти я ничего не могу сделать для вас.

– Но мой брат невиновен! Его подставили! – Голос Тани сорвался на крик.

– Я понимаю, – с той же непроницаемой маской чекист кивнул и вдруг обернулся, как будто его могли услышать. – Сейчас я выдам вам служебную тайну, – тихо проговорил он. – Есть приказ свыше. Велено расстрелять гражданина Муравского без суда и следствия как главаря одесских криминальных банд.

– Что?! – Таня почувствовала, что она сейчас потеряет сознание.

– Исаак Муравский по кличке Туча пытался спровоцировать войну банд в городе, – уже четким голосом пояснил чекист. – Поэтому велено избавиться от него как можно скорее, то есть поступить по законам военного времени.

– Но войны же нет… – прошептала Таня.

– Она есть, – отрезал чекист. – Мы воюем с бандитскими элементами за светлое большевистское будущее. А такие, как ваш брат, вредят советской власти похуже вражеских солдат с оружием в руках… Поэтому велено не выпускать его отсюда и ничего не расследовать. Мне очень жаль, Татьяна. Не повезло вам с братом.

Он поднялся из-за стола, давая понять, что разговор окончен. Взгляд его был холодным. Сжав голову руками, Таня чувствовала себя так, словно на ее плечи упала чугунная плита весом в тонну.

Сосновский и сам не понимал, зачем идет к кабинету Алова. Можно было, конечно, войти и потребовать объяснений – мол, Одесса слухами полнится об аресте бандитского главаря. Но это был опасный ход: Алов мог заинтересоваться, почему редактору газеты важна судьба бандита, и начать копать под него, Володю. Это было слишком опасно. Сосновский не знал, как поступить, но все равно зачем-то шел к кабинету.

Вот и заветная дверь. Володя решился в последний момент. Вот он все-таки войдет и спросит и… Дверь вдруг отворилась. Сосновский едва успел метнуться в сторону и спрятаться за углом. Из кабинета Алова вышел человек, которого Володя ожидал увидеть здесь меньше всего. Это был Моня Законник – бывший адвокат криминального мира. Оглядевшись по сторонам, он быстро направился к лестнице нервными, семенящими шагами. Володя отправился за ним.

С Моней Законником Сосновский несколько раз сталкивался в кабинете Японца в ресторане «Монте-Карло» и когда приходил предупредить того о еврейских погромах, и раньше. Тогда адвокат выглядел совершенно иначе: был наглым, задиристым, надменным. Одет всегда в роскошный костюм с иголочки, на пальцах перстни с бриллиантами. Держался Моня высокомерно, и перед ним робел сам Японец. Теперь же он превратился в глубокого старика. Похоже, жизнь не пощадила его, перемолола в своей жестокой мясорубке. Но Володя слышал, что Законник до сих пор занимает серьезное место в криминальном мире. И поэтому не сомневался, что Моня очень тесно связан с Мейером Зайдером.

Идти пришлось долго. Законник спешил, как стало понятно, в район Молдаванки. Володя шел за ним. Наконец они поравнялись с очередным заброшенным домом. Людей вокруг не было, и Володя решился. Выскочив вперед и схватив за шею адвоката, он быстро затолкал его в проем разбитой двери какой-то хибары.

Издав старушечий писк, Моня и не подумал сопротивляться.

– Говори, сука, зачем к Алову ходил! – Володя сдавил его за шею с такой силой, что у адвоката глаза полезли на лоб.

– Пусти… – прохрипел он.

– Посмотри на меня, тварь! Я придушу тебя, брошу здесь, и мне ничего не будет! Никто даже расследовать не станет! Ты ведь знаешь это? Говори! Знаешь? – Володя тряхнул Законника, как мешок с трухой.

Моня ударился затылком о каменную стенку и попытался завизжать, но Володя еще сильней сжал ему горло так, что старик захрипел.

– Меня Зайдер послал! – наконец смог сказать он.

– Зачем? Отвечай!

– Пусти… больно… деньги отнес… за яд…

– За какой яд?

– Алов делал для Зайдера.

– Что ты несешь?! – Володя встряхнул его еще раз. – Будешь мне голову морочить, начну отрезать пальцы! Алов чекист, начальник отдела. Какой яд?!

– Он врач! – взвизгнул Моня Законник. – Он наркотики делает. Это он сделал соль с Жеваховой горы…

– Зачем?

– Его заставили. Шантаж… – прохрипел старик.

– Что у Котовского есть на Алова? – Володя начал понимать.

– Уголовное дело! Алова обвиняли в убийстве и изнасиловании! Он изнасиловал семилетнюю девочку, и та умерла. Если это станет известно, его расстреляют. Котовский забрал эти бумаги и заставил Алова делать наркотики. Назначил на должность, чтобы через Алова контролировать рынок сбыта…

– Что он добавлял в соль?

– Я не знаю толком. Слышал, есть такая трава, конский корень в народе называется, очень ядовитая, отбеливает копыта лошадям. Вызывает галлюцинации и отравление всего организма. Но если добавить этот порошок в кокаин, объем увеличивается во много раз. Из 10 граммов кокаина можно приготовить 300 грамм соли. Это такие деньги… Алов это делает.

– Зачем Алов дал яд Зайдеру?

– Так я узнал, чем его шантажирует Котовский. И посоветовал Мейеру взять яд у него.

– Это Зайдер отравил Паука и подставил Тучу?

– Он…

– Пошел вон! – Володя с омерзением отшвырнул старика в сторону. Крякнув, тот метнулся в проем двери и исчез просто с невероятной для своего возраста скоростью. Сосновскому было мерзко даже смотреть ему вслед.