Глава 17
Старая телега, скрипя при движении всеми своими расшатанными колесами, еле продвигалась по сельскому бездорожью. Несмотря на близость города, дорога, обычная грунтовка, идущая через поля, была абсолютно запущенной.
Правда, слава богу, ухабов было не очень много, поэтому ехать было вполне сносно. Старый возница понукал упругую, коренастую лошаденку с крепкими мохнатыми ногами, уверенно ступавшую по знакомой дороге.
— Интересная у вас лошадь, дедушка, — еще на станции, в Котовске, Зина сразу обратила внимание на эту странную пару: старика лет 80-ти, не меньше, и необычную коренастую лошадку с мохнатыми ногами, очень отличавшуюся от всех остальных лошадей.
— Как известно, волей Божию… — Старичок говорил очень тихо, едва можно было разобрать, — как он распорядится, так и будет.
— Кто он, дедушка? — ее заинтересовал странный ответ.
— Так известно, кто… Он… В юдоли скорби, — прошамкал старик, и Зина сразу же насторожилась, почувствовав, что попала туда, куда надо.
— Редкая порода у лошади, говорю! — прокричала она прямо старику в ухо.
— Немецкая, — кивнул старик, — немцы у нас были… С лошадями… До войны ишо… От них и осталась порода.
Старик явно говорил не про прошлую, а про войну 1914 года. Так уж получилось, что он оказался единственным, кто согласился отвезти их в село. Зина залезла в телегу не без удовольствия — по дороге она надеялась выпытать у старика то, что ее так интересовало. На жесткой деревяшке, приставленной в виде скамьи, сидеть было страшно неудобно, к тому же сильно пахло навозом. Но Зина не обращала на это никакого внимания.
— И куда черт нас несет… — неожиданно буркнул Дмитрий, — вот же вонючая попалась колымага…
Он явно собирался ворчать и дальше, но под взглядом Зины быстро прикусил язык. Ехать было долго. Однако, к ее разочарованию, как только они выехали из города, старик замолчал и больше не поддерживал разговор, как она ни пыталась его разговорить. Оставалось сосредоточиться и повнимательней присматриваться к здешним краям.
Воздух здесь был просто удивительный! Он тек в легкие, как живая вода, насыщал свежим, чистым кислородом каждую клетку и прочищал душу и мозг от городской суеты. Он словно помогал расправить крылья, сложенные под жесткой кожей спины, позволяя взлететь если не в небо, то хотя бы в мысли, которые, очищенные от всякой копоти и грязи, могли свободно парить над грешной, негостеприимной землей.
Здесь был удивительный покой, насыщенный красотой окрестных пейзажей, которые, как живая картина, все менялись перед глазами Зины.
Был май, самое красивое время года, когда природа расцветает, являя миру самые свежие, самые чистые краски. Эти краски буквально обволакивали душу, исцеляли ее. И, вглядываясь в места, которые они проезжали, Зина даже начала чувствовать, как затягиваются ее раны, превращаясь в уже не болящие струпья, покрытые жизненной броней.
Вокруг было буйное разнотравье. Травы, усыпанные цветками всех видов и красок, давали потрясающий пьянящий запах. Они ехали мимо огромного поля, засеянного пшеницей, на котором уже высились изумрудные стебли. Ветер легко колыхал это зеленое море, которое шумело и вздыхало, словно самый настоящий прибой.
— Хорошо тут у вас, дедушка! — не выдержала Зина к концу второго часа, когда телега, все так же монотонно поскрипывая колесами, проезжала мимо пролеска, усыпанного нежно-сиреневыми цветками какого-то незнакомого ей растения. — Прямо настоящий рай!
— Типун тебе… Типун на язык, окаянная! — вдруг совершенно неожиданно для нее рассердился старик. — Нету тут никакого рая! Нету! Запомните! Шпионить явились из города? А вот как высажу, будете знать! Рай! В другом месте нышпорить будете, самоеды, душегубцы!
— Да что вы, дедушка, — растерялась Зина, — я же ничего не сказала плохого! И ничем обидеть вас не хотела. Нету рая — и слава богу, если не верите! Просто, говорю, красиво тут у вас, и тихо, как в раю!
— Тьфу ты, окаянная… — замахал руками старик и быстро-быстро что-то забормотал. Слов разобрать она не могла.
— Странный он какой-то, — шепнул ей на ухо Дмитрий, — лучше не говори с ним. Мало ли что.
Наконец впереди показалось село. Они въехали на широкую улицу, по обеим сторонам которой стояли аккуратные сельские хатки, выкрашенные в синий и голубой цвет. Все вокруг было обработано и ухожено. Но Зину поразила тишина и абсолютная безлюдность села. Ни детского плача, ни собачьего лая, ни скрипа колодезной дуги, ни стука, ни отдаленных человеческих голосов… Мертвая, абсолютная тишина… Зина удивленно переглянулась с Дмитрием — судя по взгляду, его тоже поразило это обстоятельство.
— А что ж так тихо у вас здесь? — не выдержала она.
— Народ делами занимается, — буркнул старик, — чего без делу шататься! А коли вы нышпорить приехали, то сами все и узнаете.
Телега остановилась перед двухэтажным каменным домом, который выглядел поновей остальных, более современным: было видно, что построили его недавно. В отличие от прочих, он был желтовато-белого цвета. Но так же, как и остальные, был окружен палисадником.
— Сельсовет, — сказал старик, — вылазьте. Приехали.
Зина протянула обещанные деньги. Не глядя, старик засунул их в карман штанов, посмотрев при этом на нее с такой ненавистью, что на коже Зины выступили мурашки. А затем очень быстро уехал, даже не попрощавшись.
— Здесь, похоже, приезжих не любят, — невесело усмехнулся Дмитрий.
— День добрый! Вы к кому будете? — На пороге дома появился высокий мужчина лет пятидесяти с длинной, окладистой седой бородой. Выглядела она просто классической — как на старинных картинах, где были изображены древние бояре. Борода спускалась прямо на грудь, и Зина уставилась на нее, хоть и понимала, что это неприлично, но ничего поделать с собой не могла.
— Здравствуйте! — очнувшись, она выступила вперед, решив действовать наугад. — Мы врачи из города, и в ваших краях…
— Ну слава отцу небесному! — резко прервав ее, мужчина всплеснул руками. — Сподобились наконец-то! Уж сколько времени прошу кого-нибудь к нам прислать! Не поверите, второй год! Никто не хочет ехать! И наконец-то!
— Почему не хочет? — удивилась Зина.
— Разве вы не знаете? — Теперь выглядел удивленным бородач.
— Нет… — Роль была ей непонятной, но Зина продолжала играть ее изо всех сил.
— Глушь у нас. Да и места дурной славой пользуются. Много говорят о них… Разного… Ну, идемте!
Мужик увлек их внутрь дома и провел в довольно уютную комнату, больше похожую на простенькую гостиную в деревенском доме, чем на сельсовет колхоза. По дороге он заглянул в какую-то каморку и велел принести чай.
В комнате усадил их на стулья возле стены.
— Вы откуда приехали? Из Бирзулы? — начал он.
— Из Одессы, — ответила Зина. — Я вот детский врач, а коллега мой…
— Хорошо! Ох, вы не поверите, как я рад вас видеть! — снова перебил ее бородач. — А ведь я не представился. Председатель я колхоза нашего «Светлый путь», Мирон Алексеевич Кущ. Вот теперь отчитаться смогу, да в бумагах оформить, что все у нас как полагается. Вы хоть на месяц останетесь? А то без врачебной помощи…
— Останемся, конечно, — ответила Зина, веселясь в душе, увидев, как поморщился при этом Дмитрий, — я точно останусь, а вот коллегу моего в любой момент в город могут вызвать, — добавила все же она, сжалившись.
— Ох, я и одному врачу буду рад! — воскликнул бородач.
Тут открылась дверь, и на пороге появилась молодая женщина в белом ситцевом платье с подносом в руках. Волосы ее были спрятаны под косынкой. Зину поразило то, что у женщины не было ни кровинки в лице! Оно было таким белым, каким бывает брюхо самой глубоководной океанской рыбы, выброшенной на поверхность, никогда не видевшей солнечного света.
— Евсинья, это врачи, из города к нам приехали, — строго сказал председатель.
Женщина взглянула на них с непонятной злобой, поставила поднос на стол и вышла без единого слова, громко стукнув дверью.
— Не обращайте внимания! — Председатель явно пытался сгладить неловкость этой сцены. — Многие наши местные жители не любят советскую власть. Мы работаем изо всех сил, проводим агитацию, политбеседы… Но тяжелое наследие прошлого в этих краях дает о себе знать!
— Тяжелое наследие? Что вы имеете в виду? — удивилась Зина.
— А, ничего страшного! — махнул рукой бородач. — Все узнаете со временем! Вы пейте чай. Пироги ешьте. Вкусные — с картошкой, с капустой, — засуетился он.
— Да, я заметила, что люди здесь особые, — сказала Зина, надкусывая пирожок, — дедок, что нас привез, очень рассердился, когда я сказала, что здесь находится настоящий рай.
— Никогда не говорите так местным жителям! — Председатель вдруг стал очень серьезным. — Видите ли, у них особые, отличные от наших с вами представления о рае и аде. А рай является очень серьезной святыней, поэтому о нем нельзя здесь говорить. Этим вы только разозлите их. Лучше вообще не говорить на такую щекотливую тему.
— Как интересно, — задумалась Зина, — что же в этих краях связано с раем?
— А вы что, никогда не слышали? — Председатель бросил на нее странный испытующий взгляд. — Ну, еще услышите.
Через время он повел их в дом, где они должны были поселиться — на окраине села на соседней улице. Окна его выходили на изумрудное пшеничное поле. Зина обратила внимание, что окраина поля как будто заросла камышом.
Открыла им двери пожилая женщина, и тоже в ситцевом платье и косынке. Только вот лицо ее выглядело совершенно нормальным, даже румяным.
— Анфиса, встречай гостей, — сказал председатель, — врачи из города, будут в твоем флигеле жить.
— Ой, я рада! Как рада-то, с Божьей помощью! — улыбнулась Анфиса.
— Ну, жить вы будете здесь, а принимать больных в сельсовете, я вам специально комнату выделю, — сказал председатель на прощание и ушел.
Флигель оказался небольшим отдельно стоящим домиком в глубине общего двора. В нем было две уютных чистых комнаты и летняя кухня. Туалет находился во дворе. Из болтовни Анфисы стало понятно, что когда-то в этом флигеле жила она сама, а в каменном доме — ее сын. Когда он переехал в город, Анфиса перебралась жить в дом, а флигель стала сдавать… Но поскольку в село почти никто не приезжал, это было крайне редко — разве что начальство из города или командировочного какого занесет с проверками всякими… Словом, флигель почти всегда пустовал.
Анфиса предложила накрыть на стол, но Зина с Дмитрием отказались, сославшись на усталость. Тогда хозяйка ограничилась тем, что принесла кувшин парного молока и миску пирогов с картошкой.
— Что за цирк ты устроила? — напустился на Зину Дмитрий, когда они остались наедине.
— Нам же просто повезло! — усмехнулась она. — Будем выдавать себя за врачей. Вернее тебя. Это легко, я покажу как. И пока останемся здесь. Я должна узнать, что происходит в этом селе. А ты, когда захочешь, уедешь.
— Так я и оставил тебя одну здесь! — рассердился он. — Здесь же черт-те что происходит! Люди какие-то странные!
— Вот я и хочу узнать, что здесь происходит!
Дмитрий лег на кровать, и железные пружины застонали под его весом.
— Ничего себе! — подпрыгнул он мгновенно, совсем как мальчишка. — Хорошо, что домик отдельный! А то старушке спать не дадим!
Но Зине было не до смеха.
— Я пойду пройдусь по селу, — отдыхать ей действительно не хотелось.
— Ты бы лучше в доме сидела, — Дмитрий стал серьезным. — А ну как вычислят, что мы самозванцы? Что тогда?
— Вот тогда и будем думать, — безразлично пожала она плечами. — Я все-таки пойду пройдусь.
Улица была пустынной. И везде стояла все та же невероятная тишина. Теперь она производила на Зину просто гнетущее впечатление. И хоть Крестовская не была сельской жительницей, но даже она понимала, что в селе обязательно должны быть какие-то звуки, ну хотя бы тот же собачий лай… Здесь же ничего не было. Как будто жизнь замерла, остановилась… Ощущение, которое вызывало это безмолвие, было близко к настоящей панике. Справиться с ним было сложно. Зина и не пыталась. Поэтому она решила пойти не в глубь села, а ближе к пшеничному полю, к участку, заросшему камышом, может, там она успокоится.
Это оказалось ближе, чем Зина думала. Поле заканчивалось небольшим водоемом, густо заросшим камышом, можно сказать, это был небольшой совсем обмелевший ставок. Зина решила подойти к воде поближе, раздвинула камыши… И замерла на месте!
За камышом отчетливо виднелись… каменные стены небольшого бассейна! Это был не природный водоем, а искусственно созданный бассейн. Но давно заброшенный — дно его разрушилось и густо поросло камышом, однако вода осталась. Похоже, бассейн зимой пополнял снег, а весной — дожди.
Зина села на корточки и прикоснулась рукой к каменной стенке. Она явно была создана рукой человека. И труд в нее был вложен немалый — так гладко были стесаны камни, на них не было ни малейшей шероховатости. Почему же люди перестали следить за этим местом?
— Купель это. — Голос раздался за ее спиной так неожиданно, что Зина едва не свалилась вниз. Она резко вскочила на ноги, обернулась. За ее спиной стояла Анфиса. Но она не выглядела угрожающей — наоборот, доброжелательно улыбалась.
— Купель? — повторила Зина, не понимая смысла.
— Священная купель, — кивнула Анфиса и подошла ближе. — Здесь крест принимали чистые души, прежде чем отправиться в «Райский сад».
— Куда? В какой «Райский сад»? — не поняла Зина.
— Позвало тебя это место, — сказала Анфиса, — это хороший знак. Правильно, что сразу после приезда пришла сюда — видать, Господь видит, что душа у тебя чистая.
Зина молчала и внимательно смотрела на женщину, ожидая, что та скажет дальше. И Анфиса продолжила:
— Здесь, в купели, большие были крещения, когда я только приехала. Было это в 1913 году. Выходит, 23 года назад. Я тогда еще послушание проходила.
— Послушание? — переспросила Зина.
— Послушание, — кивнула Анфиса, — в Киево-Печерской лавре. При монастыре. Постриг принять должна была. Да меня сюда по службам прислали. А как приехала я, так услышала зов. Выходит, не случайно это было. Привели меня силы высшие да Божий промысел. С тех пор много воды утекло. Сыночек у меня здесь родился. И вот теперь за купелью тоже смотрю.
— Значит, вы так и не стали монахиней? — Рассказ Анфисы Зину явно заинтересовал.
— Стала, — кивнула та, — здесь и стала. Веры истинной, единой, которой мы все и спасемся. Здесь послушание мое и служба во имя Отца нашего. Сюда он меня привел.
Лицо Анфисы вдруг загорелось каким-то экстазом. Зина ничего не понимала, но переспросить не решалась.
— Идем, — Анфиса взяла ее за руку, — идем, покажу тебе кое-что, раз уж он тебя сюда привел!
И Зина пошла следом за старой женщиной, которая уверенно вела ее через пшеничное поле. Шли они не долго. Ни единого человека, да что человека — ни единого живого существа, вроде курицы или собаки, не попалось им на пути.
Вскоре впереди показались беленные известкой стены небольшой круглой часовенки, на позолоченной крыше которой возвышался темный, без всякой позолоты крест. Достав из кармана платья ключ, Анфиса отперла двери. Женщины оказались в прохладном помещении часовни, где уютно пахло травами и мятой.
Зина поняла, что это была самая настоящая церковь! У противоположной от двери стены был алтарь. Горели лампадки. На стенах висели иконы. На полу — лежали ковры. Под иконами в вазах стояли свежие цветы. Уютная, тихая и спокойная деревенская церковь…
Анфиса быстро перекрестилась и повела Зину дальше. Они остановились напротив алтаря. И тут Зина обратила внимание на одну очень необычную, странную икону, которая висела справа от привычных ее взору икон.
Зина подошла поближе, чтобы рассмотреть. Это была не икона, а… выписанный в том же стиле, как пишут иконы, портрет человека в полный рост в черной монашеской рясе, мужчины с тонкими чертами лица, проницательными, пронизывающими глазами и густой черной бородой. Борода эта как две капли воды напоминала бороду председателя, только у мужчины с портрета она была иссиня-черной, а у Куща — седой.
— Вот он, отец наш, — Анфиса, перекрестившись, склонилась именно под этим портретом. — Иннокентий. Отец святой.
— Это местный святой? — переспросила Зина. — Его что, почитают в этих краях?
— Почитают, — Анфиса бросила на нее странный взгляд, — молятся защитнику святому. Не оставляет он детей своих в беде. Защищает силой своей святой. И все, кто уверуют, попадут в «Райский сад».
Райский сад… Название вдруг выплыло из памяти Зины, причиняя калечащие воспоминания, и она почти со стоном процитировала:
— «И наступит рай на земле, и обретут все спасенные благость в тени Райского сада…»
— Ты слышала! Ты знаешь! — В голосе Анфисы вдруг зазвучал какой-то странный восторг.
— Случайно, — смутилась Зина, — так, краем уха слышала…
— Значит, правильно он тебя сюда привел, — с удовлетворением кивнула Анфиса.
— А что здесь должно висеть? — пытаясь прервать странный разговор, Зина показала на пустое место на стене.
— Здесь старинная икона была, «Всевидящее око» называется, — сказала Анфиса, и Зина поневоле вздрогнула, как от удара. — Дьяволы эти ее выкрали… Дьяволы проклятые, уроды… Душегубцы, советской властью посланные! До сих пор мы надеемся, что она вернется. Раз уж отец наш эту икону почитал, то и мы, дети его, искать будем. Ну, идем. Негоже здесь долго быть и языком болтать, в святом месте-то, — и Анфиса увела Зину из церкви.
— Где же будет это спасение? — по дороге спросила она.
— А здесь и будет, в «Райском саду»! — охотно ответила женщина. — Все избранные спасутся. А Одессу, город, из которого ты прибыла, поглотит геенна огненная, как место смрада и разложения! Грязный город, пороки одни! Нечисть всякую несет к морю, прибивает к берегам людской гной! Сынок мой туда уехал, окаянный! Не захотел спасения! И поднимется огненное море из берегов, и воды станут пламенем, и обрушится это пламя на дома и улицы, когда море зальет город, смывая всю нечисть и злобу живым огнем! — Анфиса вещала, все сильнее и сильнее повышая голос. И Зине вдруг стало страшно…
Они едва подошли к дому, как Анфиса вдруг больно схватила ее за руку:
— Никому не говори о том, что видела! Это ты избранная, тебя он привел. Других — нет…
