Глава 15
Старый дом был похож на затонувший корабль, острый бок которого зловеще выступал из-под воды. В дебрях Молдаванки было много таких домов — словно затонувших в кораблекрушение.
Зина очень плохо знала этот район, а потому блуждала в лабиринтах старинных переулков. Все тротуары здесь были в колдобинах и рытвинах и напоминали покрытое морщинами старческое лицо. Глубокие борозды в камне были свидетельством судеб, навсегда оставшихся здесь.
Было уже около полудня, когда она наконец-то вышла к нужному дому. Остановилась, запрокинула голову вверх. Все четыре этажа серого камня уходили прямиком в небо. Сизая вуаль облаков казалась водой. Чувствуя себя странной обитательницей подводного мира, Зина вглядываясь в дом. На всякий случай сверилась с записной книжкой — да, это был нужный ей адрес, вне всяких сомнений.
Серый одноглазый кот, зашипев, стремглав рванул из-под ее ног и быстро скрылся в щели между воротами и стеной, с трудом протиснув свое тощее тело в монолитную каменную впадину. Еще двое пушистых обитателей трущоб сидели под деревом, лениво поглядывая на окружающих. Здесь повсюду были коты. Неотъемлемая часть Молдаванки — коты всех видов и окрасов были коренными и самыми важными обитателями района, который невозможно было описать в двух словах.
У Зины и не было этих двух слов, у нее ничего не было, кроме отчаянной решимости двигаться дальше — прямо в открытые нараспашку ворота дома, за которыми виднелся грязный морщинистый двор.
Ее появлению здесь способствовала настолько мерзкая сцена, что о ней противно было даже вспоминать. После вскрытия тела Андрея Зина все-таки поехала на работу, борясь с головокружением и тошнотой. Все, пережитое в то утро, давило на нее непосильным грузом. И страшно было не столько осмысление смерти Андрея, а то, во что его превратила, что сделала с ним такая смерть. Страшно было понимать и воочию видеть то, что может произойти с человеческим телом после смерти. Какой бренной, непрочной, легкоразрушимой является человеческая плоть.
Ей было страшно от этого. И от того, что Андрея больше нет, тоже. Думать не хотелось ни о чем.
В поликлинике первым делом Зина отправилась в кабинет к Фаине Романовне. Сверившись с расписанием, она убедилась, что ее старшая подруга в эти часы должна быть на приеме.
Но… в кабинете вела прием совершенно другая врач!
— Фаина Романовна заболела? — поздоровавшись, спросила Зина у коллеги. Та быстро поднялась из-за стола, оставила в кабинете пациентов и буквально вытолкнула Зину в коридор.
— Я не знаю. И никто не знает, — понизив голос, испуганно озираясь по сторонам, произнесла она.
— Что это значит? — перепугалась Зина.
— Фаина Романовна не вышла на работу. И вчера ее не было. На больничном она, или что еще — никто не знает!
— Но так не может быть, — Зине вдруг стало страшно. — Домой к ней ходили?
— Я не знаю. Может, главврач и посылала кого. Но мне вчера велели ее заменить. Ты ее адрес в отделе кадров посмотри, если узнать что хочешь. Я ведь даже не знаю, где она живет.
Зина была в отделе кадров, когда там чернее тучи появилась главврач.
— Что вы тут делаете? — с ходу накинулась она на Зину. — У вас что, свободное посещение?! Я вышвырну вас к чертовой матери!
— Я предупредила, что утром буду на вскрытии, — спокойно ответила Зина.
— Да? Вот и переходите туда работать! А у меня должна быть дисциплина! А здесь что вы делаете? — Главврач сжала кулаки.
— Я хотела узнать адрес Фаины Романовны, — все так же спокойно объяснила Зина, — она не вышла на работу.
— Да вы издеваетесь надо мной?! — почти завизжала главврач. — Вам какое дело?! Чем вы в рабочее время занимаетесь? Никакого адреса! Все слышали? Никакого адреса ей не давать! Вон отсюда!
— Вы не смеете так со мной разговаривать! — Кровь хлынула Зине в лицо. — Какое право вы имеете так…
— Вон отсюда! Я покажу тебе права! И так еле терплю, не знаю, как вышвырнуть! Самая умная нашлась! Вон отсюда! Вон! — кричала уже во весь голос главврач.
Отвечать смысла не было. Терпеть оскорбления дальше — тоже. Поэтому Зина развернулась и ушла, твердо дав себе слово при первой же возможности написать заявление.
Но пообещать было проще, чем сделать. Пытаясь успокоиться, она стояла в коридоре. Руки ее тряслись.
Кто-то легонько тронул ее за плечо, и, обернувшись, Зина увидела девушку из отдела кадров. Она протянула ей бумажку.
— Вот, — шепотом, оглядываясь по сторонам, быстро заговорила девушка, — это ее адрес. Фаина Романовна как-то сынишке моему помогла, микстуру ему выписала. И у него сразу кашель прошел. Она хороший человек, очень. Я тоже волнуюсь за нее.
— Значит, это правда, что ее нет уже два дня?
— Даже больше! Только почему-то никто не хочет об этом говорить!
Фаина Романовна жила на Молдаванке, в коммунальной квартире в одном из старых домов. Очень скоро Зина стояла перед облупленной дверью этой квартиры. К Фаине Романовне нужно было звонить два раза. Зина нажала кнопку звонка. К ее удивлению, дверь открылась почти сразу.
— Вы из милиции? — На пороге стояла полная черноволосая женщина, еще молодая и довольно привлекательная на вид.
— Простите… — Нехорошее предчувствие кольнуло Зину прямо в сердце.
— Мы сегодня в райотдел ходили, писать заявление. Обещали прислать следователя. Это вы?
— Нет. Я с работы Фаины Романовны. Ее коллега. А что случилось? Зачем вам милиция, следователь?
— Пропала наша Фаина Романовна! — Женщина всхлипнула, очень искренне. — Вот уже три дня, как мы не можем ее найти.
У Зины едва не подкосились ноги, и, чтобы не упасть, она прислонилась к стене.
— Вы можете рассказать мне подробно? — Голос ее задрожал. — Ее и на работе нет! Я пришла узнать.
— А нечего тут рассказывать. Три дня назад Фаина Романовна ушла из дома на рынок. Это суббота была, выходной. Она на Привоз сходить собиралась, тут недалеко. Вышла где-то в десять, и до сих пор не вернулась. У одной из соседок ребенок заболел, так Фаина Романовна уколы ему делала. В три часа дня уколоть надо было, когда она не вернулась, соседка и подняла панику. Мы все очень расстроились, — женщина действительно выглядела подавленной, и, казалось, говорила искренне.
— Вы в милицию обратились?
— Сразу же! Но там сказали — заявление о розыске человека по закону можно подавать только через три дня. Вот сегодня мы как раз и подали… Нет никаких следов!
— В больницы звонили, в морг?
— В день исчезновения звонили. А потом — нет.
— Нужно опять позвонить. Как она была одета, что взяла с собой?
— Одета обычно, в платье. В руках сумка тряпичная — она с ней всегда ходила на Привоз. Мне сказала, что на рынок пойдет. Обычно выглядела, как всегда, не нервничала, ничего такого.
Зина записала женщине телефон поликлиники и свой домашний адрес и попросила сообщить, если будут какие-то известия. Затем стала спускаться по лестнице вниз.
На душе было так сумрачно, что весь мир казался беспросветным, черным. Хотелось плакать, но плакать она не могла. А в голове, как назло, стучало только одно, только одна жуткая мысль рвала мозг, буквально выворачивала его наизнанку. Мысль о том, что Фаина Романовна так и не успела ей сказать название того странного села.
Вечером в дверь Зины постучала соседка. Дмитрия не было. Похоже, его оставили дежурить в этой своей воинской части — так уже бывало. Без него было скучно, и Зина вдруг осознала, что привыкла к нему.
Он ей очень нравился и как мужчина, и как друг. С ним было легко — так, как никогда не было с Андреем. Зина даже испытывала нечто вроде угрызений совести — от того, что не скорбит об утрате Андрея так, как должна, а вместо этого пытается строить свое счастье.
Соседка была взволнована. Она работала школьной учительницей. В квартире эта семья — учительница и ее муж — поселилась недавно. Оба они были милы, интеллигентны, разговаривали вежливо, и всегда были невероятно тихие. Зине очень нравилось это. Они выгодно отличались от всех прочих обитателей огромной коммунальной квартиры.
— Днем из ЖЭКа приходили, — с волнением сказала учительница. — Из домоуправления. Вы как раз на работе были. И велели окна заклеить полосками бумаги. Всем, у кого окна выходят на собор.
— Что велели? — поразилась Зина, готовая к чему угодно, но только не к этому.
— Окна бумагой заклеить. А зачем, не знаю. Вот, я вам принесла, — соседка протянула ей белые полоски бумаги, — хотите, я вам помогу? Вы только с работы, устали, наверное. А у меня время есть.
— Да, спасибо огромное! Буду признательна. Только я не понимаю, зачем это! Что происходит?
— И я не понимаю. — Соседка быстро растворила в мисочке с водой мыло, и они вместе принялись наклеивать белые полоски на стекло. Окна соседки тоже выходили на улицу, как раз на собор, и она сказала, что сделала это еще днем.
— Странно как-то, — произнесла Зина. Бумага плохо ложилась на стекло, сбивалась, комкалась, руки ее были не приспособлены к такой вот простой работе, а сознание безумно бесила мысль: зачем?
— А я вот что вам скажу, — учительница понизила голос, — с собором это связано. Что-то с собором хотят сделать в рамках борьбы с религией. Иначе никак не объяснить!
— С собором? Но это невозможно! — Зина вдруг почувствовала острую щемящую тоску. — Свято-Преображенский собор — это памятник архитектуры! Он всегда сердцем Одессы был! Столько поколений людей крестили и отпевали в нем! Разве можно перечеркнуть все это одним махом? При чем тут вообще религия?
Она так разволновалась, что растеряла все нужные слова. Собор был символом ее детства, монолитом из прошлой жизни, он словно олицетворял облик старого города и был неуклонным краеугольным камнем в самом основании хаоса и разрухи. Что бы ни происходило, собор оставался всегда! И вот теперь острая тоска внезапно пронзила ее сердце.
— На днях собрание в Доме офицеров было, — продолжала соседка, — ну, знаете, здесь, через дорогу. Нас всех согнали туда. Многих учителей, кто в школе был. Там Клим Ворошилов выступал. Наш доблестный красный командир! Его стоя приветствовали. А он… он к окну подошел. А там шпиль собора — высокий такой, во все небо. Увидел он этот шпиль, и говорит: «Надо расчистить это место». А Якир, который тоже в зале был, ему и отвечает: «Мы давно собирались». А ведь и правда. Собор наш в 1932 году закрыли. И все ценное из него вывезли. Не только остатки церковной утвари, но даже мрамор со стен и полов.
— Вы хотите сказать, что они разрушат собор? — Зина даже перестала наклеивать бумажные полоски, вдруг почувствовав просто нестерпимую боль.
— Разрушат, — горько вздохнула учительница, — у меня в классе родитель один есть, строитель. Так вот что он мне рассказал. Выпотрошенный от ценностей, собор попытались разобрать по камешку, но не смогли. Разобрать собор, как храм Христа Спасителя в Москве, было трудно. Блоки, составлявшие стены собора, были скреплены раствором на яичном желтке и не поддавались расчленению. Храм действительно уже хотели разобрать. Даже с помощью небольших взрывов. Я знаю, он мне рассказал, что внутри стены пытались взорвать. Подкладывали взрывчатку, как во времена войны. Стены дрожали, штукатурка рушилась. Но стены — стены продолжали стоять! Удалось немного разрушить лишь алтарную часть храма. А вот колокольня осталась целой. Поэтому что они еще придумают, я не знаю. Но понимаете, мне страшно, — честно сказала она. — Я не могу сказать, что так сильно верю в Бога. Я вообще в него не верю, Бога нет. Мы все об этом знаем. Религия — это вырождение, способ одурманивания масс. Но мне так грустно становится, когда я думаю обо всем этом, так грустно, что ничего не могу с этим поделать! Собор жалко. Он как человек живой. Угрюмый человек, которого приговорили к смерти…
Слова учительницы невероятно отразились в душе Зины! Она вдруг подумала, что соседка сама толком не понимает, как точно охарактеризовала происходящее! И хорошо, что не понимает, подумалось ей следом. Было бы очень страшно — понимать все до конца.
Полоски были наклеены, учительница ушла к себе. Зина осталась сидеть в комнате, не включая свет. В мае темнело поздно. Дмитрия все не было. Когда темнота стала ощутимой, Зина встала и подошла к окну.
Возле собора, в переулке, стояли два военных грузовика. Из них выходили люди в форме и по периметру окружали собор. Некоторые заходили внутрь, за забор. Они тянули какие-то провода.
Нехорошее предчувствие больше не было маленьким огоньком тревоги. Теперь оно разрослось в ощущение катастрофы и бушевало в ее душе, как палящее пламя. Зина вскочила и стала одеваться.
— Куда вы направляетесь? — Двое солдат из тех, кто оцепил переулок, преградили ей путь.
— Я только хотела узнать, что происходит, почему возле собора столько военных, — Зина пыталась шагнуть вперед, чтобы выйти на улицу, но солдаты не давали ей это сделать.
Тут она увидела, что в переулке достаточно много людей. Они высыпали из окрестных домов и стояли на улице, а военные пытались их разогнать.
— Вы в этом доме живете? — Охрана была непреклонна, и эта железная непреклонность тоже не на шутку испугала Зину.
— Да, в этом доме. Почему я не могу выйти, почему вы не пускаете меня?
— Вам лучше вернуться в квартиру!
— Никуда я не пойду! — Внезапно рассердившись, Зина сжала кулаки, куда и страх делся. — Немедленно уйдите в сторону!
— В соборе будут производиться ремонтные работы. Они могут быть опасны. Нельзя находиться на улице. Вам лучше вернуться в квартиру, — солдаты были непреклонны.
Они так и не выпустили ее. Когда Зина поднималась к себе, на лестничной клетке она столкнулась с тетей Валей.
— Шо за гембель тут творится? За шо видела? — уперлась та кулаками в свои толстые бока.
— Они меня не выпустили на улицу! — пожаловалась Зина.
— Вот аспиды! Ну шо за шкуры проклятые! Все им неймется, никому жить не дадут!
Не слушая больше причитаний тети Вали, Зина поднялась в квартиру. Зажигать свет ей по-прежнему не хотелось.
Через какое-то время военных погрузили в грузовики, и они уехали. Вокруг наступила зловещая тишина. Зина собиралась уже лечь спать, как вдруг…
Взрыв был такой силы, что казалось, будто раскололась земля. Грохот, хаос, стены дома зашатались, а уши заложило от этого ужасающего звука. В голове сразу разлилась ватная тяжесть.
Стекла в окнах треснули на множество осколков, но не вылетели, а повисли на полосках бумаги. Теперь стало понятно, для чего их заклеивали!
Взрыв сотряс всю округу страшным грохотом. Послышались истошные женские крики. Зина ринулась вниз по ступенькам. В этот раз ее никто не удерживал.
Люди толпились на улице. Лица их были растеряны и печальны. Женщины хватались за щеки, качали головами. А дальше — Зине открылось страшное зрелище.
Колокольня стала оседать, как карточный домик. И рухнула вниз, подняв такой страшный столб пыли, что люди, стоявшие на улице, закашлялись.
Взрывы стали повторяться чередой — один за другим, и стены собора принялись складываться так же — камень за камнем и, словно превращаясь в вязкую тяжелую жидкость, стекать вниз. Эти взрывы уничтожали собор.
По всему было понятно, что в собор заложили огромное количество взрывчатки. Единственным способом уничтожить строение было взорвать колокольню. Зина вспомнила рассказ учительницы и поняла, что именно произошло: взорванная колокольня упала на основное здание и должна была разрушить его. Но было видно, что колокольня рухнула не на относительно целый храм, а на его уже полуразрушенную алтарную часть. Этот взрыв и стал финальным аккордом в бездне страшного разрушения. Свято-Преображенского собора больше не было.
Люди на улице плакали и одновременно говорили. В толпе кто-то рассказывал о том, что на улице Толстого вылетели оконные стекла, хотя их и велели заклеить. Несмотря на то что все догадывались о том, что произойдет что-то страшное, толпу охватила паника.
Какие только слухи ни ходили! Но реальность оказалась значительно хуже их. Из глаз Зины вдруг потекли слезы. Она подняла глаза вверх, в молчащее черное небо. Огромный крест с колокольни, словно зависнув на какое-то мгновение в черном небе, вдруг стал лететь основанием вниз, двигаясь очень медленно, как в замедленном кино. Наблюдая это, толпа застыла в пугающем тяжелом молчании.
Огромный крест, падая, словно уничтожал весь привычный, знакомый до боли мир. Зина вдруг почувствовала, что грядет какая-то очень большая, новая беда. Произойдет что-то очень страшное, и со старым миром навсегда будет покончено.
Какая-то старушонка, вытирая залитое слезами лицо краем рваного платка, все, голосила громко:
— Беда грядет, православные… Какая же беда… Беда грядет, люди добрые! Ох, беда будет!..
И на какое-то мгновение черное облако вдруг заволокло душу Зины, пылью от разрушенного собора покрывая всю ее жизнь.
Утром пришел Дмитрий. Он тоже был расстроен происшедшим ночью. На месте собора теперь возвышалась груда бесполезных камней. Дмитрий рассказал, что приказ о сносе собора подписал Якир — после того, как стало ясно, что иначе его можно еще очень долго разрушать. Колокольня всей тяжестью обрушилась на храм. Руководил подрывными работами сапер Иван Свенко. — Как сумасшедший носился, — мрачно прокомментировал Дмитрий.
