Глава 10
К счастью, запасной ключ от комнаты Зины лежал на полке рядом с ее дверью — под пустым цветочным вазоном. Иначе попасть к себе домой ей было бы проблематично.
— Я сейчас принесу чай и бутерброды, — услышала она голос Дмитрия. — А ты пока переоденься. Ляг в постель и постарайся заснуть. Ты пережила страшное. Нужно успокоиться. — На удивление, он говорил спокойно. И Зина вдруг почувствовала, как невероятно приятна эта мужская забота, когда кто-то заботится о ней, пытается защитить. Ей было так страшно оставаться одной, что она буквально вцепилась в его рукав:
— Не уходи…
— Не бойся, — усмехнулся он. — Не бойся… Я никуда не уйду. Я помогу тебе и буду с тобой.
Пока его не было, Зина переоделась и легла на кровать, двигаясь, как в полусне. Ее тело била нервная дрожь. Разболелась голова. Губа саднила и снова начала кровоточить.
Дмитрий появился с подносом, на котором стояла кружка с дымящимся чаем и тарелка с двумя бутербродами с колбасой.
— Постарайся поесть, — мягко сказал он. — Я положил в чай две ложки сахара. Это полезно после пережитого напряжения. — Он помог ей снова лечь, размешал ложечкой чай, — все уже хорошо. Все прошло. — Дмитрий говорил так спокойно и так уверенно, что Зина… заплакала. Это явно было нервное. Все пережитое напряжение этих дней вдруг вырвалось из нее в отчаянном потоке слез. Она захлебывалась рыданиями, смутно понимая, где она и что с ней.
Дмитрий дал ей выплакаться, затем протянул носовой платок.
— Все хорошо. Все уже прошло. Ты сейчас успокоишься, — говорил он ей, словно маленькому ребенку, а потом вытер ее лицо. — Сейчас ты заснешь. Утром тебе станет легче. И мы вместе пойдем в милицию.
— Нет! — резко отшатнулась Зина, приходя в себя.
— Ну послушай, — настаивал Дмитрий. — Пойти в милицию необходимо! Они найдут тех, кто на тебя напал.
— Нет! Я не могу! Никуда я не пойду! — Одна только мысль о милиции заставляла Зину трепетать. Что она сможет там рассказать?
Она вдруг поняла, и это было как озарение, что это нападение было не случайным. На нее напали специально — чтобы отобрать шприц. Это означало, что за ней следили. А раз так, все гораздо серьезнее, чем она думала! И это означает, что она легко отделалась. Все могло было быть намного хуже!
Хмурясь, Дмитрий следил за меняющимся выражением лица Зины.
— Похоже, у тебя неприятности, — наконец сказал он. — Я не хочу быть нескромным, но мне кажется, ты знаешь, кто на тебя напал. Ты не бойся. Я твой друг.
— Ну… Я не знаю, кто напал, — запинаясь, произнесла Зина. — Просто, думаю, они хотели кое-что забрать… Это находилось в моей сумке. И… они это забрали.
— Это важно? Тебе нужно это вернуть? — Дмитрий искренне пытался понять.
— Я… не знаю, — поежилась Зина. — Не знаю… Наверное, нет, — ей вдруг стало страшно.
— Значит, в милицию идти нельзя, — подвел итог он.
— Нельзя, — согласилась она.
— Они могут напасть снова? — нахмурился Дмитрий.
— Нет, — Зина покачала головой, — думаю, у них уже есть все.
— Тогда нужно успокоиться и постараться обо всем этом забыть.
— Я… постараюсь, — ее голос дрогнул. — Ты не уходи, — опускаясь на подушку, прошептала Зина.
— Я не уйду, — голос Дмитрия звучал мягко, — я побуду с тобой. Не бойся. Я не оставлю тебя одну…
Только опустившись на подушку и закрыв глаза, Зина почувствовала ту страшную усталость, которая железными тисками сжала ее сердце. Дмитрий щелкнул выключателем, комната погрузилась во тьму. Но в окно пробивался свет ночной уличной лампы, и, видя окружающее как через марево, Зина последним различила силуэт Дмитрия — он сидел на стуле возле окна.
Сны ее были обрывочными и страшными. Задыхаясь от страха, она бежала по какому-то подземелью, почти физически ощущая, как сверху на нее давят тонны земли. Подземелье напоминало лабиринт и в нем было множество обманных ходов. Она то падала вниз, то поднималась по спирали, чувствуя такой страх, как будто все происходило в реальной жизни.
Краем ускользающего сознания она чувствовала, что это сон, понимала и ощущала чувство временности, которая всегда бывает не настоящей. Но одновременно реалистичность происходящих событий пугала ее.
Зина металась по кровати, съеживаясь время от времени от страха, вся в холодном поту, она не понимала, почему такие странные видения преследуют ее — и во сне, и в жизни…
Едва рассвело, Зина села в кровати.
Комната была пуста. Соседа не было. Воспоминание о нем в голове Зины было туманным. Ушел. Это было, наверное, правильно. Чужой человек… С чего вдруг ему сидеть рядом с нею всю ночь? Да ни один мужчина просто не способен на такой героизм, даже если женщина ему очень нравится! Так что все правильно… Это говорил расслабленный рассудок. А такая же расслабленная душа не могла все же скрыть чувства легкого разочарования. Но Зина давно уже разучилась слушать свою душу.
Обхватив колени руками, она попыталась скрыть от себя самой разочарование, охватившее ее по совершенно непонятной причине. Ведь он не должен был вообще заботиться о ней, этот совершенно незнакомый человек! Достаточно того, что он уже сделал. Она была благодарна ему за это. И, чтобы отвлечь себя от дурных мыслей, Зина принялась вспоминать прошедший день. Вернее, самую страшную его часть — нападение, которое теперь, с наступлением утра, она вполне логично могла себе объяснить.
Сомнений не было. На нее напали специально, чтобы забрать шприц. Это было очень плохо — значит, ее выследили ночью в больнице. Кто следил и зачем? Что сделали эти люди с Андреем? Зина ни секунды не сомневалась, что он у них. И кто они — НКВД, бандиты, невидимки? Кто?..
Скрипнула дверь. В комнату со сковородкой в руках вошел ее новый сосед. Только теперь, повернувшись, Зина разглядела, что на столе стоят два столовых прибора и чайник, из которого еще шел пар. Значит, он все-таки ночью был с ней здесь?
— Не знаю, что ты любишь на завтрак, — сказал Дмитрий, ставя сковородку на стол, — я сделал яичницу.
— Я думала, ты давно ушел… — обронила Зина.
— Ну, оставить тебя одну в таком состоянии было бы не по-мужски, — улыбнулся сосед, — я хоть и не совсем военный, но научен не предавать товарищей!
И Зина улыбнулась в ответ, почувствовав, что все страшные и злые мысли отлегли от души, а в комнате словно восходит солнце…
— Ну как ты себя чувствуешь? — В глазах Дмитрия было искреннее участие.
— Лучше, — улыбаясь, Зина сказала правду. — Честно, только губа немного болит. Да ладно, пройдет…
Она встала, совершенно не стесняясь Дмитрия, накинула халат и пошла в ванную.
«Странно, — подумала она, — такое чувство, что я знаю его всю свою жизнь…»
Зеркало было беспощадным: губа ее распухла и кровоточила, а вдоль подбородка разливался свежий лиловый синяк, который невозможно было скрыть ни кремом, ни пудрой. Кое-как обработав губу, Зина поняла, что придется на работе врать, что упала. Ясно, что ей никто не поверит, скорей всего, решат, что она завела хахаля, который ее бьет. Ну и ладно!
Это ее насмешило, и так, смеясь, Зина вернулась в комнату, где Дмитрий уже разливал горячий чай.
— Поговорить не хочешь? — он взглянул на нее.
— О чем это? — растерялась Зина.
— Ну ты ведь знаешь тех, кто на тебя напал, и знаешь почему, — под его пристальным взглядом она съежилась.
— Напали и напали, — она отвела глаза в сторону. — Это уже в прошлом…
— А у меня такое чувство, что ты попала в беду. Возможно, тебе нужна помощь. Ты не хочешь поговорить об этом? — Дмитрий строго смотрел на нее.
— Нет, не хочу, — смутилась Зина. — Да и вообще…
— Ну, как скажешь… Я не знаю, в какую историю ты попала и что с тобой произошло, но ты всегда можешь на меня рассчитывать, — веско сказал он, — что бы ни случилось. Ты меня понимаешь?
Ей почудился в его словах какой-то намек, но понять его правильно Зина пока не могла. Она вообще пока не могла понять, в какую историю попала.
Рабочий день пролетел, как один миг. И под конец Зина вдруг поймала себя на мысли, что думала только о том, зайдет ли Дмитрий к ней вечером, увидит ли она его снова.
Пребывая в каком-то странном для нее радостном смятении, она ринулась, буквально ринулась домой. И только в трамвае вдруг вспомнила, что забыла зайти к Фаине Романовне и узнать, как же называлась та деревня и какие препараты вводила она мальчику. На фоне всех происшедших событий это просто вылетело у нее из головы.
Было уже совсем темно, когда Зина подошла к подъезду. Возле дома стоял большой черный автомобиль. Она замедлила шаг, а потом поневоле ускорила. Но едва она поравнялась с автомобилем, как из него вышли двое мужчин в форме НКВД и пошли ей наперерез, преграждая путь так, что один оказался впереди, а другой — сзади.
— Гражданка Крестовская? — У того, что был впереди, был неподвижный, какой-то неживой, мертвый взгляд. — Зинаида Михайловна? Следственное управление НКВД. Прошу вас проехать с нами.
— Что это значит? — Зина отступила на шаг, чувствуя себя так, словно падает в бездонную бездну. — Я арестована?
— Пока нет. С вами желают поговорить.
— Никуда я не поеду! — она повысила голос. — Предъявите документы!
— Прошу вас не устраивать сцен и не привлекать лишнего внимания, — ледяной голос мужчины буквально вонзился ей в голову, вколачивая в асфальт. — Советую вам без разговоров сесть в машину.
Мужчина сзади с силой подхватил Зину под локоть и толкнул по направлению к машине.
— Что происходит? Вы можете хоть объяснить? — все еще пыталась сопротивляться она.
— Вам все объяснят. Садитесь.
С этими словами мужчина с ледяным голосом и мертвыми глазами первым сел в машину, затем толкнули ее, а потом, когда она оказалась на заднем сиденье, с ней рядом сел второй — в форме. Шофера она видела только со спины. На сиденье рядом с ним никого не было. Взревел мотор, и машина двинулась в темноту, увозя Зину Крестовскую прочь от дома.
Ее охватило чувство какой-то странной пустоты, в которой паника постепенно растворилась. От ужаса, буквально сковавшего ее в первый момент, у Зины омертвела душа, и вдруг эта немота оказалась для нее своеобразным наркозом.
Страшные рассказы о том, чтó происходит вокруг, передавались шепотом, на коммунальных кухнях, в атмосфере смертельной секретности. Как правило, касались они людей, которых увозили посреди ночи в таком вот черном автомобиле и которые больше никогда не возвращались назад.
Беда была в том, что никто ничего в точности не знал. За что? Почему? За какие грехи увозили этих людей? Что с ними происходило, почему они не возвращались назад? До всех кухонь, до всех людей доходили слухи о Главном управлении лагерей, которое как будто создается в стране. Но это были очень секретные разговоры, об этом старались не говорить вообще. Но с каждым месяцем возрастало огромное количество число тех, кто исчезал вместе с подъехавшим к дому черным автомобилем и ночным звонком в дверь. Они всегда приходили ночью… И все это знали, а потому сон был перемешан со страхом: будет ли утро, наступит ли, или оно оборвется с этим страшным звонком в дверь?..
Как и все, Зина слышала многое. И многих знала… Ночного сторожа, который исчез потому, что рассказал какой-то анекдот — никто даже и не знал, какой… Пожилую врачиху, исчезнувшую, как говорили соседи, вслед за мужем, кадровым военным… Одинокую мать — и срочное оформление ее ребенка в детдом… Семейную пару, которая похоронила сына, умершего от дифтерии… Еще несколько врачей… Эти люди словно вычеркивались из жизни. Вот был человек — и нет, всё, прочерк… И никто не знал, кого дальше вычеркнут следующим…
Вот теперь, по-видимому, пришла и ее очередь. С каким-то тупым равнодушием Зина смотрела, как автомобиль спускается вниз по центральным улицам к морю, в сторону Канатной улицы. Там, в самом низу, совершенно под другой вывеской находилось секретное управление НКВД. Об этом в городе знали многие, и от нескольких человек она слышала страшные истории о здании с крошечными подвальными окошками вровень с землей, из которых доносятся истошные крики. Зина, честно говоря, всегда скептически относилась к таким рассказам. Но при этом понимала главное: люди, попавшие в секретное управление НКВД, никогда не возвращались обратно… И вот машина, похоже, спускалась именно туда. И в ней, в этой машине, отсчитывалась каждая секунда ее жизни…
Наконец автомобиль остановился на Канатной перед большим четырехэтажным зданием желтого цвета.
— Выходите, — прозвучала команда.
— Не выйду! — закричала Зина. Она вцепилась пальцами в кожаное сиденье, намереваясь кричать все громче, привлечь внимание, поднять скандал. — Куда вы меня привезли, зачем?..
Вместо ответа мужчина, уже вышедший из машины, вдруг наклонился прямо в салон автомобиля. Щелкнул затвор. Зине в лицо уставилось маленькое блестящее дуло пистолета.
— Заткнулась и вылезла, — спокойно и тихо произнес он. — Кому сказал, сука?
В машине вспыхнул свет. И Зина вдруг поняла, она просто прочитала это по его глазам, что стоит ей произнести хоть одно слово, любое, даже спокойным голосом, и он выстрелит в нее — не колеблясь, не дрогнув. И мало того, что выстрелит, это еще и доставит ему удовольствие.
Это был один из тех моментов, которые навсегда ломают всю жизнь. Пережив подобное, человек больше никогда не сможет оставаться прежним. Слова закончились, абсолютно потеряли весь смысл.
Мгновенно поняв это, Зина молча вылезла из машины. Ее завели в дверь, находящуюся вровень с землей. Впереди простирался длинный коридор, забранный решетками. Зину завели в ближайшую комнату справа.
Она очутилась в ярко освещенном огромными жестяными лампами помещении без окон. Посередине комнаты стоял железный привинченный к полу стол. По обеим сторонам от него распологались такие же железные стулья, привинченные к полу. В комнате больше ничего не было. Стены были выкрашены темно-серой краской.
Почти сливаясь со стеной, стояла плотная женщина средних лет в форме НКВД. Лицо ее было, словно вдавленным внутрь. И сквозь этот плоский блин просвечивали непропорционально расположенные на нем маленькие свинячьи глазки.
Зину втолкнули в комнату и заперли за ней дверь.
— Раздевайся, — равнодушно скомандовала женщина-блин.
Зина застыла. Женщина подошла к ней и вырвала из рук сумку, швырнула на стол. Потом рванула с плеча пальто.
— Раздевайся! Одежду на стол, — голос ее звучал заучено, без эмоций. — Раздеться полностью.
— Да что это такое! — возмутилась Зина, отступая на шаг к двери. — Вы что, с ума сошли? Что происходит?
Вместо ответа женщина неожиданно ударила ее кулаком в лицо — и с такой силой, что, не сумев удержать равновесие, Зина отлетела к стене и упала на пол. Из разбитой губы снова хлынула кровь. Мозг взорвался мучительной, обжигающей, невыносимой лавиной боли.
Женщина подошла совсем близко и пнула ее ногой.
— Раздевайся, — произнесла она все так же монотонно.
Двигаясь медленно, как в полусне, Зина запрокинула голову и уставилась в лицо мучительницы. Кулаки крепко сжаты, руки подняты полусогнутыми к груди, почти как в боксерской стойке, — Зина поняла, что женщина сейчас будет ее бить, бить изо всех сил, и пока просто примеривается, с какой стороны лучше начать. Было очевидно, что в глазах женщины она ничем не отличается от полураздавленного червяка, который, корчась, умирает под чужим сапогом на асфальте…
Это было слишком унизительно. Кое-как поднявшись на ноги, Зина начала раздеваться. Кровь из разбитой губы текла по лицу, и она постоянно вытирала ее ладонью.
Женщина заставила ее раздеться догола, снять даже нижнее белье. А затем тщательно прощупала каждую деталь ее одежды. Во время этой процедуры Зина корчилась от холода, чувствуя, как он впивается в ее тело миллионом острых ножей. От мучительного стыда она готова была провалиться сквозь землю.
Наконец женщина швырнула ей нижнее белье и чулки.
— Нá, надеть это! — прозвучала команда.
Остальные вещи — юбку, свитер, пиджак, сапоги, пальто, шапку, шарф — взяла в охапку, сверху взгромоздила сумку и вышла из комнаты, громко при этом стукнув дверью.
И тут же появился мужчина, который ехал с Зиной в автомобиле. Он скомандовал:
— Пошла вперед! Руки за спину…
И Зина пошла. Холод был страшный. И это был апрель, не зима! Ей жутко было представить, какая температура здесь бывает в январе и феврале! Было больно идти по ледяному коридору почти босиком. Но чувства терялись. Зине надо было пройти этот жуткий путь, этот коридор, со всех сторон огражденный решетками. Возле каждой из них стоял охранник, который отпирал проход, как только они приближались.
Чувствуя страшное унижение, как врач Зина тем не менее поневоле могла дать этому объяснение — это был тонкий психологический ход. Человека раздевали, отбирали у него одежду, чтобы унизить его и сломить волю к сопротивлению. Голый человек психологически ощущает свою беспомощность, ущербность, при этом разумом понимая свое унижение. Таким человеком легко управлять, командовать, легко подавить его волю и заставить сделать все, что угодно…
Они остановились перед дверью, за которой находилась лестница в подвал. Стали спускаться вниз. Там был полумрак, его едва рассеивали лампы, горящие высоко под потолком в полнакала. В подвале отчетливо ощущался мерзкий запах сырости. Пахло плесенью, мышами и еще какой-то гадостью, напоминающей дезинфекцию.
Наконец они остановились перед одной из железных дверей. Мужчина в форме отпер ее, а затем с силой толкнул Зину в спину:
— Пошла!..
Едва удержав равновесие, она оказалась за порогом в сплошной темноте. Железная дверь с грохотом захлопнулась за ней.
Самым первым, что Зина ощутила, был холод и темнота. Затем — страх. Где она находится, куда попала?
Пятясь, она нащупала рядом с дверью каменную стену и прижалась к ней. Горло охватили металлические тиски ужаса. В первые секунды у Зины была такая паника, что она не могла даже кричать! Этот момент был самым страшным и мучительным из всего, что произошло с ней до этого.
Ужасающее чувство отчаяния с такой силой охватило ее, что она едва не умерла! Зина не могла ни двигаться, ни говорить, чувствуя себя парализованной.
Как ни странно, но прийти в себя ей помогла тишина. В этой давящей и холодной темноте не раздавалось ни звука. И эта тишина вдруг показалась ей чем-то реальным, осязаемым. Помогла сосредоточиться и собрать в кулак оставшуюся волю.
— Кто здесь? Кто-нибудь есть здесь? — крикнула Зина в темноту.
Ответом снова была полная тишина, что означало — в камере она находится в одиночестве. Зина медленно пошла, держась за стену. Дошла до угла камеры, двинулась дальше. Внезапно больно ударилась боком о что-то металлическое, о какой-то острый предмет — так, что буквально взвыла от боли. Затем принялась ощупывать это руками. Это оказалось железной койкой, прислоненной к стене. Там, насколько она поняла, не было ни матраса, ни постельного белья, только жесткие металлические пружины.
Зина села на койку. Пружины тут же отозвались тоскливым скрипом. Идти дальше по стене не хотелось. Подогнув ноги, она легла, чувствуя, как больно впиваются в тело железные стержни. Но это было лучше, чем стоять. Обхватив себя руками и подогнув ноги к груди, Зина пыталась спастись от холода. Но это было невозможно. Она оказалась так измучена, что не могла даже плакать. Да и бессмысленно было плакать здесь, в сплошной темноте.
