Глава 9

Этой ночью я всеми силами пыталась не уснуть – собиралась проследить за таинственным невидимкой, лазающим по гостиной. Если мне повезет и медперсонал будет спать, как в прошлую ночь, я смогу проникнуть в кабинет старшей медсестры и выкрасть папку с документами. Так как днем Елена Владимировна ни на минуту не покидала кабинет, у меня не было ни единой возможности добраться до заветных бумаг. Я не могла позволить себе просто так просиживать штаны в лечебнице и ничего не делать. Времени у меня в обрез, поэтому придется пойти на риск.

Спать мне не давали стоны из соседней палаты – несчастный страдалец, похоже, вконец измучился от терзающей его боли, и я удивлялась, почему ни медсестра, ни санитарки не дают ему никаких обезболивающих. Сомнений быть не могло – кричал дед, больше некому. Так что у него за болезнь, хотелось бы мне знать. Судя по всему, нечто серьезное, но мне не хватало медицинских знаний, чтобы поставить ему диагноз. И потом, впервые слышу, что психические болезни могут проявляться таким образом. Хотя, если взять наркоманию, пациент может орать из-за ломки. Стало быть, дед – наркоман? Сложно поверить, но ничего другого я придумать не могла.

Предыдущая бессонная ночь давала о себе знать. Временами мои глаза закрывались против воли, я погружалась в дрему, выпутываться из которой было мучительно. Стрелки наручных часов ползли медленно – еще не было и полуночи, глупо надеяться, что санитарки уснут так рано. Им же надо показать хотя бы видимость бодрствования. Придется ждать как минимум до двух часов ночи. Может, позволить себе поспать до этого времени? Но я рискую упустить своего фантомного невидимку.

И я продолжала бороться с собой. Взяла сигареты, отправилась на разведку в туалет – посмотреть, может, Елена Владимировна уже спит, о чем я узнаю по закрытому кабинету. Увы, не повезло – старшая медсестра сидела за столом, что-то печатала на компьютере. Вид у нее был бодрый и сосредоточенный. Вполне может статься, что она спокойно будет заниматься своими делами всю ночь, сдаст смену и только дома отоспится. Эх, надо было воровать папки вчера – когда Карга и санитарки спали сном праведников. Но что толку злиться на себя за промах – исправить я ничего не смогу. И я отправилась курить.

Однако в эту ночь удача не соизволила явить мне свою улыбчивую физиономию – терзала я себя напрасно. Даже после двенадцати ночи по коридору сновали санитарки, и надеяться на то, что мне удастся напасть на след ночного «вора», было глупо. В конце концов я решила позволить себе отдых и закрыла глаза, твердо пообещав на следующий день выполнить задачу-максимум, не упуская ни единой возможности докопаться до правды.

Утренняя мантра «кипяток» нагло выдернула меня из тревожного сна. Я растерла сонные глаза, зевнула и уселась на кровати. Чувствовала я себя так, будто вовсе не спала, а разгружала тяжелые тюки. Вытащила сразу два пакетика растворимого кофе – Мельников покаялся, что обежал все магазины в окрестностях, коих насчитывалось совсем немного, но черного не нашел, – и выползла в коридор. Толстушка с оливье уже сидела за столом, прихлебывая нечто из пластмассового стакана. Я попыталась размешать непонятный порошок в совсем не горячей воде и составила ей компанию.

– Доброе утро, – попыталась я завести беседу. Девушка на сей раз явила чудеса разговорчивости и поздоровалась в ответ. Это меня немного взбодрило – куда лучше, чем ароматизированная жижа, которую я в себя запихивала.

– Меня Таня зовут, – продолжила я наше знакомство. Толстушка назвалась Олей.

– Часто здесь пациенты орут? – поинтересовалась я. – Всю ночь из соседней палаты стоны доносились, как тут уснуть?

– Это еще ничего. – Толстушка все-таки оказалась словоохотливой. – Когда я только поступила, вообще кошмар творился. Положили мужика после герыча, так он всю ночь вопил благим матом, то убить всех грозился, потом маму звал. Полежишь тут с недельку – ко всему привыкнешь.

– А сегодня ночью тоже наркоман был? – попыталась я установить болячку деда.

– Да кто ж его знает, – пожала плечами Оля. – Я последнее время очень крепко сплю, ничего не слышу. И хорошо высыпаюсь! – добавила она довольно. Мне оставалось только молча ей позавидовать.

Общительность толстушки возросла еще больше, когда мы вместе отправились курить. Она с легкостью выложила про себя всю подноготную – не стесняясь, рассказала, что лежит с алкоголизмом, мол, еще со школьной скамьи подсела на пиво и самостоятельно не смогла бросить пагубную привычку.

– Вначале вовсе внимания не обращала, – откровенничала она. – Ведь не грех вечером за сериалом пропустить баночку-другую. А потом познакомилась с парнем, замуж собралась. В престижную компанию устроилась. Вроде все хорошо, а платья на талии не сходятся, да и муж будущий намекать стал, мол, пора, Оля, прекратить каждый вечер с пивом и чипсами расслабляться. Во-первых, разнесет как на дрожжах, пивной живот и прочее. Да и женский алкоголизм – штука тяжелая.

– Силы воли у меня почти нет, – грустно изрекла толстушка. – А мой молодой человек спортивный, каждое утро на стадионе бегает, даже марафон бежал! Он все меня с собой звал на тренировку, но я утром поспать люблю, на работу к десяти часам с трудом поднимаюсь. Один раз вечером пошла с ним бегать, но пожалела – мало того, там девушки круги нарезали, все как одна спортивные, подтянутые. Я на их фоне выглядела жуткой коровой! Даже круга не пробежала – задыхаться стала, курение виновато. И устала сильно, так обидно было! А он подначивает – мол, если б ты, Оля, вечером бегала, а не за сериалами пиво свое лакала, то спокойно бы мне компанию составляла. Ну я и поняла, сама пить не брошу, а к Новому году хочется новую жизнь начать, вроде здоровое питание, спорт там, отсутствие алкоголя…

– И долго лечишься? – поинтересовалась я.

– Курс на полторы недели рассчитан, – пояснила Оля. – Вообще, мы ж платно лежим. Я имею в виду наркологию. Я решила, что надежнее пролечиться до конца, а потом, для верности, хочу укол сделать. Он за отдельную плату, но говорят, классная штука – можно годы не притрагиваться к выпивке и даже не думать о спиртном!

Я прикинула, что моя новая знакомая, судя по времени ее пребывания в лечебнице, наверняка запомнила Карину, и перевела беседу на нужную мне тему.

– А у меня тут подружка лечилась, – «вспомнила» неожиданно я. – Карина Семиренко, вы, наверно, знакомы с ней?

– Да я как-то мало с кем общалась, – махнула рукой Оля. – Когда меня положили, почти одни мужики были, еще, правда, две тетки из второй палаты и эта… Жанка еще. Но я в коридор легла, там прохладнее, жару ненавижу, понятно, с тетками только в столовой пересекалась. Они, по-моему, тронутые на голову. Жанка тоже со странностями, я даже не знаю, с чем она тут. Депресняк, поди. А с мужиками пару раз в курилке пересекалась.

– Карина совсем молоденькая. – Я отметила про себя, что теперь знаю имя Сироты Казанской – по описанию, Жанна – это она и есть. – Худенькая такая девушка.

– Ну да, была такая, – пожала плечами Оля. – Я ее молчуньей прозвала. У нас пару раз общие сеансы психотерапии были, так из нее никто слова не мог вытащить. Я-то думала, нас по диагнозам распределят – ну, алкоголики-наркоманы отдельно, депрессивники отдельно. А народу мало, поэтому, наверно, в кучу собрали.

– А как проходят сеансы? – заинтересовалась я. – Они часто бывают?

– Не-а, один-два раза в неделю. Я один раз фильм смотрела про реабилитационный центр. Забыла название, там про девчонку одну, правда, она не с психическим расстройством, а колясочница. Вроде после аварии ее парализовало, и там в этом центре с ними психолог работал. Эх, на Западе, там все по-другому. Сеансы каждый день, все больные по очереди рассказывают про свое состояние, что кому снилось ну и прочую ерунду. А у нас в больнице сеанс вроде как для галочки. Мы сначала тесты заполняли, с вопросами – один, я поняла, на депрессию и еще на внимание и память. Заполнили, бумажки психолог собрал, ничего не посмотрел. Потом просто спросил, кто как себя чувствует. А девчонка эта молча просто сидела, когда до нее очередь дошла, так слова не сказала. Ее пропустили, других стали спрашивать.

– А второй сеанс так же прошел?

– Не, мы ничего не писали. Я думала, нам результаты тестов хоть скажут, ну вроде кто ты по психотипу, насколько хорошая память и прочее. Мне вот интересно, какая у меня память. Вдруг из-за пива нарушения в мозгу, это ж знать надо! А психолог вообще ничего не сказал – только, как себя чувствуете, спросил, и всё. Нормально, да? Клиника еще называется!

– Карина и в тот раз молчала? – Я настойчиво возвращала толстушку с оливье к нужной мне теме.

– Так ее на втором сеансе не было, – спокойно пожала плечами Оля. – Ты ж в курсе должна быть, раз вы дружили. Она где-то таблетки нашла и наглоталась. Ну и померла, понятное дело. Дурында, честное слово. Молодая, симпатичная – жить еще и жить, а она счеты с жизнью свела. Хотя если больная на всю голову, все понятно.

Выходит, Карина не дождалась второго сеанса, заключила я про себя. Вот только ошибаешься ты, Оля. Не могла девчонка так беспричинно умереть по своей воле. Но я предпочла не разубеждать свою словоохотливую собеседницу – ее, похоже, совершенно не волнуют судьбы других пациентов.

Наш разговор был прерван извещением о завтраке. Толстушка обрадованно устремилась к двери, я же с завистью вспомнила об ее аппетитном салатике. Эх, надо было узнать, почему ей разрешают питаться скоропортящимся продуктом. В следующий раз закажу Мельникову, чтобы притащил мне тоже оливье или крабовый.

За столом я опять сидела в гордом одиночестве. Если дело дальше так пойдет, подсяду хотя бы к Оле – раз с ней разговорилась, буду извлекать сведения из жизнерадостной толстушки. Я оглядела столовую, запоминая присутствующих. И тут заметила, что не только я сижу в одиночестве – прямо напротив моего стола находилась Настя Казакова собственной персоной! Нас с ней объединяло не только отсутствие соседей по трапезе. Как и я, Настя стойко игнорировала отвратительную на вид манную кашу. К хлебу она тоже не притрагивалась, только меланхолично отхлебывала из чашки какао. Я заявила поварихе – опять была та, которая посимпатичнее, – что завтракать кашей не буду, и вытащила из пакета несколько йогуртов. Повариха было начала настаивать, что надо есть по утрам только кашу и ничего другого, но я мило ей улыбнулась и пообещала исправиться. Мол, непременно начну питаться больничной едой, но, видите ли, йогурты скоро испортятся, а выкидывать жалко.

Настя допила свое какао – сегодня она выглядела значительно лучше, чем вчера, по крайней мере, в столовую спустилась самостоятельно, – и встала из-за стола, намереваясь отнести тарелку на пункт раздачи. Не успела – худенькую фигурку девушки загородила взявшаяся откуда ни возьмись Карга в розовом. Вот тебе и на – Вера Ивановна, собственной персоной! А что она, позвольте узнать, тут делает? Персонал ведь работает сутки через четыре, сегодня должна быть другая медсестра. А может, заменяет кого?

Далее события развивались драматично. Карга без лишних слов тяжелой рукой опустила Настю на стул, выхватила из ее рук ложку и, зачерпнув белую жижу, принялась пихать ее в лицо девушки. Та оказала сопротивление – даже странно, что столь хиленькая девчонка лелеяла надежду отбиться от крупной медсестры. Казакова попыталась оттолкнуть от себя ложку, однако Вера Ивановна мгновенно пресекла ее действия. Свободной рукой Карга сгребла Настю в охапку, заломив девушке обе руки назад. Несчастная жертва манной каши стойко держала оборону – похоже, решила отбиваться до последнего. Но к гадалке не ходи, понятно, за кем окажется победа – медсестра бескомпромиссно пихала ложку в Настю, а той ничего не оставалось, кроме как опустить голову и уткнуться в стол. Я возмущенно встала из-за стола и подошла к Карге с ее жертвой.

– Перестаньте издеваться над девчонкой! – вступилась я за Настю. – Не хочет человек есть вашу кашу, что вы в нее вцепились? В конце концов, ваша еда совершенно отвратительная, я ей дам нормальный йогурт, его хотя бы есть можно!

Вера Ивановна, не ослабляя своей бульдожьей хватки, резко обернулась и зыркнула на меня поросячьими глазками.

– Мельникова, не лезь не в свое дело! Быстро наверх, пока я за тебя не взялась!

Первым моим порывом было продемонстрировать мерзкой тетке свое владение единоборствами – черный пояс по карате мне выдали не просто так! – но я вовремя остановилась. Во-первых, если я скручу ее, сразу станет ясно, что Таня Мельникова – отнюдь не бедная депрессивная булимичка, а раскрывать карты еще не время. И во-вторых, пока старшая медсестра воюет с Казаковой, у меня есть шанс проникнуть в ее кабинет!

– Вы – злая, жестокая и бесчувственная женщина! – пылко возопила я, одновременно показывая негодование и беззащитность, а затем быстро ретировалась, так и не узнав, чем закончится неравная схватка.

В отделение я вернулась раньше других пациентов – около входной двери дежурила лишь санитарка. Дверь в кабинет медсестры была закрыта. Я быстро направилась в палату. Санитарка мельком взглянула на меня и тут же уткнулась в мобильник, полностью завладевший ее вниманием. Так, дело за малым – надо ее отвлечь, чтобы кабинет медсестры остался без присмотра, быстро открыть дверь, поставить «жучки», выкрасть папку, и…

Мои мысли прервали приглушенные голоса, доносившиеся из мужской палаты. Комната была закрыта; я тут же забыла о своих планах и прижала ухо к двери, благо санитарка не обращала на меня никакого внимания, кроме того, я находилась вне поля ее зрения.

Оба голоса оказались знакомыми. Один, возмущенный, принадлежал деду, другой я тоже раньше слышала, только не помню где. Я напрягла весь свой слух, стараясь понять, о чем они спорят. До меня доносились лишь отдельные фразы, в основном они принадлежали деду – он явно был раздражен и зол.

– Вы мне обещали! – клокотал яростью Евгений Игоревич. – Вы говорили, что поможете мне, вы обещали!

Ответ я не разобрала – слишком тихо разговаривала собеседница.

– Где ваше поганое лечение? Вы что, думаете, я просто так занимаюсь вашим заданием?! Я стараюсь, как могу, вы обещали! Вы нагло пользуетесь моим состоянием, вы…

Деда перебили, однако на сей раз голос визави звучал громче. Мне удалось вычленить из ответа несколько слов – что-то вроде «таблетки закончились» и «распоряжение».

– Если такое еще раз повторится, я… – Внезапно дед осекся, и я расслышала шум шагов – больные возвращались с завтрака. Меня тут же сдуло к противоположной двери. Я юркнула в палату, оставив для себя узкую щелочку – посмотреть, кто выйдет из комнаты. Не прошло и пары минут, как дверь мужской палаты отворилась, и я увидела стройную высокую фигуры Снежной королевы, которая, исполненная непоколебимой уверенности и спокойствия, прошествовала в коридор.

Я лихорадочно обдумывала услышанное. В моей голове выстраивалась логическая цепочка: вчера дед не выходил из палаты, видимо, мучился от какого-то приступа или припадка. Из разговора с Олей я сделала вывод, что, возможно, дед – наркоман, однако подслушанные обрывки его ссоры с врачом указывали на неверность этого предположения. Дед обвинял Снежную королеву, что она не выполняет какого-то обещания. Стало быть, между больным и врачом существует некая договоренность. Анна Викторовна еще говорила о таблетках, которые закончились. Отсюда следует вывод: деду выписывают некие лекарства, а в обмен на них он выполняет какое-то задание.

Мне было необходимо сосредоточиться и хорошенько поразмыслить над подслушанной ссорой. Я схватила свою куртку, сунула в карман новую пачку сигарет и отправилась в туалет. Надеюсь, мне удастся придумать что-нибудь дельное.

Вопреки моим ожиданиям, уборная не пустовала. На корточках, прислонившись к стене – прямо напротив унитазов, – скрючилась тщедушная фигурка. Девушка, а я без труда узнала Настю, судорожно всхлипывала. Весь ее вид выражал отчаяние и боль.

Я поняла, что Вера Ивановна, видимо, одержала безоговорочную победу над несчастным ребенком и запихнула-таки в нее свою омерзительную кашу. На месте Насти я бы тоже, мягко говоря, расстроилась – мало того что вкус у блюда отвратный, так еще и обидно: вон другие пациенты спокойно оставляют целые нетронутые тарелки, толстушка – та и вовсе питается своим оливье, а Карга в розовом выбрала именно Казакову на роль козла отпущения. Понимаю, как тут не разреветься от подобной несправедливости!

Девушку было искренне жаль. Я подсела к ней на корточки и осторожно положила руку на костлявое, угловато торчащее плечико. Настя только зашлась в новых рыданиях.

– Ну тихо, тихо, – погладила я ее по голове. – Не переживай ты так! Завтрак прошел, больше тебя никто ничего не заставит есть!

– Она каждый раз меня достает! – расслышала я перемежающиеся всхлипами жалобы. – Ненавижу ее, она мерзкая, злая убийца! Она хочет меня отравить!

– Ну от каши, даже такой, максимум что может быть – это несварение желудка да рвотный рефлекс, – возразила я. – Она просто противная, но не ядовитая. Успокойся, все позади!

– Ага, еще обед и ужин! – истерила Казакова. – Снова она, ненавижу ее!

Настя и не думала успокаиваться – напротив, ее рыдания только усиливались. Иногда я вообще не понимала, что она говорит – слова проглатывались, обрывались, перемежаясь сетованиями на Веру Ивановну. Не зная, как успокоить девчонку, я протянула ей сигарету.

– Куришь? – спросила я. Настя отрицательно помотала головой, но сигарету взяла. Я щелкнула зажигалкой, девчонка затянулась и на время перестала биться в истерике. Про себя я порадовалась, что нашла способ более-менее привести ее в чувство. Некоторое время мы с ней просто молча курили. Когда сигарета истлела до окурка, Казакова озлобленно вытерла глаза и впервые посмотрела на меня.

– Это ты за меня вступилась? – спросила она. Я кивнула.

– Думаешь, мне Карга нравится? От нее, похоже, тут все воют!

– Сегодня не она должна была быть, – снова всхлипнула Настя. – Эта гадина себе смену вместо Натальи Сергеевны поставила! Ненавижу ее!

– А Наталья Сергеевна, она нормальная? – поинтересовалась я, услышав новое имя. Так, трех медсестер я уже знаю, хотя не всех видела, осталось узнать, кто четвертая.

– Ничего, пойдет, – хмуро кивнула Казакова. – Эта самая отвратительная. И дежурит через день.

– Значит, завтра выйдет хорошая медсестра, – попыталась я успокоить Настю. – У тебя есть пакет в холодильнике? Тебе же еду тоже приносят, как и всем?

Я едва удержалась от того, чтобы не упомянуть слово «бабушка». Не хватало, чтобы Настя стала что-то подозревать – если она уверена, что кто-то хочет отправить ее к праотцам, запросто может подумать, будто меня подослали неведомые убийцы. Но Казаковой, видно, сейчас было не до подозрений – она еще не пришла в себя от утренних событий.

– Приносят, – кивнула девушка. – Бабушка приносит. Еле уговорила, чтобы она плюшки свои не таскала – а то Карга запихнет их в меня и глазом не моргнет.

– Что, невкусно готовит? – удивилась я. Настя посмотрела на меня, как на ненормальную.

– Я мучное не ем, – заявила она бескомпромиссно. – От него поправляются. И от шоколада тоже.

Ага, вот вам и вылеченная анорексия. Пресловутая боязнь поправиться, отказ от калорийных продуктов – все симптомы анорексии налицо. Похоже, милочка, ты не только бабушкины плюшки бойкотируешь, но и вообще голодаешь – даже узник конц-лагеря выглядит лучше.

– У меня йогурты есть, низкокалорийные. – Я решила, что лучший способ завязать дружеские отношения – сойти, так сказать, за свою. То есть стать в глазах Насти свихнувшейся на похудении дамочкой, только не столь удачливой и волевой, как она. – Вот тоже мечтаю сбросить лишнее, – прибавила я со вздохом. – Мужу поручила купить самые маложирные продукты, могу поделиться.

– Не нужно мне ничего, – обреченно отказалась Настя. – У самой еды хватает. Только эта мразь запрещает мне есть из пакета.

– Почему? – изумилась я. – Не все ли равно, что ты ешь? Просто жуй то, что хочешь, и отстанут!

– Ага, как же, – фыркнула девушка. – Ей просто нравится издеваться, понимаешь? Она вон какая жирная, свинья… Завидует, потому и гнобит меня. Других в покое оставляет, к тебе-то не привязалась.

Гм, ну-ну, похоже, Казакова считает меня недостойной для зависти Веры Ивановны. Но я не в обиде – и слава богу, что не похожа на обтянутый кожей скелет!

– У меня подруга тут лежала, – «внезапно» вспомнила я. – Карина Семиренко, может, знаешь такую? Она вроде куда-то исчезла, выписалась, наверно.

Настя как-то странно посмотрела на меня – в ее глазах читался испуг. Но прежде чем девушка успела что-то сказать, наш разговор прервали – дверь туалета распахнулась, и пред нашими взорами возникла облаченная в зеленый халат фигура санитарки.

– Пить таблетки! – скомандовала женщина. Я выругалась про себя: как не вовремя! Ладно, придется вернуться к разговору позже.

– Они нас отравить хотят, – испуганно прошептала мне Настя на ухо, когда мы выходили из уборной. – Карга пить таблетки заставляет, она всех тут прикончит.

Я не успела ничего сказать – Вера Ивановна злобно приказала нам брать воду, и мне пришлось шагать в свою палату.

Случай продолжить разговор с Настей представился не скоро. После утренних таблеток всех больных разогнали по своим комнатам. Я ожидала, что сейчас наступит время капельниц, но ошиблась. Старшая медсестра коротко бросила: «Обход», и я в замешательстве стала гадать, что ожидает меня на сей раз.

Как выяснилось позже, обход – это разговор врача с пациентами. Анна Викторовна ходила по палатам и недолго беседовала с каждым больным. Вначале она прошла по коридору, потом заглянула в мужскую палату и только в самую последнюю очередь посетила нашу. С моими соседками разговор, как и следовало ожидать, оказался недолгим: а что удивляться, когда обе тетки только в потолок пялятся да молчат, точно в рот воды набрали? Снежная королева спокойно записала что-то в карточки и подошла к моей койке.

– Мельникова, как ваше самочувствие? – холодно обратилась она ко мне. У меня уже были заготовлены жалобы и ответы на возможные вопросы.

– Мне плохо от вашей еды, – завела я свою старую песню. – Живот болит, а от рыбы, боюсь, глисты заведутся. Ваши повара ее вообще сырой подают.

– Головные боли тревожат? – проигнорировала мои жалобы на кухню врач. – Бессонница или, наоборот, апатия?

– Беспокоит, – согласилась я. – Вы таблетки мне даете, я от них плохо соображаю. Депрессия, жить не хочу.

Анна Викторовна никак не прокомментировала мой ответ, только сделала пометки в своей карточке. Я же продолжала ныть:

– Моему мужу обещали, что со мной будут проводить сеансы психотерапии, а их нет. Почему? За что мы платим деньги – за помои, которыми вы кормите? И почему туалет не запирается? Он общий, так где отдельные кабинки? Как, по вашему мнению, тут, пардон, нужду справлять? Мне неприятно, если во время оного процесса зайдет какой-нибудь мужик!

– У вас есть еще какие-нибудь жалобы? – Снежная королева даже не посмотрела на меня, создалось ощущение, что она попросту не слышит, что я говорю.

– А этого, по-вашему, мало? – вскинулась я. – Если вы не отвечаете на мои вопросы, с кем я могу поговорить? Я молчу про старшую медсестру, Веру Ивановну. Что она себе позволяет? Мы больные, но мы люди, а она относится к пациентам, как к скоту на убой!

Анна Викторовна по-прежнему сохраняла свое ледяное спокойствие, но в карточке больше ничего не писала. Да ей хоть кол на голове теши – посмотрит только без всякого выражения и дальше займется своими делами.

– Больше жалоб на общее самочувствие нет, – подытожила она. – Хорошо, всего доброго.

Снежная королева, ни капли не смущенная моим возмущенным выражением лица, меланхолично вышла в коридор, и я услышала ее ровные, точно механические, шаги.