Глава 10

Визит Андрея не принес мне никаких радостных вестей. Он рассказал, что беседовал с Анной Викторовной насчет моих прогулок, но та не спешила давать разрешение. Мол, пускай денек еще посидит в отделении, там увидим. Честно говоря, несмотря на свою нелюбовь к зимнему времени года, я сейчас бы с удовольствием покинула больничное здание и глотнула морозного воздуха. Мне даже захотелось почувствовать резкие уколы снежинок, ощутить порывы ветра, освежающие голову. Что ни говори, а недостаток кислорода дает о себе знать. Помещение проветривалось, только когда все пациенты уходили в столовую, но вытравить многолетний, застоявшийся больничный запах такие кратковременные процедуры не могут. К тому же до смерти хотелось обсудить ход расследования, а за столиком для свиданий этого не сделаешь.

Мы толком даже не поговорили – сегодня дверь кабинета главного врача была приоткрыта, поэтому приходилось ограничиваться ничего не значащими фразами. Поэтому Мельников вскоре ушел, оставив мне в утешение пакет с очередной порцией продуктов.

Сосредоточенно жуя у себя в палате яблоко, я приняла твердое решение установить слежку за всем больничным персоналом. До обеда оставалось еще часа два, а может, и больше – иногда дневная трапеза запаздывала, очевидно, котлы с адским варевом привозили не строго по расписанию. Это время следует использовать с толком, заключила я и принялась за приготовления к диверсии.

Первым делом я проверила у себя наличие отмычек и «жучков», после чего смоталась на разведку в туалет, якобы покурить. Удача была благосклонна к моей персоне: санитарок за столом не было, в кабинете сидела лишь вредная старшая медсестра. Проходя мимо стола, я слегка покачнулась – и что за таблетки вы мне даете! – и этого было вполне достаточно, чтобы прилепить ко внутренней стороне стола кусочек жвачки. В туалете я прилепила жвачку к подоконнику, несколько «жучков» оставила на дверном косяке мужской палаты. Весьма довольная собой, я выкурила сигарету и с несчастным видом отправилась в кабинет Веры Ивановны.

Услышав мои шаги, Карга подняла голову и зыркнула на меня глазенками-буравчиками.

– Слушаю, Мельникова, – выдавила она нечто нейтрально-вопросительное. Я скорчила несчастную рожу.

– Дайте что-нибудь, ну… это… – Я уставилась на нее с видом провинившейся, стыдливой школьницы.

– Чего тебе дать? – не поняла медсестра.

– Можно я вам шепотом скажу, а? – Я воровато огляделась: а вдруг кто из больных услышит? Заинтригованная, Вера Ивановна посмотрела на меня с интересом.

– Ну, говори, – разрешила она мне. Я подошла к столу – главной цели своего визита и оперлась о него руками, нащупав уходящую вглубь поверхность, невидимую для взгляда.

– Слабительное! – изрекла я таинственным шепотом, точно выкладывала страшную тайну. – Запор у меня, понимаете?

Один «жучок» нашел себе отличное место в кабинете главной. Собственно, больше мне от Веры Ивановны ничего не требовалось, диалог можно было заканчивать.

– Нечего тебе пить слабительное! – возмутилась Карга. – Провести меня хочешь? Ешь, значит, сначала, а так как блевать не разрешают, собралась таблетки глотать? Ступай в палату или телевизор лучше посмотри, никто тебе ничего не даст.

– Ну пожалуйста! – заныла я. – Отведите меня к врачу, раз не верите, я ей расскажу!

– Анна Викторовна занята, у нее нет времени на глупые разговоры! – пресекла мои просьбы Вера Ивановна. – Иди давай, скажи спасибо, что курить не запрещаю!

Аргумент был весомый, и я решила не искушать судьбу – задачу-то я свою выполнила, осталось добраться до кабинета врача. Не получается легким путем – у меня заготовлен другой вариант.

Я с обиженным видом покинула обитель Карги и вернулась в палату. Мимоходом взглянула на кровать Насти – хотела поговорить с ней, но девушка спала, и я решила отложить нашу беседу до вечера.

Ближе к вечеру, до ужина, судьба наконец-то решила побаловать старательную Таню Иванову нежданным везением. Наверно, добрый Дедушка Мороз не стал дожидаться новогодней ночи, чтобы преподнести мне сюрприз. Не выдержал, так сказать, вздумал меня порадовать.

– Всем в душ! – проорала санитарка в зеленом после традиционной раздачи кипятка в четыре дня. – Первые идут мальчики, девочки потом. Собираем банные принадлежности, берем с собой полотенца, ничего не забываем.

Я мигом смекнула, что сейчас – самое время для диверсии. С видом опытного стратега, продумывающего гениальную атаку, оценила местоположение главных фигур. Итак, старшая медсестра в кабинете, за нами присматривают две санитарки. И обе они – внизу, наблюдают за тем, чтобы больные нашли дорогу в душевую и по ошибке не забрели куда не нужно. Следовательно, мы имеем открытую дверь в отделение, за которой никто, кроме Веры Ивановны, не смотрит. Задача за малым – отвлечь Каргу на время и быстро провернуть задуманное мной дело.

Я даже не подозревала, насколько это окажется просто. Мне хватило секунды, чтобы подпалить зажигалкой страницу своей книжки – мои коматозные соседки, даже если б соображали, ничего бы не заметили. Я убедилась, что слабый огонь начал свою стремительную деятельность, и со спокойной совестью бросила раскрытый томик под свободную кровать, после чего взволнованно подбежала к кабинету старшей.

– Вера Ивановна, у нас гарью воняет! – закричала я. – Пожар!

– Где? – мигом среагировала та. Мне ничего не потребовалось объяснять – это сделала за меня взвывшая сирена сигнализации.

– Срочно всем вниз! – пробасила Карга. – Пожарная тревога, все вниз!

Во всеобщей неразберихе – больные, способные к самостоятельному передвижению, устремились к лестнице, а те, кто, подобно моим сопалатницам, валялся и ловил глюки, оказался на попечении больничного персонала. Две санитарки взяли шефство над мужской половиной отделения, а Вере Ивановне пришлось бежать в мою комнату эвакуировать лежачих. Обо мне все забыли, и я быстро выскользнула в открытую дверь, за которой, естественно, никто не присматривал. По части отпирания замков при помощи отмычек могу сказать без ложной скромности, что я – профи. Дверь кабинета врача поддалась так быстро, что больше времени ушло бы на отпирание посредством обычного ключа. Я тихо закрылась и сразу установила прослушку – я за тем сюда и направлялась, все остальное – приятное приложение. Какое счастье, что врач уходит после обеда – если б Анна Викторовна находилась у себя в кабинете, мне пришлось бы следить, когда она его покинет. А пока обстоятельства складывались самым желаемым для меня образом.

Естественно, я сразу же устремилась к компьютеру, до которого так жаждала добраться. Конечно, во всем подфартить не может – машина затребовала пароль. Увы, хакерство не относится к числу моих талантов – взлом ноутбуков и прочей подобной техники я доверяю профессионалам. Я старательно записала марку и все необходимое для получения доступа к скрытой информации. Завтра передам бумажку Андрюхе, пусть подключит кого нужно.

Чтобы не оставлять следов, я выключила компьютер, проверила, все ли осталось на своих местах – не хватало еще, чтобы Анна Викторовна узнала, что кто-то проникал в кабинет без ее ведома. Суматоха с моим пожаром еще не унялась – до меня доносился шум быстрых шагов и вопли Веры Ивановны, которая напоминала сейчас наседку, созывающую своих птенцов. Значит, у меня еще есть время – нужно отыскать папки с назначениями.

Я обшарила все ящики, переворошила все бумаги на столе, однако вожделенных документов не обнаружила. Остался только сейф рядом с рабочим столом. Но, открыв его бесценной отмычкой, я разочарованно хмыкнула: как же я забыла, ведь здесь хранятся телефоны пациентов! Других мест, куда врач могла положить папки, в кабинете попросту не оказалось. Мне пришлось удовлетвориться тем, что я смогла провернуть. Остается только одно: назначения находятся в кабинете старшей медсестры. Если мне повезет, я смогу проникнуть туда сейчас, а если нет – придется ждать другого удобного случая.

Голос Веры Ивановны доносился откуда-то снизу. Для пущей уверенности я прислушалась – не хватало мне на кого-нибудь наткнуться вроде санитарок или пациентов, но, не услышав никаких признаков жизни в коридоре, я осторожно открыла дверь и выскользнула из кабинета.

Сделай я это минутой или даже секундой позже, разоблачения избежать бы не удалось. Едва я закрыла дверь, как прямо на меня налетела взволнованная санитарка в зеленом и быстро сгребла меня в охапку.

– Чего стоишь, пожарная тревога! – выпалила она, и я едва ли не кубарем скатилась за ней вниз по лестнице. Санитарка вытащила меня на улицу, к остальным пациентам, и мы, дрожа и подпрыгивая на месте от холода, стали ждать, когда оперативно приехавшие пожарные потушат мой маленький поджог.

Справились бравые ребята быстро – на радость полуодетой половине мужского населения нашего отделения. Сочувствую, парни – собрались помыться перед праздниками, а тут тебе пожар. Но, как говорится, искусство требует жертв, а грамотное расследование – тоже своего рода искусство, как, скажем, музыка или живопись. Ничего, воздухом хотя бы подышите, кислород – штука полезная.

Наконец нам дали команду возвращаться в отделение. По лестнице я поднималась рядом с Настей – бедная девчонка, похоже, сильно замерзла – еще бы, подкожного жира нет, чем тут согреешься! Она громко стучала зубами и дрожала, как осиновый лист. Мне стало жалко худышку – я протянула ей свою олимпийку, которую она тут же накинула поверх своей куртки. Дед, который вполне пришел в себя после приступа, спокойно шел позади. По его виду можно было подумать, что никакого ЧП не произошло – обычная планерка, нечто будничное и повседневное. Да, похоже, его мало что способно вывести из себя – вон какой сдержанный. Трудно поверить, что он умудрился поссориться с врачом, наверно, ему без загадочных таблеток и правда тяжко приходится.

Вера Ивановна, какой бы мерзкой бабой она ни была, умственно отсталой явно не являлась. Она тут же заподозрила, что дело нечисто, и вызвала меня в свой кабинет. Я предчувствовала, что она станет меня пытать – я здорово подставилась со своей книжкой, остальные-то жительницы моей палаты подобный финт не провернули бы. Но что мне оставалось еще делать? Пришлось идти на риск, без этого моя работа не обходится.

– Горела твоя книжка? – в лоб спросила меня старшая медсестра, всем своим видом говоря: я все знаю, от меня так просто не отвяжешься. Я изобразила из себя полную идиотку.

– Какая книжка? В палате гарью завоняло, наверно, проводка горела.

– Обнаружена книжка, женский детектив, – злобно заявила Карга. – Я видела, что ты его читала. Говори правду, ты подожгла?

– Зачем мне нужно сжигать свою книжку? – разыгрывала комедию я. – И так тут заняться нечем, стану я уничтожать свои вещи! Между прочим, у меня в палате фрукты, если они сгорели, мне придется опять голодать до приезда мужа. Я не виновата, что вашу еду есть невозможно!

– Решила насолить мне и устроила поджог! – обвинительным тоном вынесла вердикт Вера Ивановна. – За это на тебя наденут смирительную рубашку и поместят в отделение для буйных! Ты представляешь опасность для нашего отделения! Сознайся во всем сразу, а не то хуже будет!

Ну уж угрозами меня не возьмешь, не на ту напали. Отличительная черта моего характера – крайнее бесстрашие вкупе с адреналиновой зависимостью. А проще говоря – обожаю играть в прятки с опасностью, пытаться расколоть меня запугиванием – пустая трата времени!

Естественно, знать об этом Вере Ивановне не полагается. Я состроила жалкую физиономию и всхлипнула:

– Да не знаю я ничего, сама напугалась! Стану я что-то поджигать! Вы бы на моем месте ничего такого сделать бы не смогли! Знаете, каково это, когда запор мучает? Сил нет маяться, а вы мне не верите! Ну дайте таблетку или клизму, а? Помру ведь от общего отравления организма!

Мое нытье, похоже, возымело свой эффект. Поджог книги сразу отошел на второй план, и главной проблемой стало выяснение правдивости жалоб на неполадки с кишечником. Минут десять я умоляла сделать мне клизму, и медсестра, похоже, растеряла всю свою уверенность касательно моей причастности к происшествию с книгой. Долгая работа с людьми накладывает свой отпечаток – приучаешься быть тонким психологом. Взрослые – это такие же дети, только обремененные грузом прожитых лет и различными обязательствами. В остальном вести себя с ними нужно как с несмышлеными карапузами: заплакало дитятко или капризничает – купи игрушку, достаточно просто переключить внимание на что-то другое и сделать на этом основной акцент. Вот и Вера Ивановна – собралась повесить на меня злостное преступление, а я ей – свой запор. Главное, красочно расписать свою проблему, и тогда остальное отойдет на второй план.

Медсестра еще раз показала мне, кто в доме главный, отказав в клизме и слабительных, вдобавок ко всему применив ко мне жестокое, на ее взгляд, наказание. Вера Ивановна потребовала, чтобы я отдала ей свою зажигалку, вдобавок ко всему конфисковала начатую пачку сигарет. Жалко, конечно, – там осталось больше половины, но я смирилась. Благо на этом Карга успокоилась, решив, что других ценностей у меня все равно нет. Я ей дала возможность почувствовать себя хозяйкой положения, и мы обе остались вполне довольны: я – тем, что отвела от себя подозрения, Карга – от осознания собственной власти. С крайне надменным видом старшая медсестра вытолкала меня из кабинета, еще раз пригрозив, что если увидит мои попытки вызвать рвоту, мне мало не покажется.

В самом приподнятом и радостном настроении я уселась на стул в коридоре и уставилась, как все остальные пациенты, в экран телевизора.

После ужина я, как обычно, дымила в туалете (обзавестись новой зажигалкой не составило труда, Оля щедро выдала мне свою запасную, а пачку сигарет, спрятанную под вещами в тумбочке, у меня никто не отобрал), попутно составляя план на грядущую ночь. В списке предстоящих дел места для сна не находилось – мне предстояло выполнить крайне насыщенную программу. В общем, скучать не придется.

Внезапно мое уединение было нарушено – дверь робко приоткрылась, и я увидела больше похожую на привидение, нежели на человека, Настю. Девушка неуверенно и как-то шатко проковыляла ко мне и робко посмотрела в глаза, словно стесняясь:

– Дай, пожалуйста, сигарету.

Я с готовностью протянула ей пачку, и Казакова смущенно вытащила одну. Закурила, впрочем, как заядлая курильщица – стало быть, баловалась табачком и раньше.

– У меня сигареты отобрали, – пояснила она. – Сначала строго следили, чтобы в обморок не грохнулась. Давление по нулям. Если Карга увидит, нам обеим мало не покажется. Но мне плевать, достала она уже.

Я промолчала, ожидая продолжения. Похоже, девчонка хочет выговориться, не буду мешать ей.

Я оказалась права – Настя после недолгой паузы продолжила:

– Когда Антон Николаевич работал, тут все по-другому было. К нам лучше относились, не то что сейчас. Думаешь, таблетки и еда вылечили меня? Бред. Лекарства, смеси всякие питательные только жизнь могут сохранить, и всё. Болезнь, она как была, так и останется, понимаешь? С работой когда все это вышло, я и подумала, первый раз почти получилось, так хоть помру испытанным способом.

Я поняла, что она говорит про свою анорексию и про попытку покончить с собой посредством очередной голодовки, и кивнула.

– Он – единственный, кто меня понимал. Он слушал меня, не говорил всякой ерунды – вроде «включи наконец мозги, прояви силу воли». Смешно. Люди ничего – слышишь, ничего не знают про нас, таких, как я. Они считают, что это просто увлечение модой, не больше. Достаточно сказать себе – лучше быть толстой и есть все подряд, чем помирающим скелетом, неспособным выйти на улицу, но ничего от этих слов не изменится! Если ты больна этим, то больна навсегда, и как бы ты хорошо ни выглядела, сколько бы ни весила – хоть пятьдесят, хоть восемьдесят кило, – ты навсегда останешься анорексичкой!

Настя с отчаянным вызовом посмотрела на меня, словно ожидая услышать возражения, но я только ободряюще кивнула – мол, понимаю тебя, исповедуйся дальше. Сейчас я выполняла для нее роль психолога – единственная, кто пожалел ее, проявил участие. Остальные больные даже головы не повернули, когда Вера Ивановна издевалась над несчастной, а я вступилась, хоть и безрезультатно. Была ли я для Насти другом? Не уверена, девушка ведь даже не узнала моего имени. Скорее, я выполняла роль подушки, в которую можно выплакаться и не ждать осуждения или другой негативной реакции.

– Думаешь, я не понимаю, я не хочу быть нормальной, жить, как все, радоваться всяким мелочам, получать удовольствие от еды, наконец?! Да мое самое огромное желание – это купить себе стаканчик мороженого, с наслаждением съесть все до последней крошки и после не винить себя, не думать, сколько калорий попало в мой организм, сколько жира теперь во мне! Для меня самое ужасное, когда люди говорят, что я хорошо выгляжу, а если кто-то скажет, что я поправилась, я с ума начинаю сходить. Улыбаюсь, а внутри – мысли о самоубийстве. Когда меня в первый раз выписали, я сначала кайфовала от жизни. Знаешь, до клиники я жила как растение. Даже рисовать не могла – казалось, это так тяжело, будто карандаш свинцовый, тянет вниз руку. Все казалось пустым, бессмысленным, и только постоянный страх. Страх всего – выйти на улицу, встретиться с кем-то, подняться по лестнице… Антон Николаевич говорил бабушке, что если б меня положили чуть позже, то уже бы не спасли. Я многим обязана клинике – каждый день системы, «йогурты» – их так Елена Сергеевна называла. Нечто жидкое, по вкусу мукой отдает. Я пила, что они давали, но про себя молила Бога: только б не поправиться, не набрать килограммы! Если не ешь – то умрешь, если ешь – то тоже умрешь. Морально. И я не знаю, что хуже – физическая смерть или каждодневное терзание, самобичевание, постоянная ненависть к себе.

Настя передохнула – видимо, монолог давался ей с трудом и отбирал последние силы. Но она хотела выплеснуть мне все, что у нее было на душе. Взяла еще одну сигарету, быстро заговорила:

– А после выписки я словно почувствовала себя сверхчеловеком. Я снова смогла рисовать, у меня появилась куча энергии. Я подолгу гуляла, бегала, плавала в бассейне, устроилась на работу. Но я не стала здоровым человеком. Все, кто меня видел, думали, что я вылечилась, и на комплименты вроде «как ты похорошела, поправилась!» я отвечала улыбкой и благодарила. А внутри все обрывалось. Они убивали меня своими приятными фразами, доводили до отчаяния, уничтожали. А я – я снова улыбалась в ответ. Но вся моя жизнь была подчинена сжиганию ненавистных калорий, которые скрываются везде, и сжечь их просто так невозможно!

Не знаю, какие чувства я испытывала сейчас по отношению к Насте. Да, мне было ее жаль. А еще – страшно. Жутко. Никогда до этого я не встречала человека с такой извращенной психикой, и это пугало похлеще любого придуманного фильма ужасов. Народная поговорка справедлива – «когда Бог желает наказать человека, он отнимает у него разум». Наверно, физическая болезнь, даже самая страшная, не столь ужасна, как психическая.

– Я не знаю, как мне жить дальше. – В глазах Насти сверкнули прозрачные капли слез. Она судорожно вытерла их и заговорила твердым голосом: – Я могла умереть, но не умерла. Судьба дала мне второй шанс, но для чего? Я должна была умереть – я, а не Карина! Это несправедливо, понимаешь, несправедливо!

– Почему ты так уверена, что на месте Карины должна быть ты? – впервые за весь ее монолог вставила я свой вопрос.

– Потому что она должна была жить хотя бы для того, чтобы Сабрина не заполучила все наследство отца! – выпалила девушка. – Теперь все достанется ей, а она недостойна! Она злая, жестокая, бессердечная. Ни перед чем не остановится, только бы добиться своего.

– Но Карина говорила мне, что вы втроем дружили, – соврала я. – И потом, Сабрина всегда любила сестру. Она еще в школе защищала ее, помогала с уроками…

– Да неправда все это, – махнула рукой Настя. – Сабрина создавала видимость, выставляла себя в выгодном свете. Все ради того, чтобы окружающие думали, будто она такая святая. Ха-ха, нашли святую! Да эта выскочка в жизни никого не любила, она всех только использовала в своих целях. Из матери и отца веревки вила, а те только твердили, какая она умная и талантливая. Да Каринка в сто раз лучше ее была, ты видела, какие она шедевры вышивала? А сестра ее, может, и умная, только ум ее злой, бесчеловечный. Все напоказ делала, лицемерка и лгунья!

– И все-таки мне не верится в то, что Сабрина – такая законченная сволочь, – произнесла я задумчиво. – Люди только в сказках делятся на хороших и плохих, в жизни все не так. Не бывает злодеев и святых, как ты говоришь. Мне кажется, ты преувеличиваешь.

– Просто ты плохо знаешь эту семейку, – настаивала на своем Настя. – Кстати, Каринка ничего мне про тебя не рассказывала, ты давно ее знаешь? Постой… Мы вроде даже не познакомились…

Вспомнила наконец, подумала про себя я. Ну и люди пошли – вываливают всю подноготную совершенно постороннему человеку, а когда расскажут о своей жизни, решают узнать, кому они все это выболтали.

– Меня Таня зовут, – представилась я. – А тебя?

– Настя.

– А, точно, – изобразила я озарение. – Карина говорила про тебя. Ты – Настя Казакова, так?

– Ну да, – подтвердила девушка. – А ты откуда Каринку знаешь?

– Мы к одному психологу ходили, там и встретились, – не моргнув глазом, сочинила я. Настя, похоже, готова была верить любой лапше, которую я повешу ей на уши. По своему принципу деления людей на добрых и злых записала меня в разряд хороших и, соверши я хоть убийство на ее глазах, своего мнения обо мне не изменит. Мне это только на руку – я узнаю новые подробности о жизни семьи Семиренко.

– От чего умерла Карина? – пожелала я узнать Настину версию. – Я только от тебя узнала, что она погибла, а я думала все, куда она исчезла.

– Здесь говорят, будто она таблетки где-то стащила, снотворные. Ну и наглоталась, вроде по своей воле. Самоубийца, в общем, – пожала плечами моя собеседница. – А я этому не верю.

– Почему?

– Да потому, что таблетки спереть невозможно! – изрекла девчонка. – Вот ты, например, можешь так просто попасть в кабинет медсестры или тем более врача? Двери-то всегда закрыты либо внутри кто-то есть. Или санитарки наблюдают, ты же не начнешь в присутствии кого-то из них шарить по полкам и таблетки искать?

Тут ты ошибаешься, подумала я. Я все могу – и в кабинеты проникну, и со временем компьютер взломаю. Но тебе, дорогуша, это знать не нужно.

– Ну да, ты права, – кивнула я. – То есть ты думаешь, Карину убили?

– Естественно, зачем ей самой травиться? Сабринка ее и порешила, больше некому!

– Она что, к ней в больницу приходила? Как она могла убить сестру? – недоверчиво покосилась я на Настю.

– Не знаю как, – пожала плечами девушка. – Придумала что-нибудь, она ж вон какая звезда! Море языков знает, тут один английский-то не выучишь… Думаешь, такая гениальная – и не найдет способ пришить тихую, забитую сестрицу? Мне кажется, она и меня на тот свет отправить хочет. Поди, заодно с Анной Викторовной, та тоже больных на дух не переносит. Может, Сабринка ей платит, а та убивает кого надо.

М-да, с Настиной фантазией только детективы писать, а лучше – кровавые триллеры про врачей-маньяков и сестер-садисток.

Настя открыла рот, намереваясь еще что-то сказать, но резко его захлопнула – я перевела взгляд на дверь и увидела в маленьком окошечке чей-то глаз. Точнее, узенький и поросячий, принадлежавший Карге в розовом.

– О нет! – прошептала Казакова. – Мы тут торчим уже минут сорок, она точно заподозрит, что ты меня сигаретами угощаешь.

– Доверься мне, – тихо ответила я. Когда Вера Ивановна с торжествующим видом распахнула дверь – ага, попались, мелкие злоумышленницы! – я со страдальческой миной протянула:

– Вера Ивановна, ну что вы так, а? Мало того что в клизме отказали, у меня только что-то получаться стало, вы все испортили! Я Настю с трудом уговорила последить, чтобы никто не вошел.

Карга только злобно зыркнула на нас – а что тут скажешь? Курили? Я всегда курю, пардон, когда в туалет сходить не могу, а что Настя дымила, вы не докажете!

– Идите за водой, таблетки пить, – рассерженно приказала старшая медсестра. – И нечего занимать туалет, не для тебя одной тут условия.