Глава 11

Хорошенько взвесив все «за» и «против», я решила, что спокойно могу себе позволить поспать часа три – до полуночи, а может, и до часа ночи. Все равно до этого времени медсестра и санитарки будут бодрствовать. Я надеялась, что Каргу в розовом рано или поздно одолеет дремота – в прошлое свое дежурство она вроде бы спала. Открыть кабинет и стащить папки с назначениями – дело пяти минут, даже если Вера Ивановна что и услышит, пока она проснется, меня в кабинете уже не будет. Остановившись на этом заключении, я с легкой душой закуталась в одеяло и погрузилась в сон.

Удивительно, но мне хватило каких-то двух часов отдыха. Иногда мне удается запрограммировать себя проснуться в определенное время без всяких будильников. Открыв глаза, взглянула на часы – полдвенадцатого. Сна не было ни в одном глазу, я чувствовала себя бодрой и отдохнувшей, как будто продрыхла без задних ног до утра.

Я прислушалась – пока все тихо, никаких шагов не слышно. Жалко, что санитарки спят в коридоре, а не в отдельной комнате – тогда моя задача здорово упростилась бы. Я проверила наличие отмычек и сигарет – все на месте. Пора выбираться на разведку.

Я вышла из палаты и направилась к туалету – покурить, а на случай вторжения в уборную Веры Ивановны сошлюсь на свой «любимый» запор. Думаю, он ей уже поперек горла встал, донимать расспросами меня не будет. Проходя мимо кровати, где в первую ночь спала санитарка, я обнаружила, что кушетка пуста. Не было никого и за столом, может, персонал внизу?

Внезапно мой слух уловил тихий шорох и неясный скрип – как будто что-то отодвигают. Я не видела всего коридора целиком, но и человек, затеявший возню, тоже не мог меня заметить. Я мигом слилась со стеной и затаила дыхание, стараясь не выдать своего присутствия. Про себя гадала, что можно отодвигать в общей комнате? Стол – нет, он находится в поле моего зрения. Кровать? Батарею?

Выждав пару секунд, я тихо подкралась к краю стены, чтобы наконец-то разглядеть, кто, кроме меня, не спит по ночам. Надеясь, что человек занят своим делом, я осторожно заглянула за угол. Однако ничего, кроме кушеток, не увидела – коридор был совершенно пуст, за исключением мирно спящих пациентов.

Первым делом попытаюсь выкрасть папки, решила я, а потом хорошенько обследую гостиную. Я бесшумно вынырнула из своего укрытия и направилась к туалету. Может, шарил кто-то из больных, обитающих в коридоре? Напротив телевизора спит Настя. В голову пришла странная мысль: а что, если на самом деле у девчонки приступы булимии, она где-то прячет запасы еды, а по ночам ворует их и устраивает праздник желудка? Крайне бестолковая мысль. На месте голодной девчонки я бы тащила провизию в туалет, подбирая время, когда весь персонал спит, и уничтожала еду в уборной – чтобы, так сказать, не теряя времени, вызывать рвоту. А в туалет никто не проходил – значит, моя идея безосновательна.

Дверь в кабинет старшей медсестры оказалась закрытой. Про себя я обрадовалась – хотя рановато она отправилась в объятья Морфея. Может, устала от сегодняшней суеты, вызванной моей маленькой диверсией? Эх, была не была, пора приводить свой план в действие.

Я приложила ухо к двери и внимательно прислушалась. Если дверь просто закрыта и Вера Ивановна занимается какими-то своими делами, я услышу хотя бы шорохи – может, звук клавиатуры компьютера или щелканье мышкой. Или шелест переворачиваемого листа бумаги.

Но по ту сторону царила полная тишина, нарушаемая мерным посапыванием. Удивительно, какая хорошая акустика – что у них, стены и двери картонные? Только из туалета ничего не подслушаешь из-за воды, вспомнила я свою первую попытку узнать, о чем беседуют санитарки.

Без единых звуков я открыла отмычкой замок и бесшумно приоткрыла дверь. На кушетке напротив окна, под тонкой простыней смотрела свои сны Карга в розовом. Мне повезло, что она отвернулась от двери. Если Вера Ивановна меня услышит, то потратит энное количество секунд на то, чтобы повернуться к выходу. Таким образом, я выиграю драгоценное время и успешно ретируюсь.

Я подкралась к столу, но карманный фонарик включить не рискнула – свет, даже такой тусклый, может разбудить спящую. Будем надеяться, что по ящикам лазать не придется и все необходимое находится на столе. Мои глаза давно привыкли к темноте, и я видела не хуже кошки. Напротив компьютера лежала стопка бумаг, каких-то документов, а сверху – журнал. Не медицинский, а банальный женский. Понятно, чем Карга занимается в свободное время – читает всякую всячину. Но мне нужно совсем другое – заветные папки, благо я точно знала, как они выглядят.

Я еле слышно приподняла стопку ненужных мне карточек. Может, папки лежат под ними? Если не найду, придется пробираться в кабинет врача, обыскивать заодно и его. Только не верилось мне, что Вера Ивановна станет относить назначения больных – они же потребуются утром, зачем загружать себя лишней работой?

Осмотрев целую кипу непонятных бумажек, я приподняла весьма внушительную стопку и возликовала. Вот оно, то, зачем я сюда пришла! Разноцветные папки со вложенными листами, исписанные неровным почерком, в основном белые, и лишь несколько штук – цветастые. Все я точно с собой тащить не буду, мне нужны только две, с назначениями соседок по палате. Одну зовут Наталья Степанова, имени другой я не знаю, известна лишь ее фамилия Смирнова. Будем надеяться, однофамильцев у нее в отделении нет.

Ну почему врачи пишут от руки, а не печатают карточки на компьютерах? Понятно, нельзя, чтобы кто-то разобрал диагнозы, только мне от этого не легче. Львиную долю времени я потратила на то, чтобы прочесть фамилию пациента, указанную на первой странице белой папки. Даже фонарик пришлось включить – хоть в темноте и вижу, но не настолько. Лишь методом исключений вычислила, что держу в руках назначение толстушки с оливье. Ее диагноз я знаю, она сама выболтала, поэтому я отложила документ в сторону.

Две следующие папки принадлежали мужчинам, тоже не годятся. Другое имя на папке с зеленой обложкой начиналось с буквы «Ж» – стало быть, это Сирота Казанская. Под ней находилось вообще нечто нечитаемое – я так и не смогла разобрать имени пациента и разочарованно отложила папку в сторону – проверю пока другие, может, они поразборчивее.

Скрип кушетки прозвучал для меня так громко, как выстрел из пушки. Я едва на месте не подпрыгнула – похоже, разбудила Каргу! Так, надо срочно удирать из кабинета, пока Вера Ивановна окончательно не проснулась и не застукала меня за незаконными действиями. Я сгребла оставшиеся папки – их оказалось три штуки – в надежде, что мне повезет, и среди похищенных окажутся нужные мне документы. Меня мгновенно сдуло к двери, и я перевела дух, лишь когда оказалась в коридоре.

Опасаясь появления кого-нибудь из санитарок, я спрятала папки под куртку и зашла в туалет. Лучше просмотрю назначения в непосредственной близости от кабинета, хотя я сильно рискую. Но уборная и коридор – это единственные места, где ночью горит свет. У себя в палате, даже при включенном фонарике, я не смогу прочитать ни строчки – в этом я убедилась, когда разыскивала нужные мне папки. Будем надеяться, что повезет и на этот раз.

Я уселась в самом углу, так, чтобы вошедшему в сортир человеку сразу не было видно, чем я занимаюсь. Периодически поглядывая на дверь, я раскрыла первую папку и стала разбирать написанное.

Единственное, что удалось более-менее расшифровать, – это первую букву имени пациентки, ибо это была именно пациентка, а не пациент. Начиналось на букву «Н» – следовательно, либо Наталья, либо… Так, женщин у нас, включая меня, шесть: Настя, Наталья, Жанна, Оля, безымянная соседка и я. Если бы назначение было Казаковой, первая буква была бы «А» – полное имя девчонки Анастасия. Я уставилась в каракули, изображавшие фамилию больной. Первая буква то ли «О», то ли «С». Если это «С», остаются два варианта – или Смирнова, или Степанова. В любом случае, папка представляет для меня ценность, ничьей еще история болезни быть не может, только одной из коматозных теток. Я перевернула страницу.

Не буду вдаваться в подробности, какие усилия и воображение я приложила, чтобы как-то расшифровать диагноз и препараты, выписываемые больной. Некая «Н» страдала маниакально-депрессивным психозом, в сопутствующие симптомы и жалобы я вникать не стала, мне ведь нужны названия препаратов. С лекарствами явно повезло – они были написаны латиницей, и я старательно переписала буквы на страницу газеты со сканвордами, которую утащила с общего стола. Завтра отдам газету Мельникову, пусть пробьет по базе лекарства, сразу станет ясно, соответствуют они заболеваниям или нет.

Следующая папка, увы, для меня ценности не представляла. Имя пациента удалось разобрать довольно быстро – первая буква «И», но не Илья. Значит, Иван. Диагноз – суицидальные попытки. Стало быть, мой молодой напарник по карточным играм. Прости, дорогой, но твои болячки меня не интересуют – я разочарованно закрыла документ.

Осталась последняя – если повезет, тоже соседкино назначение. Увы, опять прокол. Первая буква имени – «Е». Ни с какими другими ее точно не спутаешь, фамилия – Дубровин. Надо же, красиво как звучит – почти что пушкинский Дубровский. И кто ты у нас, позволь спросить?

Что я думаю – конечно же это дед! Евгений Игоревич, точно помню! Но может, Евгением кличут кого-нибудь из других представителей мужской половины нашего отделения? Ладно, что там у нас с диагнозом…

Вчитавшись в очередную порцию врачебных иероглифов, я едва не присвистнула. Вот тебе и раз, не повезло моему деду! Только как, скажите на милость, пациент с раковой опухолью мозга умудрился угодить в больницу, специализирующуюся на психических расстройствах? Рак головного мозга не лечится – в некоторых случаях помогает операция, и то не всегда. Обычно человек с таким диагнозом долго не живет, что ему находиться в нашей лечебнице?

Теряясь в догадках, я занесла в свой протокол список дедовских лекарств и задумчиво закрыла папку. Жаль, я не медэксперт, все названия для меня незнакомы. Остается ждать Андрюху, пускай пробивает по базам. Зато теперь понятна причина дедовских страданий накануне – при опухоли человек испытывает адские, невыносимые боли. Дед обвинял врача, что та не выполнила обещание. Может, ему давали особые лекарства, купирующие болевой синдром? Но почему дед не лежит в другой лечебнице? Потому что главный врач – его хороший приятель? На каких основаниях Сазанцев лечит опухоль?

Ладно, с папками я закончила, пора возвращать их на место. Я хорошенько запрятала их под куртку и прошмыгнула в коридор. Со всеми предосторожностями открыла дверь старшей медсестры – та все еще спала, – положила документы на стол. Еще раз проверила, все ли лежит так же, как и до моего появления, и покинула кабинет.

В мои дальнейшие планы входило обследование больничного коридора – я намеревалась проверить батарею, которую, по моему предположению, ночной невидимка зачем-то передвигал. Но не успела я повернуть в сторону окна, как услышала быстрые шаги откуда-то со стороны своей палаты. Я резко остановилась и изменила траекторию движения. Благо догадалась не прятаться под столом или кроватью – ко мне торопливо приближалась одна из дежуривших санитарок.

– Мельникова, что по ночам бродим? – накинулась она на меня. – Нарушаешь тишину, спать полагается!

Я что-то вякнула про свой запор – скоро он мне сниться будет, но санитарка, даже не выслушав очередные жалобы, вытолкала меня в мою комнату.

– Будешь по ночам шастать – Вере Ивановне доложу! – пригрозила она мне. Про себя я возмутилась: что человеку, в туалет нельзя? До утра терпеть прикажете? Но решила не связываться с озлобленной женщиной и покорно улеглась на кушетку.

До новогодней ночи оставалось всего-навсего два дня. В эту пятницу я ждала Мельникова с нетерпением – во-первых, хотела узнать, разрешены ли мне прогулки, во-вторых, нужно было передать ему всю имеющуюся у меня информацию. Утром я собрала прослушку, которую устанавливала, за исключением кабинета врача. Логичней проникнуть к Анне Викторовне, когда она уйдет на выходные. У меня созрел план, каким образом можно устроить в один день два свидания с Андрюхой, благо он явился сразу после завтрака.

– Как ты, дорогая? – заботливо осведомился любящий супруг. Снежная королева сидела у себя в кабинете. Что говорить, к этой даме у меня было много вопросов – оставим ее пренебрежительное обращение с больными в стороне. Врач явно что-то скрывает и проворачивает втайне свои темные делишки, в результате которых некоторые из пациентов быстро отправляются в мир иной. Я очень надеялась, что установленный в ее кабинете «жучок» зафиксирует хотя бы подозрительные телефонные разговоры. Я-то при всем желании не имею возможности следить за ее действиями и подслушивать, о чем она беседует с медсестрой.

– Принеси мне свеклу и кефир, – тут же громко потребовала я. Мнимый супруг с изумлением уставился на меня.

– Тань, ты чего? – растерялся он. – Ты ж свеклу терпеть не можешь! Я тебе бананов принес, с ананасом, вот, смотри!

– Хочешь, чтобы я померла тут от интоксикации организма? – возмутилась я громко – чтобы было слышно всем подряд. – Слабительных мне не дают, клизму не делают. Да, еще я хочу погулять. Договорился с врачом?

– Анна Викторовна разрешила, я утром подходил, – кивнул Андрюха. Похоже, без взятки не обошлось, определила я. Но меня не беспокоили расходы Мельникова – для успешного расследования дела не жалко никаких денег.

– Газета, которую ты мне притащил, вообще бестолковая! – Я сунула ему в нос свои сканворды с названиями препаратов. – Сам читай! Сегодня, – прибавила я шепотом. Андрей сразу все понял. – А потом приходи, со свеклой и кефиром, – напомнила я. – Раз можно на прогулку, хочу пройтись.

Мельников – парень сообразительный, сразу понял, что я хочу поговорить о деле. Он бережно положил газету в сумку, отдал медсестре пакет с провиантом и отправился выполнять мои поручения. Я знала, что он проверит собранную мною прослушку и подключит хакеров, чтобы те взломали компьютер Анны Викторовны, благо это можно сделать удаленно – моей информации относительно устройства должно хватить. Довольная собой, я вернулась в больничное отделение и засела за уничтожение апельсинов – на завтрак нас опять травили несъедобной кашей.

Когда я мучилась тоскливым ожиданием результатов своей шпионской деятельности и от нечего делать курила в уборной, ко мне снова подсела Настя. Ей-богу, туалет у нас, похоже, место для задушевных разговоров! До прихода своей «подружки» я болтала с Олей о всякой всячине. Толстушка с оливье с грустью поведала, что к Новому году ее не выпишут и придется встречать праздник в больнице.

– Хотя, может, это и к лучшему, – делилась она со мной своими мыслями. – Все ведь будут шампанское пить да речь президента слушать. А мне нельзя, обидно будет. Зато здесь – никакого спиртного, только соки!

Я вежливо согласилась с ней. Если Андрей не выяснит нечто способное пролить свет на все происходящее в лечебнице, придется и мне коротать праздничную ночь в унылых стенах лечебницы. Хотя переживать особо по этому поводу не буду – все равно в нормальной жизни ничего интересного Новый год мне не сулит.

Оля перекинулась со мной еще парой фраз и ушла, сдав пост Казаковой. Та, как всегда, выклянчила у меня сигарету.

– Сегодня Наталья Сергеевна дежурит, она нормальная, – пояснила девчонка, с удовольствием затягиваясь. – Раньше тоже гоняла меня за курево, а потом рукой махнула – все равно я, если хочу курить, достану сигарету.

Я понимающе кивнула. Казакова без всяких предисловий и переходов вдруг выдала:

– Нам таблетки с ядом дают. Это все врач, Анна Викторовна. Она такие вещи назначает, что человек либо с ума сходит и в больнице заживо гниет, либо быстро помирает. При Антоне Николаевиче такого никогда бы не было!

– Откуда у тебя такая уверенность? – насторожилась я. – Ты что-то знаешь?

– Я же тут лежу и, в отличие от многих, думать не разучилась, – с гордостью заявила Настя. – Врач главная, чтобы никто ее не заподозрил, выдает Карге лекарства, в которых яд. Сразу смертельную дозу она не выдаст, иначе подозрения возникнут. Вот ты когда таблетки глотаешь, ничего странного не замечаешь?

Я отрицательно покачала головой. Начать с того, что я таблетки и не глотаю.

– А я зато замечаю, – продолжала делиться со мной секретами девчонка. – Иногда даже галлюцинации вижу. Я давно читала, что от ядовитых грибов – если отравишься – подобное возникает. Конечно, от большой дозы человек сразу на тот свет отъедет, а если понемногу травить – то сначала с ума сходишь, а потом – кранты тебе, никто и не подкопается.

– Зачем Анне Викторовне тебя травить? – удивилась я. – Ты же для нее никакой опасности не представляешь!

– Да я ж тебе говорила вчера, что Сабринка сестру убила, – зашептала Настя возбужденно. – Сама подумай, как она может Карине что-то сделать, когда та в больнице? Сабрина попросту заплатила врачихе, а та денежки любит, вот и угрохала беднягу.

Что ни говори, а здравое зерно в Настиных рассуждениях есть. Главврач с самого начала вызывала у меня подозрения – может, личной неприязни у нее к пациентам и нет, но она вполне могла оказаться дамой корыстной и за отдельную плату убирать неугодных больных. Можно вспомнить кучу современных историй, напоминающих роман «Человек в железной маске». Сребролюбивые родственники, дабы получить наследство богатой тетушки, упекают ту в закрытую лечебницу, дают взятку кому надо, и вот, пожалуйста, – старушка тихо помирает от сердечной недостаточности или от внезапного приступа. Если Сабрина как-то замешана в смерти сестры, она вполне могла подстроить гибель девушки в закрытой лечебнице. На первый взгляд, беспроигрышный вариант, Карина не выдержала тягот жизни и покончила с собой, наглотавшись снотворных, а Сабрину никто ни в чем не заподозрит. Опять-таки, если Настя не преувеличивает и не приукрашивает действительность, сестрица Карины – девица расчетливая и умная, значит, не будем исключать ее из списка подозреваемых.

– Ты предполагаешь, что Сабрина и тебя решила прикончить? – спросила я.

Казакова кивнула.

– Но зачем? Если она хотела устранить сестру, ты-то тут при чем?

– Может, она догадывается, что я ее расколола, – пожала плечами Настя. – Вот и не хочет лишний раз подставляться. Думает, раз пришьет и меня руками врачихи, то никто больше на нее ничего не подумает.

– Весьма сомнительно, – протянула я. – Что-то слишком много крови в этой истории. Если убивать всех людей, которые не очень хорошо к тебе относятся, так и полгорода прирезать можно. Мне кажется, ты перегибаешь палку.

– Я точно знаю, что меня пытаются убить! – стояла на своем Настя. Похоже, у девчонки паранойя, определила я.

– Так ты сама же хотела счеты с жизнью свести, – напомнила я ей. – Своей голодовкой.

– Вначале хотела, депрессия у меня была, – призналась Настя. – Когда деньги стали требовать, откуда я такую сумму возьму! Хоть век работай, а не наберу. Да и несправедливо все это – я и копейки чужой не возьму, а она, сменщица эта, Любка, все так вывернула, будто я виновата! Знаешь, каково это, когда тебя незаслуженно обвиняют, тюрьмой угрожают?! У меня там нервный срыв случился, крыша поехала, вот от безысходности и решила – лучше умру, а вкалывать на них всю жизнь и за решетку садиться не буду. Все ждала, что сердце не выдержит повторной голодовки – Антон Николаевич говорил бабушке, что обычно среди анорексичек умирают те, которые повторно срываются, ну не едят ничего. Вроде с сердцем проблемы, ну и все, кранты. Только бабушка мгновенно поняла все и врачу позвонила, я не хотела ложиться. Меня силком сюда запихнули, а тут на тебе – Антон Николаевич вскоре уехал. А потом я поняла, что тут гадости творятся, лучше бы я спокойно от сердечного приступа дома умерла. Такую смерть, как они готовят, врагу не пожелаешь. Делают из человека растение, он валяется, ничего не соображает, как в коме. Ну и помирает, хотя смерть, по-моему, гораздо лучше, чем такое.

– Тогда зачем ты таблетки пьешь? – изумилась я. – Раз думаешь, что они дают нечто запрещенное?

– А как не пить-то? – посмотрела на меня Настя как на сумасшедшую. – За нами медсестры смотрят, чтобы мы при них глотали. В комнате пить не разрешают.

Да, подруга, вроде логические цепочки какие-то строишь, а до такой ерунды, как обман надсмотрщиков с пилюлями, не додумалась. Ладно, будем учить девчонку методам грамотного обдуривания медсестры и санитарок.

– Вот что мы с тобой сделаем, – зашептала я на ухо своей новоиспеченной подружке. – Таблетки твои проверить надо. Помнишь, как называются лекарства, которые тебе дают? Врач называл их, может, бабушка в курсе?

– Я только одно название знаю, и то случайно услышала, – немного подумала Настя. – Которые после обеда выдают, они такие, маленькие, синие. Кажется, антипсихотик или антидепрессант, я не очень знаю разницу. Но название точно запомнила – «Кварилипин». Потому что мне после первой выписки их прописывали, по рецепту только продаются. Дорогущие, зараза, но куда деваться.

– То есть ты их пила уже дома, так? – уточнила я. – После таблеток ты как себя чувствовала? Когда не в больнице находилась?

– Ну, я их пила, если понервничала сильно или приступ депрессии или тревоги начинался, – перечислила Казакова. – Это не снотворное, а вроде успокоительного. То есть спать не хочется, если, конечно, усталости нет, но как-то лучше себя чувствовала. Тревога проходила точно.

– А сейчас, после того как ты их пьешь, что происходит? Только постарайся все вспомнить, ладно?

– В больнице мне хуже после них, – призналась Настя. – Выпью после обеда лекарство, которое они выдают за «Кварилипин», и хожу как пьяная или после наркоты какой. Вроде совсем не вырубает, но состояние дурацкое. A иногда под действием всяких таблеток могу сделать что-то ужасное, а потом не помню зачем. Или в забытьи каком-то нахожусь.

– А что, например, ты делала? – задавала я один вопрос за другим. – Можешь что-нибудь вспомнить?

– Очень жуткие вещи, – заколебалась девчонка. – Я не хочу рассказывать, лучше не спрашивай.

– Да пойми ты, это очень важно! – горячо заверила я собеседницу. – Если будешь молчать, я не смогу тебе помочь! Нужно знать действие этих лекарств, а так мы будем только догадки и предположения придумывать, не более. Если все расскажешь, и Вера Ивановна, и Анна Викторовна получат по заслугам! Ты же хочешь, чтобы они ответили за свои противозаконные действия?

– Хочу, конечно, – понурилась Настя. – Но я никому этого не рассказываю, и даже Антону Николаевичу не расскажу, хотя он очень хороший и мне нравится.

– Мне ты можешь рассказывать все, – авторитетно заявила я. – Знаешь, кто я по специальности? У меня их несколько, но одна из них – психолог. Наш институт окончила, так что ко мне люди и не с такими проблемами обращаются!

– Да ну? – не совсем поверила Казакова моему вранью. Меня это ни капли не смутило – я принялась перечислять все существующие и придуманные только что мною психозы, с которыми ко мне обращались люди.

– А что ты тогда тут делаешь? – все еще сомневалась Настя. – Раз другим помогаешь, что сама-то со своей болячкой не справилась?

– Ну, знаешь же поговорку – сапожник без сапог, – мигом нашлась я. – В моем случае нужен не психолог, а психотерапевт – такой, как Антон Николаевич. Я ему доверяю, как и ты. Но это к делу не относится. Что ты делала после странных таблеток, которые тут дают?

– А ты никому не расскажешь? – шепотом спросила Настя. Я поклялась всем, чем могла, что унесу ее тайну в могилу.

– Ладно, – наконец сдалась девчонка. – В общем, это ужасно, но это не я, а таблетки! Когда мне один раз дали таблетки, я села за стол – хотела порисовать. Там никого не было – ни санитарок, ни больных. А только лежала плитка шоколада – может, кто медсестре подарил, или кто-то из пациентов оставил. В общем, я не знаю почему, но я открыла ее и всю спорола! Представляешь – всю! Я же сладкое и мучное не ем – от этого поправляются, максимум что позволяю себе – это выпить какао, и то очень редко, потому что тоже сладкое. И ругаю себя за это, потом неделю пью чай и кофе без сахара, чтобы в жир не отложилось. И ладно бы, одну дольку – я съела плитку целиком! Такого со мной давно уже не случалось. И я не осознавала, что делаю, спокойно выкинула обертку, села рисовать. Немного почертила карандашом и устала, легла спать. Долго еще думала, что мне приснилось все – как я поедаю шоколад, выкидываю обертку. Хотя и сомневалась, поэтому пошла в туалет, проверить. Надеялась, что не найду этикетку – тогда точно все привиделось. И представляешь – она лежала скомканная в мусорке, я запомнила, что там был нарисован орех и изюм. Я тогда чуть с ума не сошла.

Я даже не знала, смеяться мне или плакать. Если бы Настя не рассказывала мне эту историю с неподдельным стыдом и ужасом, я решила бы, что она просто шутит – вот трагедия, человек съел плитку шоколада! Да я периодически лопаю пирожные, не то что шоколад – например, когда читаю или над расследованием думаю, чтобы, так сказать, мозги лучше работали. И не придаю этому никакого значения – съела и забыла. А тут – горе великое, устраивать себе нравственные страдания из-за какой-то пустячной плитки! Что говорить, у девчонки явно с головой непорядок.

– Может, ты просто голодная была? – предположила я, чтобы не показывать Насте своей истинной реакции на сие откровение.

– Смеешься, что ли? – фыркнула та и, уже не спрашивая разрешения, вытащила из моей пачки сигарету. – Я никогда, понимаешь, никогда не испытываю чувства голода. Наоборот, пустой желудок – это настоящее счастье, ты ощущаешь такую легкость, воздушность… Жить сразу хочется! А вот если ешь, то сразу хочется помереть. Я стараюсь уснуть сразу, когда в меня тут еду пихают – чтобы забыть, вроде проснулся – и все позади.

Я оставила ее слова без комментариев. У меня – поистине редкий случай – не нашлось, что на это ответить.

– И часто с тобой подобное происходило после таблеток? – спросила я после недолгой паузы.

– Первые дни – постоянно, – сокрушенно потупилась Казакова. – Я как-то даже тайком в сумку соседки залезла – увидела там недоеденную вафлю, хорошо хоть, не целую… Потом поняла, что таблетки они мне дают такие, от которых крыша едет. Старалась после них отключиться, чтобы ничего подобного не повторялось.

Крыша, дорогая моя, у тебя не от таблеток едет, подумала я. Таблетки тут ни при чем, но раз так настаиваешь, проверим.

– Короче говоря, слушай меня внимательно. – Я наклонилась к ней и шепотом объяснила свою методику выплевывания пилюль. Казакова слушала с широко распахнутыми глазищами.

– Ничего себе, ну ты мозг! – искренне восхитилась девчонка, польстив моему самолюбию. – Ты так и Каргу облапошивала?

– Я кого угодно провести могу, – не без гордости заявила я. – Только таблетку свою не выкидывай. Зайдешь в туалет, типа по малой нужде, и передашь ее мне. Медсестры знают, что я курить после обеда не успеваю, потому что раздача лекарств, и дымлю после нее. А сегодня, как ты говоришь, добрая дежурит, ее обмануть легче, чем Веру Ивановну. Все запомнила?

Настя молча закивала, все еще пораженная чудесами моей изобретательности. Мне оставалось только пожалеть бедную наивную дурочку.