Она послушно останавливалась, когда я распахивал двери, заглядывал и, если такая же, как и предыдущая, оставлял комнату открытой настежь, это чтобы не заглядывать снова, если вдруг заблужусь в этом лабиринте, и торопливо переходил к следующей.

Все же при всей настороженности слышу, как Жанна-Антуанетта часто-часто стучит каблучками за спиной, страшась и приблизиться к распахиваемым дверям, откуда может с ревом выпрыгнуть что-то ужасное, и еще больше ужасаясь возможности отстать от такого странноватого императора, что хоть и дуб, но за таким можно спрятаться.

– Все путем, – приговаривал я бодро, – все как бы да, маркиза, все хорошо, все хорошо…

– Да, – сказала она музыкально дрожащим голоском, – если это для вас хорошо, то что тогда плохо…

– Мы с вами вырвались из скучной действительности, – пояснил я, – и теперь романтично роемся в огромной чужой могиле!.. Это красиво называется археологией.

– Ваше величество, – сказала она плаксиво, – это вы так странно утешаете? Мне еще страшнее.

– Устали? – спросил я с сочувствием. – Вы как бы хрупкая женщина, да?

Она ответила с решительностью, так контрастирующей с ее кукольным личиком:

– Ваше величество, я все вынесу, пока работаете над спасением моего мужа!

Я заверил жирным голосом:

– Да, маркиза, я делаю все на свете, чтобы спасти вашего мужа!.. Вот каждую минуту останавливаюсь и строго спрашиваю себя, как подобает императору: все ли уже сделал, чтобы спасти мужа Жанны-Антуанетты?.. И каждый раз говорю себе твердо: нет, надо еще больше приложить усилий и ревностности!

Она прижала кулачки к груди, глядя на меня такими благодарными глазами, что стало как бы чуточку неловко.

– Ах, ваше величество!

Я сказал благосклонно:

– Ладно-ладно, потом отблагодарите, если не забудете, я что-то слыхал насчет девичьей памяти, только не помню что.

Вселенная, сказал громко, но про себя, создана для человека, что так естественно, и человек развивается по ее законам. В скайбагере, каким бы ни казался чуждым, все та же логика и те же законы, что управляли нами еще с тех времен, когда были не то что питекантропами, а даже не амебами, а лишь сгустками космической пыли.

Не вдаваясь в детали, там все непонятно, мне все же удается здесь схватывать ситуацию в целом, получается. Когда прошел через очередное помещение с исполинскими машинами, а дальше открылся почти узнаваемый зал со столами, повернутыми полукругом в одну сторону, я понял, что это и есть капитанский мостик, хотя он не капитанский и не мостик, как морская свинка не морская и совсем не свинка.

Жанна-Антуанетта, судя по ее виду, близка к обмороку, в лице ни кровинки, глаза настолько трагически расширены, что не уверен, что видит что-то еще кроме моей спины.

– Маркиза, – сказал я с сочувствием, – на вас лица нет, а это недопустимо, ибо вы и есть оно самое империи!.. Присядьте вот здесь, ишь кресел наставили… Высшие чины покурить сюда выходили?.. Видите, вон там дверь распахнута?.. Хотя нет, ее вообще там и не было. Проверю, что там не так красиво лежит, как мы любим, и вернусь.

Она взглянула на меня с благодарностью.

– Спасибо, – ответила совсем бесцветным голосом, явно из последних сил, – ваше величество. Я переоценила себя, простите!

Я отмахнулся:

– Пустяки. Вы рассчитывали, что буду вести себя по-императорски, а я вот не жду, когда мне подадут прямо к трону… В этом неустроенном мире многое приходится делать самому, чтобы оставаться человеком. Отдохните. И не волнуйтесь, здесь ни врагов, ни друзей.

Она все еще смотрела умоляюще, но я нажал на ее хрупкие плечики, она послушно опустилась в глубокое и просторное кресло, где даже Рокгаллер чувствовал бы себя вполне.

– Возвращайтесь быстрее, – проговорила она умоляюще в спину.

– Как только, – ответил я, – так сразу. Всегда мы уходим, когда над землею бушует весна…

Она спросила испуганно:

– Весна? Где весна?

– Везде, – ответил я твердо. – Таким так мы, и зимой март! В смысле, и вечная весна…

Пока пыталась понять императорские речи, что не для простых смертных, я быстро прошел ко входу в зал и чуть не споткнулся об проскользнувшего в дверь, не снижая скорости, Бобика. Я перешагнул порог этого командного центра, так его определил, где и остановился, осматриваясь с опаской и почтительным изумлением.

Мощь всего сооружения чувствуется, как не хорохорься, но я постоянно топорщу перья, чтобы это величие продвинутого мира не подавляло мою толстокожую натуру с тонкой чувствительной душой.

Капитанский мостик, размером с корт для тенниса, а на той стороне, как понимаю, на стене должен быть центральный экран. Сейчас его нет, тоже понятно, даже если и был включен, то за годы и годы, что не просто годы, а многие тысячи лет, любые запасы энергии иссякли, а то и сам экран разрушился пиксель за пикселем.

Самое важное место вроде бы вижу, прошел туда, сел в кресло и осторожно опустил ладони на гладкую поверхность стола. На сенсорную не похоже, сохранился миленький рисунок дерева, но что-то в самом дизайне помещения, расположении столов и различной аппаратуры, о назначении которой не пытаюсь даже догадываться, говорит достаточно ясно и даже громко, что это и есть центр управления процессами, даже если на скайбагере полная демократия. Бобик, исследовав помещение, подошел и сел рядом.

– Внимание, – сказал я громким голосом. – Проверка, проверка слуха!.. И связи. Как слышите?

В полнейшей тишине, что в самом деле тишина могилы, Бобик даже затаил дыхание, я прислушивался к каждому шороху и любому звуку, но это был громкий стук моего сердца, хриплое как у астматика дыхание и шум крови в ушах.

– Понятно, – сказал я. – Гибернация?.. Объявляю экстренную тревогу!.. Чрезвычайное положение!.. Враг не дремлет!.. Родина в опасности!.. Кто, если не мы?.. Все на защиту, всем миром на рытье окопов!.. Жукоглазые атакуют!

Бобик вздыбил шерсть и вдруг зарычал. Моя ладонь сама метнулась к рукояти меча. Бобик требовательно залаял.

Тишина оставалась мертвой, затем что-то изменилось в помещении. Я настороженно оглядывался, все остается таким же, однако мои фибры вздыбились то ли от страха, то ли от ощущения, что сейчас начинает происходить нечто такое, с чем еще не сталкивался.

Через минуту краем глаза заметил крохотный огонек в стене слева от меня, взбодрился. Конечно, никакой аккумулятор не продержит заряд столько, однако что-то могло разбудить аварийное включение, мой ли наглый голос, движения, мои императорские жесты, полные величия и мудрости…

– Смена караула! – сказал я властно, еще не веря, что в самом деле удалось что-то разбудить. – Прежний экипаж доблестно пал в неравной борьбе с коварным и злобным врагом… как мы предполагаем, всем будут выданы ордена посмертно и всех повысим в звании, а то и в титулах!.. Начинаем возрождать нашу великую империю, во имя счастья и процветания династии!

Огонек начал было гаснуть, я торопливо сказал громко:

– Я ваш новый админ!.. Старый ушел на повышение, теперь в правительстве прошлого созыва, а я здесь и сейчас!.. Мы все восстановим и апгрейдим!.. Что нужно?

На столешнице медленно проступил контур ладоней с растопыренными пальцами.

– Понял, – сказал я поспешно, – начинаем контакт!

В первый момент, когда опустил ладони, ничего не ощутил, затем от столешницы пошло тепло, охватившее всю ее поверхность, а в ладонях ощутилось покалывание.

– Есть контакт, – доложил я. – Поздравляю!

Еще через минуту на стене, что все-таки огромный экран, как и предполагал, начали появляться изображения. Очень слабые, словно со старых кинопленок, я подумал, что нужно как-то реагировать, принялся громко и подробно рассказывать, что вижу и как вижу.

Вслед за фотографиями пошли движущиеся картинки, я взыграл, все идет по восходящей, с учащенным сердцебиением взялся комментировать с жаром, рассказывал и пояснял, стараясь не отклоняться от точности, вряд ли программа поймет мой тончайший юмор или аллюзии.

В пальцы иногда покалывало сильнее, теплая поверхность стола трижды становилась совсем холодной, и у меня самого едва не замерзало сердце от мысли, что последний аккумулятор разряжается и все мои надежды с грохотом рухнут в шаге от долгожданного контакта.

– Ты уж держись, – сказал я умоляюще, – денег нет, но держись! Что нам еще остается? Когда катастрофа, мы все в одной лодке. Надо помогать друг другу. Я здесь с миссией помощи и восстановления…

Тепло от ладоней все чаще поднималось волнами до локтей, затем охватило плечи, наконец жар вошел под черепную коробку.

– Давай, – подбодрил я, – как видишь, я открыт к контактам на двусторонней основе, к взаимовыгодному обмену и признанию прав искусственного интеллекта!.. Исследуй, я ничего не прячу!.. У меня даже стыдных привычек нет, сейчас все можно и толерантно!

Жар иногда перетекал от одного виска к другому, картинки и сценки на экране замелькали чаще. Едва успевал комментировать и давать определения, хотя получались оценки, старался выдавать их такими, словно сам стал искусственным интеллектом, то есть бесстрастно и больше по внешним признакам, но иногда чувствовал, что требуется именно мое личное отношение, как там и что и как я воспринимаю.

Похоже, все это время изучались мои мозговые волны, несколько раз показывали одинаковые картинки, сперва я заподозрил сбой в работе, потом понял, что это проверочный тест, дам то же самое описание или что-то изменю, но память моя тут же отыскивала то, что уже сказал, и повторял тем же тоном и с теми же интонациями.

Длилось долго, Жанна-Антуанетта могла хорошо вздремнуть в том роскошнейшем из кресел, а я уже засомневался в своем интеллектуальном здоровье, наконец жар из тела ушел.

Столешница обрела прежнюю температуру, которую называют комнатной, а отпечатки ладоней с растопыренными пальцами погасли.

Я со вздохом облегчения размял кисти, пальцы чуть не скрючило за это время.

– Ну как, – спросил я как можно бодрым голосом. – Тест сдан, тест принят?

Тишина оставалась такой же мертвой, но теперь я чувствовал фибрами, что нечто все-таки происходит, словно научился чувствовать движение потока электронов в проводах, даже если скрыты в стенных панелях.

Прошло еще несколько секунд, картинки на экране исчезли, затем погасло все, стена как стена, зато из пространства раздался бесстрастный машинный голос:

– Закончено.

Я дернулся от неожиданности, но собрался с духом и ответил почти не дрожащим голосом:

– Р-рад!.. Можем общаться?

Голос произнес так же бесстрастно:

– Словарный запас изучен. Я понимаю вас и могу отвечать так, что и вы поймете.

Я поежился, благо Жанна-Антуанетта не видит, что император не всегда бодр и ясен, ответил почти подобострастно:

– Хотя звучит как угроза, но вообще-то здорово, а то в мире полнейшего недопонимания и мужской феминизации все больше разобщенности и двойных стандартов и недооценки ценностей… Можно я вас буду называть Кларой?

– Можно, – ответил голос все так же бесстрастно, однако на ходу стал меняться, тембр сменился на более живой, а затем, оставаясь бесстрастным, приобрел нотки почти женственности, словно я общаюсь с молодой и очень приятной, хотя и строгой бизнес-леди: – Кто вы?.. Кто открыл доступ в командный… пункт?

– Война, – ответил я, – о которой предупреждали наши пророки, свершилась. Все разрушено, остальное будем восстанавливать. Прежнее командование погибло. Я принимаю обязанности админа, начнем восстановление всего, что сможем.

А потом и то, мелькнула нагло трусливая мысль, что нам не под силу.