Сейчас, когда мы не на виду, можно не быть брендом, идет испуганная и трепещущая, совсем не та надменная и блистающая красавица, глаза огромные от страха, поглядывает на меня снизу вверх, хотя мы почти вровень, королевы красоты по умолчанию не могут быть дюймовочками, хотя все неуверенные в себе мужчины предпочитают как раз слабых и мелких женщин, чтобы чувствовать себя большими и сильными.

– Все хорошо, – повторял я, – все хорошо, маркиза. Подумаешь, чрево Багровой Звезды… Мы и глыбже бывали, чем какое-то чрево! И ничего, выходили почти сухими. Нам все как гусям до колена.

Она от ужаса почти не слышит слов, зато успокаивающий тон доходит до тех основ, что лежат в базе коз и женщин, вижу, как то начинает отходить от потрясения, то снова впадает в панический страх.

Под ногами едва слышно шевельнулось, выравнивая пол и убирая красные бугры, похожие на огромные нарывы по бокам. Слева с сочным чмокающим звуком разомкнулась стена, приглашая зайти и полюбоваться, как там внутри все влажно, красиво, а пахнет вообще одуряюще.

Жанна-Антуанетта крепче вцепилась в мой рукав. Я успокаивающе погладил ее по руке.

– Мы в моем охотничьем домике, маркиза.

– А он что, – пролепетала она трясущимися губами, – живой? Вся Багровая Звезда?

– Точно, – подтвердил я с удовольствием. – Вы удивительная женщина! Сразу все чувствуете всеми фибрами души и тела. А моим лордам хоть кол на головах теши. Не могу представить, как будут играть на арфах.

– Лучше бы не чувствовала! Вон вы какой… по-мужски бесчувственный!..

– Почему это? – сказал я обиженно. – Я вообще люблю зверей. У меня Бобик, Зайчик, Маркусик… Они это чувствуют и старательно подстраиваются под меня.

Она спросила шепотом:

– А где ваша ужасающая… собачка?

– Бобик? – переспросил я. – Этот любопытный гад, похоже, уже там. Не успел удержать. Надо поторопиться.

– Боитесь, что его обидят?

– Боюсь, что он кого-то обидит. И хотя он добрый, но это внутри, только вы да я видим. А Багровую Звезду я люблю. И она меня любит, потому и подстраивается под мои запросы, что-то постоянно меняет. В прошлый раз здесь была монолитная стена, представляете? А сейчас вот почти прямой, хоть и кривоватый туннель… но это для изыска, все-таки когда прямо – слишком грубо, должны быть чувственные изгибы, дабы оценить дизайн…

Я придержал шаг, маркиза почти не успевает, да и я засомневался, прямо ли иду, вроде новый проход ведет прямиком в озеро с расплавленной магмой, вот тот боковой упирается прямо в стену, что может оказаться совсем не стеной, но чаще именно стеной, что еще не худший вариант.

– Зачем? – вскричала она. – Зачем здесь меняется, я же вижу, как вот та стена придвинулась!

– Для уюта, – пояснил я. – Создает не совсем нужный нам интим…

Она старалась не смотреть на ужасающе красную и в багровых нарывах стену, внутри как будто ползают гигантские черви, вздувая поверхность буграми, хотя на самом деле там металл или нечто потверже металла, но если даже я чаще живу чувствами, то что требовать от слабой маркизы…

– Какой интим? – проговорила она голосом, близком к обморочному. – Что за…

– Старается, – объяснил я. – Маркус так долго был в одиночестве и без ласки, что никак хвостом не навиляется. Только вот не совсем угадывает, что мне удобнее. А старается угадать, что мне может понравиться. Увы, мысли у меня такие хаотичные, что до передачи мыслекоманд мне еще далеко. Разве что самых простейших…

Проход снова расширился, Жанна-Антуанетта с облегчением перевела дыхание, туннель уже похож на глубинную пещеру, рассказами о которых обожают бахвалиться спелеологи, но тихонько пискнула и остановилась.

Я оглянулся.

– Маркиза… Мы почти пришли!.. Взбодритесь!

Она прошептала тихо:

– Да, ради Антуана…

Я смолчал, красные стены начали уходить за спину, впереди вырастает изъеденная множеством оспин угольно-черная стена.

Теперь уже я поежился, стараясь делать это как можно незаметнее для маркизы. Внутренности Маркуса кажутся родными рядом с этим технологическим порождением чужой жизни. И хотя все наоборот, скайбагер делали как раз люди, но когда между нами технологический разрыв, то, думаю, для пушкинской эпохи мир интернета с запруженными автомобилями дорогами тоже показался бы очень даже нечеловеческим.

В погрызенной метеоритами обшивке недобро зияет дыра в два человеческих роста, прожженная или проплавленная Маркусом. Края ощерились острыми зубьями, от них все еще несет остывающим жаром.

Пока приближались медленно и с осторожностью, исчезнувший куда-то Бобик появился там в скайбагере, отрывисто гавкнул гулким басом, выскочил, вильнул хвостом и, доказывая, что стену проломили не для какой-то маркизы, в красивом прыжке снова вскочил в зияющий зев.

Я только успел раскрыть рот для окрика, Жанна-Антуанетта вскрикнула:

– Он там не пропадет?

– Нигде не пропадет, – заверил я, хотя сердце и дрогнуло, люблю этого дуралея, – он уже чует… а вы как?

– Чую, – ответила она с дрожью в голосе, – что там вообще ужас! Вы не бережете свою собачку. Она хоть и страшная, но все-таки тоже человек…

Я ответил со вздохом:

– Вы правы, маркиза, очерствел сердцем и другими местами. Но уже привык, что у него как у гуся… Не пугайтесь, там всего лишь стена скайбагера, которую вы с земли видели… хотя с какой стати вам такое видеть?.. Я не знаю, чего там ждать, потому вам лучше…

Она спросила подозрительным тоном:

– А почему, когда говорите, как мне лучше, голос у вас какой-то угрожающий?

Я вздохнул.

– Хорошо-хорошо. Не зацепитесь вот здесь, а то порвете платье… Или давайте пересажу… через порог, как бы. Вообще-то здесь тепло, можно бы и без платья, но я, как джентльмен, не могу предложить даме такого, хотя мы тут наедине, а когда наедине, то все можно, но сейчас, понимаю, нельзя, хотя общество не против, но мы сами как бы люди…

Не знаю, слушает ли она мои слова, да я и не умничаю, несу все подряд, главное успокаивающий голос, женщина должна быть уверена, что самец идет впереди, первым встретит опасность и обязательно победит, а ей достанется мохнатая теплая шкура под ноги.

Переступил через край толстой остывающей стены, по коже пробежал холодок. Помещение огромное, вдоль стен исполинские агрегаты. Может, не агрегаты, но для простого крестьянина все агрегаты, а я чувствую себя крестьянином допетровской Руси попавшего в мир начала хай-тека.

И даже мне видно, что ничто не работает. Более того, работать и не может. Многое рассыпалось на крупные и мелкие части, другие агрегаты деформировались и опустились к полу, словно фигурки из воска под жарким солнцем, третьи выглядят так, словно внутри взорвались мощные аккумуляторы.

Я все замедлял шаг, осматриваясь и стараясь ощутить, что же здесь случилось. Был ли захват с уничтожением экипажа или же смертельный вирус? Или вовсе отрезанные от мира умирали долго и мучительно, растягивая скудные запасы без надежды на спасение и зная, что все равно скоро умрут?

Жанна-Антуанетта все же отважилась догнать и пошла рядом, но прижимается ко мне и в любой момент готова нырнуть под мое крыло, как цыпленок под защиту большой и всемогущей мамы.

Я смотрел по сторонам, а она спросила шепотом:

– Ваше величество… что-то страшное?

Я тяжело вздохнул.

– Откуда?.. Никого, как видите.

– Но у вас такое лицо, – сказала она. – Как будто что-то случилось.

– Лучше бы случилось, – пробормотал я и сам ощутил, что голос осел, – я так надеялся на что-то… Понимал же, но что нам понимание? Нами всеми движет надежда. Но здесь кладбище.

Она в испуге огляделась.

– А где могилы?

– Даже могил нет, – сказал я. – Все прахом. Это руины, Жанна. А когда-то небесный дворец хай-тека, целый научный городок… Ладно, посмотрим, хотя чувствую себя подленьким таким археологом, что под видом служения науке раскапывает чужие могилы, без стыда и совести выгребает оттуда драгоценности. Я еще не начал, а уже стыдно, как Чехову перед собакой.

Она не поняла, судя по ее лицу, да и как понять, если даже в моем мире археология все еще считается вполне почетной и даже романтичной профессией. Дескать, неча в могилу с умершим класть драгоценности, так что пусть не жалуется, когда демократы раскапывают, ценности выгребают и даже золотые зубы выдирают с торжеством и ликованием, заявляя, что у Тамонхаима выдирать можно.

– Страшно как, – проговорила она тихохонько. – А… вам?

– Я император, – ответил я с хмурой угрозой, – или не император? Это ж мои владения!

Она пискнула:

– Но… мы же… почти в небесах?

– Здеся тоже моя территория, – ответил я владетельным голосом. – Если под ногами мои недра, то и над головой тоже все мое, мое!..

Я сделал над макушкой круговое движение пальцем, поясняя, что и там выше, чем над головой, тоже все мое, до самой твердыни небосвода, а то и выше.

Она смотрела, в страхе приоткрыв рот и в священном ужасе, как ребенок на великого Ктулху, а я медленно и осторожно двигался по проходу между агрегатами, стараясь не только ничего не задевать, но и держаться на расстоянии.

– Ваше величество?

– Да-да, – ответил я. – Пока что ищем признаки жизни.

– А потом?

– Потом начнем грабить, – пояснил я. – На современном уровне грабить живых людей уже нехорошо, а вот мертвых пока еще можно. На следующем уровне будет тоже нельзя, аморально, но мы еще не совсем готовы для перехода в вид Человека Настоящего, потому воспользуемся возможностью полуобезьян, кем мы все еще являемся.

Она вряд ли понимала, что бормочу, да я и не заботился, ей главное слышать мой родительский голос доминантного самца стаи.

Медленно и осторожно продвигался из помещения в помещение, стараясь ничего не пропустить, осматривал все, пытаясь ухватить хотя бы суть самого скайбагера.

Военный это или научно-исследовательский объект, а то и вовсе, чего бы не хотелось, некий развлекательный центр? А что, люди для развлечения могут и на Эвересты лазить, в подземные пещеры спускаться, наша бесшабашная дурь может тягаться только с нашей безбашенной гениальностью.

Но, скорее всего, как все больше кажется, это что-то вроде заурядного рабочего судна. Что-то ловит, добывает, перерабатывает. Откуда? Да из темной материи, к примеру, которая, как говорят, всюду, но которую у нас еще никто не видел и не щупал.

Чувствуется гигантомания, а это значит, технический уровень высокий, но не запредельный. Переход к миниатюризации если и начался, то грубо прервали в самом начале.

Впрочем, иногда кажется, что такой переход был, а потом что-то сломалось кардинальное, и снова пришлось начинать с громоздких машин. Во всяком случае экраны, как я чувствую всеми фибрами, покрывают незримой пленкой все стены изнутри, а те должны появиться в эпоху уменьшения размеров, когда о ламповых уже и забыли, однако в остальном вижу чуть ли не паровые двигатели.

Такое ощущение, что оставшиеся люди отчаянно пытались восстановить хоть что-то из технической мощи, а так как раньше подпитка шла, очевидно, с наземных станций, пришлось опираться на свои скудные силы и начинать чуть ли не с каменного топора и обугленного на костре копья.

Для поддержания хай-тека, как я слышал когда-то, нужно не меньше ста миллионов человек, иначе придет неизбежный откат, что здесь, похоже, и случилось. Затем неизбежная деградация и окончательная гибель.

За спиной раздался дрожащий голосок:

– Если все умерли, где их склепы?

– Мы еще не все осмотрели, – ответил я с натужной бодростью. – Вы устали, маркиза?

Она ответила с бледной улыбкой:

– Спасибо, ваше величество.

– Может, присядете пока? Или полежите? Отыщем уютное местечко…

Она вскрикнула:

– В этот страшном месте?.. Простите, ваше величество, я и так наступаю вам на пятки, что непозволительно по дворцовому протоколу, но мне так страшно…

– В таких местах протоколы отменяются, – заверил я. – А женщине и должно быть страшно. Особенно когда с таким, как я. Да и Бобик не даст вас обидеть никому.

– Ваше величество?

– Не в том хорошем смысле, – заверил я, погладив лобастую голову. – В каком-то другом, экзистенциальном. Хотя мне иногда и самому страшно, что творю, но чаще не страшно, а…

Я умолк, она тут же спросила в испуге:

– А что?

– Да смотрю, – пояснил я, морщась, – и думаю, какой идиот сотворил? Никого же не было, чтобы на него свалить, а затем в гневе повесить.

– Любите вешать, ваше величество?

– Люблю, – признался я. – Всех бы перевешал!.. Одни скоты и дураки!.. Но сдерживаюсь. Человек только тогда человек, когда сдерживается. Животные и дураки всегда искренни, без тормозов, а человеки должны держать себя в руках всегда. Даже на отдыхе.

Она спросила недоверчиво:

– Неужели везде одни дураки?

– Одни, – подтвердил я. Вздохнув, уточнил: – Да я и сам частенько такой, другого еще поискать… Стоп, маркиза!.. Вам ничего не подсказывает, что возле этого места опасно?

Она вскрикнула:

– Возле этого места?.. Да у меня все кричит, что опасно всюду!

– Тоже верно, – утешил я. – Давайте обойдем группу этих… агрегатов.

Она послушно обошла вслед за мной, прячась за таким шагающим дубом.

– Ваше величество… вы что-то ищете… знакомое?

– Ну да, – ответил я. – А что?.. Может быть, мне в детстве дарили такие кораблики. Запускаешь его, и летит-летит, как воздушный змей… Ах да, вы и воздушных змеев не запускали?

Она посмотрела исподлобья.

– Вы надо мной смеетесь! Воздушных змеев не бывает. И вообще гадюки не летают. Плавать, правда, могут. Сама видела в детстве.

– А здесь летают, – пояснил я. – Недаром же говорят, воздушный океан!.. Или у вас еще не говорят?.. Ага, вот здесь может что-то быть…

Она стучала каблучками за спиной, растерянная и донельзя испуганная, но все равно красивая до щема. Бобик опять куда-то ускакал, видимо, в поисках кухни. Я ускорил шаг, впереди по краям прохода показались двери одна напротив другой, а дальше в полутьме еще и еще…

Едва мы приблизились, вспыхнул свет. Жанна-Антуанетта жалобно вскрикнула и присела, я пошел дальше тем же шагом.

Свет – это ожидаемо, а как же иначе, если бы не вспыхнул, значит, реле перегорело, Жанна-Антуанетта могла бы от неожиданности уписаться, но вроде бы нет или не показывает виду, да ладно, если чуть и письнула, красивым женщинам все можно, а пышный ворох платьев до полу все прикроет и даже подотрет при первом же шаге.

Молодец, спешит следом, а там сзади на полу ни намека на лужу. Надеюсь, это не отвага, зачем мне отважная женщина, а полное доверие ко мне и уверенность, что защищу и прикрою могучим крылом, как красивый гусь испуганного цыпленка.

Вдоль стены ряд одинаковых дверей, расстояние между ними в три-четыре шага, помещения явно небольшие и вряд ли в них что-то важное, а значит, и не нарвусь вот так сразу.

Жанна-Антуанетта охнула, когда я толкнул дверь ногой, я же император, для меня все, что не распахнуто настежь, ну просто оскорбление моего величия.

Не открылась, как и должно быть, по правилам пожарной безопасности распахивается наружу. Потянул за фигурную ручку в виде медной змеи с красными глазами, тоже не сдвинулась с места.

Потянул сильнее, уже прикидывая, чем буду выбивать, но дверь едва заметно дрогнула и слегка подалась. Я потянул с силой, там чавкнуло, распахнулась так, словно изнутри удерживал вакуум.

За спиной испуганно нявкнуло:

– Ваше величество… там опасно!

– Мужчины рождены для опасности, – заверил я трубным голосом, – а безопасность приобретается войной!

– Ваше величество?

– Опасность не победить без опасности, – пояснил я. – И вообще… чем меньше боишься, тем и опасность меньше.