Глава двадцать шестая: Кай

Она целует меня совсем как девчонка. Правда, как сопливая школьница, которая дорвалась до капитана баскетбольной команды. Но я дурею от нее окончательно и бесповоротно.

Ее губы мягкие и несмелые, осторожные, и я едва держусь, чтобы не искусать их в ответ. Едва ли Принцесса соображает, что этот мой стон из самой глотки – он насквозь пропитан болью, потому что самообладание вот-вот подохнет к херам собачьим, и я вместе с ним, прямо тут, у нее в ногах, как гончая, которая поймала лису и теперь дает ей перегрызть себе гордо. И счастлива от этого.

Ее вкус одурманивает, бьет в виски направленными ударами тока. Сладкая. Горячая. Запредельная смесь моего личного наркотика: хочу ее трахнуть, как последнюю шлюху, чтобы орала до хрипа в горле, и зацеловать всю, узнать вкус ее ладоней, кожи на сгибе локтей, прикусить соски и выжать из нее одно единственное «хочу». Душу разрывают церберы и демоны, черти и падшие ангелы: каждый по куску, а я лежу на своем распятии по имени «Даниэла» и ржу в небеса, как последний богохульник: «Ну и что, боженька, что ты с нами сделаешь? Мы и там горим, и адом нас не испугать. Дай пожить еще немного?»

Она осторожно трогает кончиками пальцев наши соединенные губы, отстраняется, чтобы стереть с меня свой поцелуй, и я прихватываю ее палец зубами, кусаю так сильно, что останется след. И я глажу ее губы, чуть припухшие от моего поцелуя, и этого так мало, что я грубо, сжав ее запястья в кулаках, просто убиваю ее своими губами. Заставляю стонать, бормотать что-то про нехватку воздуха, но я просто не могу остановиться. Раскрываю ее рот, увлекаю язык в схватку, где она уже проиграла. Она моя серная кислота, которую смакую вопреки агонии.

Наш поцелуй ярче, чем пустой трах до нее. Мы так глубоко друг в друге, что каждая попытка глотнуть воздуха приносит лишь страдание. Отрываемся, отдыхаем – и снова друг к другу, как магниты, до искр, до безумия.

— Затрахаю тебя поцелуями, - совсем не шучу я, и Даниэла скребет по горлу, словно ей нечем дышать. – Да, блядь, до горла затрахаю.

Что я несу? Что говорю? Бесконтрольный бред, грубости, за которыми колотится лишь одно желание – наполнить ее собой, своим рычанием, безумием, грязными мыслями. А она отдается так, как ни одна женщина до нее: вся целиком, как клеймо мне на кожу. Наносит себя шрамами прямо на сердце.

Толкаюсь в нее бедрами, к низу живота. Даниэла стонет мне в рот, но между нами все равно слишком много места. Хочу сильнее, хотя бы через одежду. Знаю, что грубо, но все равно хватаю ее за талию и пальцами вниз, до тазовых косточек, которые выпирают у нее из-под кожи.

Такая худая, хрупкая.

Вдавливаю в ее живот всю болезненную длину, и она распахивает глаза, взъерошенная и горячая.

— Хочу тебя трахнуть, - говорю именно то, что рвется с языка. – Чувствуешь? Скажи, чувствуешь?

Она чувствует. И тянет вниз молнию на моей толстовке, чтобы прижаться губами к ямке в основании шеи. И выше, до самого кадыка, облизывая его с жадностью самки, пока я совершенно бесконтрольно хриплю:

— Хочу, хочу, хочу…

Мне кажется, что сейчас я – ее игрушка. Измазанное кошачьей мятой большое и податливое лакомство, и наслаждаться мной куда приятнее, чем съесть. Во всяком случае на моей шее и груди не осталось места, где бы не побывали ее губы, и я весь незримо истекаю кровью в том месте, где она оставила следы зубов. У нас словно запретная зона: ниже груди нельзя, табу. Тормоза скрипят в голове, когда я слышу, как моя Принцесса стучит зубами.

Нечеловеческим усилием воли отрываю ее от себя, запахиваю поплотнее куртку и нахожу варежки.

— Совсем со мной как с ребенком, - говорит она, пока заставляю ее выпить горячий чай из термоса. Хорошо, что, когда мы приехали домой, Ляля ускакала в душ и у меня было время сделать все это незаметно и облегчить себе жизнь отсутствием назойливых вопросов.

— Снова хочешь поднять тему возраста? – Мой голос звучит угрожающе, потому что, правда, я сорвусь к херам собачьим, если она скажет это еще хоть раз. Но Даниэла энергично мотает головой и зарывается носом в шарф.

Я должен вернуть ее в больницу. Мы оба знаем, что эту ночь мы украли только потому, что судьба расслабила булки и следила за нами в пол глаза. От мысли, что она снова будет там, в белой клетке, ждать, когда муженек с утра пораньше ее навестит, становится тошно, но реальность для нас именно такая: разбегаться по углам к чужим людям. Никогда не думал, что доживу до дня, когда буду увиваться за чужой женой. Смазанным взглядом скольжу по безымянному пальцу: кольца я давно не ношу, но оно все равно висит там, пусть и невидимое, и тянет к земле, как гиря на ноге утопленника.

Уже почти два часа ночи, и на улице так стремительно холодает, что я выжимаю газ чуть больше, чем планировал. Даниэла прижимается сзади, крепко держит меня за талию, словно девчонка – любимую куклу, которую боится потерять. И мне хочется, чтобы случилось какое-то замыкание в нашей матрице, и дорога обратно зациклилась сама в себя. И мы бы провели жизнь вот так: на байке, среди машин и редкого снега, в холодном ноябре.

— Я могу дойти сама, - бормочет Даниэла, пока я паркую мотоцикл у обочины.

Вместо ответа просто беру ее за руку и веду между соснами, туда, где открыто окно ее личной клетки. Это противоестественно – собственноручно возвращать ее в ту жизнь, где она снова перестанет быть моей, но я, блядь, ничего не могу с этим сделать.

Я подсаживаю ее на окно, и Принцесса влезает обратно. Стаскивает мою куртку и – как будто я этого не замечу – напоследок втягивает запах с воротника. Моей канарейке в клетке так идет румянец и распухшие губы, и хочется смеяться от того, что у нее на щеках остались следи моей щетины. Провожу рукой по небритым щекам, но извиняться не собираюсь. Сегодня мы оба что-то оставили друг на друге, совершили наш маленький ритуал клеймения.

— Когда я тебя увижу? – спрашиваю, начихав на все правила и запреты.

Мы оба и так сильно подставляемся, но я не представляю, как смогу уйти опять в неизвестность, где буду существовать в надежде, что сучка-судьба подкинет новую возможность или случайную встречу. Я так больше не могу. Я согласен на роль любовника, на что угодно, лишь бы видеть ее хоть иногда. До того, как ее беременность станет слишком очевидной, чтобы отмахиваться от нее, словно от назойливой мухи.

— Завтра меня выписывают, - отвечает она, а я слышу: «Завтра я снова буду рядом с мужем».

Кажется, еще немного, и я морально созрею, чтобы убить его.

— И? – тороплю с ответом.

— У меня есть квартира. – Она называет адрес, и я улыбаюсь, потому что это совсем неподалеку от Белой башни, где я работаю. – В среду. Уйду из студии пораньше. Около трех.

Тянусь, чтобы взять ее за кофту на груди - и Даниэла послушно наклоняется через окно. Наши рты близко, но мы сдерживаем поцелуй, иначе я просто плюну на все и влезу в палату и все-таки трахну ее, вопреки запрету, и тогда Даниэла может потерять ребенка. И эта невидимая могила ляжет между нами на всю оставшуюся жизнь.

— Я вырвусь с работы, - почему-то шепотом обещаю я. – Вряд ли больше, чем на час.

Серебряные глаза вспыхивают сумасшедшим огнем, и мне пиздец, как греет душу знать, что это из-за меня она оживает, улыбается, так сумасшедше сексуально краснеет и переминается с ноги на ногу.

— Даже если на пять минут, - отвечает моя Принцесса и трется щекой о мою щетину. – Не брейся, мне нравится.

Я впервые в жизни сбегаю от женщины. Просто тупо со всех ног, даже не оглядываясь. Потому что одна эта фраза превращает меня в подожженную бочку тестостерона. Я не сдержался бы, задержись у того чертового окна еще хоть на секунду. И меня бы не остановили ни больничные стены, ни больничная койка.

Я катаюсь по ночному городу еще примерно час. Отрезвляю себя морозным воздухом, успокаиваюсь под мерный рокот мотора и только потом возвращаюсь домой. В окнах не горит свет, но, когда я закрываю за собой дверь и прохожу в гостиную, загорается ночник - и Ляля, красная от злости, ехидно интересуется:

— Где ты был?! С кем трахался на этот раз?!

— Не с тобой? – издеваюсь я, но она бешено бросается на меня и пытается ударить. Легко перехватываю ее кулаки и толчком аккуратно «роняю» обратно на диван. – Сделаешь так еще раз – пойдешь на хуй из моей квартиры.

— Кай! – орет Ляля мне в спину, но я запираюсь в ванной и лезу под горячий душ.

А когда выхожу, Ляля спит под дверью с моей курткой в руках.

Нужно заканчивать этот цирк.