Глава двадцать пятая: Даниэла

Я знаю, что соглашусь, даже когда говорю ему, что не могу.

Это что-то вроде желания подержать ладонь над пламенем свечи: знаю, что будет больно, что огненный поцелуй оставит на коже отпечаток, но все равно играю в игру под названием «Обмани саму себя».

До половины десятого лежу в кровати с уткой в обнимку, и это лучший подарок, который мне делали за много лет. Пытаюсь уговорить себя, что это бессмысленно, но все равно жадно втягиваю носом запах, который остался у нее над крылом – там, где Кай держал ее рукой. Может, это просто фантом, призрачный аромат, целиком выдуманный моим подсознанием, но он есть: запах сигарет и дыма, как от сожженных осенних листьев.

А потом я просто встаю и одеваюсь. В простые джинсы, футболку и вязанную теплую кофту из ангоры, которую привезла из очередной поездки. У меня здесь нет даже косметики, поэтому приходится вспомнить бабушкины советы, когда я была еще совсем маленькой. Щипаю себя за щеки и губы, чтобы прилила кровь и появился хоть намек на румянец. Но все равно выгляжу ужасно. Именно, как моль. Только Кай говорил это с такой улыбкой, что я невольно корчу гримасы своему отражению. Наверное, ему нравится моль.

Я слышу шаги под окном, когда электронные часы на телефоне показывают семь минут одиннадцатого. У меня еще есть шанс остановиться, закрыть клетку и не позволить безумию взять контроль над головой. Но между моим «могу» и «хочу» есть огромная преграда и ее зовут – Кай. Я никогда не сбегала на свидания, потому что никто никогда вот так, украдкой, не похищал меня у меня же самой.

Вкрадчивый стук в окно – и я потихоньку слабеющими пальцами поворачиваю ручку, отворяю створку. Сегодня холодная ноябрьская ночь, которая пахнет уходящей осенью, сожалением, и воздух в легких до краев запитан ушедшими до весны грозами. И там, за окном, стоит Кай: в кожаной куртке, в потрепанных, но стильных перчатках без пальцев, с сигаретой во рту и длинной челкой, которую безуспешно пытается заправить за ухо.

«Нет, не надо, оставь так», - тянусь к нему, чтобы растрепать непослушные волосы еще больше, и сама не понимаю, как взбираюсь на окно, а оттуда – без оглядки, без страха, просто падаю ему в руки. Жду, что вот сейчас поцелует, растопчет губами последние сомнения. А он только хмурится и быстро ставит меня на ноги, чтобы что-то выудить из зажатого под подмышкой пакета. Как на маленькую надевает желтые варежки, обматывает совершенно необъятным шарфом, так что наружу торчит только нос, и по-мужски грубо нахлобучивает шапку с помпоном размера больше моей головы. И сверху – свою куртку, которая и правда смехотворно мне велика, почти до самых колен.

— Теперь ты похожа на очень странную моль, - говорит без тени улыбки и жадно крадет мой смех поцелуем. Просачивается под кожу, как порция адреналина, после которой, наконец, вываливаюсь из затяжного летаргического сна.

Первый раз в жизни я сбегаю на свидание. Но не от родителей, а от собственного мужа.

У него неподалеку припаркован мотоцикл. Кай садится и указывает взглядом себе за спину. Мотоцикл огромный, такой… черный и выглядит, как хищная бойцовская собака без намордника. Огромные колеса, кажется, могут запросто переехать человека, разделив пополам. Видя мою нерешительность, Кай дает руку, как маленькой, объясняет, куда поставить ногу, чтобы было удобнее. Я послушно выполняю все указания и оказываюсь сзади. Он берет мои руки, закладывает себе на талию, и я тут же сжимаю ладони в замок у него на животе. Прижимаюсь к крепкой спине всей грудью, а носом – в его толстовку.

— Ты замерзнешь без куртки, - вдруг доходит до меня.

— Ничего не замерзну, Принцесса. Хватит вечно обо всем переживать.

Звучит самонадеянно, совсем в его стиле: Кай сказал «хватит» - значит, разговоры на эту тему лучше прекратить. Не знаю, откуда во мне эта странная тяга был послушной рядом с ним, ведь я никогда не любила мужчин, раздающих указания направо и налево. А этот, похоже, самый явный их представитель.

— Что смешного? – спрашивает он, заводя мотор.

Я и правда посмеиваюсь ему в спину, но только мотаю головой, отказываясь отвечать. Что я ему скажу? Что он представляет собой все то, что я не люблю в мужчинах, но именно он стал моим притяжением?

— Никогда не ездила на мотоциклах, - озвучиваю еще одно признание.

— Значит, ты еще и не жила, - заявляет он и выруливает своего черного зверя на дорогу.

Я не знаю, как ездят на мотоциклах и с какой скоростью, но уверена, что Кай едет очень осторожно. Просто вливается в поток машин, притормаживает на каждом светофоре и мягко трогается с места на «зеленый». Я пробую осуждать себя за безрассудство, за то, что даже этим пока что совершенно невинным побегом нарушила собственные правила, но ничего не получается. Потому что нельзя марать сожалением то, что так прекрасно: ночной, залитый огнями фонарей и светом фар город, холодный воздух, который уже пропитан наступающей зимой, запах Кая и это небо у нас гад головами - бесконечное, звездное, наше.

Даже не пытаюсь узнать, куда же он меня везет. Мы просто уезжаем все дальше, и я ловлю себя на мысли, что хочу быть украденной. Да, это фантастика, просто сказка, которую мне, как маленькой девочке, эгоистично хочется для себя самой, но мне бы хотелось сделать мир проще для нас двоих. Чтобы мы могли оставить за плечами прошлое, безболезненно разорвать отношения, перечеркнуть кучу ошибок и глупостей. Но это невозможно, и я малодушно прячу голову в песок.

Он привозит меня куда-то на высокий холм, к развалинам заброшенного строительства. Мы потихоньку, никуда не торопясь, взбираемся вверх по небольшой тропинке, Кай катит мотоцикл и когда оказываемся наверху - ставит его так, чтобы фара освещала полянку прямо перед нами. Город лежит внизу, живой и кипящий даже поздно ночью. Жаль, что у меня нет хотя бы кусочка бумаги и огрызка карандаша – я бы сохранила этот вид, и эту, только нашу, ночь.

— Вот, - Кай протягивает мне маленький тяжелый термос.

— С бергамотом, - говорю я, делая глоток горячей ароматной жидкости. – Я люблю бергамот.

Этот хищник просто самодовольно улыбается, и я стаскиваю зубами варежку, чтобы притронуться пальцами к колечку у него в губе. Металл прохладный и обжигающе сильно контрастирует с теплой кожей губ.

— Это было больно?

— Фигня, - отмахивается от моего вопроса.

— А это? – поглаживаю вытянутую штангу в брови и непроизвольно выдыхаю, когда он чуть дергает бровью, явно нарочно.

— И это тоже не больно, Принцесса. Болит тот прокол, что в сердце.

— Звучит, как название песни.

— У меня херовый голос, Принцесса. Никаких колыбельных, точно.

Я вздрагиваю, потому что его слова растекаются ноющей болью внизу живота. Она почти сразу утихает, но отголосок застревает у меня в мозгу пульсирующим напоминанием: ребенок, там, во мне, есть ребенок от другого мужчины, и он – мой единственный шанс родить самой.

Кай забирает у меня термос, перехватывает за талию и мягко сажает на мотоцикл. Сам становится рядом, проталкивает себя между моими разведенными коленями, и я непроизвольно, как умирающая лоза, тянусь, чтобы обнять его. Так отчаянно сильно, что болят запястья. И в голове бьется мысль: какой же он все-таки большой, такой сильный и крепкий, такой ненормальный, что бьет в голову, как гавайский коктейль с белым ромом.

— Что с тобой, Принцесса? – слышу простуженный голос в этот дурацкий большой помпон.

Я мотаю головой, потому что даже не представляю, как буду рассказывать ему обо всем. Да и с чего начать? Только с самого начала, с того дня, когда в моей жизни появился Сергей, и чем это все кончилось.

— Рассказывай, - четко и жестко повторяет он.

И… меня просто рвет. Как плотину. Как папиросную бумагу лучом света, направленным через увеличительное стекло. И остановится невозможно, потому что я должна была кому-то рассказать, хоть до этого дня я почти поверила, что могу жить с этим штормом в душе - и он меня почти не задевает. Но я говорю и говорю, обо всем: об ошибке, которую совершила, о том, что позволила себе увлечься мужчиной, который даже не посчитал меня достойной правды. Как узнала о том, что он женат, и почти сразу – что я беременна. Как тяжело переносила подлый удар, как на третьем месяце начались проблемы с беременностью, и как я потеряла ребенка. И долгая реабилитация после, несколько операций, после которых мне хотелось, чтобы солнце упало на землю и сожгло весь мир, и неутешительный диагноз «бесплодие» в конце. Я плачу, но Кай не останавливает и не жалеет – просто слушает.

Потом рассказываю про Олега, про то, что он умел красиво ухаживать и всегда был заботливым и чутким. И что у меня не случился приступ угрызений совести, когда он сразу сказал, что женат и что, хоть его брак давно мертв, развод не входит в его планы. Мне было все равно. Я не пытаюсь обелить ни один свой поступок, потому что для меня уже слишком поздно.

Когда я заканчиваю, первая мысль, которая зарождается в девственно пустой голове – у моего Кая больше нет повода смотреть на меня, как на диковинку. Вот она я – смертная женщина, с ног до головы изрезанная невидимыми шрамами. Они уже не болят, но останутся со мной навсегда. Отодвигаюсь, разжимая руки, чтобы заглянуть в лицо Каю и увидеть там… Я не знаю, что. Осуждение? Презрение? Пустое желание? Если он захочет – я отдам себя всю, пусть и всего на один раз. Это все равно, что пройти по лезвию между прошлым и будущим – дорога в один конец, и пятки будут кровоточить до самой смерти.

— Ты хочешь этого ребенка? – спрашивает Кай, поправляя мою шапку, которая сползла почти на затылок.

— Хочу, - без тени сомнения отвечаю я.

Он жует губу, молчит и хмурится. На коже остаются белые следы от зубов, которые тут же краснеют от прилившей крови.

В ночном воздухе кружат мелкие снежинки и падают ему на волосы, застревая в темных прядях. Он ничего, совсем ничего не говорит, просто смотрит так, что я добровольно и беспечно падаю в безрассудство его волчьих глаз.

И тянусь, чтобы запустить пальцы в непослушные пряди, приподнимаюсь, почти падая на него. Руки Кая скользят мне под куртку, обхватывают за талию, пальцы пробегают по ребрам, выше и выше, замирая тугим кольцом под самой грудью.

— Поцелую тебя… можно? – слышу собственный горький вопрос.

Кай тянет меня выше, к самому рту.

— Блядь, Принцесса, кто о таком спрашивает?