Глава тридцать пятая: Осень

— Ева, доченька… — Люба смотрит на меня с такой улыбкой, что мне невольно хочется заправить волосы за ухо, отвести взгляд. — Ты ж моя хорошая… Сияешь вся.

Люба видела меня всякую: и в большой радости, и в большом горе, и умеет читать меня по глазам. Ей ничего не нужно говорить — и так понимает, что сегодня я не такая, какой была вчера. Сегодня я не такая, какой была все эти два года.

Я невольно прикладываю пальцы к губам: болят. Такая сладкая боль, что в груди колет от потребности прямо сейчас схватить телефон и позвонить Наилю, сказать, что сегодняшний ливень — он теплый, а непогода — самая замечательная на планете. И что осень — мое любимое время года. Хочется сказать ему тысячу и одну глупость. Рассказать, что я все знаю: слышала, как он ночью ушел к дочери и как играл с ней в кубики почти до утра. И что я потихоньку зашла в детскую и застала их спящими на полу: моего Ветра, и Хабиби, которая устроилась на нем, как котенок. Мой очень непростой Ветер и наш маленький Сквознячок: две капли воды, идеально схожие, до ювелирной точности одинаковые. И что больше счастья мне не нужно: пусть будет вот так.

— День хороший, — говорю, улыбаясь и показываю язык Хабиби, которая наотрез отказывается есть кашу.

— Или мужчина… — осторожным шепотом, как бы размышляя вслух, произносит Люба.

Наиль ушел рано утром. Сегодня воскресенье, но он редко остается дома на выходные, а даже если остается, то все равно занимается делами и может просидеть в кабинете до глубокой ночи. Мне немного грустно, что снова весь день проведу одна, но мы договорились встретиться с Никой: после ее приезда она вся занималась какими-то делами, о которых не хотела говорить даже уклончиво. И даже вскользь не интересовалась, как дела у меня.

Скормив Хаби половину каши, торжественно вручаю ей детское печенье, которое мой Сквознячок тут же сует в рот.

В дверь звонят, но я не иду открывать. В этом доме свои правила: дверь всегда открывает охранник и он никого не впустит внутрь, пока не получит разрешение от Наиля.

Через пару минут охранник заходит в столовую. Точнее, сперва заходит букет кремовых роз: огромный, совершенно необъятный. Даже не берусь подсчитать сколько в нем цветов, раз даже здоровому мужчине тяжело держать его в двух руках.

— Это вам, Ева Дмитриевна, — говорит охранник скупо и официально.

Оторопело беру букет в обнимку — иначе никак. Тут не меньше двух сотен цветов. Замечаю среди тугих бутонов записку, присаживаюсь на стул и даже не пытаюсь сопротивляться, когда Хаби заинтересовано дергает за лепестки.

Я снова и снова перечитываю написанные от руки строчки, а тем временем в дверь звонят снова, и охранник несет еще один букет.

Люба в шутку причитает, куда же нам девать эту красоту, и что в этом доме даже нет нормальной человеческой десятилитровой кастрюли. Я смеюсь, Хабиби сует нос в цветы и пытается попробовать их «на зуб».

Но и это еще не все. В третьем букете записки нет, поэтому я беру телефон и делаю то, о чем мечтала все утро: я пишу сообщение. «На третий букет, Ветер, мы как будто не нацеловались». Он отвечает почти сразу: «Это авансом, за сегодня. Буду в восемь. Распусти свою косу, Рапунцель».

А еще через полчаса в доме появляется гость — мать Наиля.

Кроме того раза, когда мы с Наилем столкнулись с ней в детском магазине, я видела ее еще дважды. Точнее, один раз слышала — в ночь, когда Ветер забрал нас с Хабиби к себе, и на прошлой неделе, на прогулке. Уверена, что в тот раз она появилась не случайно и встреча была согласована с Наилем — уж очень спокойно они друг на друга отреагировали. Женщина немного поиграла с Хабиби под пристальным надзором Наиля и моим встревоженным взглядом, и молча уехала, сделав вид, что меня не существует. Ее игнорирование меня было настоящей одой презрению, но я не сорвалась, мысленно уговаривая себя не реагировать на очевидную провокацию.

Сегодняшний визит явно незапланирован: вряд ли Наиль хотел, чтобы мы с Хабиби остались наедине с женщиной, которая не питает ко мне ни грамма уважения. У меня даже появляется мысль написать ему, но я остановила сама себя. Ябедничать в моем возрасте как-то не хорошо.

Честно говоря, несмотря на неприязнь, я не могу не признать, что эта женщина умеет себя подать: красивый костюм, элегантные украшения, прическа, как только что из салона. Подтянутая и стройная, как для своих лет. Вот только стоит ей посмотреть на меня своим непроницаемым взглядом, как мне сразу хочется схватить Хабиби в охапку и спрятать дочь подальше. Максимально далеко, там, где Карине ее не достанет. Но я молча сижу на диване в гостиной, делая вид, что происходящее — лишь визит бабушки к внучке.

Проходит добрых полчаса, прежде чем Карине нехотя начинает разговор.

— Я бы хотела повести Хабиби на прогулку, — говорит она без вступления.

— Нет, — спокойно и твердо отвечаю я, радуясь, что в этот момент Хабиби рядом и, под предлогом поправить ей хвостики, я могу задержать дочь рядом.

— Я не спрашивала, — произносит Карине. Ее голосом можно заправлять баллоны для искусственной заморозки. — Я бабушка и имею полное право погулять с внучкой в любое удобное время.

— А я — мама, и имею полное право сказать бабушке «нет» в любое время суток.

Минуту мы просто смотрим друг на друга, и я чувствую себя спичкой, которую намеренно снова и снова пытаются поджечь. Приходиться сцепить зубы и держать нервы в стальном кулаке. Даже не пытаюсь изображать вежливость и, тем более, улыбаться. Мы взрослые женщины, и притворяться нам ни к чему — мы обе знаем, что не испытываем друг к другу даже поверхностной симпатии.

— Наиль… — начинает Карине, но тут же замолкает, как будто спохватившись, что аргумент уже утратил актуальность.

Есть лишь один способ, как она может погулять с Хабиби за пределами дома — вместе со мной. А перспектива совместной прогулки не прельщает ни одну из нас.

— У моего сына тяжелый характер, — вдруг начинает Карине, и мне хочется усмехнуться от того, как резко она меняет вектор разговора. — Куда тяжелее, чем был у его отца.

Я не знаю, что за человеком был его отец, но из обрывков рассказов Наиля у меня в голове живет образ человека, который не умел принимать слово «нет». Улыбаюсь, ведь и Наиль в некоторой степени так же категоричен. Разница лишь в том, что я никогда не испытывала его пределов.

— И он, конечно, не станет слушать меня просто из принципа, — продолжает женщина, пока я помогаю Хаби взобраться на диван около меня и сосредоточиться на перетаскивании бусин по проволочному лабиринту. — Наиль, кроме всего прочего, еще и слишком упрямый.

— Не самая худшая мужская черта, — отвечаю я, воспользовавшись паузой.

— Только если мужчина не вбил себе в голову откровенную глупость или упрямится из чистого желания доказать, что хочет и может наплевать на чужое мнение.

Я понимаю, куда она клонит. Да Карине и не скрывает. Чужая жена, женщина другой веры, два года растившая единственную наследницу Садировых под прикрытием чужого отчества и чужой фамилии. Знаю ли я, что была неправа? Конечно, было бы глупо отрицать все сделанные ошибки. Но если и держать за них ответ, то точно не перед матерью Наиля и не сегодня. Надеюсь, что мой взгляд достаточно красноречиво об этом говорит, потому что развивать тему прошлого и настоящего мне не хочется.

— Он встречается с Лейлой, — вдруг говорит Карине и ее карие глаза — глаза Наиля — жадно ловят мою реакцию на правду.

Мне больно. Так больно, что сердце начинает колотиться, словно ему вдруг стало мало места. Чувствую себя человеком, у которого в груди растет сверхновая: еще немного — и взорвется, разметав меня в микроскопическую пыль. Я знала, что у него есть другая женщина, и благодарна за то, что он не стал врать прошлой ночью на мой прямой вопрос.

— Кто такая Лейла? — спрашиваю спокойно. Я не дам себя расколоть. Я пережила куда большее горе, чем вдруг узнать, что отец моего ребенка ходить к любовнице. Как бы мне не хотелось обратного, он свободный мужчина с совершенно естественными потребностями.

— Любовь всей его жизни, — говорит Карине с некоторой брезгливостью. Значит, хоть она и пришла «порадовать» меня этой вестью, загадочная Лейла ей самой не по душе. А, значит, здесь мы союзницы, как ни крути.

— Кажется, вам это не по душе, — говорю я осторожно. Прощупываю почву.

— Это не та женщина, которую я бы хотела видеть около своего сына, — не скрывает она. Потом смотрит на меня, выразительно скользит взглядом по моему лицу, рукам, ногам. — Я каждый день прошу Аллаха послать ему достойную женщину и рано или поздно мои молитвы будут услышаны.

«И тогда и ты, и Лейла навсегда исчезнете из его жизни», — слышу я ее невысказанную надежду.

— Но, как бы там ни было, ты всегда будешь матерью его ребенка, — не дождавшись моей реакции, продолжает Карине. — И Наиль всегда будет относиться к тебе с должным уважением.

Я знаю, к чему этот короткий монолог, ведь важно не то, о чем она говорит, а то, о чем молчит. Я могу рассчитывать на уважение и, конечно, на внимание с его стороны, но мне никогда не стать женой Наиля, не занять законное место среди Садировых и я навсегда останусь просто женщиной, которая родила ему ребенка.

— Спасибо за наставления, — говорю с улыбкой. Совершенно искренней на этот раз, ведь я в самом деле благодарна за разговор, даже если он весь от и до пропитан желанием ткнуть пальцем в то, что я занимаю не свое место. — Мы с Наилем как-нибудь сами разберемся во взаимном уважении. А Лейла… — Пожимаю плечами. — Некоторые женщины созданы для того, чтобы к ним украдкой ходили по ночам. — Я на пару секунд задерживаюсь взглядом на одном из трех букетов, который мы с Любой, прямо в ведре, поставили в гостиной. — А некоторых просто так задаривают цветами.

Я ужасно ревную, но лучше откушу себе язык, чем признаюсь, что правда меня зацепила. Кроме того, хоть эта надежда в конечном итоге может меня убить, я хочу верить, что после вчерашней ночи он больше не будет мужчиной, который ходить в прошлое, чтобы забыть о настоящем. Или все это — и поцелуи, и его откровенное «хочу тебя мою» — не имеет никакого смысла.

Глажу Хабиби по голову, ставлю ее на ножки и предлагаю пойти к бабушке поиграть.

— Может быть, чаю? — предлагаю со всем гостеприимством, какое только могу в себе найти. — Мы с Любой испекли классический чизкейк.

Карине соглашается.

А через час, наигравшись с внучкой, просит проводить ее до двери. И уже в пороге, повернувшись, будто что-то забыла, вдруг предлагает:

— Приезжайте с Хабиби ко мне в гости. В среду, во второй половине дня. Я поговорю с Наилем, он не будет против, если ты согласишься.

Я понятия не имею, откуда эта резкая перемена настроения, но не собираюсь лезть в бутылку.

— С удовольствием.