Глава тридцать пятая: Осень

— А у кого тут хвостики беличьи? — Люба улыбается, поправляет прическу Хабиби и переводит взгляд на меня. — Может, я с вами?

— Мы просто погуляем: в парк и обратно, — отвечаю мягко, но однозначно. — А ты лучше отдохни.

Любу привезли на следующий день после того, как Наиль меня «похитил», и я рада, что в этом огромном пустом доме в три этажа у нас с Хаби появилась еще одна родная душа. Люба уже давно не просто помощница и нянька, она еще и моя семья. Так, которой у меня не осталось после исчезновения Вероники. Годы не щадят никого, а Любе уже давно за шестьдесят, но выходка Наиля с нашим «похищением» ее заметно подкосила.

Сколько времени я уже здесь? Машинально достаю телефон, считаю дни. Пошла третья неделя, а кажется, будто я вечность пленница Замка Икс.

Мы выходим во двор и Хабиби счастливо пищит, когда из только что въехавшего «Гелендвагена» выходит Наиль, пытаясь удержать на руках верткого щенка. Дочка прыгает на месте от радости, и я невольно улыбаюсь следом. Наиль успевает сделать всего пару шагов, прежде, чем щенок все-таки вырывается из его рук и, смешно выставив язык, мчится к Хаби. Кажется, этот песочного цвета комок позитива — лабрадор. Уверена, самый породистый, какого только можно найти.

Пока дочка наслаждается своим счастьем и заливается смехом, мы с Наилем медленно идем друг к другу. Обычно, он приходит очень поздно, а уходит очень рано. Мы почти не разговариваем, а когда выпадает возможность обменяться парой слов, вся беседа сводится к дежурным фразам.

У меня своя комната, гардероб, забитый брендовыми шмотками, десяток шуб всех цветов радуги, украшения высшего класса — все новое, купленной после того, как я стала «гостьей» Садирова. Из нашего с Яном дома Наиль позволил забрать лишь Любу, кота и документы. А Люба, по моей просьбе, забрала медальон в форме полумесяца и теперь он снова у Хаби под подушкой.

Я — бессрочная гостья Садирова. Кажется, такое определение наиболее точно описывает ситуацию. Окружена заботой, деньгами и десятком охранников. Список мест, куда мы с Хаби можем выйти строго ограничен, и куда бы мы ни пошли, за нами всегда следуют два мордоворота а ля Люди в черном. Наиль сказал, что это ради нашей же безопасности и пока не закончится волокита с разводом и оформлением отцовства.

Это золотая клетка, но я рядом с дочерью и нет никаких намеков на то, что Наиль планирует нас разлучить. Я по-прежнему занимаюсь своим клубом и кафе, посещаю йогу и курсы фотографии. Но я вряд ли свободна.

— А если в следующий раз Хабиби попросит ручного тигра? — спрашиваю, когда мы сближаемся на расстояние, подходящее для разговора.

Наиль пожимает плечами, и мы оба знаем, что ради Хаби он вывернет мир наизнанку.

Пока дочка играет со щенком в догонялки, мы молча наблюдаем за ней и не стремимся поддержать разговор. Мы совсем не рядом, хоть при желании можем дотронуться друг до друга, но ни один из нас к этому не стремится.

— Мы в парк, — наконец, говорю я, потому что молчание становится просто невыносимым. Оно режет меня изнутри, подпитывает желание наплевать на все и упасть так низко, чтобы уже не бояться спросить Наиля, что происходит. — Пока погода хорошая.

Он бросает взгляд на часы.

— У меня есть время и я надеялся погулять с Хабиби…

«Без меня?» — спрашивает мой взгляд.

Но я молча вручаю Наилю рюкзачок с детскими принадлежностями.

Одернуть руку не успеваю: Наиль удерживает мои пальцы и меня штормит от противоречивых желаний. Хочется вырваться и, одновременно, еще немного потянуть время, простоя стоя вот так, впитывая кожей это подобие прикосновения.

— Не против, если я составлю вам компанию? — говорит он спокойно и немного настороженно.

Не буду ли я против? Это лишь дань уважения, легкое притворство, потому что мы оба знаем, что мое «против — не против» не играет никакой роли.

— Хабиби будет рада, — соглашаюсь я.

К счастью, Хаби еще слишком маленькая, чтобы всерьез скучать по Яну. Зато Наиль уже полностью завоевал ее сердце: укладывает спать, когда выпадает возможность, читает сказки, учит своему языку и даже завязывает хвостики.

В машине, пока дочка гарцует на коленях Наиля, а я пытаюсь отделаться от попыток щенка облизать мне лицо, в сумке звонит телефон.

— Ева?! — раздается на том конце связи голос Ники. — Привет, дорогая!

На мгновение мне начинает казаться, что в ее голосе слишком много нарочитого восторга и радости. Можно подумать, это не Ника сбежала, когда была нужна мне больше всего, и не было этих двух лет молчания, когда все, что я о ней знала, было лишь моими слабыми попытками придумать ей счастливую жизнь с заморским принцем. Проще выдумать, что родная сестра утонула в счастье, чем что ей нет до тебя никакого дела.

— Привет, Ника, — отвечаю я немного рассеянно, потому что от моего внимания не ускользает, как мгновенно настораживается Наиль. — Давно не … слышались.

— Ой, у меня все таааак завертелось, — чирикает сестра.

«Представь себе, у меня тоже», — безмолвно отвечает моя злость.

— Я прилетаю завтра в семнадцать сорок. Можно у тебя остановиться?

— А твоя квартира? — машинально спрашиваю я.

— Ой, Ева, приеду — все-все-все расскажу! Так можно?

Что мне ей сказать? Что я теперь женщина «без моральной прописки»? Чужая жена в чужом доме? И что я даже не знаю, куда ее пригласить: в своей дом с призраками, к Яну или к Наилю. Хотя последний вариант вызывает во мне неприятное волнение. Ника и Садиров под одной крышей?

— Да, конечно, можно, — соглашаюсь я.

Ника торопливо прощается и кладет трубку, а я еще несколько минут тупо смотрю на черный прямоугольник потухшего экрана.

— Что случилось? — спрашивает Наиль. Сухо, официально, как будто интересуется о состоянии дел у своего финансового директора.

— Ника прилетает завтра. Нужно встретить ее в аэропорту. Ей негде остановиться, и я подумала, что раз уж мой дом пустует, то она может пока пожить там.

Он не говорит ничего, снова переключается на дочь и всю дорогу до парка мы делаем вид, что друг друга не существует.

Мы выходим из машины, но отголоски разговора с Вероникой до сих пор зудят у меня в голове. Что мне делать? Она не знает, что между мной и Яном разлад, не знает, что я теперь «гостья» Садирова. Того самого Садирова, на которого Ника положила глаз. Два года прошло, но если я хоть немного знаю свою сестру, ей очень не понравится, что я была той самой причиной, по которой Наиль ее отшил. И бессмысленно объяснять всю подноготную наших с ним отношений.

— Может быть, погуляем втроем? — предлагает Наиль, вытряхивая меня из размышлений. — Без твоей сестры.

Я понимаю, о чем он.

— Как дела в клубе? — спрашивает он, пока мы идем по аллейке, а Хабиби вразвалочку бежит впереди, смешно хлопая в ладоши, когда щенок пытается на нее запрыгнуть.

— Все хорошо, — отвечаю я. Боюсь нарушить момент, ведь мы впервые, вот так… пытаемся говорить. — Через две недели тематическая вечеринка в стиле Бонни и Клайд. Ищу музыкантов, которые согласятся выступать в подтяжках и нарисовать усики.

Потихоньку бросаю на него взгляд: улыбается, но смотрит вперед, на дочь. Он все время на нее смотрит, как будто наверстывает каждую минуту этих двух лет, что был с ней в разлуке. И, скорее всего, улыбка эта для нее, а не для меня.

Собираюсь с духом и спрашиваю, как прошел его день. Наиль рассказывает про казино, и я невольно отзываюсь:

— Ни разу не была в казино.

Он, наконец, поворачивает голову и, чуть щурясь, уточняет:

— Вообще ни разу?

Качаю головой, пытаясь удержать руками волосы, которые безбожно треплет ветер. Себе под нос ворчу, что не взяла заколку, а ветер только усиливается. И вдруг замечаю, что Наиль снова смотрит на мои волосы: скользит по ним взглядом и хмурится, как будто я делаю что-то не так.

— Тебе нужно обязательно сходить, — говорит он, разрушая долгую паузу.

— Да я и играть-то ни во что не умею.

— В «двадцать одно» умеют все.

— Двадцать одно? — В моей памяти всплывает что-то о подсчете карт, но я не уверена, что права.

А потом Хабиби падает. Неловко поворачивается, чтобы поймать щенка за хвост — и падает на коленки, а потом плашмя. Я хочу сорваться с места, но Наиль крепко берет меня за руку. Я вздрагиваю, потому что физический контакт с ним почти причиняет боль. Как будто прикусила ореховую скорлупу оголенным зубным нервом.

— Она встанет сама, — говорит Наиль, пока я чуть не падаю в пропасть, вглядываясь в личико своей еще такой маленько дочери.

Хабиби морщит нос, смотрит на меня и на миг мне кажется, что вот сейчас, через миг, через полсекунды она зайдется в громком плаче. Но ничего не происходит. Разве что Наиль присаживается на корточки, протягивает руки и с улыбкой предлагает:

— Давай, Садирова, поднимайся на ножки.

Садирова.

Я до боли за ушами сжимаю челюсти, чтобы не заплакать. Мой маленький Сквознячок с каштановыми хвостиками на макушке делает серьезное личико, упирается ладошками в землю, смешно выпячивает попу, но все-таки поднимается. Деловито обтряхивает ручки и снова громко икает, когда щенок тычется мокрым носом ей в щеку. Хабиби смеется и, растопырив руки, бежит к своему отцу.

— Ты мой боевой зайчонок, — мурлычет ей Наиль, пока я дрожащими руками влажной салфеткой вытираю ее ладошки. — Как мама.

Я вздрагиваю, потому что он все-таки смотрит на меня. Смотрит каким-то таким взглядом, что мне хочется убежать на край света. Потому что потеряюсь в нем, упаду и вдребезги разобьюсь об Садирова. Чувствую себя голой: как будто одежду сняли и кожу заодно, и вот она я — одни обнаженные нервы, как ни тронь — болит везде.

Наиль ставит Хабиби на ножки, и мы снова идем медленным прогулочным шагом.

— Она же сильная девочка, Ева, не держи ее в кулаке.

— Она же Садирова, ты хотел сказать? — говорю я в ответ.

— Наследственность, — он чуть заметно пожимает плечами и скользит взглядом поверх моего плеча.

Поворачиваюсь. Маленькое кафе с летней площадкой. Народа почти нет, потому что сезон вот-вот закроют, но зато бариста в ударе: рисует что-то шоколадным порошком на пушистой пенке.

— Хочешь? — спрашивает Наиль.

— Хочу.

Он уходит и пока ждет своей очереди, я ловлю Хабиби и пытаюсь поправить на ней одежду.

— Щенку нужно имя, — говорю заговорщицким тоном.

Хаби сосредоточенно жует нижнюю губу, а потом снова переключает внимание на щенка. Порыв ветра снова треплет мои волосы, так что приходится собрать их в кулак, завернуть жгутом и кое как перевязать нашейным платком. Когда заканчиваю, возвращается Наиль и протягивает мне большой стаканчик кофе под крышкой и с трубочкой. У него такой же и он как раз делает глоток, облизывает губы, разыскивая дочь взглядом.

— Американо? — зачем-то спрашиваю я. Глупый вопрос. Конечно же Садиров пьет горький крепкий кофе.

Но, вопреки моей уверенности, Наиль отрицательно качает головой и, улыбаясь правым уголком губ, дает подсказку:

— То же, что и у тебя.

Я зачем-то тороплюсь, чувствуя себя любопытной старшеклассницей, которая нашла в портфеле любовную записку и пытается угадать, кому же могут принадлежать инициалы. Глотаю слишком жадно: горячий напиток обжигает язык, так что на глаза наворачиваются слезы. Знаю, что выгляжу смешно, но ничего не могу поделать: открываю рот и начинаю энергично обмахивать язык ладонью. Наиль изо всех сил пытается не засмеяться, но его взгляд уже хохочет и, в конце концов, мы просто улыбаемся друг другу, как два идиота.

Вкус моего кофе я ни с чем не спутаю, ведь я люблю его больше всего.

Сладкий ванильно-шоколадный моккачино.

Мой Ветер где-то там, внутри этого мужчины. Он оставил мне след их хлебных крошек. Может быть, если он однажды смог узнать свою Осень, я смогу отыскать свой Переменчивый ветер?

У Наиля звонит телефон, и я знаю, что будет дальше. Короткий разговор рубленными фразами, деловое «Скоро буду» и непроницаемый холодный взгляд. Ниточка, что на миг протянулась между нами, рвется.

— У меня работа, Ева. — Наиль подзывает Хабиби, чмокает ее в щеку и обещает вечером почитать сказку. Потом смотрит на меня с немым вопросом.

— Мы еще погуляем, — отвечаю сдержано, лишь бы не сглупить и не задать вопрос, который и так почти сорвался с кончика языка. Хочу знать, когда он вернется. Просто хочу и все.

Наиль уходит, оставляя нас с Хабиби под опекой охраны, и мне снова кажется, что Ветра давным-давно нет, и что самообман не красит тридцатилетнюю женщину.