Глава двадцать седьмая: Осень

Суббота, шесть вечера — и праздник в самом разгаре.

Дети — а их тут десятка два — носятся по площадке, играя в пиратов и моряков, разукрашенные «татуировками» Веселых Роджеров и скрещенных костей. Маришка, запыхавшись, останавливается, чтобы поправить треуголку, которая ей немного велика и все время сползает на глаза.

Я быстро делаю снимок телефоном и отправляю Ветру. Он сегодня дежурит, и мы лишь изредка обмениваемся сообщениями, но я пообещала прислать пару фотографий с торжества.

«Маленький Джон Сильвер!», — пишет Ветер через пару минут.

Улыбаюсь и снова поглаживаю экран телефона пальцем. Глупость — давать столько нежности куску пластика и стекла, но мне так хочется. Как хочется и того, чтобы Наиль был рядом, но пока это невозможно, и я рада, что у нас нет никаких разногласий насчет скорости, с которой развиваются наши отношения.

Вчера я немного схитрила. Вытащила его погулять под предлогом покупки подарка для Маришки. Просто хотела побыть с ним вместе за пределами стен его квартиры и чуть не запрыгала от радости, когда он запросто согласился. Подарок для Маришки был заказан еще месяц назад: дочка давно просила «маленького льва», так что пришлось озаботиться поисками хорошего питомника мейн-кунов. Сегодня я встала в четыре утра, чтобы съездить за трехмесячным котиком серебристого окраса по кличке Орфей. Визг Маришки оглушил, кажется, не только нас с Любой, но и жителей соседних домов. И, само собой, Орфей сразу же превратился в Фея.

Я отвлекаюсь, потому что охранник осторожно трогает меня за плечо и шепотом говорит, что снова пришел «тот мужик». Сразу понимаю, что Андрей и беру минутную паузу, чтобы подавить волну злости. Знала весь, что не просто так он затих и столько дней не давал о себе знать, но была уверена, что Андрей даже не помнит, когда День рождения у его дочери. Надо же, помнит. И, скорее всего, протаскал какой-то жутко пафосный и почти наверняка бесполезный подарок, который служит лишь одной цели — в денежном эквиваленте выразить всю силу его отцовской любви.

Не будь здесь столько народа, я бы просто сказала вытолкать Андрея вон и не подпускать к клубу ни на шаг. Но он запросто может устроить скандал.

Выхожу — и окунаюсь в чувство дежавю.

Мы ведь уже разговаривали вот так: Андрей за дверями моего клуба, с порцией претензий, обид и желания получить Марину любой ценой. И тогда я дала понять четко и ясно, что не собираюсь потакать его капризам, но он, как избалованный мальчишка, снова и снова лезет напролом. Не сомневаюсь, что он не принес ничего нового, кроме еще одной попытки сперва воззвать к моей совести, потом надавить на жалость и, если не получится, покрыть упреками в том, что во всем и всегда с самого начала была виновата только я. В прошлый раз ему почти удалось уничтожить мою уверенность в своей правоте, но сегодня я не поддамся на провокацию. Я теперь с моим Ветром, а раз он может противостоять демонам прошлого, то и смогу дать отпор.

Андрей принес огромного плюшевого медведя и сейчас держит его одной рукой, второй протягивая мне букет роз. Намеренно скрещиваю руки на груди, всем видом давая понять, что цветы он может деть куда угодно — я все равно не возьму. Андрей щурится, а потом швыряет букет в стоящую неподалеку урну. Демонстративно делает это грубо, резко, так, что со стеблей отлетают листочки. Жаль, цветы-то ни в чем не виноваты.

— Я хочу поздравить дочь, — заявляет он, с видом человека, который готов штурмовать крепость даже, если его обольют горячей смолой и поджарят до хрустящей корочки. — И спасибо за приглашение.

Ерничает. Считает, что имеет право на обиды и упреки.

— Уходи и забирай с собой этот рассадник бактерий и пылевых клещей, — спокойно отвечаю я.

— Нет, Ева, больше ты об меня ноги не вытрешь. Я ее законный отец, я записан в документах и собираюсь воспользоваться своим правом видеться с Мариной. Хоть через суд, хоть через господа бога.

— Как ты заговорил… — Я спокойна. К счастью, так сильно переживала, чтобы праздник удался, что выпила пару успокоительных и теперь мне кажется, что я в состоянии перетерпеть даже моральное расчленение. Слова не причиняют боли, лишь немного тупо ноют, как ранка трехдневной давности на месте вырванного зуба.

— Так, как ты заслуживаешь, чтобы с тобой разговаривали.

Вздыхаю. Я могла терпеть и даже немного жалеть того Андрея, который ждал меня в кафе и признался, что болел раком. Я могла терпеть того Андрея, который щелчком пальцев и по велению законов своей собственной Вселенной обвинил меня во всех своих ошибках. Но этого хама, который не придумал ничего оригинальнее, чем купить дочери игрушку «на отцепись», я терпеть не намерена.

— Ты не зайдешь внутрь, Андрей, — отвечаю спокойно, чтобы не провоцировать вспышку злости. Но Андрей только еще больше распаляется и мне тяжело устоять на месте, когда он придвигается ближе, на расстояние вытянутой руки. Тяжело — но я не шевелюсь. — Клуб — частная территория. Здесь закрытая вечеринка только для приглашенных. Сделаешь хоть шаг к двери — и познакомишься с профессиональной охраной. И, скорее всего, полицией. Поэтому предлагаю сделать вид, что здесь и сегодня тебя не было. Запомним наш предыдущий разговор, как последний, и больше не будем пересекаться.

Про себя я думаю, что поступила правильно, сразу после приезда с курорта наняв адвоката, который готовит все документы в суд для лишения Андрея отцовского права. Адвокат — профи в гражданском праве — убедил, что у меня достаточно свидетельств неучастия Андрея в жизни Марины с самого ее рождения, и решение суда будет в любом случае в мою пользу. Даже пообещал уладить все на первом слушании.

— Решила вот так запросто меня подвинуть? — щурится Андрей и обжигает меня знакомой разрывной интонацией.

Я слишком хорошо помню всего его заморочки и повадки, чтобы не придать значения такой мелочи. Он уже пришел сюда на взводе. Знал, что я не буду рада его визиту, но даже не пытался сгладить конфликт. Потому что хотел его. Осталось только выяснить причину.

— Нашла мне замену, да, Ева? — говорит Андрей с вызовом. — Хачика? Серьезно? Хочешь, чтобы Марину воспитывала какая-то черножопая обезьяна?

Я прикрываю глаза, даю себе несколько секунд, чтобы удержаться наплаву в этом потоке сточных вод. Андрей видел нас с Ветром. Очевидно, вчера, когда мы гуляли по магазинам. Возможно, был в том же магазине, покупал Марине этот мерзкий, напичканный синтопоном мешок искусственного меха.

— Только через… — продолжает Андрей, но я ставлю жирную точку звонкой пощечиной.

Бью так сильно, что ноет ладонь, под кожей полыхает боль, словно я ударила раскаленную доменную печь. Опешивший Андрей смотрит на меня не моргая.

— Убирайся отсюда немедленно, Орлов, пока еще можешь сделать это самостоятельно.

Слышу хлопок двери за спиной и тонкий голосок Маришки:

— Мамочка, ты замерла? — тревожится моя Мышка.

Я теряюсь. Не хочу, чтобы Андрей ее видел, не хочу допускать ни единой возможности, чтобы эти двое обмолвились хоть словом. И кто вообще разрешил ей… Закончить мысль не успеваю, потому что следом за Маришкой выходит Ника, с переброшенной через локоть моей меховой жилеткой.

Немая сцена: мы все смотрим друг на друга. Напряжение трещит, как влажный воздух рядом с высоковольтной линией. Ника строит старные гримасы — даже не пытаюсь понять, что за мысль хочет донести сестра. Куда важнее поскорее убрать с поля боя Мышку.

— Я в порядке, Мышка, — говорю как можно спокойнее, но сама себе не верю. — Возвращайтесь внутрь, я сразу за вами.

Ника берет Маришку за плечи, пытается развернуть обратно к двери, но дочка уже застыла, загипнотизированная игрушкой в руках Андрея. Она знает, что именинница и все подарки сегодня — для нее одной. Но Андрей единственный незнакомый ей взрослый, и моя любопытная Мышка уже навострила ушки.

— Я думаю, лучше позвать Мишу и Костю, — наконец, доходит до Ники.

Криво улыбаюсь, киваю. Но Андрей обходит меня, и я даже не успеваю схватить его за локоть, задержать.

— Привет, — улыбается он, присаживаясь перед Маришкой на корточки и усаживая медведя себе на колени. — Значит, ты и есть та самая красивая именинница в мире?

Марина смотрит настороженно, но не пятится в защиту рук Ники.

Я бросаюсь следом, пытаясь не поддаваться панике, которой накопилось так много, что сооруженная успокоительными плотина спокойствия трещит по швам. И я не знаю, во что превращусь, когда ее прорвет окончательно.

— Мышка, дядя уже уходит. Он принес подарок от…

— Я твой папа, Марина, — вклинивается Андрей.

Нет, господи. Нет, нет, нет.

— Папа? — переспрашивает Маришка без тени удивления. — Папа нас бросил ради другой тети.

Даже стоя, глядя сверху вниз, я вижу, как ходят желваки на скулах бывшего. Он вручает Марине дурацкого медведя и что-то шепчет ей на ухо, но дочь все так же хранит серьезное лицо. А потом Андрей распрямляется и лезет ко мне с шипящим упреком.

— Вот значит, как. — Он и не думает говорить тише. — Значит, папа у нас плохой, а мама — мученица.

— Вероника, — спокойно, но с нажимом, повторяю я.

Сестра берет Маришку за плечи, пытается повернуть к двери, но дочка вертится, словно уж на сковородке.

— Я устал от твоих идиотских обид, Ева. Довольно. Я достаточно побыл хорошим Андреем. А ведь меня предупреждали, что с тобой по-человечески договориться не получится.

— Пошел вон, — сквозь зубы шиплю я.

— Либо мы решает все по взаимному согласию, либо идем в суд и, клянусь, ты не сможешь сыграть против меня. Или, — он корчится в триумфальной улыбке, — я просто отберу ее у тебя и увезу так далеко, что тебе не хватит ни денег, не связей, чтобы напасть на наш след.

— Марина! — выкрикивает Вероника и последнее, что я замечаю — Мышку, которая вырывается вперед, отбегает в сторону, глядя на нас огромными перепуганными глазенками.

— Я не пойду с тобой, — говорит Мышка перепуганным голосом и в знак протеста бросает медведя в лужу. — Никуда-никуда не пойду.

— Марина, послушай… — пытается сказать Андрей и идет прямо на нее.

Маришка визжит и бросается наутек.

В моей груди все леденеет, потому что до проезжей части осталось всего пара шагов. Андрей прет напролом, Маришка, как и любой перепуганный ребенок, убегает. Я мчусь следом, благодаря бога за то, что сегодня обула ботинки на низком ходу.

— Марина! — зову дочь сбившимся голосом, на ходу отталкивая Андрея.

Но Мышка уже на дороге, жмурится от страха и прикрывает ладошками лицо. Я цепенею, когда мчащаяся «газелька» на миг скрывает ее от меня. Здесь поблизости нет ни перехода, ни светофора, и транспорт гоняет без тормозов.

Я выскакиваю на дорогу, даже не глядя по сторонам. Есть лишь одна мысль, и она затмевает собой все: на пути всех этих машин стоит моя маленькая испуганная дочь. Мимо проносится «легковушка», свист ветра на мгновение оглушает, но я делаю еще шаг и крепко обнимаю Мышку, прижимаю к себе.

— Все хорошо, хорошо, — шепчу ей, хоть она вряд ли слышит мои слова.

Чувствую, как маленькие ручки цепко хватают меня за талию, как она дрожит всем тельцем.

— Мы сейчас …

Я не успеваю закончить.

Сфер фар слепит.

В визге тормозов тонет Маришкин испуганный крик.

Удар разрывает нас: меня отбрасывает в одну сторону, а Маришка отлетает к тротуару, падает на бордюр и внезапно сминается, словно тряпичная кукла.

Я хочу кричать, но не могу произнести ни слова, потому что стремительно ухожу с головой в черный маслянистый водоворот.