Глава двадцать пятая: Ветер

— Может быть, вот это? — Осень задумчиво берет с витрины коробку с игрушечным набором, кажется, спальни, и сосредоточенно изучает содержимое за «пузырем» из твердого пластика.

Пятница, половина пятого вечера и сегодня мы впервые выбрались куда-то вдвоем.

Осень вся на иголках, потому что завтра большой праздник — День рождения Марины. Я знаю — вижу и чувствую — сколько всего Ева делает, чтобы он получился незабываемым. Даже в шутку называет его «первым юбилеем Мышки». Иногда мне кажется, что ее любовь к Марине слишком безоговорочная, но потом я вспоминаю, что дочка стала для нее спасением — и сажаю на поводок своего внутреннего циника.

И потом: это ведь Марина. Тот самый ребенок, которого я ни разу не видел в слезах, капризной или истерично что-то выпрашивающей. Если кто и заслужил настоящее волшебство на свой первый юбилей, как это она.

— Дом для карлика? — спрашиваю я, укладывая голову на плечо Осени, с видом знатока рассматривая каждый стежек на одеяльце, которое идет в комплекте к кровати из набора.

— Это для ее хомячьей семьи, — серьезно отвечает Осень и я, чтобы выудить из нее улыбку, осторожно прикусываю ее за ухо. Она тут же прижимается щекой к плечу и тянется для поцелуя.

Мы целуемся постоянно. Так много, жадно и часто, что сегодня, когда час назад встретились в сквере, Ева с гордостью заявила: «Ты мне дыру на подбородке протер, колючий южный мужчина!» Пришлось целовать ее несчастный, замазанный каким-то косметическим средством подбородок. Предложил побриться — и тут же услышал категорическое: «Вот еще!»

Наверное, рано или поздно наступит тот день, когда я перестану удивляться ее реакциям и словечкам, ее умению говорить просто о сложном и усложнять простое, но сейчас я готов наслаждаться этой непредсказуемостью вечность. Нет, пожалуй, две вечности.

В конце концов, Осень останавливает выбор на двух таких пластиковый коробках с мебелью для семьи игрушечных хомяков, и мы идем к кассе. Я не даю ей расплатиться, а когда Ева начинает хмуриться, едва заметно качаю головой, надеясь, что не придется произносить этого вслух. Осень поджимает губу, и больше не мешает. А когда мы выходим из отдела с игрушками, выглядит такой растерянной, что я все-таки останавливаюсь.

— Ты не должен был… — говорит она с видом человека, который вдруг узнал, что солнце — это большая огненная звезда.

— Почему? — интересуюсь я. Мне правда интересно услышать ответ.

— Потому что… это ведь я… То есть…

Она вздыхает, мотает головой и я, взяв ее за руку, иду к книжному отделу.

Вчера она передала мне пригласительную открытку на праздник дочери, сказав, что лишь передает просьбу дочери, и у меня не возникло ни единого повода ей не верить. Но мы оба знаем, что происходящее между нами еще слишком зыбко и эфемерно, чтобы нестись галопом в карьер. Знаем — и поэтому запросто говорим об этом, и приходим к решению, что пока будет достаточно просто передать Марине подарок и мои извинения, что не смогу помочь ей задувать свечи.

— Пусть будет от тебя, — предлагает Осень, и я громко смеюсь в ответ. — Что? — не понимает она.

— Сама дари ей глупости, Осень, а я подарю то, что Марине действительно понравится.

Мы ныряем в отдел с фэнтези, и я почти сразу нахожу нужную книгу, не обращая внимание на всяких Гарри Поттеров и слишком уж напичканную религиозными аллюзиями Нарнию.

— Вот, — показываю свой выбор.

— «Хоббит»? — переспрашивает она, как будто это не написано на обложке крупным витиеватым шрифтом.

— Лучшая книга для маленькой умной девочки, — киваю я.

— Боюсь, она еще не так хорошо читает.

Я хочу сказать, что мне бы хотелось читать ей перед сном, но в этом нет необходимости — Осень прекрасно читает мой взгляд. И упирается лбом мне в плечо, думая, что я не увидел слез в ее глазах.

Мы задерживаемся в книжном еще немного: я выбираю закладку с тяжелым медальоном в виде колпака волшебника и маленький блокнот с оберткой из кроличьего меха персикового цвета.

— Марина читает те сказки, что ты сказал, — говорит Осень очень осторожно, как будто мы переходим на запретную территорию. — Немножко и очень медленно, но читает.

Я собираюсь сказать, что в усидчивости ее дочери нет моей заслуги, но в ноздри ударяет знакомый, единственный в своем роде терпкий аромат духов. И мне даже не нужно угадывать, кому он принадлежит, потому что взгляд упирается в знакомые черные волосы, кроваво-красные губы и взбешенный темный взгляд.

Лейла.

Где бы мы еще встретились, как не на выходе из детского книжного магазина?

Мне совершенно не нравится ее взгляд. То, как Лейла смотрит на руку Евы в моей ладони, больше напоминает прицельную бомбардировку крошечными атомными разрядами. Я чувствую, что у меня даже кожа на тыльной стороне ладони начинает зудеть, словно ее обдали кипятком.

Она красивая, как чертова фурия, но… что-то со мной не так. Мне больше не хочется ковыряться в прошлом, нырять в воспоминания о наших умерших отношениях. Может быть, всему виной ночь, которую мы провели вместе, а может, дело в женщине, которая с непониманием наблюдает за тем, как мы с Лейлой смотрим друг на друга.

— Наиль? — Лейла вскидывает бровь, очень плохо изображая безразличие. Она никогда не умела держать себя в руках, всегда вспыхивала от малейшей искры, словно спичка, и были времена, когда я даже находил это забавным. Теперь же искренне не понимаю, что милого может быть в вечно истерящей женщине. — Что ты делаешь… здесь?

Лейла имеет в виду детский магазин, но продолжает смотреть на Еву. Оценивает ее с видом торговки, которая пришла купить породистую лошадь, но отчаянно ищет повод придраться ко всему, чтобы сбить цену. И я поддаюсь голосу разума, который говорит, что я должен как минимум прикрыть Еву от этого презрения. Это наши с Лейлой обиды прошлого, которые вдруг вскрылись и кровоточат, и Осень здесь совершенно не при чем.

Выступаю вперед и осторожно толкаю Еву себе за плечо. К счастью, она умная женщина, и сразу понимает, что если я так поступаю — значит, есть причина.

Кстати, поступаю очень вовремя, потому что к Еве присоединяется ее компаньонка, и мне хочется громко выругаться. Сегодня судьба явно играет против нас с Осенью, потому что Лейла гуляет по магазинам вместе с моей матерью.

Мы обмениваемся приветствиями и я, как хороший сын, целую ее в щеку, давая окинуть себя придирчивым материнским взглядом. Делаю все, чтобы оттянуть момент, когда мать перенаправит свое внимание на Еву, но она делает это слишком быстро: выглядывает из-за моего плеча и, чуть прищурившись, смотрит на Осень.

— Ева — это моя мама, Карима Эльдаровна. Мама — это моя подруга, Ева Шустова.

— Очень приятно, — настороженно отвечает Осень, но мать отвечает ей лишь холодным кивком.

Моя мать родилась в богатой семье, она благородной крови и, хоть мы далеко не традиционная мусульманская семья, она предпочитает чтить традиции. В особенности те, которые обязывают мусульманского мужчину жениться на единоверке. И, конечно, то, что мы с Осенью держимся за руки, дает более, чем ясное представлены о наших с ней отношениях. Я сказал «подруга», но ни один из нас четырех не ставит под сомнение, что за отношения скрываются за этим безликим словом. Тем более для матери, которая знает, что я никогда не появлялся с одноразовыми женщинами на людях.

— У внука тети Зульфии в воскресенье День рождения, — говорит мать сухим голосом, и я вижу, что точно так же, как я прячу за своей спиной Еву, она придерживает Лейлу.

Смешно: ни один человек на свете не удержит ее от сцены, если Лейла решит, что пришло время устроить скандал. Ни один человек на свете, кроме меня. А у меня разговор очень короткий и выражения далеки от тех, которые стоит упоминать среди плюшевых мишек и товаров для новорожденных.

— Передай мои искренние пожелания, — говорю я. Идиотский разговор, потому что мы преследуем разные цели. Мне глубоко плевать на внука тетки — кажется, десятого по счету — матери не плевать на то, почему я выбрал Еву, а не порядочную мусульманку. Лейла готова разорвать нас с Евой на части, а Ева… Моя Осень просто пытается приспособиться и не разбиться о рифы моего прошлого.

— Будет очень вежливо прийти и поздравить ее лично, — продолжает мать.

— Я не делал этого пять лет, — пожимаю плечами, — так что предпочту сохранить традицию.

— Кто она? — наконец, взрывается Лейла. Она явно не слышала ни слова, потому что была слишком увлечена составлением плана уничтожения женщины, которая стала ее заменой. — Твоя очередная игрушка? Еще одна попытка позлить семью? Сделать всем назло? Брыкаться и корчить самостоятельного?

— Я могу подождать в машине, — спокойно, с достоинством говорит Ева. Если слова Лейлы ее и задели, то даже мне не удается прочесть это за ее невозмутимым видом.

Горжусь ею. В самом деле чертовски горжусь: то, как она себя ведет, не дает втянуть себя в спор, игнорирует провокации просто идеально. Поэтому плюю на все: поворачиваюсь и легко, едва касаясь, целую ее в губы.

— Я быстро, — говорю, напоследок чуть сильнее сжав ее пальцы.

— Могу взять кофе в стаканчиках, хочешь?

— Было бы неплохо.

— Была рада с вами познакомиться, — говорит Осень моей матери, сдабривает слова вежливой улыбкой, переводит взгляд на Лейлу, желает ей хорошего дня — и у ходит, унося с собой пальму первенства в сегодняшнем состязании на звание самого здравомыслящего в нашем квартете.