Глава двадцать четвертая: Осень

Два часа ночи, среда.

Я едва стою на ногах, потому что после приезда дела с клубом похоронили под собой все мое свободное время. Цифры, договора, расчеты, приготовления к субботнему празднику для моей Мышки, которое вдруг повисло под большим знаком вопроса, потому что повар, которого я зарезервировала для готовки детского меню еще две недели назад, неожиданно выпал из обоймы, загремев в больницу с аппендицитом. Казалось бы, чего проще — открыть интернет, найти любое пристойное детское кафе и «одолжить» их повара на один вечер, но не в моем случае. Дело в том, что на Маришкин День рождения приглашены дети таких людей, что, если у одного из них случиться хоть намек на расстройство желудка — мне это выльется в огромные болезненные неприятности. Поэтому, прежде, чем кидаться грудью на амбразуру и доказывать, что причина не в угощениях, я должна быть на двести процентов уверена в профессионализме человека, который будет их готовить. И еще свежести продуктов, но с этим проблем быть не должно: я работаю с людьми, которые снабжают элитные столичные рестораны, и знают, что им будет, если к качеству их продуктов возникнут вопросы.

— У нас уже такая база, что можно открывать ресторан, — говорит Карина, когда я подписываю последнюю ведомость.

Кстати, такая мысль посещала и мою голову, причем задолго до того, как ее озвучила моя бухгалтер. Возможно, не целый ресторан, но уютный бар, где будут подавать экзотические сладости и готовить кофе высшего класса. Я даже «вижу его изнутри»: кресла-мешки вместо обычных стульев, приземистые столики, приглушенный свет, но огромные окна-витрины с глубокими подоконниками, где сможет разместиться влюбленная парочка. Я собрала достаточную сумму, чтобы вложить ее в это предприятие и, может быть, когда моя жизнь чуть-чуть наладится и успокоится…

Я открываю почту и среди входящих вижу письмо от Даниэлы. Она просто моя палочка-выручалочка: прислала не только все контакты повара, но и места, где он работал, и пару номеров телефонов людей, которые могут за него поручиться. Пишу ей в ответ, что с меня бутылка ее любимого шампанского и, довольная, поднимаюсь из-за стола. Мышцы затекли, и в голове немного туманно, но в целом теперь можно смело сказать, что кучу незавершенных дел я, наконец, разгребла.

На часах начало третьего. И не просто половина третьего, а середина ночи среды, а это значит, что пошли третьи сутки, как я не видела Наиля. Мы переписываемся постоянно, и вчера даже немного поболтали по телефону, но сегодня он весь день провел в больнице и там снова было не все гладко — я чувствую это по обрывкам фраз, которые он начинает присылать после долго молчания. Поэтому даже не начинаю спрашивать, что стряслось. Мой жутко упрямый Ветер не любит говорить о таких вещах под давлением. Захочет — расскажет сам, ведь мы оба знаем, что в этом мире нет тем, на которые мы не смогли бы поговорить. Просто некоторые не к месту и не ко времени.

Я знаю, что Ветер вернулся домой после десяти и обещал завалиться спать. Но так хочу его увидеть, что попытки уговорить вести себя, как взрослая женщина, выглядят жалко. Днем у меня новая порция неотложных дел. И, в конце концов, он же зачем-то дал мне ключи от своей квартиры.

Я выпиваю крепкий кофе перед тем, как сесть за руль, и в голове мгновенно проясняется. Конечно, ехать в гости первый раз с пустыми руками как-то не очень вежливо, но где я что найду посреди ночи? Максимум, что могу: попросить бармена смешать в термос пару безалкольных коктейлей «Имбирный эль», и набираю всяких экзотических фруктов.

Дорога приятно радует глаз пустотой, и я добираюсь за тридцать минут.

Немного страшно вот так, посреди ночи, открывать дверь своим ключом, но мою решимость подпитывает железобетонная уверенность в том, что в наших отношениях есть и куда более странные вещи, чтобы пасовать перед этакими глупостями.

Я потихоньку вхожу внутрь: тихо, но где-то на заднем фоне играет расслабляющая музыка и горит приглушенный свет. Ставлю корзинку с угощениями на пол, осторожно снимаю сапоги и бросаю пальто на вешалку. Окидываю себя взглядом в зеркале: конечно, небольшие круги усталости под глазами красоты мне не добавляют, но сделать я с ними все равно ничего не могу. Да и не хочу. Пусть видит меня такой, какая я есть, ведь принцессой я бываю далеко не всегда.

У него большая квартира-судия: много пространства, мало мебели, но зато повсюду книги. С веселой улыбкой отмечаю, что мой Ветер не соврал, когда говорил, что его внутренний педантизм порой просто невыносим. В квартире холостяка царит абсолютная чистота и порядок. Уверена, что если проведу пальцем по крышке рояля, то не найду там и намека на пыль. Никаких тебе разбросанных вещей или тем более носков. Даже на компьютерном столе, где у меня самой частенько полный бардак, у Ветра все идеально: блокнот, ручка, наушники висят на специальном крючке. Никаких тебе пакетиков из-под чипсов и пустых баночек с энергетиками. На мониторе включен прямой эфир из токийского аквариума, и я на минутку задерживаюсь, чтобы полюбоваться на танцы экзотических рыбок под расслабляющую музыку.

А вот и кровать, и мой Наиль, растянувшись во весь рост, обняв подушку, спит так крепко, что даже не слышит, как я присаживаюсь рядом на пол.

Он в простых домашних футболке и штанах. Одна штанина задралась, выставляя напоказ ногу, покрытую редкими темными волосками. Вообще я терпеть не могу обильную поросль, но у моего Ветра, кажется, ее не очень много. Вспоминаю то единственное фото и растекаюсь в улыбке: он определенно вписывается в мой критический «максимум».

Не хочу его будить. Просто сажусь поудобнее и рассматриваю лицо мужчины, которого по всем законам жанра должна бы ненавидеть, но вместо этого, как девочка, посреди ночи украдкой сбегаю к нему на свидание. Мы все совершаем ошибки: большие или маленькие — не так важно. Он совершил ошибку, я тоже погорячилась. Но судьба дала нам второй шанс, хотя, кажется, эту судьбу звали Ян. И это все было бы смешно, если бы не было так … странно.

Мой Наиль безумно красив даже вот такой: с чуть растекшейся по подушке щекой, приоткрытыми губами и растрепанными волосами. У него длинные ресницы, совсем, как у девчонки, и щетина на щеках колючая, когда я провожу по ней тыльной стороной ладони. Кажется, я вполне смогу просидеть так до самого утра, но он все-таки просыпается: медленно открывает глаза и от того, каким безумно красивым и родным выглядит в этот момент, я медленно падаю в бездну щемящей нежности. Ветер несколько раз моргает, наверняка раздумывая, сон я или явь. Протягивает руку, трогая висящий на моей шее медальон.

— Умница, — бормочет сонным голосом и тянет на себя.

Я тону в его теплых объятиях, зарываюсь носом в шею, вдыхая аромат дымной лаванды. Мне так хорошо сейчас, что даже страшно пошевелиться. Если в жизни каждого человека случается лишь один идеальный момент, то вот он, мой. В его руках я могла бы провести Вечность.

— Скучал по тебе очень, — говорит мой сонный Ветер и переплетает свои ноги с моими.

Мы взрослые люди, обремененные своими повседневными делами и заботами, и у каждого есть груз проблем, который нельзя облегчить или сбросить у порога до завтра или послезавтра. Бегать на свидание в восемнадцать и почти в тридцать — очень разные вещи. Но даже вот такие обрывки встреч — бесценны своей неидеальностью.

Мне не нужно лучшее, мне важно настоящее.

Несколько минут мы лежим молча, впитывая, словно губки, дыхание и запах друг друга, делясь грузом прошедших дней и той невысказанной болью, которую проносили в своих душах до этого момента. Я знаю, что мой Ветер тонет в печали, прогибается под гнетом сделанных ошибок, но все, что мне остается — просто крепче его обнимать. Знаю, он чувствует мою поддержку без слов. Иначе это не были бы мы.

— Я угощения принесла, — нарушаю тишину, предательски зевая. Я безумно устала и от выпитого крепкого кофе не осталось и следа, и глаза слипаются, словно невидимая фея дунула в них сонной пыльцой.

Я знаю, в чем дело. Просто рядом с ним мне так спокойно, что все тревоги постепенно расползаются по углам. Остается лишь чистая эйфория: он, я, мы — и возможность молчать о главном, потому что наши сплетенные пальцы и ноги, смешанные дыхания значат больше миллионов слов.

— Люблю угощения, — так же сонно отвечает Ветер, но все-таки размыкает замки наших пальцев и переворачивает меня на спину.

Я чувствую себя совершенно беспомощной и вздрагиваю, когда Ветер тянется, чтобы снять с моих волос заколку. Чуть тянет на себя, заставляет сесть и взбивает волосы рыками, пропуская их между пальцами так острожное, словно это паутинка. Не знаю, что на меня находит, но я поддаюсь его невысказанной просьбе, запрокидываю голову и трясу волосами.

— Ты реальная? — шепотом спрашивает Ветер, не прикасаясь ко мне и пальцем. Просто смотрит и его взгляд тлеет ноющим огнем желания.

— С тобой, Ветер, я уже ни в чем не уверена, — отзываюсь я, падая обратно на подушку.

Я хочу раствориться в нем вся без остатка. Это что-то губительное, паталогически сильное, необъяснимое. То, что может меня уничтожить, но в эту минуту я почему-то чувствую себя Анной Карениной, которая уже услышала гудок паровоза. Дороги назад нет. А если бы была — я бы уничтожила ее собственными руками.

Ветер медленно расстегивает пуговицы моей блузки, наклоняется так, что волосы падают ему на глаза и теперь его лицо скрыто маской тени. Он раздевает меня медленно, как будто в самом деле считает лишь призраком, слишком ярким плодом собственного воображения, который может раствориться от любого резкого движения.

Я приподнимаю бедра, помогаю снять с меня брюки и остаюсь лежать перед ним в одних трусиках. Я не планировала оставаться у него на ночь и, конечно, не загадывала о том, случиться ли наш первый раз сегодня или завтра, или на следующей неделе. И сейчас мне, словно девчонке, досадно, что под одеждой у меня простые, хоть и брендовые, телесные трусики «танга».

— Я не сексуальная, — говорю без тени кокетства, на самом деле с трудом сдерживаясь, чтобы не прикрыться руками.

У меня небольшая грудь, и это всегда немного меня беспокоило, н в остальном мне нечего стыдиться: я занимаюсь спортом и у меня нет ни единого грамма лишнего веса. И все же, то, как Ветер бесстыже поглаживает меня взглядом, одновременно и заводит, и пугает.

В ответ на мое признание, он молча берет меня за руку и кладет себе на штаны: мои пальцы инстинктивно осторожно сжимают его возбуждение. Ветер жмурится, запрокидывает голову и кусает губу. А потом, удерживая мое запястье, спрашивает:

— Все еще думаешь, что не сексуальная?

Я ни о чем не думаю, разве что изредка, словно молнии далеко ушедшей грозы, на задворках сознания возникают мысли, что я не хочу и не могу больше ждать.

И мой Переменчивый ветер, словно слышит этот немой зов. Трусики он почти срывает, потом стаскивает через голову футболку, дав мне лишь миг, чтобы полюбоваться его сложением. Потом, когда мы насытимся друг другом, я хочу прочертить пальцем каждый рельефный изгиб его тела, каждую мышцу.

Он осторожно поглаживает меня между ног, а я уже выгибаясь навстречу, бесстыже развожу ноги, словно Ветер — мой владелец, и я должна отдаваться ему без оглядки, сразу вся, телом и душой. В эту минуту мне уже нет дела до того, как я выгляжу.

— Такое чувство, что первый раз трахаюсь, — смеется над собой мой сумасшедший Ветер и жадно меня целует.

Я задыхаюсь, потому что этот собственник крадет мой воздух, мое терпение и здравомыслие. Мы словно голодали друг по другу куда больше, чем несколько дней. Сейчас, когда наши языки сплелись в сумасшедшем танце, я ощущаю себя женщиной, которая прошла сотню миров, чтобы только встретить своего единственного. Мне хочется заклеймить его своими поцелуями, своим запахом, оставить на его теле одной мне понятную карту царапин.

— Сумасшедшая, — отрываясь от моего рта, бормочет Ветер, пока я обвиваюсь вокруг него, жадно кусая за шею и плечи.

На смуглой коже остаются следы: тоненькие полумесяцы моего укуса, которые тут же наливаются кровью, превращаясь в странное подобие печати. Я слизываю эту боль языком.

— Я тебе пометила, Ветер, — говорю, покрывая поцелуями каждый миллиметр его кожи и, как обезумевшая кошка, кусаю снова.

Ветер рычит и смеется, смеется и рычит. Хватает меня за волосы, прижимает голову к своей груди, вздрагивая каждый раз, когда мои ногти впиваются ему в спину, а зубы прихватывают крохотные соски. Я так завожусь, что перестаю контролировать силу, с которой вонзаю в него зубы, и в конце концов мой мужчина с силой, словно я жалящая медуза, тянет за волосы, отводя мою голову до упора назад. И снова я беспомощна перед ним, открыта в своих желаниях и потребностях.

— Раздевай меня, — звучит его хриплый приказ, и я послушно стаскиваю с него последнюю деталь одежды. Обхватываю пальцами его каменную эрекцию, захлебываюсь собственным стоном и слышу, как он стонет в ответ, покусывая мои губы. — Сильнее, детка, не сломаешь.

Мы вместе смеемся — и секундная разрядка превращает ураган в настоящее торнадо. Я сжимаю его двумя руками, пока Ветер большим пальцем поглаживает мой болезненно твердый сосок. Мне хочется молить его о поцелуях, хочется, чтобы он обхватил его губами и мягко посасывал, чтобы кусал и лизал.

Я безумная.

Я развратная.

Я вся его настолько сильно, что почти не удивляюсь, когда ветер заменяет пальцы губами и делает все то, о чем я только что беззвучно молила.

Мы разукрашиваем тишину бесконтрольными просьбами ласкать сильнее, жарче, отпустить все внутренние тормоза, вылететь за пределы трассы и отпустить руль.

— Нет, Осень, будет по моему, — говорит мой господин на эту ночь и пресекает мои попытки обнять его ногами. Вместо этого распрямляется, садиться на колени и тянет меня за задницу вверх. Я охаю, когда мои ноги оказываются у него на плечах. И ною, чувствуя поглаживая по влажной развилке. — Я же говорил, что твои ноги будет охуенно смотреться у меня на плечах.

И не давая мне насладиться этой фразой, толкается бедрами вперед: весь сразу, глубоко в меня, словно от этого зависит его жизнь.

Я выкрикиваю его имя, сжимаю простынь в кулаках, потому что с каждым движением в меня мой Ветер словно швыряет меня навстречу солнцу: к той яркой вспышке, которая сводит с ума, обжигает, манит и обещает сладкую смерть.

Мы одновременно покоряем и покоряемся друг другу.

Я прошу еще и еще, он отзывается грубыми толчками, и комната разлетается на атомы от наших стонов, влажным шлепков и ливня за окнами.

Давным-давно я упала так сильно, что больше не пыталась летать.

Но сегодня Ветер подарил мне крылья и выпустил из клетки, свитой из стыда и страха.

И я снова готова поверить в любовь.