Книга: Bella Figura, или Итальянская философия счастья. Как я переехала в Италию, ощутила вкус жизни и влюбилась
Назад: 8. Август Femminilità: стиль не связан с деньгами
Дальше: 10. Октябрь Sprezzatura, или Сила нарочитой небрежности

9. Сентябрь
Stare in forma, или Как оставаться в форме, не посещая тренажерный зал

Продукт сезона: инжир.
В городе пахнет: сырой землей после дождя.
Памятный момент в Италии: концерт на площади Санта-Кроче.
Итальянское слово месяца: alluvione.

 

Во Флоренцию я вернулась в первую неделю сентября. Лето еще шло полным ходом, но страшная жара спала, а вместе с ней ушли влажность и вонь канализации. Туристов стало меньше. Ярко-огненное августовское солнце сменилось мягким золотистым светом, озарившим старинные палаццо и башни. Погода стояла просто чудесная.
Мой чемодан на колесиках шумно катился за мной от самого вокзала; мне хотелось поскорее прийти домой. Когда я уже подходила к Сан-Никколо, в дверном проеме своей мастерской появилась Кристи. Она поклонилась мне и похлопала по спине. Свернув на свою улицу, я увидела, как «сердитый ювелир» Джузеппе машет мне из своего задымленного окна; залаял Джек, а Паваротти из «Рифрулло» запел «Il mio tesoro». Из окна пекарни постучала Моника, и я увидела, как Гвидо, ущипнув за ухо Габриеле, послал его принять у меня сумки. Я вручила ему чемоданы и вслед за ним вошла в дом, улыбнувшись вышедшему Джузеппе, а потом приподнялась на цыпочки и обняла его. Он кольнул меня небритой щекой. Широко улыбаясь, он выпустил меня из объятий.
– Услышал шум и подумал: вернулась! – сказал он, широко распахнув руки. – Сан-Никколо скучал по тебе.

 

Нужно было многое наверстать. Главная перемена месяца была в том, что вновь открылись мои любимые кафе. «Рифрулло» снова заполнился людьми, отдохнувшими, загорелыми; все они рассказывали мне о том, как провели отпуск, где побывали и что повидали.
Кристи ездила к друзьям в Саленто, а сердитый ювелир Джузеппе навещал семью в мраморных горах Каррары, где имелся свой собственный кусочек тосканского пляжа; Изидоро был в своем доме, в Кастильоне делла Пескайя, на побережье Мареммы, а Беппе – у матери, в Апулии. Даже Луиго, который вечно был на мели, вырвался на пару недель к другу, в Виареджо. Опершись на барную стойку в «Чибрео» и глядя на отдохнувшие лица мальчиков, я поняла, в чем заключался главный смысл итальянского лета и августовских каникул. Все теперь стали лучше, добрее и загорелее, как будто бы их обмакнули в мед.
Побывала я и в гостях у Антонеллы, с радостью повидав и ее, и la mamma. На Санта-Кроче развернулась бурная строительная деятельность, так что мне пришлось уворачиваться не только от привычных групп туристов, но и от рабочих; вся площадь напоминала строительную площадку, даже подъемный кран там был. К явному недовольству Данте, перед базиликой выстроились ряды сидений и была воздвигнута сцена. Рядом со сценой было установлено сложное осветительное оборудование с заграждением, спроектированным для сдерживания непредсказуемой толпы, которая соберется на представление под открытым небом.
Я встала под окном Антонеллы, посмотрела вверх и увидела ее. Она курила и наблюдала за происходящим, приподняв брови. Я спросила, что это такое, и она ответила:
– Tesoro, готовится концерт. Каждый год нам устраивают новую пытку. В прошлом году был Роберто Бениньи – решил испортить все впечатления о лете и испоганить «Божественную комедию», e mi aveva rotto i coglioni. Я ему так и сказала.
– Так и сказала? – переспросила я, припомнив все крепкие словечки, что она выкрикивала из окна в адрес игроков Calcio Storico.
– Ma certo, – кивнула она. – Или они думают, что могут устраивать черт-те что под моими окнами, а я буду молчать?
Я восхищенно посмотрела на Антонеллу. Воистину, у итальянок был дар выражать возмущение. Сама я привыкла подстраиваться, принимая любые неудобные позы, только бы угодить другим – проклятое иранское воспитание. И вот теперь, глядя, как Анто пожимает плечами и разводит руками, я решила, что мне еще многому предстоит научиться.
– Как бы то ни было, – продолжала она тем временем, – в этом году у нас Джордж Майкл, так что хотя бы потанцуем. Tesoro, я собираюсь устроить вечеринку в первый вечер. Это ведь и твой день рожденья, верно? Так что ты обязана прийти…

 

В свой день рождения, храбро процокав каблуками сверкающих туфель по мосту Граций в сторону Санта-Кроче, я пробилась сквозь толпу людей, толкавшихся на площади, чтобы занять места. Антонелла пригласила меня в дом, приветствовав в дверях бокалом шампанского, и провела в спальню. На ней было новое платье от Хельмута Ланга, разумеется, черное; на губах – алая помада, а на шее – тяжелые золотые цепи. Из столовой доносился запах кростини, а в центре стола стоял самый красивый пирог с инжиром, что я видела в своей жизни, со свечой.
– Твой праздничный пирог, tesoro, – сказала Анто, крепко меня обняв.
В этот момент из кухни вышла la mamma с подносом кростини. Она поставила их на стол и тоже меня обняла. Тут появилась толпа Адонисов в плотно облегающих футболках. Они хором поздравили меня и тоже принялись целовать и обнимать.
Толпа на улице взревела, и мы перешли в другую комнату, чтобы занять места перед окнами. Сцена озарилась ярким светом, и над зрителями замелькали прожекторы. Никогда еще на моей памяти Флоренция не была так прекрасна: над фасадами зданий, подсвеченными розовым и голубым, раскинулось огромное вечернее небо, словно темно-синее бархатное покрывало; над крышами домов возвышался купол собора, и во всех окнах проступали силуэты людей, очерченные цветными контурами.
Заиграл оркестр, над зрителями взвились вспышки огней, и в ледяном вихре на сцене возник Джордж Майкл, крошечный на фоне величественного фасада Санта-Кроче. Его голос наполнил квартиру, и мы все начали танцевать и подпевать. По мере того как бутылка просекко пустела, комментарии Анто – которые она выкрикивала в открытое окно, – становились все громче.
Наконец в промежутке между песнями она, приложив ладони ко рту, крикнула: «О-о-о-о-о-о, Михеле!» – как делала уже несколько песен подряд. Крик этот прозвучал в тот самый момент, когда все ненадолго замолчали, и рикошетом облетел всю площадь. По толпе пронесся смешок, и сотни голов повернулись в нашу сторону, и даже Джордж Майкл улыбнулся со сцены. Кто-то захихикал, и он тоже посмотрел на наше окно. На щеках у него появились ямочки, он встретился глазами с Антонеллой, и та послала ему воздушный поцелуй.
Оказалось, я вернулась в самый сезон инжира. Как-то, бродя по набережной Арно, я случайно наступила в сиропообразную кашу на тротуаре. Выругавшись и посмотрев вверх, я увидела дерево, усыпанное сочными и спелыми плодами и грозящее устроить мне артобстрел. Протянув руку, я сорвала один из них, разделила пополам и впилась зубами в его розовую мякоть. Инжир был сочным и сладким, как патока. В тот же вечер я вернулась к этому дереву со своей соломенной корзиной и потихоньку собрала в нее весь инжир, до которого смогла дотянуться.
Придя на кухню, я аккуратно высыпала инжир в раковину и залила водой. Плоды были зрелыми и мягкими, к тому же их было слишком много – съешь я их все сразу, и ближайшие несколько дней провела бы, сидя на унитазе. Поэтому я позвонила Антонелле, чтобы спросить la mamma, что с ними делать, и та ответила: «Ma figurati – devi fare la marmellata!»
Ну конечно, варенье. La mamma предложила мне помочь, и через десять минут я уже была у нее на кухне и стерилизовала банки в духовке, а Антонелла сидела на террасе. Это было единственное время дня, когда она выходила туда – на закате. В отличие от большинства итальянок – чьим смыслом жизни было загореть, – Анто избегала прямых солнечных лучей, как вампир; в самые жаркие дни она повсюду ходила с маленьким зонтиком, спасая от солнца свою светлую кожу.
– Видишь, – любила повторять она. – Никаких морщин, tesoro. Много ты знаешь итальянок моего возраста, у которых щеки – как там говорится? – как попка младенца?
Она была права. Помимо чувства стиля, всех женщин этой страны, достигших определенного возраста, отличала сморщенная кожа – результат регулярных выездов на море на все летние выходные, а в августе – и вовсе на целый месяц.
Однако, несмотря на свое поклонение солнцу, итальянцы вовсе не торопятся в парки или другие зеленые массивы, едва только в небе промелькнет лучик, чтобы, раздевшись, валяться на траве в обеденный перерыв, как принято у нас в Британии. Я ни разу не видела, чтобы итальянцы загорали где-то, кроме как в бассейне или на пляже. На мой вопрос, почему так, Антонелла ответила:
– Дорогая, ну конечно, из-за bella figura. Раздеваться и загорать посреди города – это же так вульгарно.
– А жариться во фритюре, намазавшись маслом на пляже, нормально?
В свою единственную поездку на море я видела, как девчонки-подростки щедро натирались этой штукой.
– Всему свое время и место, tesoro.
Я отправилась на кухню, где la mamma уже разложила ингредиенты для варенья: мой инжир был в миске с водой, в раковине, а на столе стоял пакет сахара и лежало несколько лимонов, разрезанных пополам. К моему удивлению, тут же было и несколько блюдец с разными специями: розмарином, корицей, стручками кардамона, маленьким клубнем очищенного имбиря и пригоршней гвоздики.
– Вот это все? – удивленно спросила я, указывая на специи.
La mamma хмыкнула и быстро-быстро затараторила на флорентийском диалекте. Из всей тирады я разобрала только слова «инжир» и «виды» и умоляюще глянула на Антонеллу. Та, не открывая глаз, перевела: la mamma подумала, что было бы интересно сделать два или три вида варенья – проверить, какое мне больше понравится: простое, на травах или со специями. La mamma вручила мне нож и велела почистить инжир. Я смотрела, как она ставит на плиту три кастрюли и начинает готовить мякоть инжира с сахаром и разными добавками. Единственной моей задачей было следить за вареньем и помешивать его, а сама la mamma ушла смотреть телевизор. Тут ко мне присоединилась Антонелла.
Наконец момент настал, la mamma попробовала варенье из всех трех кастрюль и провозгласила, что можно разливать его по банкам. Я тоже попробовала: в «простой» версии очень чувствовался инжир, в «травяной» к нему примешивались нотки розмарина, скрадывавшего сладость, а та, что со специями, была островатой и пикантной. Мне понравились все три, и, довольная, я отправилась домой, где поужинала сыром пекорино с тремя видами варенья из инжира.
Однажды тихим воскресным вечером я вместе со Старым Роберто шла в магазин на улице Нери, по ту сторону моста. Пока мы шли, тучи, сгустившиеся над нашими головами, разверзлись, и начался неистовый ливень, которыми так знаменита Флоренция, – из тех, когда ты сомневаешься, что когда-нибудь сумеешь просохнуть. Мы нырнули в лавку, где продавалась пицца, нарезанная квадратными кусочками, и я решила поесть, пока дождь не прекратится.
Но он все не стихал, и, стоя у двери, Старый Роберто молча смотрел на него, явно обеспокоенный. Я спросила, хорошо ли он себя чувствует, и Старый Роберто, запинаясь, ответил, что в такой сильный дождь он всегда вспоминает наводнение 1966 года, когда затопило всю Флоренцию.
Старый Роберто рассказал мне о наводнении – как после нескольких дней непрерывного дождя Арно вышла из берегов и разлилась по городу грязно-маслянистым потоком, подхватывая обломки, мусор и даже животных с сельских ферм и разнося их по улицам, домам, музеям и площадям. Роберто тогда было тридцать, у него недавно появилась семья, и они жили в том самом доме, где он живет и сейчас, всего через улицу от реки.
Когда гроза закончилась, мы вернулись на свой берег Арно. Прищурившись, я смотрела на ее быстрые воды – а ведь она всегда казалась мне такой спокойной. Я представила, какой урон нанесло городу наводнение – самая страшная катастрофа, когда-либо обрушивавшаяся на Флоренцию. Эти величественные палаццо, задуманные как крепости, казались неуязвимыми и нерушимыми. А на самом деле город стоял лишь по милости Арно, и великое множество прекраснейших произведений искусства находилось всего в нескольких метрах от ее берегов.
С того момента я стала обращать внимание на мемориальные таблички о наводнении – они были повсюду: на домах, внутри музеев. «Il 4 Novembre 1966 l‘acqua dell’Arno arrivò qui». Теперь мои прогулки превратились в миссию – я пыталась отыскать следы наводнения, думая об огромной работе, проделанной людьми, убиравшими его последствия; о том, как они бесстрашно взялись за метлы и швабры и принялись очищать собственный город от вязкой, жирной грязи. Иностранцы, съехавшиеся в город, чтобы оказать помощь в реставрации памятников культуры, отмывали стены музеев, отдавали одежду тем, чьи пожитки были уничтожены водой. В одну из таких прогулок я зашла в ресторан «И Латини» – он первым открылся после наводнения. Семья владельца была из деревни близ Сан-Джиминьяно. Они привезли с собой оливковое масло, вино, цельные ноги ветчины и тонны хлеба и первым делом отмыли кухню, чтобы накормить всю Флоренцию. Годовщина наводнения была в начале ноября, но эти прогулки по городу, во время которых я пыталась соединить все памятники, пережившие наводнение, были моим собственным небольшим вкладом в историю о самом крупном стихийном бедствии, которое помнил город. И еще это было гарантией, что мне никогда больше не придется ходить в спортзал.
Пирог из инжира и рикотты
Из указанного количества ингредиентов получается 1 средний пирог

песочное тесто (я покупаю готовое);
450 г свежей рикотты;
3 яйца;
1/4 чашки коричневого сахара (или местного меда);
апельсиновая цедра;
корица (порошок);
свежий инжир, 8–10 шт.;
фисташки, посыпать готовый пирог.

Противень застелить бумагой для выпечки, затем уложить на нее песочное тесто и проколоть его вилкой. Разогреть духовку до 200 °C.
Приготовить начинку, смешав рикотту, два яйца, коричневый сахар или мед, немного апельсиновой цедры и щепотку корицы.
Выложить начинку на тесто, равномерно распределив, так, чтобы не задевать края (их потом нужно будет загнуть). Затем положить инжир, разрезав его пополам и удалив ножки. Смазать сверху взбитыми яйцами. Запекать до образования золотистой корочки (около 20 минут; проверьте дно лопаткой – оно должно пропечься до корочки). Остудить пирог и подать на стол. Перед подачей можно посыпать фисташками.
Варенье из инжира
Из указанного количества ингредиентов получаются 2 большие банки варенья

1 кг свежего инжира;
500 г сахара;
сок и цедра 1 лимона;
веточка розмарина или щепотка специй по вкусу (см. идеи от la mamma).

Инжир вымыть, удалить ножки и аккуратно снять кожицу. Смешать в большой кастрюле сахар и лимонный сок, а также немного лимонной цедры. Добавить травы либо специи по вкусу и довести до кипения на среднем огне, постоянно помешивая.
Убавить огонь и оставить варенье кипеть под крышкой по крайней мере час, периодически помешивая. Снять крышку и продолжить варить, постоянно помешивая, до загустения.
Разлить варенье по стерильным банкам, предварительно вынув розмарин или специи. Поскольку варенье не содержит пектина, в холодильнике оно будет храниться 3–4 недели.
Назад: 8. Август Femminilità: стиль не связан с деньгами
Дальше: 10. Октябрь Sprezzatura, или Сила нарочитой небрежности