Глава седьмая. Люди и нелюди.

Лязгнули засовы, и дверь открылась. Конвойный втолкнул меня в камеру с тихим шипением, когда я замешкался на пороге. Тотчас десяток любопытных глаз уставился на новенького. Я замер и нерешительно огляделся.

Воздух был заменен на густой и тяжелый сигаретный дым, что величаво клубился возле лампочки под потолком. В центре стоял длинный стол, за которым сидели два зека в обычных майках и, негромко разговаривая, играли в нарды. По бокам стояли двухъярусные нары, намертво вбитые в пол. Нижние кое-где были закрыты тканью, а на верхних лежали или сидели люди. Странный запах неприятно щекотал ноздри. Видимо такой он, запах тюрьмы.

В правом от меня углу находилось отхожее место, рядом с которым сидел парень в грязных спортивных штанах и майке, а слева стоял небольшой умывальник с пятнами ржавчины на нем. Я вздохнул и собрался сделать шаг вперед, но ко мне тут же подскочил маленький паренек. Он внимательно изучил меня своими лисьими глазами и улыбнулся, выставляя напоказ коричневые зубы.

— Полотенце подними, француз, — я опустил глаза и увидел, что стою на грязно-сером полотенце у самого входа.

— Не я его ронял, — буркнул я и, оттолкнув назойливого зека, прошел внутрь к длинному столу. Там я вновь огляделся и, заметив в центре, под окном сидящего мужика в наколках, направился к нему.

— Вы смотрящий? — мужик ухмыльнулся и кивнул. Я достал из пакета пачку печенья и чай, затем все это протянул ему. — Вношу в общак.

— Присаживайся, — ответил смотрящий. Голос у него был неприятно скрипучий и прокуренный. Ко мне подбежал коротышка и аккуратно взял чай с печеньем из моих рук и так же быстро ретировался. Я послушно сел напротив, на скамейку возле стола. — За что взяли?

— Наркотики. Подставили, — коротко ответил я, следя за реакцией мужика. Тот лениво зевнул.

— Всех подставили. Ладно, спросим за тебя. Имя есть?

— Вадим.

— Хорошо, Вадим. Я Миллер. Правила просты. Не борзеть, не стучать, соблюдать чистоту и уважать сокамерников. На дальняк нельзя ходить, когда кто-то кушает. К Машке не прикасайся. Да, это та, кто сидит возле очка. Мы не беспределим, хата у нас тихая. Если вопросы есть, задавай сейчас.

— Где моя койка?

— Слева, сверху. Внизу спит Вано. К нему не лезь. Горячий он. Да, еще. Стукачей у нас нет. Узнаю, что стал сукой, самолично удавлю.

— Понял.

— Раз понял, то вали к себе и отдыхай. Времени у тебя навалом, Вадим. — Я послушно встал и направился к своей новой кровати. Застелив ее, запрыгнул и вытянул ноги, уставившись в потолок.

Ночью я долго не мог уснуть. Свет в камере не гасили, поэтому тем, кто занял нижние полки, повезло больше прочих. По крайней мере, можно соорудить нехитрую занавеску и спокойно спать. От бессонницы и спертого воздуха мной стала овладевать самая настоящая паника. Только сейчас до меня дошло, что все происходит на самом деле. За толстыми стенами остались мои друзья, бабушка, Валя. Здесь я был один и мог рассчитывать только на себя. Я повернулся спиной к стене и молча принялся буравить камеру отрешенным взглядом.

— Э, фраер. Ты достал ворочаться, да. Спать не даешь честным людям, — раздался снизу мрачный голос, от которого я поневоле вздрогнул.

— Спи, Вано. Пассажир впервые тут. Себя вспомни, — резко ответил Миллер. Видимо, каждый заключенный спит вполглаза и готов к любой неожиданности. Неужели и у меня выработается такая привычка? Кто его знает.

— Совсем оборзели, да. Фраер нынче дерзкий пошел, — пробурчал Вано, укладываясь в своей кровати. Камера вновь погрузилась в молчание, разбавленное редким храпом. Постепенно сон сморил и меня. Мне снилась Валя, бабушка и Мишка верхом на нацистском орле, кроющий матом евреев.

Дни медленно сменяли друг друга. Два раза в день охрана устраивала перекличку. Ты должен был встать рядом с кроватью и сразу ответить, когда звучала твоя фамилия. Иногда в камеру заглядывали и мельком проводили обыск.

Ночью в наше окно влетали маленькие записки, малявы, на черных веревочках. Так общались между камерами сами заключенные. Еда была по распорядку и качеством не блистала. Тяжелый хлеб и бледная жижа, отдаленно напоминающая суп. Но на столе всегда были печенья, чай и конфеты. Любой мог их взять, кроме опущенного паренька. Главное, не борзеть, как сказал Миллер в мой первый день. В камере было еще две свободных койки. Одну занял новенький, здоровенный мужчина с татуировкой тигра на плече и странными звездами на груди и коленях. Он радостно осклабился и крепко пожал руку обрадованного Миллера. Как я потом узнал, они были друзьями. Коротышка с лисьей мордой даже не подскочил к новенькому. Так и остался сверкать маленькими глазками со своей кровати.

От монотонного времяпрепровождения можно было сойти с ума, и от скуки я принялся делать разминку каждое утро. Отжимался, опершись руками о кровать Вано, пока мышцы не начинали гореть адским пламенем. Естественно, я сначала спросил разрешения. Толстый грузин вновь побурчал, что фраеры оборзели, но нехотя кивнул. В остальное время я просто читал, благо личных книг у заключенных было много. Я с удивлением рассматривал огромный талмуд по философии, который мне дал Миллер. На мой вопрос, откуда у него такая книга, смотрящий усмехнулся и добродушно махнул рукой. Ко мне никто не приходил и писем я не получал. Но внутри теплела уверенность, что мои друзья не сидят, сложа руки. Пока однажды днем, когда арестанты лежали на кроватях, переваривая свой обед, дверь в камеру открылась.

— Таранов, на выход. К тебе пришли. — Я спрыгнул с кровати и резво пошел к выходу.

В комнате для свиданий меня ждал Михалыч, Андрюха и Мойша собственной персоной. Я пожал руки и закурил сигарету, что любезно протянул мне Мишка, а затем спросил.

— Как продвигаются дела?

— Боюсь, все очень тухло, Вадь, — ответил дядька Андрея. Я застонал и легонько стукнулся головой о стену. — Крест подмял под себя всех. Судья даже слушать ничего не желает. Я уже пытался ему намекнуть о благодарности, но он прямым текстом сказал, что лучше оставить все, как есть.

— А тебя в жопу уже ебли? — хитро усмехнулся Мишка, стараясь разрядить обстановку. Я невольно засмеялся.

— Я тебя сам сейчас выебу, жид. Камера тихая, никто не буйствует. Скучно только. Остается читать и гадать, когда это закончится.

— Хуево. Ну, хоть не лезет никто, — хмыкнул Андрей, затягиваясь сигаретой.

— Какие еще новости есть? — спросил я.

— Да какие. Концерты в клубе так и идут. Только лысых не видно почти. Если и гуляют, то там, где мы с ними не пересекаемся. Володя привет тебе передавал. Да и наши ребята тоже. Макар дома валяется. Уздечку порвал, когда с Кисой кувыркался. Говорил ему, что от его Кама-Сутры никакой пользы. Так этот долбоеб только посмеялся, блядь. Теперь страдает и прикладывает лед к своей шишке.

— Не удивлен. Как бабушка? Виделись с ней?

— Да. Пока забалтываем. Я сказал, что ты со мной укатил на заработки в другой город. Можешь письмо написать, я передам. Волнуется она очень и сказала, что когда ты вернешься, отхуярит тебя ремнем отцовским.

— На это бы я посмотрел. Изгнание из Вадима пидараса-неформала, — гоготнул Мишка.

— Чего тебе так покоя не дает пидрильная тема? А? — возмутился я, легонько улыбаясь. — Ты часом заднеприводным не стал?

— Нахуй поди, Вадик. Я безнадежный гетеросексуал.

— Ага. Дрочащий на старые порно журналы, — засмеялся Андрюха. — Валька тебе привет передает, Вадь. Говорит, что учится готовить и намеревается в ближайшее время накормить тебя своим фирменным супом. Тут наверняка говном кормят? Да?

— Да. Отвратная баланда. Благо, печенье есть и чай. Ну и хлеб сытный очень. А, кстати. Спросить хотел. Вы Ганса видели? Этот блядина свидетелем со стороны Креста проходит.

— Неа. На дно залег наш нацистский уебок, — покачал головой Мишка. — Говорим же тебе, лысые сейчас даже не высовываются. Изредка отлавливают пиздюков, бьют их и быстро сваливают, пока не поймали.

— Хуево. Кажется, что-то замышляют.

— Херню не неси, Вадим. Никто и ничего не замышляет, — ругнулся молчавший до этого момента Михалыч. — Параноиком станешь.

— Да, нервы ни к черту.

— Понимаю. Мы тебе тут передачку принесли. Еды немного, вещи и пару книг, чтобы скучно не было. От Вальки письмо тоже. Как проверят, тебе передадут.

— А что же вы раньше молчали? — засмеялся я, узнав, что меня ждет письмо от девушки.

— Хотели посмотреть, как ты будешь струйно кончать в трусы, — съязвил Мишка. Валя и ему нравилась, но дружба была превыше. — Дрочишь поди часто, Вадик? Ночью никто не видит же.

— Ебанутый ты, Миша. Всегда это говорил и сейчас повторю. Пидорством попахивает, — скривился Андрей и, взглянув на часы, добавил. — Время заканчивается. Прощайтесь. Скоро конвойный придет.

Я обнялся по очереди с друзьями и выкурил еще одну сигарету. Мишка нес полную чушь, не закрывая рта, и изредка замолкал, когда его одергивал Андрей. Наконец дверь открылась, и конвойный увел меня обратно в камеру. Но мысли мои были только о посылке и письме, которого я ждал как дуновения свежего ветерка.

Посылку принесли под вечер, когда камера готовилась ко сну. Я быстро распотрошил ее и отдал продукты в общак, вызвав одобрительный гомон соседей, которые кинулись лакомиться овсяным печеньем. Миллер даже угостил меня Парламентом. От Примы начинало першить в горле, а сигареты с фильтром были запрещены. Только смотрящему дозволялось почти все. Насладившись нормальной сигаретой, я запрыгнул на свою койку и взял в руки конверт с письмом от Вали. Не было адреса, марок или чего-то еще. Просто емкое и лаконичное. «Вадиму».

— Твоя Валя, — прошептал я, бережно пряча письмо в конверт. На мгновение я вновь очутился дома, где были те, кто мне дорог. Я чувствовал вкусные запахи с кухни, тепло взгляда Вали, ее мелодичный смех. Но это быстро ушло, и я вновь вернулся в камеру. Прокуренную и пахнущую застарелым потом.

— Что у тебя с лицом, Вадим? — спросил с набитым ртом Вано. Я покачал головой и ответил.

— Все нормально. Кушай, кушай. Пока свежее.

— Вкусно, Вадим.

— Я знаю, Вано. Я знаю.

Через несколько дней дверь в камеру открылась, впустив очередного новичка. Я, прищурившись, его разглядывал. Бритая голова, нахальный взгляд, демон на плече и комплекция борца. Он оглядел камеру и направился к Миллеру, рядом с которым сидел его большой друг по кличке Малыш.

— Кто смотрящий? — спросил новичок, задрав нос.

— Я, — коротко ответил Миллер. — За что?

— Непреднамеренное, — улыбнулся гость и протянул смотрящему стандартный набор из печенья, чая и пары пачек папирос. — Где упасть могу?

— Кандыбай туда, — Миллер махнул правой рукой, указав на единственное свободное место. — Правила знаешь?

— Да, вторая ходка.

— Спросим за тебя. Погоняло есть?

— Штукарь я.

— Чеши, Штукарь. Не мешай беседы вести, — повелительно сказал Миллер и вернулся к разговору с Малышом. — И прикинь, эта сука порченая сдает Тосола мусорам…

День тянулся также медленно, как и остальные до него. Я успел размяться, почитать, сыграть в карты с Малышом и ожидаемо продуть ему две сотни, которые из моего кармана перекочевали в его.

Уже вечером, когда ушел баландер, разносящий ужин, а все остальные стали позевывать, я взобрался на койку и почти мгновенно уснул. Не увидев, с каким интересом на меня смотрит новенький, Штукарь.

Мне снился Андрюха, который стоял в темноте. Я пытался подойти к другу, но он убегал, тихо смеясь. Затем останавливался и вновь ждал, когда я пойду к нему. С каждой минутой мне становилось дышать все сложнее и сложнее. Андрей ухмылялся и медленно шел ко мне. Когда я стал сипеть, стоя на карачках, он наклонился и прошептал, обдав меня зловонным запахом.

— Хватит.

— Что хватит?

— Спать хватит. Иначе уйдешь.

Я моментально проснулся и понял, что мое лицо накрыто подушкой, а тот, кто держал ее, сейчас восседал на мне, как ковбой, не давая пошевелить даже рукой. Я не мог кричать, только слабо мычал. Постепенно в голове появилась легкость, а тьма, что окутала меня, стала нежной и заботливой. Мне захотелось уснуть и спать так сладко, как я еще никогда не спал. Мимо пролетали лица друзей. Вот Андрюха кусает губы и сосредоточенно смотрит на меня. Мишка медленно поворачивается и крепко бьет себя ладонью по лбу. Макар сосется с Кисой, не обращая внимания на невольных свидетелей. Стас играет на гитаре, легонько трогая струны разбитого Урала. Тьма, такая нежная…

— Пидор, блядь! Держи его, Малыш, — где-то вдалеке раздался голос Миллера, а легкие удары слабо щекотали мои щеки. Я спал, а меня так немилосердно будили.

— Вадим… — появился еще один голос, а темнота изменилась. Теперь все вокруг меня было серым, только по краям плясали разноцветные пятна. — Вадим, ты меня слышишь, да?

— Блядь, членосос! Да я тебя сгною, падла. В моей хате удумал?! Тварь!

— Вадим…

— Мм, — промычал я, когда удары по щекам стали ощутимее. Перед моими глазами возникло встревоженное лицо грузина. Вано тяжело дышал, а увидев, что я пришел в сознание, расслабленно выдохнул.

— Живой, Миллер. Вернулся, — повернулся он к смотрящему, который ругался, как сапожник. Я повернул голову и от изумления открыл рот.

Штукаря держал за руки Малыш, побагровев от усилий, а Миллер размеренными ударами лупцевал физиономию новичка.

— Что случилось? — слабо спросил я. Язык пересох и прилип к гортани. Во рту застыл противный привкус рвоты и чего-то скользкого.

— Гондон тебя душил ночью. Машка крик поднял, когда проснулся, — ответил Вано, протягивая мне кружку с водой. — На, попей. Полегчает.

— Охрана разве не слышит? — спросил я, кивнув в сторону избиения. Грузин заржал.

— Не. Пока Миллер не закончит, никто не сунется, отвечаю. Хозяин его уважает. Штукарь накосячил серьезно. Если бы ему удалось тебя убить, всем бы досталось. Не по понятиям душить человека ночью. Предъяви, обоснуй и потом разбирайся. Все по законам, да.

— Ага, — я спрыгнул с кровати и сглотнул комок, который захотел вырваться на волю. В голове шумело, а сердце скакало как ненормальное. Миллер, увидев, что я стою на ногах, отступил и вытер кулаки о майку своей шестерки с лисьей мордой.

— На парашу, пидора! — повелел он и подошел ко мне. — Не знаю, Вадим, зачем он это сделал, но ему на зоне не жить. Замочить в моей хате, без спроса, блядь!

— Он что-нибудь сказал?

— Нет. Только повторял, мол, «зиг, зиг». Понимаешь, о чем он? — я помотал головой, хотя все понял. Кресту мало упрятать меня за решетку. Теперь он и моей смерти хочет. Только какой резон большой шишке тратить время и деньги на то, чтобы оборвать мою жизнь? На старые вопросы ответов не было, и настоящее решило подкинуть еще парочку.