Глава четырнадцатая. Отмщение.

Странно, но когда вы смотрите в лицо смерти, есть только одна эмоция. Страх. Именно страх заставляет вас видеть те самые картинки из прошлой жизни, именно он заглушает все остальные чувства, делая последний момент похожим на бред сумасшедшего.

Нет никаких ангелов, что ждут вас в луче света, нет чертей в дьявольском пламени. Есть только страх. Животный, мерзкий и липкий. В этот момент вы понимаете, что все реальнее некуда и шанса на спасение нет. Подумайте тысячу раз, прежде чем пробовать что-то подобное. Вы никому и ничего не докажете, кроме одного. Вас будут считать самым настоящим долбоебом.

И вот стоя на коленях перед стволом, зависнув на обрыве или несясь по встречной на скорости сто восемьдесят километров в час, вы начинаете ценить жизнь. Какой бы говенной она ни была. Вы хотите вернуться обратно, чтобы жить. Вас уже не страшат, как раньше, трудности существования. Становится плевать на отсутствие денег или неудачные поиски работы. Плевать на детские обиды и переживания, которые становятся такими наивными и глупыми. Зато в голове проносятся те моменты, что дарили вам когда-то счастье. Первый поцелуй, робкий и неловкий. Дуновение свежего ветерка на рассвете. Пламя костра, что пляшет, отражаясь янтарным светом в жестяной кружке с горячим чаем. Холодные капли дождя, падающие на ваше лицо. Белый, сверкающий снег, ровным покрывалом скрывающий черную и промерзлую землю. Лица тех, кого вы любите. И тысячи мыслей о том, что бы вы сделали, будь у вас еще один шанс. Что изменили бы, если фортуна внезапно повернется к вам лицом. И тут становится понятно, как неумолимо бежит время, а вы еще столько не сделали. Только ледяной и костлявый оскал в истлевшем балахоне становится все ближе, обдавая вас смрадным дыханием. Костлявые руки с трупными пятнами на них уже потирают страшную косу, занесенную над вашей свечой. А потом — тишина. Мерзкая и звенящая тишина, сменяющаяся беспроглядным мраком.

Я закрыл глаза, представив напоследок лица тех, кто был мне дорог. Их мало, но они были в моих мыслях. Проносились мимо, как яркие, разноцветные пятна. Сердце билось неровно и резко, но как-то непривычно тихо. Его стук не отдавался в ушах, не вибрировал в груди. Как будто оно мне больше не принадлежало. Тишина. И тихий крик Мишки, вырывающий меня из плена страшных мыслей.

— Пидарас, блядь! — ревел Мойша, цепью стеганув Креста по руке. Бандит жалобно ойкнул, когда металл обвился вокруг конечности, оставляя на коже большие кровоподтеки. — Вадим! Вставай, блядь!

— Да, — выдохнул я, поднимаясь с колен. Вновь вернулась боль от сломанной руки, которая повисла плетью. Я быстро повертел головой по сторонам. Ганс затих на полу, слабо постанывая. А Мишка без устали махал цепью, раз за разом стегая ей ненавистного бандита и его охранника, не давая тем подойди ближе. Я подскочил и, дождавшись, когда Крест откроется, со всей мочи двинул того ногой в грудь. Лысый националист рухнул на землю и надсадно закашлялся, а дверь в подвал внезапно распахнулась, пропуская в помещение отряд «Маски-шоу».

— На пол, блядь! — рявкнул один из бугаев, замахиваясь на нас дубинкой. Мы послушно упали на землю и свернулись в комочки. Слабые и наивные комочки. — Лежать, блядь!

— Лежим, — пробурчал неугомонный Мишка, ойкнув, когда дубинка ОМОНовца стеганула его по спине.

— Отставить! — раздался в помещении властный голос. — Вадим, Миша. Вставайте.

Мы поднялись с пола и с маленьким злорадством наблюдали за тем, как Креста огуливают дубинками, а затем ставят на колени. Его дорогие брюки и рубашка порвались, а черные туфли были безжалостно испачканы свежей землей.

— Чуть не опоздали, — буркнул Мишка, доставая трясущимися пальцами сигарету из смятой пачки. — Вадьке доктор нужен. Ганс ему руку сломал.

— Вижу, — кивнул обладатель властного голоса. Мужчине было за сорок. Жесткое и проницательное лицо. Холодные, черные глаза, обрамленные кругами от постоянного недосыпа. Ястребиный нос и тонкие губы. Волосы мужчины были зачесаны назад, открывая большой лоб.

— Простите, а вы кто? В смысле, как вас зовут? — спросил я, беря из рук Мишки сигарету.

— Майор Зайцев, — представился он и принялся рассматривать мою руку. Затем крикнул, не сомневаясь, что его услышат. — Врача сюда. Бегом.

— Спасибо, товарищ майор, — поморщился я, когда Зайцев легонько сдавил мою руку в месте перелома.

— Не за что. Собирайтесь, — но злобный голос Креста не дал ему договорить.

— Вы не знаете, с кем связались, — прошипел бандит, когда его упаковали в наручники и прижали к стене подвала.

— Кристовский Игорь Васильевич, вы задержаны по подозрению в убийстве гражданина Малададзе, известного по кличке Боров, а также в покушении на жизнь гражданина Таранова и гражданина Гольдштейна. Также нас интересует хранение и распространение наркотических средств в принадлежащих вам клубах и ресторанах, — отрезал майор и махнул рукой. — Увести задержанных. Пошли ребята.

На улице чудовищный стресс, державший меня в напряжении все последнее время, внезапно отступил. Я упал на колени и отчаянно разрыдался. Мишка присел рядом и молчал, иногда хмуря свои густые брови.

— Ничего, Вадик. Все закончилось. Пошли, — хрипло сказал он и помог мне подняться на ноги. Затем, поддерживая под здоровую руку, повел к машине, где стоял врач.

Спустя полчаса мы ехали с Мишкой в служебной Волге майора Зайцева. За окном проносились серые пейзажи промзоны, чахлые кусты и лысые деревья, скинувшие листву перед морозами. Я покусывал губу и бережно поддерживал забинтованную руку, прижав ее к груди. Майор повернулся и внимательно обвел нас тяжелым взглядом:

— Пока мы едем, объясните, на кой черт вы полезли в самое пекло? Герои, блядь.

— Креста вызвали во Впадину его дружки, — мрачно ответил Мишка, почесывая шею.

— Этого мы не могли предугадать, — закончил я, делая глоток воды из пластиковой бутылки. От обезболивающего жутко сохло во рту. А может, дело было вовсе не в нем.

— Понятно, — кивнул Зайцев. — Ладно, расскажете потом следователю. Четко и обстоятельно.

— Непременно, — я повернулся к Мишке и тихо пробормотал. — Спасибо. У меня уже вся жизнь перед глазами пролетела.

— Не сомневаюсь, — тоже тихо ответил он. — Сам чуть не обосрался. Потом плюнул на все и уебал Ганса с локтя. Бритый не ожидал такого от еврея и мгновенно вырубился. Крест тоже охуел от увиденного и пялился на меня. Я цепью выбил пистолет и принялся тебя звать на подмогу. А ты в прострации и серый, как труп.

— Пиздец. Тебе нереально повезло, — покачал я головой и улыбнулся другу.

— Я сам еще не осознал. Знаешь, Вадь. Было очень страшно. Боюсь представить, как тебе было.

— Страшно, — буркнул я. — Дай сигаретку.

— На.

А за окном машины проносились редкие пятиэтажки, расположенные при въезде в город. Там жили эмигранты, наркоманы и просто опустившийся сброд. Но как же, блядь, приятно видеть живых людей. Пусть и таких.

Нас продержали в прихожей несколько часов, пока тяжелая дверь не открылась и не прозвучала фамилия Мишки. Мы с ним заранее договорились, что будем сообщать следствию, и теперь могли перевести дух. Безумная афера завершилась. А вот завершилась ли она победой, или мы, наоборот, подписали себе смертный приговор, еще предстояло узнать. Спустя час друг вышел из кабинета и расслабленно выдохнул.

Он уже отстрелялся, а мне еще только предстоял долгий разговор со следователем.

— Заходи, Вадим. Присаживайся, — следователем была миловидная женщина в возрасте. Ее, как и всех работников юстиции, всегда выдавали глаза. Холодные, цепкие и подмечающие каждую деталь. Она внимательно оглядела меня и улыбнулась. — Меня зовут Марина Вячеславовна.

— Здравствуйте. Вадим.

— Как ты себя чувствуешь, Вадим? Помощь не нужна? — участливо спросила следователь. Я покачал головой в ответ.

— Нет, спасибо. Держусь. Устал просто.

— Понимаю. Надо ответить на несколько вопросов.

— Конечно. Я готов.

Меня продержали в кабинете гораздо дольше, чем Мишку, и когда я вышел оттуда, то вид имел крайне бледный. Друг спросил, нужна ли мне помощь, но я улыбнулся и отправил его домой, сказав, что мне надо еще в одно место. Следователь записала мои показания и велела сотрудникам отвезти меня в больницу. Обезболивающее стало отпускать, и в искалеченной руке вновь заворочались раскалённые иголки. А еще я просто хотел побыть один.

В больнице я тупо смотрел на то, как доктор делает рентген, затем цокает языком и задает какие-то вопросы, смысла которых я не понимал вовсе. В голове роились дурацкие мысли, и мне просто хотелось домой.

— Вадим, посмотри на меня, — требовательно попросил доктор. Я послушно уставился на него. — У тебя закрытый перелом. Не все так страшно. Наложим гипс, походишь с ним, а потом все пройдет.

— Спасибо, доктор, — тихо поблагодарил я. — Я могу идти?

— Конечно. Завтра к девяти утра придешь снова.

— А позже никак? Мне к следователю нужно, — соврал я.

— А, да, — встрепенулся доктор. — Когда ты сможешь?

— После обеда устроит?

— Буду ждать. Беги гипс накладывать.

— Спасибо.

Я вышел из больницы и направился домой. Прохожие странно на меня посматривали, но я их не осуждал. Мало того, что гипс и бинты, так еще и лицо мое было похоже на маску одного из японских божков. Несколько раз останавливали «пепсы», но бумажка от следователя отметала все вопросы. У меня не осталось сил даже пререкаться с ними. Молча сунул, молча забрал, молча пошел дальше.

Легкий ветерок был, тем не менее, достаточно прохладным, но именно он бодрил и заставлял идти вперед. Прогулка была необходима. Я хотел просто побыть один, где никто не будет приставлять пистолет к моей голове, бить ногами и задавать дурацкие вопросы.

Я шел по мокрым дорожкам и щурился, когда редкие капли дождя падали на лицо. Но они не причиняли дискомфорт, а наоборот, дарили облегчение. Я остановился напротив витрины магазина и вздрогнул, увидев свое отражение.

Правый глаз почти заплыл. Нос опух, губы разбиты, а на лбу застыла глубокая царапина, которая сейчас нещадно болела. Неудивительно, что меня тормозят все, кому не лень. Но думал я не об этом.

— Наивный дурак, — прошептал я разбитыми губами и криво усмехнулся. Да, я был самым настоящим дураком, который чуть не погиб сегодня. Все невероятно болело. Но если тебе больно, значит, ты жив. Это ли не прекрасно?

У дверей квартиры я собрался с духом и позвонил. Специально не взял ключи сегодняшним утром, потому что не знал, вернусь или нет.

— Вадим! Боже мой. Что случилось? — ахнула бабушка, когда открыла дверь и впустила меня в коридор. Да уж. Представляю, каково ей это видеть.

— Все нормально, ба. Упал, поскользнулся, очнулся, гипс, — пошутил я, но бабушка не прекращала охать.

— Может, в милицию позвонить или в скорую?! Вадик, на тебе же места живого нет.

— Есть. Сделай мне чай. Теплый. А я тебе все расскажу, — улыбнулся я. — Бабуль! Не плачь!

Бабушка плакала, прислонившись к стене, а я чувствовал себя полным говном. Кем и был. Сколько нервов я ей попортил своими выходками, кто бы знал. Но она всегда прощала меня. Что бы я ни натворил.

— Прости, ба, — я прижался к ней, шипя, как разъяренная змея. Бабушка крепко меня обняла, но я не отстранился. Наоборот, ловил тепло родного мне человека. Человека, что не бросил меня, а продолжал заботиться.

— Пошли. Сделаю тебе чай. А мне надо валерьянки треснуть, — грустно улыбнулась она и потащила за собой на кухню.

После чаепития я выдумал историю, что меня случайно задела машина. Водитель подвез до больницы, где мне наложили гипс. Бабушка поверила, как и всегда. Только грустно покачала головой и, допив свой чай, отправилась в комнату.

А я пошел к себе и включил компьютер. Монитор щелкнул и показал экран приветствия операционной системы. Мягкий голубой свет на несколько секунд заполнил комнату, превратив ее в прекрасные глубины океана. Даже Дарт Вейдер на моем столе не казался таким суровым. А родители, смотрящие на меня со старой фотографии, выглядели самыми счастливыми людьми на свете.

Коротко моргнуло окошко аськи, уведомляя о новых сообщениях.

Андрюха: Пришел. Я уже счесался весь.

Я: Надо было прогуляться.

Андрюха: Как все прошло? Мишка скомкано рассказал и убежал спать. Я так ничего и не понял.

Я: Давай завтра в «Осеннем парке» увидимся, там и расскажу. Спать хочу невероятно, да и тело все ломит.

Андрюха: Отдыхай, конечно. Если что, звони.

Я соврал и тут. Мне просто хотелось побыть наедине со своими мыслями. Я пару раз щелкнул мышкой и открыл старую фотографию. На ней застыли счастливые лица моих друзей. Мишка, Толик, Андрей, Макар и я. Счастливые и радостные, мы в тот день поехали на рыбалку. Конечно, мы здорово напились, но зато сколько прекрасных эмоций было. Я моргнул, и слеза скатилась по щеке, чтобы застыть в уголке израненных губ.

— Прости, Толик, — прошептал я, смотря на лицо своего друга. — Знать бы, как все исправить. Я всегда себя буду корить за это. За то, что потерял тебя и Макара. Но я отомстил, слышишь? Конечно слышишь, дружище. Я не мог иначе.

Друг молчаливо взирал на меня с монитора. Я не мог контролировать эмоции, и вот слезы каскадом полились из моих глаз. Я сдавленно рыдал, вцепившись в край стола. Истерика волнами терзала мою душу, заставляя вновь вспоминать ужасные моменты прошлого.

— Мы всегда тебя будем помнить, — продолжил я. — А те, кто забрал тебя, понесут наказание. Им не помогут деньги или связи. Они будут гнить, мечтая лишь о том, чтобы сдохнуть.

За окном громыхнуло, а крупные капли неспешно стали барабанить по подоконнику. Дождь. Его мне и не хватало. Шум дождя способен успокоить даже самое избитое сердце, а прохлада, что он несет, исцеляет душу. Я придвинулся к окну и долго смотрел на улицу, где под светом желтых фонарей дождь смывал всю серость и грязь в моей жизни.

Днем, после больницы, я зашел в кафе, где мы договаривались встретиться с друзьями. Они уже были там и ждали меня. Помимо Андрея, Кисы и Мишки, за круглым столом сидел Володя со своим другом Гурей. Ребята, увидев меня, загомонили и кинулись обниматься. Я шипел от боли, но радовался этим объятиям, как ребенок.

— Зацените, Вадька похож на чувака из Робокопа, — закривлялся Мишка. — А глаз вообще на залупу похож.

— Когда тебя пчела в хуй ужалила? — невинно спросила Киса, а мы заржали. Даже байкеры не удержались от улыбки.

— Чего ты начинаешь? Я, блядь, герой! — надулся Мойша. — Мной восторгаться надо.

— Тобой мы вчера восторгались, — вставил Володя и повернулся ко мне. — Рад тебя видеть, Вадь.

— Взаимно, Вов, — ухмыльнулся я.

— Рассказывай.

— Что?

— Все! Как ты все провернул, — засмеялся Гуря, подсаживаясь ближе. Я вздохнул и начал рассказ.