Глава 11
Мэри Келли

Его мышцы были каменными от напряжения, все тело немело, и его сила воли уходила лишь на то, чтобы не двинуться с места. Леон рвался вперед – туда, где опасно, где страшно, но где он должен быть. В такие моменты он не думал о смерти, хотя и признавал, что она вполне возможна. Им полностью овладевал азарт охоты, которого Дима не мог ни понять, ни одобрить.

Но на сей раз от Леона ничего не зависело. Никакие связи и знакомства не помогли бы ему войти в группу захвата, готовившуюся к штурму здания. Он подозревал, что даже если бы оставался следователем, его бы туда не пустили, пока все не закончится. Ему нужно было радоваться тому, что ему позволили подойти так близко – признавая его заслуги в этом деле. Но Леону этого отчаянно не хватало, и выжидание, пронизанное чувством собственной беспомощности, причиняло ему почти физическую боль.

Не от него зависело, выживет Полина или нет. А он терпеть не мог, когда нечто столь важное зависело не от него.

Отпечатки пальцев дали лучший результат, чем следователи могли ожидать. На конверте они были смазанными, но их сравнили с отпечатками на почтовом ящике – и нашли нужные. Убийца слишком рано расслабился, позволил себе недопустимую небрежность. Однако так ли это странно, как считала Анна? Он не первый маньяк, который попался на глупости, не связанной с его главными преступлениями, да и не последний. Когда они начинают игру с письмами полиции, они уже ставят себя под удар.

Отпечатки легко обнаружились в базе данных, но не потому, что он был преступником. Напротив, он был полицейским – когда-то, задолго до того, как началась его охота.

Михаил Жаков недавно разменял шестой десяток, а в полиции он служил почти половину своей жизни назад. В первые годы он был отличным оперативником, он разбирался в сложных делах получше следователей и ни один преступник, столкнувшийся с ним, не мог от него уйти. Но постепенно в нем что-то ломалось – день за днем, год за годом. Плавность этих перемен усыпила бдительность его коллег, не позволила им вовремя заметить его прогрессирующую болезнь.

Он все чаще становился неоправданно жестоким при допросах, а позже – в обычном общении с людьми. У него начались беспричинные приступы агрессии, он страдал от паранойи и галлюцинаций, он больше не мог продолжать работу и был уволен. Бывшие коллеги и друзья пытались ему помочь, но сам он не считал себя больным. Им ничего не оставалось, кроме как отправить его на принудительное лечение.

В больнице Жаков провел два года, вышел оттуда присмиревшим и, как тогда казалось, образумившимся. Однако затишье длилось недолго, скоро он ушел из дома, ему, обладателю двухкомнатной квартиры в Москве, отчаянно хотелось стать бродягой.

Все, кто встречался с ним позже, говорили, что он опасен, но не брались сказать насколько. Периоды абсолютной ясности ума у него чередовались со вспышками агрессии и ненависти ко всему живому. Несмотря на возраст, Жаков все еще был силен, его хотели поймать, но он умело уходил от погони, а объявлять его в розыск было не за что.

Он вполне мог быть Джеком – Леон признавал это. В периоды просветлений Жаков был не просто вменяем, он был очень умен, он вполне мог спланировать сложнейшие преступления. Во время приступов ярости он не боялся крови и не был способен на жалость. И, что любопытно, до работы в полиции он полтора года учился на врача, быстро отчислился, осознав, что ему в больнице не место, но он узнал об анатомии достаточно. Он идеально подходил на роль убийцы.

Что же до его ненависти к проституткам, то раньше за ним такого не замечали. Однако все, кого сумели допросить следователи, знали Жакова больше двадцати лет назад. За это время могло измениться многое – могло измениться все!

Поэтому все, кто работал над этим делом, верили, что Михаил Жаков и есть загадочный убийца ночных бабочек. Кроме, пожалуй, Анны… Леон не сомневался, что она не права, но все равно жалел, что ее здесь нет. Было бы неплохо, если бы она взглянула на этого психа, подтвердила, что, да, это он, сомнений нет. Однако она осталась верна себе и не пришла.

А хуже всего то, что она повлияла на Леона. Когда он перечислял в уме все доказательства против Михаила Жакова, он убеждался, что перед ними тот самый Джек. Но потом в памяти всплывал голос Анны и указывал, что слишком идеальный подозреваемый подал им себя на блюдечке с голубой каемочкой.

Где тогда выход, где правильное решение? Недооценивать Жакова, считая, что его использует другой преступник? Или переоценивать его, веря, что откровенный псих так долго оставался незамеченным и только потом допустил ошибку, которую, со своим диагнозом, должен был допустить в самом начале?

Группа захвата наконец получила разрешение на начало операции, черные силуэты, таившиеся за машинами, беззвучно двинулись вперед. Леону даже дышать было тяжело от волнения, ожидание без действия было для него худшей пыткой.

Когда они определили имя подозреваемого, найти его оказалось не так уж сложно. Михаил Жаков скрывался от полиции, когда его никто особо и не искал. Но сейчас на это были брошены все возможности города – а это были немаленькие возможности. Опрашивали всех, кого можно, и определили, что бродяга, похожий на Жакова, частенько мелькает среди старых домов, расселенных и подготовленных к сносу.

Это было отличное место преступления: тихое, уединенное… Все было просчитано предельно точно, и оставался лишь один вопрос: хватало ли Жакову редких дней просветления для такого планирования?

Как он добрался до Полины Чивкиной, в общем-то, понятно. Ее друзья указали, что она часто вызывала машину ранним утром и всегда пользовалась одним и тем же приложением. В такое время отследить машину, направляющуюся на вызов, несложно – Жакову оставалось лишь заставить автомобиль остановиться, а потом убить водителя. С Анастасией Поворотовой и Валентиной Сурковой тоже все ясно – они были не слишком разборчивы, и если бы он подошел к ним в нормальной одежде, они бы взяли его деньги. Но Диана Жукова? Она и бродяга Жаков из разных миров. В чем же подвох, как он мог это сделать?

Из здания донесся шум, прервавший размышления Леона. Группа захвата работала быстро и четко, ни одного выстрела пока не прозвучало, а это оставляло надежду, что Полина еще жива. Вся операция длилась несколько минут – Леон понимал это, когда смотрел на часы. Но эти минуты для него превратились в вечность, неподвижность была слишком жестокой пыткой. Ему все казалось, что если бы он был там, если бы шел первым, все было бы проще.

Однако группа захвата обошлась и без него: очень скоро все было кончено.

Михаила Жакова взяли без труда: когда в здание ворвались оперативники, он сидел на полу, покачиваясь, и смотрел в стенку. Из-за седой бороды и всклокоченных волос он казался стариком, однако, если присмотреться повнимательней, было видно, что фигура у него крепкая, кожа – гладкая, старость пока была над ним не властна. Так что да, ему хватило бы силы на все эти убийства и подготовку к ним.

Ну а все остальное? Когда Жакова вели к машине, у Леона получилось заглянуть ему в глаза. Это были спокойные глаза, холодные и безмятежные, как северный океан в час затишья. В них не было ярости, но не было и раскаяния. Жаков прекрасно понимал, что происходит и что его ждет, но он, казалось, был не способен на раскаяние. Он вообще выглядел так, словно ему не за что раскаиваться.

Может, все-таки не он?..

Но скоро стало ясно, что он, все-таки он. Лучшим доказательством тому служило тело Полины Чивкиной, обнаруженное внутри.

– Она умерла еще этой ночью, – тихо сказал кто-то из экспертов. – Мы не опоздали, если бы приехали на час раньше, это ничего не изменило бы.

Не опоздали? Да конечно! Если бы они приехали на день раньше, она, возможно, выжила бы!

Ему не дали подойти близко к телу, однако Леон все равно успел взглянуть на него, стоя в коридоре. Он видел худенький силуэт, казавшийся детским в пустой комнате, и кровь, очень много крови. Он не мог разглядеть, что именно Жаков сотворил с ней, да и не хотел этого. Леон чувствовал себя опустошенным, словно из него одним движением вырвали остаток сил.

Может, это и было наивно, но когда они получили имя подозреваемого, он верил, что одну жертву им все-таки удастся спасти. Убийца держал Диану Жукову в плену месяц, может, и у Полины было в запасе хотя бы две недели? Неделя?..

Нет, не вышло, не в этот раз. Письмо служило лучшим доказательством того, что убийца ускорился, он начал срываться. Болезнь Михаила Жакова проявила себя, ярость приходила все чаще, побеждая здравый смысл. Он не собирался щадить Полину. Зачем? Если он сделал всю свою охоту крестовым походом против «падших женщин», Полина была его главным трофеем. Не важно, обслуживала она сама клиентов или нет, для него было принципиально лишь то, что она одобряла это перед аудиторией в сотни тысяч пользователей.

Жаков вряд ли понимал, что перед ним всего лишь двадцатисемилетняя девчонка – глупая, но не виновная ни в одном серьезном преступлении, не слишком развращенная, просто одна из многих. У него была своя система ценностей – и справедливости. Он начал приводить приговор в исполнение на проститутках, потом вышел на новый уровень. Сейчас, когда его поймали, он не выглядел ни удивленным, ни разозленным. Он получил, что хотел, теперь о нем будут говорить, о его миссии – тоже. А пожизненное заключение, маячившее перед ним, было просто сменой обстоятельств.

Но на него Леону было плевать, он даже не чувствовал ненависти к этому существу. Перед глазами у него стояло худенькое тело Полины в луже крови, и он не знал, когда этот образ исчезнет. Душу сжигала мучительная горечь: он проиграл, не смог, подвел ее, ничего не пообещав…

Он не знал, как с этим справиться. От него уже ничего не зависело: Жакова ожидал допрос, а его звериную нору – работа десятков экспертов. Среди них даже Димы не было, он не смог приехать, а может, не захотел, уже предчувствуя, чем все это обернется. Оставалось несколько часов до того, как будут известны хоть какие-то результаты.

Эти несколько часов ему нужно было как-то пережить. Леону полагалось ехать домой, где его ждала жена, присмиревшая после их последней ссоры. Но он чувствовал, что там он сорвется, Лидия не сможет отвлечь его, она даже молчать не сможет. Ему нужно было нечто такое, что сдержало бы его, не позволило натворить глупостей.

Он набрал номер, который давно уже запомнил наизусть, потому что его запрещено было сохранять в телефоне – Анна такое даже проверяла иногда.

– Что случилось? – спросила она.

– Полина мертва. Его взяли. Можно я приеду?

– Приезжай.

В глубине души он опасался, что Анна снова начнет спорить с ним, доказывать, что это не Жаков, что тут целый заговор. Леону это не помогло бы, только хуже сделало.

Анна, кажется, догадалась об этом. Когда он приехал, она улыбнулась и не сказала ни слова. Она дала ему то одиночество, которое было нужно Леону, но обезболенное ее присутствием. Она тренировалась в зале с лентами так, будто ее день шел по обычному графику и ничего особенного не случилось. Леон сидел на полу, прислонившись к стене, и наблюдал за ней.

Они не разговаривали до его отъезда.

Дмитрий Аграновский действительно не мог поехать туда, к этому проклятому дому, просто не нашел в себе сил. У него кружилась голова, сильно, до черных пятен перед глазами. Какая тут работа на месте преступления? Впрочем, в глубине души он подозревал, что это всего лишь психосоматика. Его тело реагировало на отчаянное желание отгородиться от всего происходящего, дать себе уважительную причину не лезть в грязь и остаться чистым.

Он так долго посвящал все свои силы тому, чтобы защитить Леона от прошлого, что порой забывал: ему тоже нужна защита. Потому что прошлое у них одно на двоих.

Впервые за долгое время он отпустил брата – пусть делает что хочет и сам справляется с этим. Дмитрий закрылся в своем кабинете, он работал с бумагами, потому что они, монотонные, безразлично пожиравшие время, успокаивали его. Он никого не звал и не ожидал, поэтому стук в дверь застал его врасплох. Его удивление лишь возросло, когда в его кабинет заглянула Лидия.

Жена его брата была красива – он всегда это знал и не уставал отмечать. Но сегодня она превзошла сама себя: костюм нежно-кремового цвета смотрелся элегантно, однако пиджак, надетый на голое тело, придавал ее образу почти вызывающую соблазнительность. Дмитрий давно уже не видел ее такой… да пожалуй, никогда не видел! Он понимал, что ему нельзя вот так засматриваться на жену младшего брата, однако он ничего не мог с собой поделать. Чтобы унять разбушевавшуюся совесть, он напомнил себе, что это всего лишь мысли, никто о них не узнает.

– Лида? Что ты здесь делаешь?

– К тебе пришла.

– Где Леон?

– Понятия не имею, я не видела его с самого утра.

У Дмитрия не было ни сил, ни желания говорить о брате. Последние несколько дней вымотали его, он плохо спал, у него кружилась голова, его нервы, обычно крепкие и никогда не подводившие его, были напряжены до предела.

Он устал заботиться о Леоне – особенно в ситуациях, когда его братец создавал проблемы на ровном месте. У него шикарная жена, одна на миллион, а Леон умудряется пренебрегать ею. Ну не дурак ли? И это вряд ли лечится.

– Лида, сейчас не очень удачный момент, чтобы обсуждать его, – вздохнул Дмитрий. – И у меня, и у него тяжелый период. Но если тебя это утешит, расследование завершилось, скоро все будет так, как раньше.

– Не думаю. Леон не говорил мне, куда уехал, но я, кажется, знаю, где его искать. У нее.

– Даже если так, это уже конец.

Дмитрий не мог поручиться, что все действительно закончится между теми двумя, но ему хотелось хоть как-то поддержать Лидию. Даже сейчас, утомленный и опустошенный, он не мог отвести от нее глаз. Он не позволил бы брату потерять такую женщину!

– Это будет конец, если все мы поверим, что жизнь пойдет по-прежнему, – сказала Лидия. – Сама она не исправится. Но я знаю, как ее исправить.

– Как же?

– Нам нужен ребенок. Только это сделает нашу семью полноценной.

– Я вам давно уже говорю, – усмехнулся Дмитрий. – Да я первым начал, а вы еще смеялись надо мной! Я рад, что ты созрела для такого решения. Ребенок – это удивительное счастье, которое и правда может вас спасти.

Он был рад за них, и все же в его душе мелькнула ревность, которой там не должно было появиться. Дмитрий даже сам себе не поверил: откуда ревность, к кому? Он должен радоваться, что Лидия родит ребенка его брату, все ведь правильно!

Вот только чувства отчаянно не хотели подчиняться разуму.

– Я это понимаю, а Леон – нет, – кивнула она. – Я ведь говорила тебе, он игнорирует меня.

– До сих пор?!

– Кажется, теперь это удается ему легче, чем раньше.

– Лида, мне жаль…

– Не нужно меня жалеть, – прервала его Лидия. Она и правда не выглядела ни подавленной, ни расстроенной. – Леон – мой, и он всегда будет моим. Даже если он заговорил о разводе.

– Что?!

– Как заговорил, так и забудет, не обращай внимания, – беспечно отмахнулась она. – Как только у нас появится ребенок, все решится само собой.

Дмитрию не слишком нравились такие рассуждения. Для него и Милы дети были подарком, настоящей радостью, но не инструментом. Да и потом, не похоже, что Лидия говорила о любви к мужу. Ее чувство было совершенно иной природы, и Дмитрий его не понимал. Он слишком устал, чтобы разбираться еще и в этом.

– Почему ты здесь? – утомленно поинтересовался он.

– Ради ребенка.

– Какого еще ребенка? При чем тут я?

Она не ответила ему, просто смотрела, и этот взгляд говорил больше любых слов. Дмитрий понял его сразу – но поверить не смог. Заставил себя не верить! Как это вообще возможно? Нет, он, должно быть, ошибся!

– Ты сошла с ума? – только и смог произнести он.

– Может быть, но ребенку это по наследству не передастся.

– Лида!

Она наклонилась вперед, облокотилась на стол; теперь ее лицо было совсем близко. Она продолжала смотреть ему в глаза, и этот взгляд гипнотизировал.

– Ты думаешь, я не знаю? – спросила она.

– Чего?

– Что ты влюблен в меня – еще со свадьбы.

– Что ты еще придумала?..

– Когда хочешь возражать, постарайся делать это уверенней, – засмеялась Лидия. – А лучше не трать время. Это было очевидно, ты плохой лжец. Но ты благовоспитанный лжец, ты никогда не позволял себе зайти слишком далеко. Да какое там! Ты и намека не бросил, думаю, ты даже свои мысли через цензуру проводишь. Я права?

Дмитрию хотелось сказать, что нет, все не так. Но он не проговорил ни слова.

– Вот видишь, – продолжила она. – Ты – вечный печальный рыцарь, оберегающий своего брата. И я уважаю это, всегда уважала. Но сейчас, чтобы помочь Леону, тебе нужно быть другим.

– Я не могу. Леон… И Мила…

– Хватит, а? Хватит думать о других. Ты только это и делаешь! Тебе еще не надоело? Хотя бы раз позволь себе жить так, как тебе хочется!

– Это неправильно…

– Правильно, неправильно, какая разница? Жизнь у тебя одна! Думаешь, когда ты станешь дедом, ты будешь подсчитывать, сколько раз ты поступил правильно, и гордиться этим? Да ты будешь сожалеть о каждом втором своем решении! Ты зациклился на правилах – и ты не живешь.

Лидия задела его за живое: он хотел этого, хотел ее. Он никогда не изменял своей жене, но… на его пути просто не появлялась женщина, с которой он захотел бы изменить ей. До сегодняшнего дня.

Но ведь это жена Леона, это брак Леона, который он оберегал так же старательно и преданно, как свой собственный!

– Лида, ребенок…

– Может, ребенка и не будет, – пожала плечами она. – За годы брака я никогда толком не предохранялась, а ребенка не было.

– Врачи ведь говорят…

Она снова не дала ему закончить:

– Мало ли, что говорят врачи. Природа говорит громче! Я не знаю, смогу ли я родить. А даже если смогу, разве ты будешь не рад ребенку, рожденному мной тебе?

– Леон…

– Леон ничего не узнает. Этот ребенок сделает его лучше! Леон срывается, ты это видишь. Чтобы он удержался, остался нормальным, ему нужна связь с миром, с семьей. Его нужно изменить, и ребенок изменит его в лучшую сторону. Опять же, забудь о ребенке, я просто хочу быть с тобой.

– У тебя есть муж! – Дмитрий держался за то, что казалось ему самым важным, до последнего, однако он уже тонул в ее светлых глазах.

– Леон первым начал. Я видела, как они встречаются с этой бабой! Думаешь, он еще не спал с ней? Леон? О, я его знаю! Он не интересуется мной только по одной причине: он все отдает ей, он думает лишь о ней. У меня сейчас два пути: развестись с ним или изменить ему, чтобы забыть про обиду и все было честно. Видишь? Ты не рушишь его семью, ты спасаешь ее, ведь я останусь, только если ты заставишь меня остаться!

Его ум, привыкший находить самые важные факты и анализировать их, подсказывал Дмитрию десятки причин отказать ей, выставить ее за дверь и никогда не вспоминать об этом разговоре. Во-первых, у нее есть муж. Во-вторых, у него есть Мила и дети. В-третьих, она не любит его, она не скрывает, что хочет остаться с Леоном. В-четвертых…

Да какая, к черту, разница, что там в‐четвертых? Она права: он постоянно отказывает себе, у него нет жизни, которую можно было бы вспомнить с удовлетворением, все слишком серое, правильное, образцовое – и безликое.

Если бы она пришла в другой день, он бы, пожалуй, отказал ей, глас рассудка смог бы победить. Но Лидия, случайно или намеренно, выбрала идеальный момент. Дмитрий устал, он хотел забыть обо всем. Леон исчез непонятно куда – возможно, опять уединился со своей псевдонапарницей, и это давало его жене немало новых прав. Лидия хочет этого, он хочет этого… почему нет? Почему всегда нет?

Словно почувствовав его сомнение, Лидия поднялась и, продолжая смотреть на него, медленно расстегнула пиджак, повела плечами, заставляя ткань скользнуть вниз, и замерла, позволяя Дмитрию рассмотреть себя. Она была даже прекрасней, чем он ожидал…

– Мы не одни здесь… – только и сказал он.

– Я заперла дверь, да и не бывает на твоем этаже никого.

– Лида…

– Хватит спорить, – усмехнулась она. – Сделаем просто: да или нет. Просто да или нет.

Она стояла перед ним, полуобнаженная, она предлагала ему себя так открыто, что, будь это кто-то другой, Дмитрий поразился бы такой наглости. Но Лидии, которая столько лет была в его сознании ангелом, наглость просто не шла, и он уже придумывал для нее оправдания – жажда мести, поруганная гордость… А потом он просто перестал думать. О причинах, принципах, грехах и обо всем на свете.

В этот момент он действительно любил ее и больше не обманывал себя. Если бы он отверг ее сейчас, она бы его не простила, ни одна женщина не простила бы на ее месте! Да он бы и сам себя не простил за такую глупость. В его размеренной жизни давно уже не было таких сильных желаний.

Как он мог сказать ей «нет»?..

Он был умен. Он был гроссмейстером, умевшим просчитывать на пару ходов вперед. Анна старалась отнестись к нему с должным уважением с самого начала, однако теперь она понимала, что даже так недооценила его.

Она все не могла понять: зачем он, столько времени скрывавшийся, подставил себя смертью Валентины Сурковой? Он знал, что случившееся с ней привлечет внимание. Он мог избежать этого, заперев ее в каком-нибудь дальнем хуторе и наблюдая за ее агонией там. Но тогда ее гибель была бы не такой эффектной, он хотел, чтобы Тина страдала в собственном доме, в месте, которое всегда дарило ей защиту. Поэтому он пошел на риск, но уже тогда он подготовил жертвенного козла, которого теперь заколол на алтаре прямо перед полицией.

Анна не верила, что Михаил Жаков – это их Джек. То, что он идеально подходил на роль убийцы, лишь доказывало, что Джек бросил им не первого встречного, он подыскал того, кто будет достаточно похож на него. Жаков был идеален еще и тем, что его больной разум давно был лишен нормальной последовательной памяти: свою жизнь он помнил обрывками и часто путал фантазии и настоящие события из прошлого.

Его допрашивали, он отвечал. Его путаные, несвязные речи охотно толковались как признание. Дело было закрыто, расследование прекратилось, и Анна, пожалуй, была единственной, кто знал, что Джек вышел сухим из воды. Теперь она хотела, чтобы Леон тоже понял это.

Она пыталась все ему объяснить, но он не желал слушать.

– Полину убил он, – указал Леон. – Это очевидно. Он был весь в ее крови. На ней его… генетический материал – он ее изнасиловал.

– Полину убил он. Это тоже было частью плана.

Полина, скорее всего, изначально похищалась именно для Михаила Жакова. Джек хотел ее – она была желанной добычей. Но он был достаточно умен, чтобы расставить приоритеты. Свобода все-таки важнее, чем одно убийство, ведь на свободе охота начнется заново.

История Полины была странной с самого начала. Убитый водитель, очевидный след… все это не вязалось с умениями и талантами Джека. А главное, Полина была убита быстро, пусть и кроваво – ей перерезали горло, других ран не было. Еще ее изнасиловали, и это тоже было несовпадением. Джек не нуждался в таком примитивном удовольствии, он был садистом, изнасилование ему попросту ничего не давало. Возможно, он даже физиологически не был способен на секс с женщиной.

Для Анны это было очевидно, как сюжет уже просмотренного фильма. Для Леона – нет.

– Тебе не кажется, что желание везде видеть теорию заговора смахивает на паранойю?

– Я вижу факты, а не теорию заговора. Это было убийство ради изнасилования. Джек убивает ради убийства, в этом его кайф.

– Не называй его Джеком, – жестко произнес Леон. – Теперь мы знаем его имя – Михаил Жаков.

– Мы знаем имя того, кого он использовал. Сам он по-прежнему в тени.

– Почему ты упрямишься?

Упрямился как раз он – но Анна не спрашивала почему, она и так это понимала. Это дело было тяжелым, сложным, и Леону хотелось чувства завершенности. Смерть Полины, которую он надеялся спасти, больно ударила по нему, и спасение он искал только в поимке Жакова. Да, Полина умерла – зато этот выродок больше никого не тронет.

Однако это было ложное спасение. Джек окончательно замел следы, вышел на новый уровень. Он не остановится – нет, теперь он будет убивать чаще, с возросшей жестокостью. Просто он больше не покажет им трупы, и его не будут искать.

Такие, как он, не останавливаются.

– Это не мог быть Михаил Жаков, – в который раз повторила Анна.

– Давай коротко: почему? Только из-за изнасилования и из-за того, что он не разрезал Полину на части? Да он просто не успел!

– Не только из-за этого. У Жакова не было машины. Куда бы он посадил Анастасию Поворотову в зимний день?

– Ее убили не в машине, а на обочине, он вполне мог напасть на нее там.

– Как он узнал, какую жизнь ведет Диана Жукова?

– Случайно – он мог увидеть ее с любовником, что-то услышать… Бомжи в городе невидимы, никто не обращает на них внимания, никто от них ничего не скрывает.

– Как он похитил Диану?

– Как и Полину – вместе с машиной, очевидно.

– Как он вошел в доверие к Ярославу Леско? Я видела фото Жакова в новостях – жуткий тип. Разве Леско повернулся бы к такому спиной, встретив его впервые?

– Ты сама говорила, что внешность не так важна, что серийные убийцы – отличные психологи, – напомнил Леон. – Прекрати придираться к мелочам, аргументы «не может быть» – это домыслы, на самом-то деле. Смотри на факты! Жаков использовал для ночлега несколько заброшенных домов, в них нашли следы крови Валентины Сурковой – возможно, именно там он и провел операцию. Не все образцы еще исследованы, но я не удивлюсь, если там найдутся следы Дианы Жуковой.

– Я тоже не удивлюсь, но это докажет лишь одно: его действительно использует Джек, это не совпадение и не два разных преступления.

– Тебя послушать, так этот Джек – какой-то всемогущий тип, который сумел влезть в голову Жакову и внушить ему свою волю!

– Ты не поверишь, но такое действительно возможно, – заметила Анна. – Помнишь, я указывала тебе на разницу между психом и психопатом? Джек – психопат, Михаил Жаков – псих. В моменты просветления Жаков может быть умнейшим человеком, но это не спасает его от болезни. Он не отвечает за свои поступки, его мысли, если можно так сказать, повреждены. Джек втянул его в эту историю именно потому, что им можно было манипулировать.

– Да нет никакого Джека!

Он повысил голос, и Анна знала, что он готов сорваться.

– Я понимаю, что тебе больно сейчас, – слабо улыбнулась она. – Но ты должен запомнить самое главное: не ты виноват в ее смерти. Виноват только тот, кто похитил и убил ее. Ты не виноват и в том, что не смог ее спасти, это не твоя личная ответственность. Прошу, только не позволяй боли обмануть тебя.

– Достаточно, – перебил ее Леон. – Ты зациклилась, это уже какой-то психоз. Я-то думал, ты тоже будешь рада тому, что он схвачен!

– Я не могу быть рада тому, что Джек тебя обманул.

– Так, ясно с тобой все…

Он ушел – сначала из комнаты, потом – из дома. Анна слышала, как хлопнула дверца автомобиля и завелся мотор. Она не преследовала Леона и не пыталась его остановить. В таком состоянии он все равно не был способен на здравое мышление.

Это не делало его слабым. Это лишь доказывало, что у него живая душа, только и всего.

Анна все понимала, все могла объяснить, но это почему-то не спасало ее от собственной боли. Как странно! Она давно уже не чувствовала ничего подобного… Не к кому было. Она знала, что если у тебя никого нет, никто не ранит тебя, потому что ранят лишь те связи, которые прорастают через душу. Она же окружила себя стеной, через которую не могло прорасти ничто – так она до недавних пор считала.

Тогда, получается, и к лучшему, что он ушел… Анна этого не хотела, но и отступать не собиралась.

Что бы там ни вбил себе в голову Леон, она не теряла связь с реальностью. Она знала, что преступник, которого они ищут, – не Джек-потрошитель. Он не копия и даже не подражатель. Но они похожи, и это сходство нужно использовать.

Поэтому Анна и не сомневалась, что Полина не была его жертвой, он просто бросил ее Михаилу Жакову как подачку. Убийства Джека-потрошителя с каждым разом становились все более жестокими и сложными, современного Джека – тоже. От ярости неконтролируемых ударов ножом он переходил к операциям, к постановкам, к играм со смертью. Так разве Потрошитель был другим? Разве с его жертвами происходило не то же самое? Исключением стала лишь Элизабет Страйд – точно так же, как у нынешнего Джека исключением стала Полина.

Но потом Джек-потрошитель вернулся на прежний путь. Свою последнюю жертву, Мэри Джейн Келли, он просто уничтожил. Она была самой молодой и красивой из всех, и ему хотелось это стереть. У полиции сохранился снимок места преступления, Анна видела его и понимала, что простой убийца просто не сотворит такое с человеком – не придумает, не сможет, ведь даже у него, жестокого циника, остаются хоть какие-то моральные ограничения. Но у Джека-потрошителя к тому моменту не было ничего, никакой связи с родом людским. В комнате, где он устроил свою последнюю расправу над Мэри Келли, деревянный пол на несколько сантиметров пропитался кровью. У нее, юной, а потому дорогой проститутки, была своя комната, Джек мог не сдерживаться, здесь в отличие от вечно неспящих улиц его никто бы не прервал, и он дал волю тому существу, что всегда жило в нем.

А после этого Джек-потрошитель исчез, словно и не было его. Мог ли он остановиться? Или его сожгла дотла собственная ярость? Анна сильно сомневалась, что кто-нибудь когда-нибудь узнает наверняка. Зато она была уверена в другом: этот Джек – другой, он более холодный и расчетливый. Он не испугается своих демонов и не остановится, если его не остановят. Но кто?..

Хотя понятно кто – она. Лишь она не поддалась на эту идеальную ложь. А Леон… одумается ли он, когда остынет? Или предпочтет вернуться к своей прежней жизни, такой правильной и хорошей, с любящей семьей и прекрасной женой? Анна не винила бы его за это. Ему было что терять, а мир таких, как Джек, требовал слишком многое поставить на кон. Пусть хоть один из них будет спокойным и счастливым!

Вот только Анна была совсем не уверена, что у нее хватит сил завершить эту охоту без Леона.