Глава 34

– Ясно, – кивнул Костин. – Маргарита, вы в курсе, какой у Афанасия был в лесной школе режим?

– Обычный, – сказала Рита, – первую неделю карантин, потом уроки, всякие лечебные мероприятия.

– Афанасий не имел проблем со здоровьем, – напомнил Костин.

– С физическим – да, – согласилась Рита, – а вот с душевным дело обстояло хуже. Убить человека это не муху прихлопнуть.

– Вы знали, что сделал подросток? – уточнил Макс.

– Естественно, – хмыкнула Рита. – Мы же с ним стали близкими друзьями. Намного интереснее вопрос: почему я к нему впервые в домик ночью пришла? Подслушала разговор матери и Сергея Леонидовича. Кирпичников поздно вечером у нас в гостях сидел, они с Ксенией Трофимовной разговор вели. Отец пьяный спал, а я пошла к подруге, да мы с ней поругались, поэтому я сразу вернулась. И решила через дверь не входить. Мать сразу привяжется, начнет вопросами сыпать. Почему я не у приятельницы? Из-за чего поссорились? Ей всегда требовался полный отчет о моих делах. Иметь от мамочки секреты считалось преступлением. При этом сама она, естественно, со мной не откровенничала. Я влезла в окно чулана, он прилегал к спальне мамахен. И услышала разговор. Ксения решила, что я в гостях, алкоголик в запое дрыхнет, можно не стесняться. Я сразу поняла, что мать спала с Кирпичниковым, услышала историю Фаси и загорелась желанием с мальчиком познакомиться. Мне всегда нравились плохие ребята, да они меня в компанию не брали. Кстати, связь матери и Сергея оказалась короткой, мать через пару недель с заплаканными глазами ходить стала. Мне соврала: «Аллергия у меня, вот глаза и слезятся». Да мне не пять лет было, я сообразила: любовничек удрал, маманька в печали. Но они сохранили дружеские отношения.

– У него всегда так, – подал голос Штильман, – еще в те времена, когда мы неразлейвода считались, Кирпичников жаловался, что влюбляется, как в воду падает. Недолгое время захлебывается от любви, а потом в один день чувства иссякают. Словно вентиль у фонтана закрутили.

– Странно, что Сергей Леонидович, человек такого склада, женился на Алевтине, – заметила я, – их история напоминает сказку. Молодой человек влюбился в пациентку психиатрической клиники, помог ей бежать, привел ее домой. Девушка носила под сердцем ребенка от своего отчима, который ее изнасиловал. Родители Сергея помогли ей, оставили у себя.

Штильман расхохотался.

– Кто вам спел сагу о Форсайтах? Назовите автора!

– Алевтина Михайловна, – ответила я.

Лазарь почесал подбородок.

– Ну я случайно правду-то узнал. Мы когда-то крепко дружили: я, Сережа и Веня. Не понимаю, что нас связало, более разных людей найти трудно. Как-то раз пошли в баню, выпили, поели раков. Беседа, как водится, скатилась к теме женщин. Мы с Веней больше теоретиками являлись.

– Не объединяй нас в одно целое, – рассердился Семипалатин, – я практик!

– Нет, Венедикт, – рассмеялся Штильман, – ты в то время был бабник-теоретик. Я тоже не мастер международного класса по кобелированию. А Серега, тот как на костре горел. Но чем ярче и выше пламя, тем быстрее дрова в угли рассыпаются. Ну, значит, сидим мы в предбаннике, разговоры ведем, потом Венедикт на диван лег, сморило его. Я Сереге говорю:

– Пойду домой. Отец из командировки приехал, давно его не видел, соскучился. Тебе, наверное, тоже пора. Аля нервничает.

Кирпичников вдруг ляпнул:

– Хорошо, когда и отец, и мать есть.

Я удивился:

– Ты же не из детдома. Что за минор? Твои предки на зависть многим. Мама известная балерина, отец знаменитый режиссер, жена милая, квартира своя.

Сергей себе водки налил, стакан опрокинул, та на пиво упала, вмиг его растащило. И понесло Кирпичникова. Язык заплетается, Серега икает, но слова хорошо разобрать можно. Оказывается, он вопреки воле родителей на медицинский поступил. Его семья не хотела, чтобы сын врачом стал, зарплата небольшая, работы много. Отец сына направлял во ВГИК, обещал: «В мире кинематографии я помогу тебе всегда. В медицине у меня никого нет». Сергей не послушался, и ему объявили: «Хочешь доктором стать? Наши советы отверг? Вот и живи сам без помощи». Кирпичников разозлился, ушел из дома, поселился у какой-то старухи в деревне. Он ей по хозяйству помогал, она ему койку предоставила. Днем учился, а ночь через две санитаром работал в психушке. Дальше сплошная правда. Встретил Алевтину, она ему спела, что беременна от отчима. Серега ее украл, к старухе привел, ну и там пара в углу жила. Потом Аля родила Афанасия и спустя некоторое время поехала в город, вернулась с большими деньгами. Сережа удивился. Алевтина объяснила: отчим заплатил. Он боится, что его за совращение малолетней посадят. Аля развратника припугнула, что в милицию заявит, если он платить не станет. Не успела девица правду сообщить, как в чулан, который Серега снимал, мужик врывается с криком:

– Думала, не найду, где спряталась?

И кого будущий врач узрел? Да своего папашу! Упс! Такое не придумаешь! И что выяснилось? Мать Алевтины…

Кирпичникова встала.

– Не понимаю, по какой причине я должна выслушивать ложь Лазаря.

– Что-то ты вяло возмущаешься, – ухмыльнулся Штильман, – без рвения. Слабовато негодование.

– Алевтина Михайловна, пусть Лазарь говорит. Мы пытаемся выяснить, кто отравил вашего сына и пытался убить дочь, – пояснил Костин, – возможно, сейчас услышим некую информацию, которая поможет в расследовании.

Лазарь продолжил:

– Мамаша Алевтины держала дом свиданий, прошу не путать с борделем. К ней приходили обеспеченные мужчины, пили чай, о том о сем болтали. Хозяйка приглашала девушек, она ручалась за их здоровье и за молчание. Если складывалась пара, эти двое уходили. В квартире никакого разврата. Просто милая вечеринка. Все приглашенные представители сильного пола платили деньги за визит. Женщины туда даром являлись. Госпожа бандерша именовала свои мероприятия: «Вечер незнакомых друзей». Она не гналась за количеством посетителей, вела себя осторожно, незнакомцев впускала лишь с кем-то из постоянных клиентов, кто новичку рекомендацию дал. Своей дочери Алевтине «светская львица» не позволяла участвовать в развлечениях, а та, малолетняя штучка с ручкой, очень хотела «взрослых» отношений и ухитрилась познакомиться со старшим Кирпичниковым, забеременела от него. Вот это вам аптекарски чистая правда. Про психушку, амур с Сергеем, побег с ним – все так и было. Женщины частенько так поступают: здесь солгут, там нет.

– Получается, Афанасий Сергею Леонидовичу брат по отцу? – я попыталась разобраться в хитросплетениях бурной личной жизни семьи Кирпичниковых.

– Ну да, – кивнул Штильман, – а теперь самое интересное. Сергей через некоторое время возобновил отношения с матерью. Та наконец-то смирилась с его идеей стать врачом.

– Заткнись! – вспылил Кирпичников. – Сам расскажу. Я, когда отца увидел, онемел. Потом потребовал объяснений, узнал правду. Анна, мать Али, узнав, что учудила дочь, отправила ее в психушку под присмотр своего приятеля доктора. Мой отец шмыгнул в кусты, он понимал, что родительница его малолетней любовницы скандала не поднимет, иначе не сможет и дальше вечеринки устраивать, лишится своих денег.

– Она мне объявила: «Как только родишь, ребенка заберут. И только попробуй пикнуть, на всю жизнь в дурке поселишься», – обиженно сказала Алевтина. – А я сбежала. И Сережу по правде полюбила. Жить нам не на что было, мы голодали. Я терпела, терпела, потом отыскала Леонида, заявила ему: «Плати алименты, иначе попадешь в тюрьму за мое совращение. Где живу, не скажу! Будем на улице встречаться». Глупо, конечно, но вы вспомните, сколько мне тогда лет было. Леонид молча дал денег. Я обрадовалась, домой помчалась: автобус, электричка. Ни разу не оглянулась, не подумала, что он за мной следит. И вот что вышло. Когда Леонид в дом вбежал, я чуть не умерла.

– Вы не знали, что Сергей сын Леонида, вашего любовника? – уточнил Макс.

– Нет! – вздохнула Алевтина. – Дурочка я, в школе училась, пришла в восторг, что на меня взрослый мужик внимания обратил. Фамилию Лени не слышала, паспорт его не видела. Да и зачем в документ глядеть? На руках был телефон любовника. Я ему звонила, договаривалась о свидании. Не знаю, где аппарат стоял. Говорю же: дурочка была. Леня для нас квартирку снял. Вот и вся история. Я старшего Кирпичникова в один миг разлюбила, когда он, услышав о моей беременности, исчез. Теперь понимаю, наломала я дров.

Сергей провел ладонью по волосам.

– У меня к Але было сильное чувство, к ее сыну я привык, и у нас вскоре должен был общий ребенок родиться.

– Это-то и заставило меня у Леонида денег просить, – прошептала Алевтина, – второй был на подходе, а нам не на что хлеб купить.

– Первым делом, когда я выяснил правду, хотел убить их обоих, Алю и отца, – признался Сергей, – но потом мы сели и поговорили. Папаша умолял ничего его супруге, моей матери, не рассказывать. За молчание нам платил. Затем, когда Але восемнадцать стукнуло, мы к маме поехали, правду ей не сообщили, рассказали, что Алю изнасиловал отчим. Мама очень жалела невестку, любила ее, Фасю, Петю, а потом Тоню обожала. Это она настояла на регистрации брака. В качестве свадебного подарка подарила Алевтине свою квартиру. Потом дачу. Отец умер раньше жены, все ей оставил. А примерно за год до кончины мать тайком сделала Алевтину владелицей всего своего имущества. Мы узнали об этом, когда вскрыли конверт с завещанием. Там были дарственные на пять московских квартир и дачу. В завещании четко указывалось: драгоценности свекрови, собрание картин, фарфора – все отходит только невестке. Почему она так поступила? Отчего обездолила родного сына? Не знаю. Но я не расстроился.

– Ага! Ври больше, – засмеялся Лазарь, – Сергей тогда в бане с пьяных глаз мне в полотенце рыдал: «Я нищий, все у Альки. Ни копейки без ее разрешения взять не могу». Небось и медцентр он на ее золотишко открыл. Сергей не мог развестись с женой и никогда брак не разобьет, он связан денежными веревками, а они крепче железных цепей. Да он Алю терпеть не может. А куда ему деваться?

– Закрой пасть, Лазарь, – неожиданно грубо и резко заявила Алевтина, – не смей говорить о том, чего не знаешь.

Сергей кивнул:

– Аля права. Не следует делать выводы о чужой семье. Да, у нас были сложности, да, не ушел я от супруги из финансовых соображений, да, наш брак превратился в сожительство посторонних. Я стал бесконечно баб менять, и не один год так. Но потом случилась история с Варей, Афанасием. Сначала Аля держалась молодцом, а потом угодила в больницу с микроинсультом. И тут я вдруг перепугался, понял, как она мне дорога. Когда жену выписали из клиники, у нас пошла другая жизнь.

– Наломали в юности дров, – кивнула Алевтина, – но одумались, поговорили, все друг другу простили, решили начать жизнь заново.

– У нас получилось, – подхватил Сергей, – и я всегда любил Фасю, как родного!

– Больше, чем меня, – прогудел Петя, – дураку все родительское внимание доставалось. Принесу дневник с одними пятерками, покажу маме, она рукой махнет: «Молодец», и все. А Фаська, двоечник, на второй год останется, и все на рога встают, лентяя, идиота жалеют, по психологам таскают…

Штильман обвел рукой переговорную.

– Давно когда-то мы все, как бешеные белки в клетке, перегрызлись. Я Сергея терпеть не мог за то, что Варя к нему ушла, а потом из-за потаскуна не пойми куда уехала. Полагал, она жива, о том, что Стеклову Афанасий убил, впервые сейчас услышал. Я в шоке пребываю. Но несмотря на ошеломление от известия, способности мыслить логически не потерял. Выслушайте теперь меня со всей внимательностью. Сергей мне нагадил. Я сильно переживал из-за Вари. Но времени с тех пор много прошло. Я нашел свой путь и даже благодарен Сергею за все его пакости, они мне добром обернулись. Что бы случилось со мной, останься я на прежней работе? Защита докторской диссертации? А дальше? Чтение лекций тупым студентам? Написание одной монографии за десять лет? Перспектива в шестьдесят лет стать маразматиком, который на автомате бубнит курс наук зевающей молодежи. Дальше что? Что дальше? Надгробие с надписью «доктор наук»? И? Что хорошего Лазарь сделал? Я теперь испытываю к Сергею благодарность, не случись истории с Варей, я бы мог стухнуть в НИИ. Яма прошлого давно закопана. Назовите хоть одну причину, по которой я мог бы желать смерти Фаси и Тони. Деньги? Я не их наследник! Поймите, история со Стекловой – это, как говорят немцы, плюсквамперфект . Я о ней давно не вспоминал, никогда девушку не искал, полагал, что она уехала к тетке.

Штильман повернулся к Але:

– А тебя мне жаль, очень! Даже представить не могу, каково жить, зная, что твой сын убийца. Как ты с этим справилась?

Алевтина прикрыла глаза рукой.

– Молча. Я очень любила и до сих пор люблю Сережу. Афанасия тоже обожала. На многое закрывала глаза, заново построила счастливую жизнь. Забыла прошлое. Все шло хорошо, пока кто-то не отравил Фасю и не попытался убить Тоню.

– Это точно не я, – воскликнул Лазарь, – клянусь памятью покойных родителей. Не я. Ну включите логику. Что я получу в случае смерти Афанасия? Мы с ним вообще никак не связаны! Никак. Мстить Сергею спустя столько лет? Смешно, господа! Я объяснил уже: благодарен ему. Из-за этого бабника я ушел из НИИ, стал заниматься вирусом беременности. Мне теперь интересно жить. Чай с Кирпичниковым пить не желаю. Но никакого зла на него не держу. Если он в беду попадет, помогу.

– А я тут при чем? – воскликнул Семипалатин. – Да, была когда-то дружба, потом, вследствие многочисленных гадостей со стороны Сергея и моей излишне резкой реакции на них, произошел полный разрыв отношений. Сейчас вместо них – пепелище! Понимаете? Не дымящий кратер вулкана. Не угли! Не жар, который может в любой момент наружу вырваться. Не один год с той поры просвистел. Мы были молодые, нетерпеливые, страсти кипели, хотели, ну, как в Интернационале: «Мы наш, мы новый мир построим…» Старую науку псу под хвост, придумаем свою. Смешно вспоминать. И в личных отношениях дров наломали. Не одну поленницу сложить можно. Давно не важно, кто из нас первый за топор войны взялся и пошел им махать. Кто, что, кому, когда сделал, какие заявления писал, женщин уводил, ездил – не ездил в Будапешт, такая мелочь! Противно прямо вспоминать.

– Смерть Вари трудно считать мелочью, – возразила я.

– Да, – опомнился Семипалатин, – но я ее почти не знал, видел мельком в институте. С Афанасием никаких отношений не имел, помнил его ребенком. Мы соседствуем участками. Ранее между ними стояли низкие столбики, потом, когда все переругались, возникли глухие заборы. Какой смысл мне лишать жизни Афанасия? Где мотив? Что я получу в результате его убийства? А? Да ничего. И, уж простите, господа, я лучший специалист по ядам. Поверьте, если захочу кого-то отправить к праотцам, то ни один ваш эксперт ни за что не поймет, что применили отравляющее вещество, подумает: инфаркт, инсульт, возможно, аневризма аорты. Афанасий о ней не знал, не ходил к врачу, никаких исследований не делал. Актер Андрей Миронов от нее умер. Раз – и нет человека! Надеюсь, вы не сомневаетесь в моем профессионализме? Подвожу черту. Мотива нет у Семипалатина. Зато есть умение представить отравление простой болезнью. Я не тот, кто вам нужен!

– А где тело Варвары? – спросила я и посмотрела на Кирпичникова.