Марк сидел на краю кровати, разглядывая запястье. Опоясывавшая его рана потемнела, по краям запеклась кровь, а расходившиеся от нее красные ссадины стали лиловыми.

– Позволь мне перевязать, – сказал Кьеран. Он сидел на столике к кровати, подтянув под себя ноги. Он был босым, со спутанными волосами – словно дикое создание, ястреб, сидящий на голове статуи. – Хотя бы это разреши для тебя сделать.

– Перевязка не поможет, – объяснил Марк. – Как сказал Магнус – пока заклятие не снимут, не заживет.

– Тогда сделай это для меня. Я не могу это видеть.

Марк изумленно посмотрел на Кьерана. В Дикой Охоте они повидали немало ран и крови, и Кьеран никогда не проявлял такой чувствительности.

– Повязки – там. – Марк указал на ящик прикроватного столика. Он смотрел, как Кьеран спрыгивает, берет всё что нужно и возвращается на кровать – к нему.

Кьеран уселся и взял Марка за запястье. Его руки были ловкими и умелыми, с коротко подрезанными ногтями, покрывшиеся мозолями за годы сражений и скачки верхом. (Руки Кристины тоже покрылись мозолями, но ее запястья и пальцы были гладкими и мягкими. Марк помнил их прикосновение к его щеке там, в заколдованной роще.)

– Ты так отдалился, Марк, – произнес Кьеран. – Теперь ты дальше от меня, чем когда я был в стране фэйри, а ты – в мире людей.

Марк упорно смотрел на свое запястье, теперь перевязанное бинтом. Кьеран умело затянул узел и отставил коробку.

– Кьер, ты не можешь остаться тут навсегда, – сказал Марк. – А когда ты уйдешь, мы будем разлучены. Я не могу об этом не думать.

Кьеран с тихим стоном упал на кровать, в простыни. Одеяла уже свалились на пол. Со спутанными черными волосами на фоне белого льна, распластавшись без всякого уважения к человеческим понятиям о пристойности – рубашка Кьерана задралась до самых ребер, а ноги он широко раскинул, – Кьеран еще больше походил на дикого зверя.

– В таком случае, уходи со мной, – сказал он. – Будь со мной. Я видел, какое у тебя было лицо, когда ты увидел коней Охоты. Ты что угодно сделаешь, лишь бы снова летать.

Марк вдруг почувствовал гнев и склонился над ним.

– Не что угодно, – прорычал он придушенным от злости голосом.

Кьеран тихо зашипел и поймал Марка за футболку.

– Вот так-то, – произнес он. – Злись на меня, Марк Блэкторн. Кричи на меня. Почувствуй хоть что-нибудь.

Марк не шевельнулся, застыв прямо над Кьераном.

– Ты думаешь, я ничего не чувствую? – удивленно проговорил он.

В глазах Кьерана что-то сверкнуло.

– Коснись меня, – потребовал он, и Марк так и сделал, не в силах остановиться. Кьеран вцепился в простыни, пока Марк прикасался к нему, тянул за рубашку, расстегивал пуговицы. Он скользил ладонями по телу Кьерана, как и много ночей прежде, и в его груди стало медленно разгораться пламя – воспоминание о желании превращалось в здесь-и-сейчас.

Оно пылало в нем: искрящий, горестный жар, подобный сигнальному костру на далеком холме. Кьеран стягивал рубашку через голову и запутался в ней, обхватил Марка ногами, притягивая его к себе, удерживая коленями. Кьеран потянулся губами к губам Марка, и на вкус принц фэйри был как сладкий лед полярных шапок под звездами, сияющими сквозь северное сияние. Марк не мог остановиться: очертания плеч Кьерана напоминали вздымающиеся холмы, его волосы были темными и мягкими, как тучи; его глаза – как звезды, а тело двигалось под Марком как водопад, которого никогда не видел ни один смертный. Кьеран был звездным светом, свободой. Он весь был как сотня стрел, выпущенных из сотни луков.

И Марк пропал. Он падал сквозь темные небеса, посеребренные алмазной пылью звезд. Его ноги переплелись с ногами Кьерана, он запустил руки Кьерану в волосы, они со свистом неслись сквозь туман над зелеными пастбищами, мчались на подкованном огнем коне над пустынями, и песок взметался золотыми облаками. Он вскрикнул – и Кьеран стал куда-то ускользать, все исчезало… Марк открыл глаза и оказался в библиотеке.

Он заснул, уронив голову на стол. Ахнув, он выпрямился – и увидел Кьерана. Тот сидел на подоконнике и смотрел на него.

Слава Ангелу, библиотека была пуста. Кроме них здесь никого не было.

Ладонь Марка занемела. Должно быть, он ударился о край стола; пальцы уже начинали опухать.

– Как жаль, – заметил Кьеран, задумчиво рассматривая руку Марка. – А то ты бы не проснулся.

– Где все? – спросил Марк и сглотнул, чувствуя сухость в горле.

– Кое-кто отправился искать ингредиенты для снятия связующего заклятья, – сказал Кьеран. – Дети сделались беспокойны, и Кристина и любовник Магнуса ушли с ними.

– Ты имеешь в виду Алека, – поправил Марк. – Его зовут Алек.

Кьеран пожал плечами.

– Что до Магнуса, он отправился в некое заведение под названием «Интернет-кафе», чтобы распечатать сообщения от Эммы и Джулиана. Нас оставили работать с источниками, но ты быстро уснул.

Марк закусил губу. Он все еще чувствовал тело Кьерана, хоть и знал, что Кьеран к нему не прикасался. Он знал – но все равно должен был спросить, хоть и страшился ответа.

– И ты наслал на меня сны, – сказал он.

Кьеран поступал так далеко не впервые: несколько раз, когда в ночи Охоты Марк не мог заснуть, он насылал на него приятные сны. Таков был дар фэйри.

Но на сей раз всё было по-другому.

– Да, – сказал Кьеран. В его темных волосах виднелись белые пряди, словно жилы руды в стенах шахты.

– Зачем? – спросил Марк. Гнев копился у него в венах, он чувствовал его, словно давление в груди. Когда они были в Дикой Охоте, у них случались потрясающие ночи – из тех, когда кажется, что весь мир поставлен на кон, потому что другой человек – это всё, что у тебя есть. Марк вспомнил, как столкнул Кьерана с ледника и бросился следом: поймал его, и оба они вкатились в сугроб, цепляясь друг за друга мокрыми, заледеневшими пальцами.

Проблема была в том, что ссоры с Кьераном обычно заканчивались поцелуями, и это, чувствовал Марк, было не очень-то правильно.

– Затем, что ты со мной не искренен. Твое сердце заперто и скрыто завесой, я не могу его увидеть, – ответил Кьеран. – Я подумал, что, может, во сне…

– Ты думаешь, я тебе лгу? – Марк почувствовал, как его сердце подпрыгнуло от ужаса.

– Я думаю, ты лжешь самому себе, – сказал Кьеран. – Ты был рожден не для такой жизни – не для политики, заговоров и лжи. Для нее рожден твой брат. Джулиан чувствует себя во всем этом как рыба в воде. Но ты не хочешь заключать сделки, в которых придется жертвовать душой ради высшего блага. Ты для этого слишком добр.

Марк бессильно откинул голову на спинку кресла. Если бы он только мог убедить себя, что Кьеран ошибается… Но он не мог. Каждый день, каждый миг Марк ненавидел себя за то, что лжет Кьерану, даже если эта ложь и была во благо.

Кьеран проговорил:

– Твой брат спалил бы мир дотла, лишь бы спасти семью. Есть такие люди. Но ты не такой.

– Я понимаю, Кьеран, ты не можешь поверить, что для меня это настолько важно, – сказал Марк. – Но это так.

– Помни, – прошептал Кьеран. Даже здесь, в мире простецов, в жестах и голосе Кьерана было нечто гордое и надменное. Несмотря на одолженные Марком джинсы, он выглядел так, словно должен был бы стоять во главе армии фэйри, простирая руку в плавном повелении. – Помни, что все это происходит не на самом деле.

И Марк помнил. Он вспомнил записку на пергаменте, вложенную в желудь. Первое послание, что он получил от Кьерана после того, как покинул Охоту.

– Для меня это на самом деле, – сказал Марк. – Все это для меня – на самом деле. – Он подался вперед. – Кьеран, я должен понимать, со мной ли ты во всем этом.

– Что это значит?

– Это значит – никакой больше злости, – отрезал Марк. – Никакого насылания снов. Ты так долго был мне нужен, Кьеран! Ты был так мне нужен! И это ломает, искажает мою жизнь. Приводит в отчаяние. Вынуждает не выбирать.

Кьеран застыл.

– Ты хочешь сказать, что не выбирал меня?

– Я хочу сказать, что нас выбрала Дикая Охота. Я хочу сказать – если ты считаешь меня чужим и отстраненным, то это потому, что я ничего не могу с собой поделать. И спрашиваю себя снова и снова: в другом мире, в другой ситуации, выбрали бы мы друг друга или нет? – Он пристально посмотрел на Кьерана. – Ты принц эльфов. А я наполовину нефилим, хуже последнего отребья, с нечистой кровью и родословной.

– Марк.

– Я хочу сказать, что выбор, который мы делаем в плену, не всегда равен выбору, который мы совершаем на свободе. Поэтому мы в нем сомневаемся и ничего не можем с этим поделать.

– Для меня всё совсем по-другому, – произнес Кьеран. – Я возвращаюсь в Охоту. А ты свободен.

– Я не позволю силой забрать тебя обратно в Охоту, если ты этого не хочешь.

Взгляд Кьерана смягчился. И Марк подумал, что сейчас мог бы пообещать ему что угодно – и неважно, насколько обдуманным было бы это решение.

– Мне хотелось бы, чтобы мы оба были свободны, – сказал Марк. – И могли бы смеяться, радоваться тому, что мы вместе, любить, как обычные люди. Здесь, со мной, ты свободен, и, может, тогда мы смогли бы воспользоваться этой возможностью.

– Очень хорошо, – после долгой паузы произнес Кьеран. – Я останусь с тобой. И помогу тебе с твоими скучными книгами. – Он улыбнулся. – Я с тобой, Марк, если так мы сможем выяснить, что значим друг для друга.

– Спасибо, – сказал Марк. Кьеран, как и большинство фэйри, не снисходил до «не за что». Он просто соскользнул с подоконника и принялся разыскивать на полках какую-то книгу. Марк пристально смотрел ему вслед. Он не сказал Кьерану ни одного слова неправды; и, тем не менее, чувствовал такую свинцовую тяжесть, словно всё сказанное им, от первого слова и до последнего, было ложью.

Небо над Лондоном было безоблачным, голубым и прекрасным. Вода Темзы, расступавшаяся по обе стороны теплохода, была почти голубой. Как чай, подумал Кит, если налить в него голубых чернил.

Место, куда они направлялись – у Тая был адрес, – находилось на Джилл-стрит. Как объяснил Магнус, это в Лаймхаусе.

– Раньше это был ужасный район, – сказал он. – Сплошь опиумные притоны и игорные дома. Господи, как там было весело!

Марк запаниковал.

– Не беспокойся, – заметил Магнус, – теперь там очень скучно. Только элитные многоэтажки да гастропабы. Совершенно безопасно.

Кит был почти уверен, что Джулиан запретил бы эту экскурсию. Но Марк даже не сомневался – судя по всему, он гораздо больше брата был склонен относиться к Ливви и Таю как к взрослым Сумеречным охотникам, от которых ждут, что они, как и все остальные, будут просто делать свою работу.

Засомневался на мгновение Тай, обеспокоенно поглядев на сестру. Сейчас Ливви вроде бы была в полном порядке. Они сидели на верхней палубе теплохода, на свежем воздухе, и она подставляла лицо ветру с нескрываемым удовольствием, позволив бризу развевать и трепать ее волосы.

Тай разглядывал все вокруг с обычным для себя сосредоточенным восхищением, словно запоминал каждое здание, каждую улицу. Он барабанил по металлическим перилам, но Кит не думал, что это признак беспокойства. Он уже заметил, что жесты Тая не всегда означают, что он в дурном настроении. Иногда он, наоборот, был в хорошем расположении духа. Если Тай чувствовал себя спокойным, то следил, как его собственные пальцы чертят в воздухе ленивые узоры – так метеоролог наблюдает за движением облаков.

– Если бы я стал Сумеречным охотником, – сказал Кит, не обращаясь ни к кому из близнецов в отдельности, – у меня было бы много домашних заданий? Или можно было бы, типа, просто начать это делать?

Глаза Ливви блеснули.

– Ты уже это делаешь.

– Да, но мы в чрезвычайной ситуации, – возразил Тай. – Он прав, ему пришлось бы наверстать некоторые предметы. Я не хочу сказать, что ты несведущ как простец, – добавил он, обращаясь к Киту, – но есть то, чему тебе, возможно, следует подучиться. Разновидности демонов, языки и всё такое.

Кит скорчил рожу.

– Я вообще-то надеялся, что научусь просто по ходу дела.

Ливви рассмеялась.

– Ты всегда можешь выступить с этим предложением перед Советом и создать прецедент.

– Перед Советом? – переспросил Кит. – А это разве не то же самое, что Конклав?

Ливви рассмеялась еще громче.

– Вот теперь понятно, почему ты рисковал проиграть это дело, – сказал Тай. – Но, думаю, мы могли бы тебя немного подтянуть.

– Немного? – переспросил Кит.

Тай ослепительно улыбнулся.

– Да, немного. У меня, знаешь ли, полно важных дел.

Кит вспомнил Тая на крыше прошлой ночью – в каком тот был отчаянии. Теперь он снова стал прежним собой, словно выздоровление Ливви воскресило и его. Он опирался на перила – кораблик как раз проплывал мимо внушительного, похожего на крепость здания, высившегося над рекой.

– Лондонский Тауэр, – объяснила Ливви, заметив, куда смотрит Кит.

– Легенды рассказывают, что Тауэр всегда должны сторожить шесть воронов, – сказал Тай, – или монархия падет.

– Все легенды – правда, – тихо сказала Ливви, и у Кита по спине прошел холодок.

Тай повернул голову.

– А разве не ворон носил послания от Аннабель к Малкольму и обратно? – спросил он. – Кажется, в заметках Эммы и Джулиана про это было.

– С трудом верится, – сказал Кит. – А что, если бы ворону надоело, или он бы отвлекся, или встретил бы по пути соблазнительного сокола?

– Или его бы перехватили фэйри, – вставила Ливви.

– Не все фэйри плохие, – возразил Тай.

– Некоторые фэйри – хорошие, некоторые – плохие, все как у всех, – сказал Кит. – Но для Конклава это, наверное, слишком сложно.

– Для большинства людей это слишком сложно, – сказал Тай.

Услышав такое от кого угодно другого, Кит воспринял бы это замечание как осуждающее. Впрочем, Тай, скорее всего, просто сказал, как думал. Что было странным образом приятно понимать.

– Не нравится мне то, что рассказывает Диана, – проговорила Ливви. – Насчет того, что Зара приписывает себе убийство Малкольма.

– Папа говаривал, что крупная ложь нередко легче сходит с рук, чем мелкая, – заметил Кит.

– Что ж, надеюсь, он заблуждался, – довольно резко сказала Ливви. – Меня возмущает, что кто-то считает Зару и ей подобных героями. Даже если они и не знают, что про Малкольма она врет, планы Когорты отвратительны.

– Очень жаль, что никто из вас не может просто взять и рассказать Конклаву, чему Джулиан стал свидетелем через гадальное стекло, – сказал Кит.

– Если они узнают, что он был в стране фэйри, его могут приговорить к изгнанию, – произнесла Ливви, и в ее голосе прозвучала нотка настоящего страха. – Или снять с него метки.

– Я мог бы притвориться, что это видел я – если из нефилимов выкинут меня, это будет значить куда меньше, – предложил Кит.

Кит собирался поднять всем настроение очевидной шуткой, но близнецы были явно потрясены.

– Ты разве не хочешь остаться? – вопрос Тая был прям и резок, как нож.

Ответа у Кита не было. Раздался шум, и теплоход резко затормозил. Он причалил в Лаймхаусе, и все трое поспешили сойти – гламора на них не было, и, проталкиваясь к выходу, Кит услышал, как кто-то пробормотал что-то начет того, что дети теперь слишком уж рано делают себе татуировки.

Тай поморщился, слыша весь этот шум, и, пока они пробирались по улицам, надел наушники. Пахло речной водой, но Магнус оказался прав: доки быстро сменились извилистыми улицами, вдоль которых стояли большие здания – старые фабрики, превращенные в лофты.

Карта была у Тая, и Ливви с Китом шли за ним, держась чуть позади. Ливви привычно положила руку на талию, где под курткой прятался оружейный ремень.

– Когда ты рядом, он меньше пользуется наушниками, – заметила она, не сводя взгляда с брата, хотя ее слова предназначались Киту.

– Это хорошо? – удивился Кит.

Ливви пожала плечами.

– Это не хорошо и не плохо. Просто я это заметила. Это не магия, ничего такого. – Она покосилась на Кита. – Думаю, он просто не хочет пропустить ничего, что ты скажешь.

Кита пронзило странное чувство. Это застало его врасплох. Он покосился на Ливви. С тех пор, как они покинули Лос-Анджелес, она ничем не выдала, что хочет повторить их единственный поцелуй. И Кит понял, что тоже ничего подобного не выказывал. Не то чтобы Ливви ему не нравилась или он не считал ее хорошенькой. Но что-то в этом теперь ощущалось не то – как будто это было как-то неправильно.

Может, дело было в том, что Кит не знал, хочет ли он вообще быть Сумеречным охотником.

– Мы на месте. – Тай стянул наушники, белый шнур ярко выделялся на фоне черных волос. Из всех нынешних Блэкторнов такие волосы были только у него одного, хотя в Институте Кит видел портреты их предков с такими же темными волосами и серебристо-серыми глазами. – Должно быть очень познавательно. Такие магазины обязаны подчиняться Соглашениям, в отличие от Сумеречных базаров, но зато ими управляют специалисты. – Тай выглядел счастливым при мысли обо всем этом специализированном знании.

Они миновали оживленный проезд Нэрроу-стрит и теперь, вероятно, оказались на Джилл-стрит – напротив единственного открытого магазина с тускло освещенными витринами и именем владельца, написанным медными буквами над дверью: «Владелец Ф. Сэллоуз». Что это за магазин, нигде не было сказано, но Кит предположил, что покупатели сами знают, что им нужно.

Тай уже перешел улицу и открывал дверь. Ливви поспешила за ним. Кит шел последним – настороже и с некоторой неохотой. Он вырос среди торговцев магией и их клиентов, и опасался и тех, и других.

Внутри магазина мнение Кита не изменилось. Матовые окна пропускали лишь тусклый свет. Но тут было чисто, а длинные полки заставлены тем, что Кит уже видел – драконьими зубами, святой водой, освященными гвоздями, заговоренными порошками для красоты, талисманами на удачу – и тем, чего он не видел никогда. Часы, которые шли задом наперед, хотя он понятия не имел, почему. Скрепленные проволокой скелеты неведомых животных. Акульи зубы, слишком большие даже для акулы. Бесконечные банки с крыльями бабочек, ядовитых цветов – ярко-розовые, неоново-желтые, лаймово-зеленые. Бутыли с синей водой, вода в которых плескалась, как в крошечном море.

На ближайшем прилавке стоял пыльный медный колокольчик. Ливви позвонила, пока Тай изучал развешенные на стенах карты. На той, которую он разглядывал, были незнакомые Киту названия – Терновые горы, Пустой город, Расколотый лес.

– Страна фэйри, – сдавленным голосом проговорил Тай. – Ее карты тяжело достать, потому что ландшафт постоянно меняется, но я много их изучил, пока Марка не было.

Стук каблуков по полу возвестил о приходе продавца. К изумлению Кита, они с ней были уже знакомы. Темнокожая, с бронзовыми волосами, в простом черном облегающем платье перед ними стояла Гипатия Векс.

– Нефилимы, – вздохнула она. – Ненавижу нефилимов.

– Я так понимаю, в заведении вроде этого клиент не всегда прав, – заметила Ливви.

– Вы не Сэллоуз, – сказал Тай. – Вы Гипатия Векс. Мы с вами вчера встречались.

– Сэллоуз давным-давно умер, – сказала Гипатия. – Точнее говоря, убит нефилимами.

Неловко вышло, подумал Кит.

– Вот список того, что нам нужно. – Ливви положила на прилавок листок. – Для Магнуса Бейна.

Гипатия вскинула бровь.

– А, Бейн… Ваш неподражаемый защитник. Негодяй. – Она взяла листок. – Кое-что из этого придется готовить как минимум день. Сможете вернуться завтра?

– А у нас есть выбор? – с ангельской улыбкой спросила Ливви.

– Нет, – отрезала Гипатия. – И платить будете золотом. Деньги простецов меня не интересуют.

– Просто скажите, сколько, – сказал Тай, и колдунья взяла ручку и принялась черкать по бумаге. – И еще… я кое-что хочу у вас спросить.

Он посмотрел на Кита и Ливви. Ливви поняла намек первая, и вытащила Кита из магазина на улицу. Солнце грело кожу и волосы; интересно, подумал Кит, что видят простецы на месте магазина. Может, пыльный универмаг или мастерскую с каменными надгробиями. Что-то, куда в жизни не захочется зайти.

– Как долго ты собираешься дружить с моим братом? – отрывисто спросила Ливви.

Кит вздрогнул.

– Я… что?..

– Ты слышал, – сказала она. Ее глаза были синее Темзы.

– Люди обычно не думают о дружбе с этой точки зрения, – сказал Кит. – Зависит от того, сколько ты человека знаешь… сколько вы провели вместе.

– У тебя есть выбор, – сказала она, и ее глаза потемнели. – Ты можешь оставаться с нами так долго, как пожелаешь.

– Да ладно! А как насчет Академии? Как насчет того, чтобы учиться на Сумеречного охотника? Как я вообще должен вас нагнать, если отстаю на миллион лет?

– Нам это безразлично…

– А мне, может, нет.

– Когда мы были маленькими, – сказала Ливви, – к нам приходили играть Эшдауны. Родители считали, что мы должны больше общаться с другими детьми, не только с братьями и сестрами, а Пейдж Эшдаун было примерно столько же лет, сколько мне, так что ее запихнули ко мне и к Таю. И как-то раз он рассказывал нам о том, чем был одержим в тот раз. Тогда это были машины, еще до Шерлока. И она с насмешкой ему сказала: мол, почему бы тебе не прийти в гости и рассказать мне о машинах всё-всё-всё, ведь это же так интересно!

– И что было дальше?

– Он пришел к ней в гости поговорить о машинах, но ее не было дома. А когда она пришла, то стала над ним смеяться и велела ему уходить. Она, мол, вовсе не это имела в виду, он что, тупой?

Кит почувствовал, как в нем постепенно закипает ярость к совершенно незнакомой девочке.

– Я бы никогда так не сделал.

– Слушай, – сказала Ливви. – С тех пор Тай много узнал о том, что люди далеко не всегда имеют в виду то, что говорят. Что тон не всегда совпадает с выражением лица, и все такое прочее. Но тебе он доверяет. Я просто хочу сказать, не ври ему. Не позволяй ему обманываться.

– Я и не… – начал было Кит, но тут зазвонил колокольчик, и дверь магазина отворилась. Это оказался Тай, натягивавший капюшон.

– Готово, – объявил он. – Пошли домой.

Если он и заметил некоторое напряжение, то ничего не сказал, и всю дорогу они болтали о всякой ерунде.

Пикси с несчастным видом расселись на камнях, огораживавших сад рядом с домом. После того, как Эмма и Джулиан вытянули их из ямы, они предложили им еды, но только один согласился и в настоящий момент сидел, погрузив лицо в миску с молоком.

Самый высокий из фэйри пронзительно пропищал:

– Малкольм Фейд? Где Малкольм Фейд?

– Его тут нет, – сказал Джулиан.

– Уехал навестить заболевшего родственника, – подхватила Эмма, завороженно глядя на пикси.

– У колдунов не бывает родственников, – сказал пикси.

– Никто моих шуток не понимает, – пробурчала Эмма.

– Мы друзья Малкольма, – помолчав, произнес Джулиан. Если бы Эмма его не знала, она бы ему поверила. Он лгал с совершенно честным лицом. – Попросил нас присмотреть за домом, пока его нет.

Пикси принялись перешептываться тоненькими писклявыми голосами. Эмма стала прислушиваться, но не поняла ни слова. Они говорили не на эльфийском языке страны фэйри, а на каком-то гораздо более простом и древнем наречии. В нем было бормотание воды на камнях, острота и кислинка зеленой травы…

– Вы тоже колдуны? – спросил самый высокий пикси, отделившись от группы. Серый цвет его глаз был переплавлен с серебром, как в скалах Корнуолла.

Джулиан покачал головой и вытянул руку так, чтобы показать четкую руну войянс на предплечье.

– Мы нефилимы.

Пикси снова стали переговариваться между собой.

– Мы ищем Аннабель Блэкторн, – продолжил Джулиан. – Хотим забрать ее домой, где она будет в безопасности.

Пикси явно пребывали в сомнениях.

– Она сказала, что вы знаете, где она, – сказал Джулиан. – Вы с ней говорили?

– Мы знали ее и Малкольма много лет назад, – сказал пикси. – Смертные редко живут так долго. Нам стало любопытно.

– Можете нам сказать, – предложила Эмма. – Если скажете, мы вас отпустим.

– А если не скажем? – спросил самый маленький пикси.

– Тогда не отпустим, – сказал Джулиан.

– Она в церкви Портхэллоу, – произнес от имени всех остальных самый маленький пикси. – Все эти годы она пустовала. Аннабель ее знает и чувствует себя там в безопасности, да и высокого народа там почти не бывает.

– А далеко отсюда эта церковь? – спросил Джулиан. – А от города близко?

– Очень близко, – сказал самый высокий пикси. – Убийственно близко. – Он вскинул тонкие бледные руки, показывая. – Но сегодня туда нельзя. Сегодня воскресенье, и высокий народ толпится там, гуляет на церковном кладбище.

– Спасибо, – сказал Джулиан. – Вы нам очень помогли.

Дрю толкнула дверь спальни, и та открылась.

– Хайме? – прошептала она.

Ответа не последовало. Дрю прокралась внутрь и захлопнула за собой дверь. Она несла тарелку испеченных Бриджет сконов. Когда Дрю попросила целую тарелку, Бриджет захихикала от одной ей известных воспоминаний, а затем велела Дрю не съедать их все, а не то растолстеет еще больше.

Дрю уже давно приучилась не есть много при незнакомцах, и не показывать виду, что голодна, и не класть слишком много еды на тарелку. Она ненавидела взгляды, которые на нее кидали, словно говоря: Ох, так вот почему она не худая.

Но для Хайме она была готова пойти на это. После того, как он освоился у нее в комнате – растянулся на кровати так, словно уже сутками там спал, а затем вскочил и спросил, нельзя ли воспользоваться душем, – она спросила, не хочет ли он есть.

Он опустил ресницы и улыбнулся.

– Я не хотел доставлять тебе хлопот, но…

Она отправилась на кухню и не собиралась возвращаться оттуда с пустыми руками. Так могла бы поступить напуганная тринадцатилетняя девочка, но не шестнадцатилетняя. Дрю не стала уточнять, на сколько лет с его точки зрения она выглядит.

– Хайме?

Он вышел из ванной в джинсах, натягивая футболку. Прежде чем футболка прикрыла его плоский живот, перед Дрю мелькнула черная татуировка – не метка, а слова, – змеившаяся по смуглой коже. Дрю молча таращилась на Хайме, а тот подошел и схватил с тарелки скон и подмигнул ей:

– Спасибо!

– Не за что, – тихо ответила она.

Хайме уселся на кровать, рассыпая повсюду крошки; мокрые черные волосы завились. Дрю аккуратно пристроила тарелку на трюмо. Когда она обернулась, Хайме уже спал, примостив голову на руку.

Дрю присела на прикроватный столик, обхватила себя за плечи. В изгибах лица Хайме она узнавала Диего: словно кто-то взял Диего и сделал все углы его лица острее. Еще одна вытатуированная надпись окружала смуглое запястье Хайме, исчезая под рукавом футболки; Дрю пожалела, что не знает испанского настолько хорошо, чтобы перевести ее.

Она повернулась к двери, чтобы оставить его одного.

– Не уходи, – вдруг сказал Хайме. Дрю обернулась и увидела, что его глаза Хайме, а ресницы отбрасывают тени на высокие скулы. – Мне так давно не с кем было поговорить.

Она присела на край кровати. Хайме перекатился на спину, скрестил руки за головой. Он весь состоял из длинных конечностей и черных волос, и ресниц, похожих на паучьи лапки. Все в нем было немножко шероховатым – как всё в Диего было ровным. Дрю старалась не пялиться.

– Я видел наклейки у тебя на прикроватном столике, – сказал Хайме. Дрю купила их в магазине на Флит-стрит, когда выходила за сэндвичами вместе с Дианой. – Они все с ужастиками.

– Мне нравятся ужастики.

Он усмехнулся. Черные кудри упали ему на глаза, и он откинул их назад.

– Нравится пугаться?

– Ужастики меня не пугают, – сказала Дрю.

– А разве не должны? – В его голосе звучал искренний интерес. Дрю и не помнила, когда в последний раз кто-то искренне интересовался ее любовью к слэшерам и ретро-хоррорам. Джулиан иногда засиживался допоздна, чтобы посмотреть с ней «Отель ужасов», но она понимала, что это лишь потому, что он ее старший брат.

– Я помню Темную войну, – произнесла она. – Помню, как люди умирали у меня на глазах. Мой отец был одним из Затемненных. Он вернулся, но это… это был не он. – Она с усилием сглотнула. – Когда я смотрю фильм ужасов, я знаю: что бы ни случилось, когда он закончится, со мной всё будет в порядке. Я знаю, что все люди там – актеры и после титров разойдутся по домам. Кровь ненастоящая, и ее смыли.

Глаза Хайме были темными и бездонными.

– И у меня почти получается поверить, что ничего не было, – проговорил он. – Представить себе, что ничего не случилось.

Дрю грустно улыбнулась.

– Мы Сумеречные охотники, – сказала она. – Мы себе такого не представляем.

– Люди на что угодно пойдут, лишь бы не делать работу по дому, – сказал Джулиан.

– Но только не ты, – заметила Эмма. Она лежала на диване, перекинув ноги через подлокотник.

Поскольку сегодня они не могли пойти за Аннабель в церковь, они решили провести день за чтением дневников Малкольма и изучением рисунков Аннабель. К закату у них уже накопился внушительный объем заметок, рассортированный стопками по всему коттеджу. Заметки о хронологии – когда Малкольм присоединился к семье Аннабель, возглавлявшей корнуолльский Институтом. Они усыновили его еще ребенком. Заметки о том, как сильно Аннабель любила Блэкторн-Мэнор – фамильное владение Блэкторнов в зеленых холмах Идриса. Как они вместе играли в Броселиандском лесу. Как Малкольм начал планировать их будущее и построил коттедж в Полперро, и как они с Аннабель скрывали свои отношения, обмениваясь письмами через ворона Аннабель. Как отец Аннабель разоблачил их и вышвырнул дочь из дома Блэкторнов, и Малкольм наутро нашел ее, рыдающей на берегу.

Тогда Малкольм твердо решил, что им необходима защита от Конклава. Он знал и раньше о собрании книг с заклинаниями в Институте Корнуолла. Ему понадобится могущественный покровитель, решил он. Тот, кому он сможет передать Черную книгу, и кто взамен будет держать Совет подальше от них.

Эмма читала дневники вслух, а Джулиан делал заметки. Время от времени они прерывались, фотографировали свои записи и вопросы на телефоны, и отсылали в Институт. Иногда они получали встречные вопросы и спешили отыскать ответы. Иногда вообще ничего не приходило. Однажды им прислали фотографию Тая, который нашел в библиотеке целую полку первых изданий книг о Шерлоке Холмсе и сиял от счастья. Еще им прислали фото ноги Марка. Они не знали, что об этом и думать.

В какой-то момент Джулиан потянулся, сходил на кухню и сделал горячие бутерброды с сыром на тяжелой железной плите, распространявшей по всей комнате тепло.

Плохо дело, – подумал он, глядя на собственные руки, пока раскладывал бутерброды по тарелкам – и вспомнил, что Эмма любит, чтобы с хлеба были срезаны корочки. Он так часто над ней за это подсмеивался. И потянулся за ножом – механически, по привычке.

Джулиан представил себе, каково бы было делать это каждый день. Жить в доме, который сам построил – как и здесь, оттуда было бы видно море. С внушительной студией, где он мог бы писать. С залом для тренировок Эммы. Он представил себе, как просыпался бы каждое утро и видел бы ее рядом с собой – или за кухонным столом, напевающей над утренней овсянкой, и поднимающей голову, чтобы улыбнуться ему, когда он вошел бы.

Волна желания – не только телесного, но желания этой сказочной жизни – захлестнула его и чуть не задушила. Мечтать опасно, напомнил он себе. Так же опасно, как для Спящей Красавицы в замке, когда она погрузилась в грезы, что поглотили ее на целый век.

Он вернулся и присоединился к Эмме перед камином. Она улыбнулась, когда принимала от него тарелку, ее глаза сияли.

– Знаешь, о чем я переживаю?

Сердце Джулиана медленно перевернулось в груди.

– О чем?

– Чёрч, – сказала она. – Он же в Институте Лос-Анджелеса совсем один.

– Нет, не один. Он окружен Центурионами.

– Что, если кто-нибудь из них попытается его украсть?

– Тогда их надлежащим образом накажут, – сказал Джулиан, придвигаясь чуть ближе к огню.

– А каково надлежащее наказание за кражу кота? – спросила Эмма с набитым бутербродом ртом.

– В случае Чёрча – обязанность оставить его себе, – заявил Джулиан.

Эмма скорчила рожицу.

– Будь на этом бутерброде корки, я бы их в тебя кинула.

– Почему бы тебе не кинуть в меня бутерброд?

Эмма явно пришла в ужас.

– И отказаться от вкусного сыра? Никогда в жизни я бы не отказалась от вкусного сыра!

– Просчитался. – Джулиан подбросил в огонь очередное полено. В груди у него надувался пузырь счастья – сладкого и незнакомого.

– Такой вкусный сыр не каждый день попадается, – сообщила ему Эмма. – Знаешь, что сделало бы его еще лучше?

– Что? – Джулиан уселся на пятки.

– Еще один бутерброд. – Она со смехом протянула ему пустую тарелку. Джулиан взял тарелку, и это был абсолютно будничный момент, но в нем присутствовало всё то, чего он всегда желал и о чем никогда не позволял себе даже мечтать. Дом, а в нем Эмма; и они вместе смеются у огня.

Единственное, что сделало бы эту картину еще лучше – его братья и сестры где-нибудь поблизости, чтобы он мог видеться с ними каждый день, фехтовать с Ливви, смотреть кино с Дрю, учить Тавви стрелять из арбалета. Где бы он мог вместе с Таем искать на прибрежной полосе крабов-отшельников, который поспешно прячутся под своими панцирями. Где он мог бы вместе с Марком и Хелен, и Алиной готовить пышные ужины, и они сидели бы все вместе под звездным небом пустыни.

Где слышно было бы море, как сейчас. И где он мог бы всегда видеть Эмму, свою лучшую, светлую половину, которая смягчала его безжалостность, заставляла видеть свет там, где он видел лишь темноту.

Но всем им пришлось бы жить вместе, подумал он. Давным-давно его душа раскололась на части, и каждый ее кусочек жил в ком-то из его братьев и сестер. Кроме того кусочка, что жил в Эмме, и был вплавлен на место огнем церемонии парабатаев и силой его собственного сердца.

Впрочем, это невозможно. Несбыточно. Даже если бы каким-то чудом его семья прошла через все это, оставшись целой и невредимой – и если бы Хелен и Алина могли к ним вернуться, – даже тогда Эмма, его Эмма, когда-нибудь завела бы себе собственную семью и собственную, отдельную жизнь.

Джулиан подумал, что, возможно, он станет ее суггенесом – вручит будущему мужу на свадьбе. Для парабатаев это было обычное дело.

От одной этой мысли Джулиан почувствовал себя так, словно его режут изнутри острой бритвой.

– Помнишь, – говорила она мягким, дразнящим голосом, – когда ты сказал, что можешь протащить Чёрча в класс так, что Диана не увидит, и он укусил тебя посреди лекции о Джонатане Сумеречном охотнике?

– Ничего подобного. – Он снова устроился на полу с одним из дневников. Тепло комнаты, запах чая и подгоревшего хлеба, отсвет огня на волосах Эммы – всё это убаюкивало. Он был невероятно счастлив, и в то же время страдал, и разрываться между этими состояниями было очень утомительно.

– Ты заорал, – сказала она. – А потом сказал Диане, что это потому, что ты действительно любишь учиться.

– Ты что, нарочно вспоминаешь все позорные случаи из моей жизни? – спросил Джулиан.

– Кто-то же должен, – сказала Эмма. Ее лицо было осыещено пламенем камина. Стеклянный браслет у него на запястье сверкнул, холодя щеку, когда Джулиан опустил голову.

Он боялся, что без Кристины они будут ссориться и ругаться. Что будут обижаться друг на друга. Но всё шло просто идеально. И это было гораздо хуже.

Марк проснулся посреди ночи от боли – в запястье как будто впивались гвозди.

Они допоздна засиделись в библиотеке – Магнус возился с рецептом противоядия от связующего заклятия, а остальные по уши зарылись в старые труды о Черной книге. Воспоминания из кристалла алетейи и сведения из заметок, которые прислали Эмма и Джулиан, помогали создавать более полный портрет Аннабель и Малкольма, но Марк ничего не мог с собой поделать и сомневался, есть ли от этого польза. Им нужна Черная книга, и даже если ее история уходит в прошлое, как это поможет Блэкторнам отыскать ее в настоящем?

С другой стороны, ему удалось уговорить Кьерана съесть почти всё, что Алек принес из кафе на Флит-стрит, несмотря на то, что принц всё время жаловался, что сок не настоящий, а такой штуки, как чатни, вообще не существует.

– Наверняка не может существовать, – изрек он, мрачно глядя на свой сэндвич.

Сейчас он спал, свернувшись в гнезде из одеял на полу под окном, примостив голову на стопку сборников поэзии, которые принес из библиотеки. Почти все они были подписаны на форзаце: они принадлежали Джеймсу Эрондейлу, который аккуратно выписывал любимые строчки.

Запястье Марка снова занемело. Вместе с болью пришло беспокойство. Кристина, – подумал он. Весь день они почти не говорили и избегали друг друга. Частично из-за Кьерана, но в большей степени – из-за связующего заклятия и вставшей между ними ужасной реальности.

Марк с трудом поднялся, натянул джинсы и футболку. Он не мог спать – только не так, не тогда, когда его терзает тревоге о ней. Босиком он направился через коридор в ее спальню.

Но там было пусто. Кровать Кристины стояла застеленная, освещенное лунным светом покрывало было туго натянуто.

Марк озадаченно двинулся по коридору, позволив связующему заклятью себя вести. Это было всё равно что следовать издали за музыкой волшебного пира. Он почти ее слышал: она была где-то в Институте.

Он прошел мимо двери Кита и услышал громкие голоса, и кто-то рассмеялся – это был Тай. Он подумал, как Тай нуждался в нем, когда он впервые вернулся, а теперь от этого не осталось и следа: Кит излучал странную магию, превратив отношения между близнецами, в отношения троих, и эта тройка сама хранила свое равновесие. Тай больше не смотрел на Марка так, словно искал хоть кого-то, кто сможет его понять.

Вот и хорошо, подумал Марк, спускаясь по лестнице, по две ступеньки зараз. Сейчас он не в лучшей форме, чтобы кого-нибудь понимать. Он и себя-то не понимал.

Длинный коридор привел его к белым двустворчатым дверям, одна половина была открыта. За ней виднелась просторная пыльная и полутемная комната.

Ею уже давно не пользовались, хотя, если не считать пыли, там было чисто. Почти вся мебель была накрыта белыми простынями. Арочные окна выходили во внутренний двор, сквозь них была видна мерцающая звездами ночь.

Кристина была здесь, стояла посреди комнаты и разглядывала одну из люстр под потолком. Их было три – незажженных, сверкавших хрустальными подвесками.

Марк позволил двери захлопнуться у себя за спиной, и Кристина обернулась. Она не удивилась, увидев его. На ней было простое черное платье, как будто для кого-то меньше ростом, а волосы она зачесала наверх, открыв лицо.

– Марк, – сказала она. – Не спится?

– Не очень. – Он посмотрел на свое запястье, хотя сейчас, когда он был с Кристиной, боль ушла. – Ты то же самое чувствовала?

Она кивнула. Глаза ее сияли.

– Мама всегда говорила, что бальный зал в лондонском Институте – самый прекрасный из всех, что она видела. – Кристина огляделась, любуясь обоями начала века и тяжелыми бархатными занавесями. – Но она, должно быть, видела его оживленным, полным людей. А теперь тут как в замке Спящей Красавицы. Словно Темная война окружила его колючими зарослями, и с тех пор он спит.

Марк протянул ей руку. Рана заклятья опоясывала ее, как руку Джулиана – его браслет из морского стекла.

– Так давай разбудим его, – сказал он. – Потанцуй со мной.

– Но музыки нет, – возразила Кристина. Тем не менее, она чуть подалась к нему.

– Я на многих пирах танцевал, – произнес он, – где не было ни скрипок, ни волынок, и звучала лишь музыка звезд и ветра. Могу тебе показать.

Она подошла к нему, на шее у нее блестел золотой медальон.

– Как волшебно, – сказала она. Ее темные глаза были огромными и светились лукавством. – А я могу сделать вот что.

Она вынула из кармана телефон и нажала несколько кнопок. Из маленьких колонок полилась музыка – негромкая, но Марк слышал ее. Мелодия была ему не знакома, но быстрая и энергичная музыка заставляла кровь пульсировать в такт.

Он протянул ей руки. Положив телефон на подоконник, Кристина взялась за них и рассмеялась, когда он притянул ее к себе. Их тела слегка соприкоснулись, и, закружившись, она порхнула прочь, заставив Марка двинуться следом. Если он думал, что будет вести в танце, то он ошибался.

Он следовал за ней, а она двигалась как огонь, всегда чуть впереди, кружась вокруг себя, волосы выбились из-под ленты, разметались. Люстьры у них над головой сверкали, как дождь, и Марк сжал руку Кристины в своей. Он закружил ее. Ее тело коснулось его, и он поймал ее за бедра и притянул к себе.

Танцуя, она очутилась в его объятиях, и всюду, где он ее касался, словно вспыхивала искра. Всё, кроме Кристины, вылетело у него из головы. Блики на ее смуглой коже, ее раскрасневшееся лицо, то, как взлетала ее юбка, когда она кружилась, открывая мельком очертания стройных ног, которые он столько раз себе представлял.

Он поймал ее за талию, и она гибко прогнулась назад, подметая волосами пол. Снова выпрямилась, полуприкрыв глаза, и он больше не мог сдерживаться. Он притянул ее к себе и поцеловал.

Ее руки вспорхнули и погрузились в его волосы, притягивая его к ней. На вкус ее губы были как чистая холодная вода, и он пил ее так, словно умирал от жажды. Все его тело охватила боль, и когда она отстранилась, он тихонько застонал. Но она смеялась, глядя на него, игриво отступая в танце назад и протягивая к нему руки. Кожа Марка словно натянулась; он отчаянно хотел снова ее поцеловать, хотел запустить руки туда, где уже успели побывать его глаза: скользнуть вверх по ее длинным ногам, под юбку, по талии, по спине, где мышцы по обе стороны ее позвоночника были длинными и гладкими.

Он хотел ее, и это было очень человеческое желание; не мечты о свете звезд, а здесь-и-сейчас. Он двинулся за ней, пытаясь поймать ее руки.

– Кристина…

Она застыла, и на миг ему показалось, что это из-за него. Но она смотрела ему за спину. Он обернулся и увидел в дверях Кьерана, прислонившегося к косяку и пристально смотревшего на них обоих.

Марк напрягся. Он вдруг понял, что был глупцом, но что сделано, то сделано. Кристина ни в чем не виновата. И если Кьеран решил выместить на ней свой гнев…

Но когда Кьеран заговорил, его голос был беспечен.

– Марк, – произнес он. – Ты ведь понятия не имеешь, как это делается, так ведь?

Он двинулся к ним – истинный принц страны фэйри во всем своем великолепии. На нем были белая сорочка и короткие штаны, черные волосы, разделенные на прямой пробор, ниспадали на плечи. Он вышел на середину зала и протянул Кристине руку.

– Миледи, – проговорил он и поклонился. – Окажите мне любезность и потанцуйте со мной.

Кристина на миг засомневалась, а потом кивнула.

– Ты не обязана, – шепнул ей Марк. Она лишь посмотрела на него долгим взглядом, а затем последовала за Кьераном.

– Начали, – скомандовал Кьеран и пустился в движение.

Марк не помнил, чтобы он прежде хоть раз танцевал с Кьераном – не на пиру; в стране фэйри они всегда старались скрывать свои отношения. А что до Кьерана, тот предпочитал воздерживаться от танца, чем танцевать с кем-то, кроме выбранного им самим партнера.

Но теперь он танцевал. И если Кристина двигалась как пламя, то Кьеран – как молния. После секундного колебания Кристина последовала за ним – он притянул ее к себе, поймал, поднял в воздух с небрежной силой фэйри, закружил вокруг себя. Она ахнула, и ее лицо засияло от наслаждения музыкой и движением.

Марк стоял на месте, чувствуя себя неловко и тревожно. Что Кьеран творит? О чем он думает? Это что, какой-то упрек? Не похоже… Как много Кьеран успел увидеть? Поцелуй или только танец?

Он услышал, как Кристина рассмеялась. Марк широко распахнул глаза. Невероятно. Они с Кьераном были как кружащиеся вместе звезды, лишь слегка соприкасавшиеся краями – но в миг касания взрывавшиеся дождем искр и пламени. И Кьеран улыбался – на самом деле улыбался. Улыбка меняла его лицо – он выглядел совсем юным, каким он на самом деле и был.

Музыка кончилась. Кристина оборвала танец и вдруг смутилась. Кьеран поднял руку, коснулся ее длинных темных волос, откинул их за спину, склонился и поцеловал Кристину в щеку. Ее глаза расширились от удивления.

И только тогда, уже отстранившись, он посмотрел на Марка.

– Вот так, – произнес он. – Вот как танцует кровь Волшебной страны.

– Проснись.

Кит застонал и перекатился на спину. Он наконец-то уснул, и ему снилось что-то приятное про поход на пляж с отцом. Не то чтобы отец хоть раз в жизни на самом деле водил его на пляж, но ведь сны для того и существуют, правильно?

Во сне отец коснулся его плеча и сказал: «Я всегда знал, что из тебя получится хороший Сумеречный охотник».

И кого волновало, что Джонни Грач скорее предпочел бы, чтобы его сын стал серийным убийцей, чем нефилимом. С трудом прогоняя сон, Кит вспомнил, как видел всезнающую улыбку отца в последний раз – в то утро, когда демоны Малкольма Фейда растерзали Джонни Грача.

– Ты меня что, не слышал? – Голос, будивший Кита, стал настойчивей. – Проснись!

Кит открыл глаза. Его комнату освещало бледное сияние колдовского огня, и над его кроватью нависла тень. Сознание Кита еще не вполне покинули свежие образы демонов-богомолов, и он рывком сел на постели.

Тень быстро подалась назад, чудом избежав столкновения. Колдовской огонь испустил луч снизу вверх и высветил Тая – его черные волосы были всклокочены, словно Тай выкатился из кровати и, не расчесываясь, сразу пошел к Киту. На нем была серая толстовка с капюшоном, которую Джулиан подарил ему перед отъездом в Корнуолл – наполовину для удобства и наполовину для уюта. Провод от наушников обвивал шею и уходил в карман.

– Ватсон, – произнес он. – Я хочу вас видеть.

Кит застонал и потер глаза.

– Чего? Сколько времени?

Тай повертел в пальцах колдовской огонь.

– Ты знал, что первые произнесенные по телефону слова были «Ватсон, подойдите сюда, я хочу вас видеть»?

– Совсем другой Ватсон, между прочим, – указал Кит.

– Я знаю, – сказал Тай. – Я просто подумал, что это интересно, – он потянул за провод наушников. – Я правда хотел тебя видеть. Вернее, мне нужно кое-что сделать, и я хочу, чтобы ты пошел со мной. Твои слова навели меня на одну мысль…

Кит откинул одеяла. Он всегда спал в одежде – привычка, которой он обзавелся, когда одна из сделок, в которой участвовал его отец, пошла не так, и они много ночей спали одетыми на случай, если вдруг придется внезапно бежать.

– Исследовать? – переспросил он.

– Это в библиотеке, – сказал Тай. – Могу показать тебе, прежде чем мы пойдем. Если хочешь.

– Я бы хотел на это взглянуть.

Кит выскользнул из постели, надел ботинки, подхватил куртку и последовал за Таем по коридору. Он знал, что должен чувствовать себя ужасно уставшим, но что-то в том, как Тай быд сосредоточен и энергичен, было такое, что подействовало и на на Кита. Тревожило смутным обещанием, словно грядущие мгновения вдруг стали сулить бесконечные возможности.

В библиотеке Тай оккупировал один из столов с заметками, которвые Эмма и Джулиан прислали из Корнуолла, и распечатками рисунков Аннабель. Для Кита все это по-прежнему выглядело как хаос, но Тай уверенно водил колдовским огнем над страницами.

– Помнишь, мы говорили про ворона, который носил письма от Малкольма к Аннабель и обратно? На теплоходе? И ты сказал, что с трудом в это верится.

– Помню, – сказал Кит.

– И у меня появилась идея, – сказал Тай. – У тебя хорошо получается подкидывать мне идеи. Не знаю, почему. – Он пожал плечами. – Неважно. Мы отправляемся в Корнуолл.

– Зачем? Ты что, собираешься выкопать эту птицу и допросить?

– Естественно, нет.

– Тай, это была шутка… – Кит осекся, запоздало осознав, что именно сказал Тай. – Что? Куда мы отправляемся?

– Я знаю, что это была шутка, – сказал Тай, взяв один из рисунков. – Ливви мне говорила, что, когда люди неудачно шутят, нужно не обращать внимания. Разве не так?

Он встревожился, и Киту захотелось его обнять – как тогда ночью, на крыше.

– Нет, всё так, – сказал он, спеша за Таем прочь из библиотеки. – Просто юмор – штука субъективная. Не все считают смешным одно и то же.

Тай посмотрел на него с искренней приязнью.

– Уверен, многие люди считают, что ты уморительно смешной.

– Совершенно верно. – Они поспешно спускались в тень, по лестнице. Кит подумал: зачем они туда идут? Но это почти не имело значения – он чувствовал, как пальцы покалывает от возбуждения, от предвкушения приключений. – Но Корнуолл – ты это, серьезно? И что насчет Ливви?

Тай не обернулся.

– Сегодня я не хочу брать ее с собой.

Они дошли до последней ступеньки. Перед ними была незапертая дверь в просторный каменный зал – крипту собора. Пол и стены были из массивных глыб темного камня, отполированного до гладкости. На каменных колоннах были закреплены бронзовые кронштейны, на которых, должно быть, когда-то висели светильники. Теперь свет исходил от рунного камня Тая, проникая между его сложенных пальцев.

– А что именно мы делаем? – спросил Кит.

– Помнишь, как я задержался в магазине поговорить с Гипатией Векс? – произнес Тай. – Она мне рассказала, что тут внизу постоянный портал. Старый, может, один из самых первых, он создан около 1903 года. И ведет только в Институт Корнуолла. Конклав о нем не знает и никак его не контролирует.

– Неконтролируемый портал? – переспросил Кит. Тай расхаживал по комнате, освещая колдовским огнем стены, трещины и углы. – А разве это не опасно?

Тай промолчал. Через равное расстояние на стенах висели длинные гобелены, и под каждый из них он заглядывал, водя светом вдоль стены вверх и вниз. Сияние отражалось от камня, освещая зал.

– Вот почему ты не хотел звать Ливви, – сказал Кит. – Потому что это опасно.

Всклокоченный Тай выпрямился.

– Она уже попадала в беду, – отрезал он. – Из-за меня.

– Тай…

– Нужно найти портал. – Тай прислонился к стене, барабаня по ней пальцами. – Я уже за всеми гобеленами посмотрел.

– А может, надо посмотреть в них? – предложил Кит.

Тай бросил на него долгий удивленный взгляд. Кит успел увидеть лишь промельк его серых глаз, прежде чем Тай отвернулся и вновь стал разглядывать гобелены. На каждом был фрагмент пейзажа, напоминавшего средневековый: замки, каменные стены, башни и дороги, кони и битвы. Тай остановился перед гобеленом, на котором была вышита высокая изгородь с аркой посередине. По ту сторону арки виднелось море.

Он неуверенно приложил к гобелену ладонь. Сверкнула вспышка. Гобелен замерцал, превращаясь в нечто блестящее и разноцветное, как бензиновая пленка, и Кит ринулся вперед.

Тай вновь посмотрел на рисунок, который держал, затем обернулся, протягивая Киту свободную руку.

– Не тормози!

Кит ухватился за теплые, жесткие пальцы Тая. Тай шагнул вперед, в портал. Цвета вокруг него расступались и преображались – он уже был наполовину невидим, и крепче стиснул руку Кита, утягивая того за собой.

Кит держался крепко. Но в какой-то момент в клубящемся хаосе портала его рука вырвалась из руки Тая. Кита охватила паника, и он громко выкрикнул что-то – он сам не знал, что – прежде, чем вихрь портала швырнул его через темную дверь туда, где был холодный воздух и склон, поросший мокрой травой.

– Да? – Тай стоял над ним с колдовским огнем в руке. Небо у него за спиной было высоким и темным, в нем мерцали миллионы звезд.

Кит, морщась, встал на ноги. Он начинал уже привыкать к путешествиям через порталы, но ему все равно это не нравилось.

– В чем дело? – Тай не смотрел Киту в глаза, но оглядывал его с ног до головы, словно искал повреждения. – Ты меня звал.

– Разве? – Кит огляделся. Вокруг расстилались зеленые лужайки, а с четвертой стороны склон поднимался наверх к большой серой церкви. – Наверное, я беспокоился, не застрял ли ты в портале.

– Такое случалось всего несколько раз. Статистически это крайне маловероятно. – Тай поднял колдовской огонь. – А вот Институт Корнуолла.

Вдали Кит различил блеск лунного света на черной воде. Море. Церковь над ними казалась грудой серого камня с пустыми черными окнами и зияющей дырой на месте двери. Ее шпиль вонзался в водоворот облаков, и луна подсвечивала его сзади. Кит присвистнул.

– Давно его забросили?

– Несколько лет назад. Сумеречных охотников не столько, чтобы обслуживать все Институты – только не после Темной войны. – Тай сверял рисунок у себя в руках с окружающим пейзажем. Кит различил остатки заросшего сада: мертвые розовые кусты заросли сорняками, траву давно нужно было стричь, статуи, разбросанные по саду как жертвы Медузы Горгоны и покрытые мхом. Рядом с мальчиком, на запястье у которого сидела птица, конь поднялся на дыбы. Каменная женщина держала изящный зонтик от солнца. Из густой травы выглядывали каменные кролики.

– И мы пойдем внутрь? – с сомнением уточнил Кит. Эти темные окна ему не нравились. – Разве не лучше было бы прийти днем?

– Внутрь мы не пойдем. – Тай поднял принесенный с собой рисунок. В свете колдовского огня Кит увидел, что это сделанный тушью набросок Института и сада. За две сотни лет это место не очень изменилось. Все те же розовые кусты, все те же статуи. Рисунок, скорее всего, сделали зимой, поскольку ветви деревьев были голыми. – То, что нам нужно, находится снаружи.

– А что нам нужно? – спросил Кит. – Уж сделай одолжение, объясни, какое отношение все это имеет к моему замечанию о ненадежности воронов.

– Ворон действительно был бы ненадежен. Штука в том, что Малкольм не говорил, что ворон был живой, или вообще настоящей птицей. Мы это просто предположили.

– Нет, но… – Кит осекся. Он хотел сказать, что передавать послания через мертвого ворона вообще бессмысленно, но что-то в лице Тая заставило его промолчать.

– Намного разумнее было бы оставлять послания в укромном месте, – продолжал Тай. – Там, куда оба без труда могли бы добраться. – Он подошел к статуе мальчика с птицей на запястье.

Кит вздрогнул. Он не очень много знал о птицах, но эта была вырезана из блестящего черного камня и очень напоминала изображения воронов, которые он видел.

Тай протянул руку вбок и пробежал пальцами по каменной птице. Раздался щелчок и скрип дверных петель. Кит поспешил к Таю и увидел, как тот заглядывает в маленькое углубление у птицы в спине.

– Есть там что-нибудь?

Тай покачал головой.

– Пусто. – Он сунул руку в карман, вынул сложенный листок бумаги и положил тот в полость, прежде чем снова ее закрыть.

Кит замер как вкопанный.

– Ты оставил послание.

Тай кивнул. Он сложил рисунок и спрятал его в карман. Его рука, державшая колдовской огонь, свободно висела вдоль тела: сияние рунного камня померкло, луна давала достаточно света, чтобы оба они хорошо видели.

– Для Аннабель? – спросил Кит.

Тай заколебался.

– Никому не говори, – произнес он наконец. – Просто у меня появилась такая идея.

– Это умно, – сказал Кит. – По-настоящему умно! Не думаю, что кто-нибудь еще додумался про статую. Не думаю, что кто-нибудь смог бы.

– Но, возможно, ничего и не получится, – произнес Тай. – Тогда я облажался. И предпочел бы, чтобы никто об этом не знал. – И он начал что-то бормотать, как это с ним иногда бывало.

– Я буду знать.

Тай осекся.

– Я не против, – сказал он, – если это будешь ты.

Кит хотел спросить его, почему – ужасно хотел, – но у Тая был такой вид, словно тот и сам не знает. И он еще продолжал бормотать – всё тот же поток негромких слов, нечто между шепотом и песней.

– Что ты говоришь? – наконец спросил Кит, сомневаясь, стоит ли спрашивать, но не в силах совладать с любопытством.

Тай поднял голову и посмотрел на луну из-под ресниц. Они были густые и темные, почти как у ребенка, и придавали ему особую невинность, делали его младше на вид – странный эффект, учитывая пугающую остроту его ума.

– Это просто слова, которые мне нравятся, – ответил он. – Когда я говорю их сам себе, у меня в голове… становится тише. Это тебе мешает?

– Нет! – выпалил Кит. – Просто мне было любопытно, какие слова тебе нравятся.

Тай закусил губу. На мгновение Киту показалось, что тот вообще промолчит.

– Дело не в значении, просто в звучании, – сказал он. – Стекло, близнец, яблоко, шепот, звезды, хрусталь, тень, напев. – Он отвернулся, дрожащая фигурка в слишком большой для него толстовке, черные волосы впитывают лунный свет, не отражая.

– «Шепот» мне тоже нравится, – сказал Кит. Он шагнул к Таю и легко коснулся его плеча. – Облако, секрет, шоссе, ураган, зеркало, замок, тёрн.

– Блэк-тёрн, – с ослепительной улыбкой подхватил Тай, и Кит понял, в этот момент, что всё, что бы он себе ни говорил последние несколько дней насчет побега, было ложью. И, может, Ливви именно в ответ на эту ложь и набросилась на него тогда, у магического магазина – на то, что скрывалось в глубине его сердца, что твердило ему, что он, возможно, уйдет.

Но теперь он знал: он не уйдет из Сумеречных охотников. Никуда не уйдет. Потому что отныне его дом там, где Блэкторны.