– Я предупреждал тебя, Грач, держись подальше от Сумеречного базара! – проговорил Барнабас. – И почему же ты меня не послушал? Недостаточно уважаешь лично меня? Или просто недостаточно уважаешь обитателей Нижнего мира?

Вокруг начали собираться зеваки – надменные вампиры, ухмыляющиеся оборотни и настороженные колдуны.

– Ты велел мне держаться подальше от базара в Лос-Анджелесе, – возразил Кит, – а не от всех базаров на свете. У тебя, Хейл, не столько власти и влияния, так что уйти мне или остаться – зависит от владельца этого базара.

– То есть от меня, – сказала Гипатия. Ее гладкое лицо было совершенно бесстрастно.

– Я думал, вы совладелец? – заметил Кит.

– Хорошая попытка, дитя, но советую не дерзить. Я не люблю, когда мне лгут. И от того, что ты притащил сюда двух нефилимов, я тоже не в восторге.

Толпа ахнула. Кит мысленно закатил глаза. Преимущество пока было не на их стороне.

– Они не поддерживают Холодный мир, – сказал он.

– Значит, они голосовали против? – спросила колдунья в ошейнике с шипами.

– Нам было десять лет, – сказала Ливви. – Мы были еще слишком малы.

– Дети, – прошипел мужчина, стоявший за прилавком с пленными фэйри. Трудно было понять, сказал он это удивленно, презрительно или плотоядно.

– О, он не просто привел с собой нефилимов, – заметил Барнабас со змеиной усмешкой. – Он сам один из них, шпион Сумеречных охотников.

– Что нам делать? – прошептал Тай. Они так тесно прижимались друг к другу, что Кит, стиснутый между Таем и Ливви, не мог даже пошевелить рукой.

– Доставайте оружие, – сказал Кит. – И соображайте, как нам отсюда выбираться.

К чести близнецов, оба лишь судорожно вздохнули. Их руки тут же исчезли у Кита из поля зрения.

– Это ложь, – заявил он. – Мой отец – Джонни Грач.

– А твоя мать? – раздался у них за спинами гулкий голос Шейда. За ним тоже успела собраться толпа, так что бежать в ту сторону смысла не было.

– Не знаю, – сквозь зубы процедил Кит. К его удивлению, Гипатия вскинула брови, словно знала то, что было ему неизвестно. – И это не важно! Мы пришли сюда не для того, чтобы вредить вам или шпионить. Нам нужна помощь колдуна.

– Но у нефилимов есть свои колдуны, – сказал Барнабас. – Те, кто готов предать Нижний мир ради того, чтобы запустить руку в мошну Конклава. Хотя после того, что все вы творили с Малкольмом…

– С Малкольмом? – Гипатия выпрямилась. – Это что, Блэкторны? Те, кто в ответе за его смерть?

– Он только наполовину умер, – заявил Тай. – Превратился во что-то типа морского демона и вернулся… на время. Разумеется, сейчас он мертв, – прибавил он, словно сообразив, что сказал что-то не то.

– Вот почему вместо Шерлока Холмса всегда говорит Ватсон, – прошипел ему Кит.

– Ватсон никогда не говорит вместо Холмса, – огрызнулся Тай. – Ватсон – просто подкрепление.

– Я не подкрепление, – произнес Кит и вынул из кармана нож. Он услышал, как оборотни засмеялись, увидев более чем скромные размеры клинка, но его это не задело. – Как я и сказал, – повторил он, – мы пришли сюда с миром, чтобы поговорить с колдуном и уйти. Я вырос на Сумеречных базарах и не желаю им ничего дурного, равно как и мои спутники. Но если вы на нас нападете, мы станем защищаться. И тогда мстить за нас придут другие нефилимы. И зачем все это? Кому от этого станет лучше?

– Мальчик прав, – сказал Шейд. – Война никому не нужна.

Барнабас отмахнулся от колдуна. Его глаза фанатично горели.

– Зато нам нужен хороший пример, – произнес он. – Пусть нефилимы узнают, каково это – находить под дверью изуродованные трупы своих детей и не ждать ни справедливости, ни шанса на возмездие.

– Не делайте этого… – начала Ливви.

– Прикончить их! – отрезал Барнабас, и стая его оборотней вместе с теми, кто столпился вокруг, бросилась на них.

Снаружи огни Полперро сияли на фоне темных холмов, словно звезды. Слышно было плеск моря – мягкий шум вздымающихся и опадающих волн, колыбельная всего мира.

На Эмму шум моря уж точно подействовал как колыбельная. Несмотря на все старания Джулиана по части чая, она, свернувшись, как кошка, рядом с раскрытым дневником Малкольма, уснула у камина.

Прежде, чем заснуть, она читала дневник Джулиану вслух. С самого начала, когда Малкольма нашли одного – растерянного ребенка, не помнившего родителей и понятия не имевшего, что такое колдун. Блэкторны, насколько понял Джулиан, взяли над ним опеку, потому что решили, что колдун мог быть им полезен – послушный колдун, исполняющий их приказы. Они объяснили ему его истинную природу – и не слишком выбирали выражения.

Из всего семейства только Аннабель была добра к Малкольму. В детстве они вместе исследовали утесы и пещеры Корнуолла, и она научила его тайно обмениваться посланиями, используя ворона вместо почтового голубя. Малкольм лирически описывал побережье, смену его обликов, бури, и не менее лирически писал об Аннабель, хотя и не осознавал собственных чувств. Он был влюблен в остроту ее ума и силу духа, в ее склонность защищать слабых – он писал, как Аннабель гневно вступалась за него перед кузенами, а со временем он стал восхищаться не только красотой ее души. Запинающимся неровным пером он писал о мягкости ее кожи, очертаниях губ и рук, о том, как временами ее волосы выбивались из кос и реяли вокруг нее, словно облако тьмы.

Джулиан был почти рад, когда голос Эммы утих, и она легла – просто чтобы глаза отдохнули, – сказала она и тут же заснула. Он никогда не думал, что будет сочувствовать Малкольму или увидит между ним и собой сходство, но слова Малкольма как будто описывали его собственное разбитое сердце.

Порой, – писал Малкольм, – тот, кого ты знаешь всю жизнь, вдруг превращается в незнакомца – чудесным и дивным образом, словно берег, который ты видел всю жизнь, вдруг оказался не из песка, а из алмазов, и они слепят тебя своей красотой. Аннабель, ты забрала мою жизнь, никчемную, как незаточенный клинок, ты разъяла ее на части и собрала вновь, придав ей форму столь поразительную и дивную, что я могу лишь гадать…

Внезапно раздался звук, словно птица ударилась в оконное стекло. Джулиан вздрогнул и потянулся к кинжалу, который лежал на столике рядом с диваном.

Стук вновь повторился, на сей раз еще громче.

Джулиан поднялся на ноги. За окном промелькнуло что-то белое, потом исчезло, и снова раздался удар. В стекло что-то швыряли – словно ребенок, чтобы привлечь внимание друга, бросал камушки в окно.

Джулиан посмотрел на Эмму. Она лежала на спине, ее глаза были закрыты, грудь мерно вздымалась и опадала. Губы были приоткрыты, на щеках алел румянец.

Он подошел к двери и медленно повернул ручку, стараясь, чтобы та не скрипнула. Дверь отворилась, и Джулиан вышел в ночь.

Было прохладно и темно, и луна мерцала над водой, словно подвешенная на цепочку жемчужина. Дом стоял на клочке неровной земли, с одной стороны отвесно уходившей в океан. Поверхность воды была темной и прозрачной; Джулиан видел сквозь нее очертания скал, словно сквозь черное стекло.

– Джулиан, – раздался голос. – Джулиан Блэкторн.

Он обернулся. Дом остался за спиной, а впереди была скала Пик, вершина утеса и темная трава в расщелинах между серыми камнями.

Он поднял руку с колдовским огнем. Хлынул свет, озарив стоявшую перед ним девушку.

Она словно сошла с его рисунка. Темные прямые волосы, лицо как у скорбящей Мадонны, на голову наброшен капюшон плаща. Под плащом виднелись тонкие бледные лодыжки и потрескавшиеся туфли.

– Аннабель? – спросил он.

Кит метнул нож. Тот полетел от него в приближающуюся толпу и вонзился прямо в плечо Барнабаса Хейла. Змеекожий колдун отшатнулся и упал, вереща от боли.

– Кит! – воскликнула Ливви. Кит понял: она не уверена, правильно ли он поступил. Но он никогда не забывал цитату из Эмерсона, которую очень любил Джонни Грач: «Если уж напал на короля, так убей его».

Один колдун был сильнее целой стаи оборотней; и Барнабас был их предводителем – целых две причины, чтобы вывести из строя именно его. Но думать об этом времени больше не было, обитатели Нижнего мира их настигли.

– Умбриэль! – завопила Ливви. В ее руке возник пылающий клинок. Она была словно вихрь, тренировки с саблей сделали ее грациозной и быстрой. С хлещущими вокруг волосами, она закружилась в смертоносном танце: великолепное пятно света и тьмы, и за ее клинком летел кровавый след.

Тай, сражавшийся коротким мечом, прижался спиной к прилавку, что было умно, поскольку владелица лавчонки сразу заорала, чтобы обитатели Нижнего мира не смели приближаться.

– Эй! Пошли вон! – завопила она, и ее товары взмыли в воздух. Бутылки с настойками полетели в удивленные лица оборотней и вампиров. Некоторые жидкости оказались едкими – какой-то оборотень с воплем отскочил, схватившись за лицо, на котором с шипением плавилась кожа.

Тай улыбнулся, и несмотря на всё, что творилось кругом, Киту тоже захотелось улыбнуться. Он решил запомнить это и позже вернуться к этому воспоминанию. Удачная мысль, особенно учитывая, что прямо сейчас на него мчался огромный оборотень с руками, мощными, как опоры моста. Он выдернул один из шестов, поддерживавших палатку Шейда, и та накренилась.

Кит замахнулся шестом. Тот был из металла, но гнулся, словно гигантский кнут. Он ударил прыгнувшего на него оборотня прямо в грудь и услышал, как хрустнули кости. Зарычав от боли, оборотень перелетел через голову Кита.

Кит вздрогнул от радости. Может, у них и получится! И втроем они сумеют отбиться. Так вот, что это такое – когда в твоей крови Небеса!

Ливви закричала.

Кит яростным ударом отшвырнул с дороги вампира, обернулся и увидел, как одна из летевших по воздуху бутылок попала в нее. Это была какая-то кислота, она прожигала одежду насквозь. Ливви зажимала рану рукой, но Кит увидел, что сквозь ее пальцы сочится кровь.

Другой рукой Ливви еще отбивалась, но обитатели Нижнего мира, словно акулы, почуявшие кровь, оставили Тая и Кита и направились к Ливви. Она сделала выпад, пронзив клинком сразу двоих, но все-таки не могла защищаться как следует и становилась все более беззащитной. Один из вампиров, облизываясь, шагнул ближе.

Кит бросился к Ливви. Тай его опережал, прорубаясь с коротким мечом сквозь толпу. Крупные капли крови падали на землю у ног Ливви. Сердце Кита сжалось от страха. Как только Тай подбежал к Ливви, ноги у нее подкосились, и они оба рухнули на землю. Умбриэль с лязгом выпал из ее руки.

Кит, пошатываясь, подошел к ним. Он отшвырнул шест, попав сразу в несколько оборотней, и поднял клинок Ливви.

Тай бросил свой меч. Он держал потерявшую сознание сестру, ее волосы разметались по его плечам. Он достал стило и чертил на коже Ливви исцеляющую руну. Рука дрожала, и руна выходила неровной.

Кит поднял полыхающий меч. Его свет заставил обитателей Нижнего мира отступить, но Кит понимал, что это ненадолго: они бросятся в атаку и разорвут его на куски, а потом растерзают Ливви и Тая. Он увидел, как Барнабас в пропитанном кровью костюме опирается на руку телохранителя. Хейл не сводил с Кита полные ненависти глаза.

Пощады ждать не приходилось.

На Кита прыгнул волк. Кит вскинул Умбриэль, размахнулся – и ни в кого не попал. Волк рухнул наземь, словно его оттолкнула невидимая рука.

Внезапный порыв ветра швырнул волосы в глаза Киту, и он отбросил их назад окровавленной рукой. Палатки тряслись; разбилось еще больше склянок и бутылок. Сверкнула синяя молния и двузубцем вонзилась в землю прямо перед Барнабасом.

– Вижу, – мягким, как шелк, голосом произнес кто-то, – что я прибыл как раз вовремя.

К ним шагал высокий человек с короткими черными волосами, уложенными острыми пиками. Это явно был колдун: глаза у него были кошачьи, золотисто-зеленые, с вертикальными зрачками. На нем было черное пальто с яркой алой подкладкой, на ходу оно развевалось, как плащ.

– Магнус Бейн, – с нескрываемым отвращением произнес Барнабас. – Предатель из предателей.

– Не самое мое любимое прозвище, – заметил Магнус, чуть пошевелив пальцами в сторону Барнабаса. – Предпочитаю «Господин наш и Повелитель» или хотя бы «Однозначно Самый Соблазнительный».

Барнабас съежился.

– Эти три нефилима вломились на рынок под ложным предлогом…

– Они нарушили Соглашения?

– Один из них меня порезал, – оскалился Барнабас.

– Который? – спросил Магнус.

Барнабас показал пальцем на Кита.

– Ужас-то какой, – сказал Магнус. Левую руку он держал опущенной – и тайком показал Киту поднятый большой палец. – Это случилось до того, как вы на них напали или после?

– После, – сказал Кит. Один из телохранителей Барнабаса двинулся к нему. Кит взмахнул мечом. На сей раз молния, вырвавшаяся из руки Магнуса, вонзилась между ними, словно упавший электрический провод.

– Стоять! – приказал он.

– У тебя нет здесь власти, Бейн, – произнес Барнабас.

– Вообще-то есть, – возразил Магнус. – Как представитель колдунов в Совете Сумеречных охотников, я обладаю немалой властью. Полагаю, тебе это известно.

– О, нам всем очень хорошо известно, что ты в рабстве у Сумеречных охотников. – Барнабас был в такой ярости, что с его губ летела слюна. – Особенно у Лайтвудов.

Магнус лениво вскинул бровь.

– Это что, намек на моего парня? Барнабас, ты ревнуешь?

Кит прочистил горло.

– Мистер Бейн… – начал он. Он слыхал о Магнусе Бейне, а кто не слыхал? Это, наверное, был самый знаменитый колдун в мире. Его парень, Алек, помогал Майе Робертс и Лили Чень устроить союз Сумеречных охотников и обитателей Нижнего мира. – Ливви потеряла много крови. Тай наложил целебную руну, но…

Лицо Магнуса потемнело уже от настоящего гнева.

– Ей всего пятнадцать лет! Она же ребенок! – оскалился он. – Да как вы посмели…

– Сдашь нас Совету, Магнус? – спросила Гипатия, впервые нарушив молчание. Она не участвовала к стычке и теперь стояла, прислонившись к прилавку, и разглядывала Бейна. Шейд, кажется, исчез. Во всяком случае, Кит понятия не имел, куда тот делся.

– Кажется, у нас тут два варианта, – произнес Магнус. – Вы будете сражаться со мной, и, уж поверьте, вы проиграете, потому что я старше вас всех, и очень зол. А потом я доложу Совету. Или вы дадите мне уйти с этими детьми нефилимов, мы не сражаемся, и я не сдаю вас Совету. Что думаете?

– Я за второй вариант, – подала голос женщина, кидавшаяся в оборотней бутылками.

– Она права, Барнабас, – сказала Гипатия. – Отойди.

На лице Барнабаса ходуном ходили желваки. Он резко развернулся и ушел прочь, вместе со свитой своих телохранителей. Остальные обитатели Нижнего мира начали расходиться, сутулясь и смешиваясь с толпой.

Кит рухнул на колени рядом с Таем, который так и не пошевелился. Его взгляд блуждал, губы побелели; он выглядел так, будто его контузило.

– Тай, – нерешительно сказал Кит и коснулся его руки. – Тай…

Тай, словно не заметив, кто это, стряхнул его руку. Он не выпускал Ливви из объятий, а пальцы прижал к ее запястью; Кит понял, что Тай измеряет ее пульс. Ливви была жива, Кит видел, как поднимается ее грудь, но Тай все равно держал ее за запястье, словно биение ее сердца помогало ему самому сохранить равновесие.

– Тиберий! – Магнус опустился на колени рядом с ним, не обращая никакого внимания на кровь и грязь, заляпавшие его дорогой плащ. Он не стал тянуть руки или пытаться коснуться Тая, просто негромко заговорил. – Тиберий. Я знаю, ты меня слышишь. Помоги мне доставить Ливви в Институт. Там я смогу о ней позаботиться.

Тай поднял взгляд. Он не плакал, но его серые глаза потемнели, стали угольно-черными. Он выглядел потрясенным.

– С ней все будет в порядке? – спросил он.

– Все будет хорошо, – твердо сказал Магнус. Кит потянулся, чтобы помочь Тиберию поднять Ливви, и теперь Тай ему позволил. Пока они поднимались на ноги, Магнус уже успел создать портал – сине-зелено-розовый вихрь на фоне темных палаток и прилавков базара.

Тай вдруг обернулся к Киту.

– Можешь ее подержать? – спросил он. – Понести Ливви?

Кит потрясенно кивнул. Для Тая позволить понести его сестру-близнеца означало такое доверие, что Кит был в шоке. Он принял Ливви на руки; в нос ударил запах крови и магии.

– Давайте! – позвал Магнус. Портал уже широко раскрылся; Кит видел на той стороне очертания Института Лондона.

Тай даже не обернулся. Он нахлобучил на голову наушники и несся вдоль по пустому проулку базара. Он сутулился, словно защищаясь от несущихся со всех сторон ударов, но руки его, когда он добежал до последнего прилавка, того, что с пленными фэйри, были тверды. Тай принялся хватать клетки и рывком открывать их одну за другой. Запертые пикси, никси и хобгоблины хлынули наружу, визжа от радости свободы.

– Ты! Ты, а ну прекрати! – завопил владелец прилавка и помчался назад, чтобы предотвратить дальнейшие разрушения, но было уже поздно. Тай швырнул перед собой последнюю клетку, ее дверца отлетела – и явила на свет разъяренного хобгоблина с выпущенными когтями, который тут же впился зубами в плечо того, кто удерживал его в плену.

– Тай! – позвал Кит, и Тай побежал обратно к открытому порталу. Зная, что Тай прямо за ним, Кит шагнул в портал, крепко прижимая к себе Ливви, и отдался водовороту.

Аннабель безмолвно подошла к нему, бесшумно ступая по камням потрескавшимися туфлями. Джулиан не мог и шевельнуться. Неверие пригвоздило его к месту.

Он знал, что она жива. Он видел, как она убила Малкольма. Но почему-то он никогда не думал о ней как о настоящей, живой и материальной личности. Она выглядела как обычный человек. Как тот, кого Джулиан мог встретить где угодно: в кинотеатре, в Институте, на пляже.

Интересно, подумал он, где она раздобыла одежду? Плащ не был похож на то, что можно снять с веревки для белья, а в том, что у Аннабель были деньги, Джулиан сомневался.

В тенях, отбрасываемых высокими скалами, Аннабель приблизилась и стянула с головы капюшон.

– Как ты нашел это место? – спросила она. – Этот дом?

Джулиан вскинул ладони, и Аннабель остановилась – меньше, чем в паре метров от него. Ее волосы плясали на ночном ветру.

– Пикси сказали мне, где ты, – продолжила она. – Когда-то Малкольм был их другом, и я все еще пользуюсь их расположением.

Она что, всерьез? Джулиан понять не мог.

– Тебе здесь не место, – сказала она. – Ты не должен меня искать.

– Я не желаю тебе навредить или причинить боль, – проговорил Джулиан. Интересно, подумал он, если подойти ближе, сумеет он ее схватить? Хотя сама мысль о том, чтобы отобрать Черную книгу грубой силой, ему претила. Он вдруг понял, что даже не представлял себе, как выманить у Аннабель книгу – он слишком зациклился на ее поисках. – Но я видел, как ты убила Малкольма.

– Помню, как тут было двести лет назад, – произнесла она, словно не слышала его. Аннабель говорила с британским акцентом, но в нем было что-то странное, незнакомый отзвук. – Очень похоже на то, что сейчас, хотя домов было меньше, а кораблей в гавани – больше. – Она обернулась и посмотрела на коттедж. – Малкольм сам построил этот дом. Собственной магией.

– Почему ты не вошла? – спросил Джулиан. – Почему дожидалась меня снаружи?

– Мне не войти, – объяснила она. – На моих руках кровь Малкольма, и я не могу переступить порог его дома. – Она повернулась к Джулиану: – Как мог ты видеть, как я его убиваю?

– Я видел, как Малкольм вернул тебя из мертвых, – сказал Джулиан, – в гадальном стекле Королевы Благого Двора. Она хотела, чтобы я это увидел.

– Но зачем бы Королеве хотеть этого? – И, вдруг догадавшись, она приоткрыла рот. – Ах, точно! Чтобы ты захотел меня преследовать. Чтобы ты пожелал получить Черную книгу мертвых и всю ее силу.

Она вытащила из-под плаща книгу. Та и правда оказалась черной – густого, плотного черного цвета, который словно вбирал в себя тени. Книга был перевязан кожаной лентой. Вытисненные на обложке слова давным-давно стерлись.

– Я ничего не помню о своей смерти, – мягко проговорила Аннабель, пока Джулиан таращился на книгу у нее в руках. – Ни как меня убили, ни что было после, когда я лежала под землей, ни как Малкольм узнал о моей смерти и потревожил мои кости. Я только потом узнала, что Малкольм много лет провел, пытаясь воскресить меня из мертвых, но за все это время ни одно из его заклинаний не сработало. Мое тело продолжало гнить, и я не просыпалась, – она повертела книгу в руках. – Стихотворение и заклятье дал ему Король Неблагого Двора. И это Король рассказал Малкольму, когда Себастьян Моргенштерн нападет на Институт – когда там никого не будет. Все, чего Король попросил взамен – это помощь Малкольма в работе над ослабляющими нефилимов заклинаниями.

Джулиан принялся лихорадочно соображать. Когда Малкольм излагал Блэкторнам свою версию событий, он ни разу не упомянул ни о чем, связанном с Королем Неблагого Двора. Но это было как раз неудивительно. Король был куда могущественнее Малкольма, и колдун мог опасаться поминать его имя.

– В Неблагих Землях наши силы бесполезны, – согласился Джулиан. – Ни клинки серафимов, ни колдовские огни, ни руны там не работают.

– Это дело рук Малкольма, – сказала она. – И Король желает, чтобы во всем мире, и в Идрисе, все стало так же, как в его собственных Землях, и Сумеречные охотники лишились своих сил. Он завоюет Аликанте и станет оттуда править; и нефилимы из Охотников превратятся в добычу.

– Аннабель, мне нужна Черная книга, – сказал Джулиан. – Чтобы помешать Королю, чтобы все это остановить.

Она лишь пристально поглядела на него в ответ.

– Пять лет назад, – произнесла она, – Малкольм, пытаясь меня воскресить, пролил кровь Сумеречных охотников.

Родители Эммы, – подумал Джулиан.

– Это пробудило мой разум – но не тело, – продолжила Аннабель. – Заклятие сработало наполовину. Понимаешь ли, что я лежала в агонии, полуживая – но под землей? Я беззвучно кричала от боли. Малкольм меня не слышал. Я не могла даже шевельнуться. Он думал, что я ничего не слышу и не чувствую, но все же говорил со мною.

Пять лет, – подумал Джулиан. Пять лет она была заперта в гробнице под точкой пересечения, в сознании – но не в силах сделать так, чтобы ее услышали, не в силах говорить, кричать или пошевелиться.

Джулиана передернуло.

– Его голос просачивался ко мне в гробницу. Он раз за разом читал мне то стихотворение. «Это было давно, это было давно…» – она смотрела на Джулиана пустыми, бесстрастными глазами. – Он предал меня при жизни, и предал снова, уже после смерти. Смерть, видишь ли, есть дар. Спасение от боли и страданий. Которого Малкольм меня лишил.

– Мне жаль, – произнес Джулиан. Луна уже начала спускаться к горизонту. Интересно, подумал он, сколько сейчас времени?

– Жаль, – небрежно повторила она, как будто это слово ничего для нее не значило. – Грядет война, – продолжила Аннабель, – между Сумеречными охотниками и Волшебным народом. Но мне до этого дела нет. Мое дело – взять с тебя обещание, что ты больше не станешь пытаться заполучить Черную книгу. Оставь ее в покое, Джулиан Блэкторн.

Джулиан выдохнул. Он собирался было солгать, не моргнув глазом, и пообещать – но заподозрил, что слово, данное кому-то вроде Аннабель, обрело бы ужасающую силу.

– Не могу, – сказал он. – Нам нужна Черная книга. Я не вправе рассказать тебе, зачем, но я клянусь, что она будет в полной безопасности и не попадет к Королю.

– Я расскажу тебе, что эта книга сделала со мной, – ответила Аннабель и впервые словно ожила, ее щеки покрылись румянцем. – Она может быть использована только во зло. Ты не должен ее желать.

– Я не употреблю ее во зло, – пообещал Джулиан. Хотя бы это правда, подумал он.

– Ни на что другое она не годна, – сказала Аннабель. – Она уничтожает семьи, людей…

– Если я не получу книгу, будет уничтожена моя семья.

Аннабель помедлила.

– Ох, – сказала она. И прибавила, уже мягче: – Но подумай о том, что эта книга уничтожит во всем миру. Есть ведь и высшее благо.

– Не для меня, – отрезал Джулиан. Главное, чтобы мои родные были живы – а там хоть трава не расти, подумал он, и уже собирался произнести это вслух, когда дверь коттеджа распахнулась.

На пороге стояла Эмма. С Кортаной в руке, она как раз совала ноги в незашнурованные ботинки. Ее волосы в беспорядке рассыпались по плечам, но рука держала меч твердо.

Она поискала глазами Джулиана, потом увидела Аннабель; Эмма вздрогнула и неверяще уставилась на нее. Аннабель набросила капюшон на голову и рванулась с места. Джулиан успел увидеть, как Эмма беззвучно произносит ее имя.

Джулиан бросился за Аннабель, Эмма – за ним, задержавшись лишь на секунду. Но Аннабель оказалась очень быстрой. Она промчалась по траве и заросшему вереском склону к краю утеса; и, в последний раз взглянув назад, бросилась с обрыва.

– Аннабель! – Джулиан и Эмма подбежали к краю утеса и посмотрели на воду внизу, у подножия обрыва. На ровной глади не было даже кругов. Аннабель исчезла бесследно.

Обратно в Институт они вломились через библиотеку. Вывалиться из разорвавшегося портала было все равно что упасть с огромной высоты, и Кит, не удержавшись на ногах, налетел спиной на стол и изо всех сил сжал Ливви в объятиях, чтобы не уронить ее.

Тай выпал из портала на колени и встал на ноги. Кит посмотрел на Ливви: лицо у нее было серым, с жутковатым желтым отливом.

– Магнус… – выдохнул он.

Колдун, приземлившийся с изяществом, достигнутым долгой практикой, развернулся и быстро оценил ситуацию.

– Успокойтесь, все в порядке, – сказал он и осторожно забрал Ливви у Кита. Кит с облегчением выпустил ее из рук: наконец кто-то обо всем позаботится! Магнус Бейн обо всем позаботится. Он не позволит Ливви умереть.

И только в следующее мгновение Кит заметил, что в библиотеке есть кто-то еще. Тот, кого он не знал, подошел к Магнусу, как только колдун положил Ливви на длинный стол. Это был молодой человек, ровесник Джейса, с прямыми темными волосами, которые выглядели так, словно он лег спать с мокрой головой, а утром так и не причесался. На незнакомце были джинсы и застиранный свитер. Он сердито посмотрел на Магнуса.

– Ты детей разбудил, – сказал он.

– Алек, у нас тут вроде как чрезвычайная ситуация, – огрызнулся Магнус.

Значит, это и есть Алек Лайтвуд! Кит почему-то ожидал, что тот окажется старше.

– Маленькие дети, которых разбудили среди ночи, тоже чрезвычайная ситуация, – отрезал Алек. – Так, просто сообщаю.

Магнус сбросил плащ, и Алек тут же подхватил его точным движением, говорившим о том, что он к этому привык.

– Ладно, отодвиньте мебель, – велел Магнус Таю и Киту. – Мне потребуется место. – И, пока они передвигали стулья и небольшие книжные шкафы, покосился на Алека: – Ну и где дети?

– Оставил их с милой девушкой по имени Кристина. Она сказала, что любит детей.

– Ты оставил детей с чужим человеком?

– Все остальные спят, – возразил Алек. – К тому же, она знает колыбельные песенки. По-испански. Раф уже в нее влюблен. – Он вновь покосился на Кита. – Клянусь Ангелом, это стремно, – вдруг выпалил Алек, словно не сумев сдержаться.

Киту стало не по себе?

– Что стремно-то?

– Он имеет в виду, ты похож на Джейса, – объяснил Магнус. – Джейса Эрондейла.

– Моего парабатая, – с любовью и гордостью произнес Алек.

– Мы с Джейсом знакомы, – сказал Кит. Он следил за Таем, который с трудом волок стул. Стул вовсе не был слишком для Тая тяжелым – но то, что Тай все судорожно сжимал и разжимал кулаки, делало его движения непривычно неуклюжими и раскоординированными. – Он заехал в Институт Лос-Анджелеса после моего… после того, как они выяснили, кто я.

– Легендарный Потерянный Эрондейл, – сказал Магнус. – Знаешь, я-то уж думал было, что это просто слух, который пустила Катарина – вроде как с Лох-Несским чудовищем или Бермудским треугольником.

– Катарина выдумала Бермудский треугольник? – переспросил Алек.

– Александр, не говори ерунды. Рагнор его выдумал. – Магнус легонько коснулся руки Ливви. Она вскрикнула. Тай выронил стул, с которым мучился, и судорожно набрал воздуху в грудь.

– Вы делаете ей больно, – сказал он. – Не надо.

Тай говорил тихо – но Кит услышал в его голосе сталь, и увидел того мальчишку, который в доме его отца приставил ему нож к горлу.

Магнус оперся ладонями о стол.

– Постараюсь, Тиберий, – произнес он. – Но чтобы ее вылечить, мне, возможно, придется сделать ей больно.

Тай уже вроде бы собирался что-то ответить, но тут дверь распахнулась, и в библиотеку влетел Марк. Он увидел Ливви и побелел как полотно.

– Ливви. Ливия!

Он дернулся вперед, но Алек перехватил его за руку. При всей своей стройности, Алек был силен, а его хрупкость – обманчива. Пока он удерживал Марка, из руки Магнуса вырвалось синее пламя, и колдун провел огнем вдоль бока Ливви. Рукава ее куртки и рубашки словно растаяли и обнажили длинный, скверно выглядящий порез, сочившийся желтой жидкостью.

Марк со свистом втянул воздух.

– Что происходит?

– Стычка на Сумеречном базаре, – коротко сообщил Магнус. – Ливию ранили осколком из-под склянки, в которой хранился ориатический яд. Отравление им очень сильное, но вылечить можно. – Он провел пальцами по руке Ливви, и под ее кожей словно засиял свет, пульсирующий изнутри.

– На Сумеречном базаре? – возмутился Марк. – Какого черта Ливви делала на Сумеречном базаре?

Никто не ответил. Кит почувствовал себя так, словно съеживается внутри.

– Что происходит? – спросил Тай. Он все еще сжимал и разжимал кулаки, словно пытался стряхнуть что-то с пальцев, и отвел назад плечи. Тай как будто выражал тревогу и волнение в бесшумной музыке, что заставляла его нервы и мышцы плясать. – Этот синий свет – он вообще нормален?

Марк сказал что-то Алеку, и тот кивнул. Алек выпустил юношу, Марк подошел к столу и положил руку Таю на плечо.

– Магнус тут круче всех, – заверил его Алек. – Исцеляющая магия – как раз его специальность. – Он говорил мягко, искренне сопереживая, а не как тот, кто старается говорить тише, лишь для того чтобы успокоить собеседника. – Однажды он вылечил и меня. Это был яд демона; я должен был умереть. Можете ему доверять.

Ливви вдруг охнула и выгнулась; Тай стиснул пальцы. Затем она расслабилась, румянец начал возвращаться на лицо, щеки порозовели. Тай начал успокаиваться.

– Яд вышел, – сказал Магнус. – Теперь надо разобраться с кровопотерей и порезом.

– Для того и другого существуют руны, – сказал Тай. – Я могу их нанести.

Но Магнус покачал головой.

– Лучше ими не пользоваться. Часть своей силы руны забирают у того, на кого их нанесли, – объяснил он. – Если бы у нее был парабатай, мы могли бы попробовать взять силу у него, но у нее же его нет, так?

Тай промолчал. Его лицо окаменело, побелело как полотно.

– Нет, – ответил Кит, сообразив, что Тай ничего не скажет.

– Ничего страшного. С ней всё будет в порядке, – заверил их Магнус. – И, кстати, мы можем перенести ее в спальню. Зачем ей спать на столе?

– Я помогу ее донести, – сказал Марк. – Тай, идем с нами.

– Алек, можешь заглянуть в лазарет? – спросил Магнус, пока Марк поднимал сестру на руки. – Ты знаешь, что мне оттуда нужно.

Бедняжка Ливви, – подумал Марк. – Если бы она знала, что ее таскают туда-сюда как мешок картошки, она бы не обрадовалась.

Алек кивнул.

– Возьми с собой Кита, – добавил Магнус. – Чтобы все унести, тебе понадобятся лишние руки.

Кит обнаружил, что не прочь поговорить с Алеком. Присутствие Алека, тихого и сдержанного, как-то утешало. Выходя из комнаты, Кит обернулся и посмотрел на Тая. У Кита никогда не было ни братьев, ни сестер, ни даже матери – у него был только Джонни, его отец. Его покойный отец. И Кит не думал, что у Джонни было бы такое лицо, как у Тая – словно самой возможности того, что с Ливви что-то случится, было довольно, чтобы сломать его изнутри.

Может, это с ним самим что-то не так, подумал Кит, шагая за Алеком по коридору. Может, это у него неправильные чувства. Он никогда особо не задумывался о матери, о том, кем она была, а разве человек с правильными чувствами не думал бы об этом?

– Итак, вы с Джейсом знакомы, – произнес Алек, мягко ступая по ковру. – И как он тебе?

– Джейс? – удивился Кит. Он понятия не имел, зачем кому-то спрашивать его мнение о главе Института Нью-Йорка.

– Поддерживаю светскую беседу, и все, – Алек кривовато улыбнулся, словно оставил часть мыслей при себе. Они вошли в дверь с табличкой «Лазарет» и очутились в просторной комнате, заставленной старомодными узкими железными кроватями. Алек подошел к столу и стал перебирать расставленные на нем лекарства.

– Джейс не очень на тебя похож, – сказал Кит. На противоположной стене он увидел странное темное пятно – как будто краску размазали снизу вверх и в стороны, и получилось что-то, похожее на дерево.

– Ты его недооцениваешь, – Алек сложил повязки в стопку. – Но это неважно. Парабатаи не обязательно должны быть похожи. Они просто дополняют друг друга. Вдвоем работать лучше.

Кит представил себе Джейса (сияние золота и уверенность) и Алека (тихая, сосредоточенная легкость) вместе.

– А вы с Джейсом друг друга дополняете?

– Помню, как мы познакомились, – сказал Алек. Он нашел пару коробок и набивал одну из них повязками, а другую – склянками с порошками. – Он вышел из портала в Идрис, тощий, весь в синяках, и с этими огромными глазищами. А еще он был очень высокомерным. Они с Изабель постоянно цапались… – Алек улыбнулся воспоминаниям. – Но для меня он как будто словно кричал: «Люби меня, ведь никто и никогда меня не любил». А еще он волновался насчет встречи с тобой, – прибавил Алек. – Он не привык, что у него могут быть живые кровные родственники. Ему не все равно было, что ты подумаешь. Он хотел тебе понравиться, – Алек посмотрел на Кита. – Вот, держи коробку.

У Кита кружилась голова. Он подумал о Джейсе – развязном, надменном, вечно надо всем потешающемся. Но Алек говорил о нем как о хрупком ребенке, о ком-то, кто нуждался в любви потому, что всегда был ее лишен.

– Но я же никто, – сказал он, забирая набитую бинтами коробку. – Какая ему разница, что я думаю? Я не имею никакого значения. Я ничто.

– Для Сумеречных охотников ты имеешь значение, – произнес Алек. – Ты Эрондейл. И это никогда не станет «ничем».

Кристина тихонько напевала, держа Рафа в объятиях. Для пяти лет он был маленьким, и спал чутко. Он ворочался и вздыхал во сне, зажав в смуглых пальчиках прядь своих темных волос. Он напоминал Кристине ее маленьких кузенов – те всегда хотели еще обняться, еще конфетку, еще одну колыбельную перед сном.

Макс, напротив, спал крепко как камень – как темно-голубой камень с очаровательными темно-синими глазищами и щербатой улыбкой. Когда Кристина, Марк и Кьеран сбежались в холл и обнаружили там Алека и Магнуса с двумя детьми, там же оказалась и Эвелин, негодовавшая по поводу колдунов в доме и нежелательности синего цвета. Кристина понадеялась, что большинство Сумеречных охотников все же реагирует на Макса по-другому, иначе для бедного малыша это станет ужасной травмой.

Судя по всему, Алек и Магнус вернулись из поездки и обнаружили сообщения от Дианы с просьбой о помощи. Они немедленно прошли через портал в лондонский Институт. Услышав от Марка и Кристины о связующем заклятье, Магнус направился на местный Сумеречный базар, чтобы отыскать книгу заклинаний, которая, как он надеялся, могла бы снять колдовство.

Раф и Макс, оставшись в незнакомом доме всего с одним родителем, тут же заныли.

– Спи, – мрачно велел Алек Рафу, унося его в свободную комнату. – Adorno.

Кристина хихикнула.

– Это значит «украшай», – объяснила она, – а не «спи».

Алек вздохнул.

– Я еще только учу испанский. Это Магнус на нем говорит.

Кристина улыбнулась шмыгавшему носом Рафаэлю. Она всегда пела своим маленьким кузенам колыбельные на ночь, как ей самой пела ее мать; может, Рафу это понравится. «О, Рафаэлито, – сказала она ему, – о, крошка Рафаэль! Ya es hora de ir a dormir. ¿Te gustaría que te cante una canción?» «¡Sí!» – закивал Рафаэль.

Кристина учила Алека, пока тот укачивал Макса, а сама она сидела с Рафом, всем колыбельным, какие знала. Вскоре после того, как Магнус вернулся через портал, из библиотеки стали доноситься грохот и стук, и Алек умчался туда, но Кристина решила остаться на месте, если только ее не позовут, ведь пути колдунов и их очаровательных возлюбленных неисповедимы.

К тому же, хорошо было отвлечься от тревог на что-нибудь безопасное. Например, на ребенка. Кристина была уверена (почти уверена), что связующее заклятье можно разорвать. Но все равно беспокоилась: а что, если нет? Они с Марком вечно будут несчастны, соединенные нежеланной связью. И что тогда делать? Вдруг он захочет вернуться в страну фэйри? Ее, наверное, вместе с ним не пустят…

Еще ее грызли мысли о Диего. Она-то думала, что, вернувшись из страны фэйри, найдет от него весточку, но ничего подобного не произошло. Разве кто-то может дважды вот так исчезнуть из твоей жизни?

Она вздохнула и погладила Рафа по голове, продолжая тихо напевать:

Пока она пела, вошел Алек и присел на кровать к Максу, прислонившись к стене.

– Я уже слышал эту песенку, – сказал Магнус, стоявший в дверях. Колдун выглядел усталым, его кошачьи глаза слипались. – Но не помню, кто ее пел.

Он вошел и наклонился, чтобы взять у нее Рафа. Магнус принял мальчика в объятия, и на мгновение голова Рафа упала на его плечо. Интересно, подумала Кристина, такое вообще раньше случалось: чтобы у Сумеречного охотника родителем был колдун?

пропел Магнус. Кристина удивленно на него посмотрела. У него оказался неплохой голос, хотя мелодию она не узнавала. Солнце мое, солнышко, согрей меня немножко: на луну и на рассвет, и на много-много лет.

– Магнус, ты в порядке? – спросил Алек.

– В порядке, и Ливви тоже. Выздоравливает. К завтрашнему дню должна встать на ноги. – Магнус размял плечи и потянулся.

– Ливви? – Кристина встревоженно выпрямилась. – Что случилось с Ливви?

Алек и Магнус переглянулись.

– Ты ей не сказал? – процедил Магнус.

– Не хотел расстраивать детей, – возразил Алек, – и подумал, что ты лучше сможешь ее успокоить…

Кристина, дрожа, поднялась на ноги.

– Ливви пострадала? Марк знает?

И Магнус, и Алек заверили ее, что Ливви в порядке и что да, Марк знает, но она уже была в дверях.

Кристина помчалась по коридору к комнате Марка. Запястье болело, его словно сжимали тисками – она не обращала на это внимания, но сейчас, когда Кристина разволновалась, боль вспыхнула с новой силой. Была ли то боль Марка, которая передавалась ей через связь между ними, так же, как парабатаи иногда чувствуют страдания друг друга? Или связующее заклятье становилось сильнее?

Дверь спальни Марка была приоткрыта, из нее лился свет. Марк лежал на кровати, но не спал. Кристина увидела, что его левое запястье, словно браслет, опоясывает глубокая прорезь связующей руны.

– Кристина? – он сел. – Ты в порядке?

– Ранили не меня, – сказала она. – Алек и Магнус рассказали мне про Ливви.

Марк подобрал ноги, чтобы она могла сесть рядом с ним на одеяло. Боль в запястье внезапно утихла, и у Кристины слегка закружилась голова.

Марк рассказал ей, что натворили Кит, Ливви и Тай: о кристалле, который они нашли в Блэкторн-Холле, о посещении Сумеречного базара и о том, как Ливви была ранена.

– Ничего не могу с собой поделать, – сказал он, – всё думаю, что, если бы Джулиан был здесь, ничего бы этого не случилось.

– Это Джулиан разрешил им пойти в Блэкторн-Холл. И большинство в пятнадцать лет уже получает самостоятельные задания. Не твоя вина, что они не послушались.

– Я не говорил им, что нельзя ходить на Сумеречный базар, – поежился Марк. Он натянул лоскутное одеяло на плечи и стал похож на грустного Арлекина.

– Что нельзя тыкать друг в друга ножами, ты им тоже не говорил, потому что они и так это знают, – ядовито заметила Кристина. – На базар ходить нельзя. Запрещено, и точка. Но не будь слишком суров с Китом. Ведь Сумеречный базар – это весь известный ему мир.

– Я не знаю, как о них заботиться, – сказал Марк. – Как я могу требовать, чтобы они соблюдали правила, если никто из нас их не соблюдает? Мы отправились в страну фэйри, а это куда более серьезное нарушение Закона, чем вылазка на Сумеречный базар.

– Может, вы все должны позаботиться друг о друге? – сказала Кристина.

Марк улыбнулся.

– Ты такая мудрая.

– А Кьеран в порядке? – спросила она.

– Думаю, он еще не ложился, – ответил Марк. – По ночам он бродит по Институту. С тех пор как мы сюда прибыли, он толком не отдыхал. Наверное, тут слишком много холодного железа. И города.

Вырез его футболки была растянут и потрепан. Кристина видела, откуда начинаются шрамы у него на спине – отметины старых ран, память о ножах. Лоскутное одеяло сползло с его плеча, и Кристина рассеянно потянулась, чтобы его поправить.

Она задела рукой шею Марка – голую кожу там, где горло соприкасалось с хлопковой футболкой. Кожа Марка была горячей. Он подался к ней, и она почуяла аромат лесных сосен.

Его лицо было так близко, что Кристина видела, как его глаза меняют цвет. Прибой и отлив ее собственного дыхания несли ее все ближе к нему.

– Можешь сегодня поспать тут? – хрипло спросил он. – Нам обоим будет не так больно.

Его нечеловеческие глаза на миг заблестели, и Кристина вспомнила слова Эммы, сказавшей, что когда она смотрит на Марка, то иногда видит дикость, и свободу, и бесконечные небесные дороги.

– Не могу, – прошептала она.

– Кристина… – он встал на колени. За окном было облачно, ни звезд, ни луны видно не было, зато Кристина видела его спутанные светлые волосы и пристально глядящие на нее глаза.

Он был слишком близким, слишком осязаемым. Она знала, что, если он ее коснется, она рассыпется. Она сама толком не знала, что это значит – только то, что мысль о таком полном растворении ее пугает, и что, глядя на Марка, она всегда видит за ним Кьерана, словно тень.

Она соскользнула с кровати.

– Прости, Марк, – сказала она и почти выбежала из комнаты.

– Аннабель кажется такой грустной, – сказала Эмма. – Ужасно грустной.

Они лежали рядом на кровати в домике. Эта кровать была гораздо удобнее тех, что были в Институте. Довольно забавно, особенно учитывая, что дом принадлежал Малкольму. Даже убийцам, решил Джулиан, нужны ровные матрасы. Не спят же они, в самом деле, на грудах черепов.

– Она хотела, чтобы я оставил в покое Черную книгу, – сказал Джулиан. Он лежал на спине; Эмма тоже. На ней была купленная в деревенском магазине хлопковая пижама, а на Джулиане – спортивные штаны и старая футболка. Они соприкасались плечами и ногами; кровать была не очень широкой. Хотя Джулиан не стал бы отодвигаться, даже если бы у него была такая возможность. – Говорит, книга приносит только зло.

– Но ты так не думаешь.

– Я не думаю, что у нас есть выбор. Пожалуй, из всех мест на свете книгу и правда лучше всего держать при Благом Дворе. – Он вздохнул. – Она упоминала, что говорила с местными пикси. Придется написать остальным, выяснить, не знают ли они, как ловить пикси. Поймаем одного и выпытаем, что им известно.

– Ладно, – засыпающим голосом произнесла Эмма и закрыла глаза. Джулиан чувствовал такую же усталость. День был очень длинным. – Можешь, если хочешь, написать с моего телефона.

Джулиан не смог зарядить свой телефон, потому что у него не было правильного адаптера. Сумеречные охотники о таком не задумывались.

– Не думаю, что стоит говорить остальным, что приходила Аннабель, – сказал Джулиан. – Пока не время. Они закатят истерику, а я хочу сначала выслушать пикси.

– Но надо сказать им, что это Король Неблагого Двора помог Малкольму добыть книгу, – сонно проговорила Эмма.

– Я скажу, что он написал это в дневниках, – сказал Джулиан.

Он подождал, не возразит ли Эмма на предложение солгать, но она уже заснула. А Джулиан должен был уснуть вот-вот. Эмма была рядом, лежала у него под боком, как и должно было быть. Он вдруг осознал, как плохо спал последние недели, пока ее не было рядом.

Он не знал точно, задремал ли он, и если да – то насколько. Когда он открыл глаза, то увидел мерцание углей в камине. И почувствовал рядом Эмму, закинувшую руку ему на грудь.

Он застыл. Должно быть, она пошевелилась во сне. Она свернулась клубочком, прижалась к нему. Он чувствовал кожей ее ресницы и тихое дыхание.

Эмма что-то пробормотала и повернула голову – которой все это время утыкалась ему в шею. Прежде, чем они забрались в кровать, Джулиан боялся, что если коснется ее, то почувствует то же сокрушающее волю желание, что и тогда, при Благом Дворе.

То, что он чувствовал сейчас, было и хуже, и лучше. Это была всепоглощающая, ужасная нежность. Бодрствуя, Эмма держалась так, что казалась высокой и внушительной, но сейчас, свернувшись рядом с ним, стала маленькой и такой нежной, что у Джулиана сердце переворачивалось, когда он думал, как же защитить эту хрупкость от всего мира.

Он хотел бы вечно держать ее в объятиях, защищать и не отпускать от себя. Он хотел бы уметь так же свободно писать ей о своих чувствах, как писал Малкольм о своей зарождающейся любви к Аннабель. Ты разъяла мою жизнь на части и собрала вновь.

Эмма тихо вздохнула, устраиваясь поудобнее. Джулиану хотелось очертить контур ее губ, нарисовать их – их очертания менялись в зависимости от выражения ее лица, но вот это выражение – между сном и бодрствованием, наполовину невинное, наполовину знающее – особенно тронуло его.

В голове зазвучали слова Малкольма. Как будто берег, который ты знал всю свою жизнь, вдруг оказался не из песка, но из алмазов, и они слепят тебя своей красотой.

Может, алмазы и слепят красотой, но еще они – самые твердые и острые камни в мире. Они могут разрезать тебя, перемолоть, раздавить и нашинковать на куски. Малкольм, обезумев от любви, об этом не думал. Но Джулиан не мог думать ни о чем, кроме этого.

Дверь комнаты Ливви хлопнула и разбудила Кита. Он уселся на кровати, чувствуя боль во всем теле, как раз когда Тай выходил из спальни сестры.

– Ты на полу, – глядя на него, заметил Тай.

Кит не мог этого отрицать. Как только они с Алеком закончили дела в лазарете, то сразу пошли в комнату Ливви. Затем Алек ушел посмотреть, как там дети, и остался только Магнус. Он тихо сидел рядом с Ливви и время от времени осматривал ее, чтобы убедиться, что она поправляется. И Тай, который, привалившись к стене, не сводил с сестры немигающих глаз. Атмосфера была как в больничной палате, в которую Киту нельзя было заходить.

Поэтому он вышел и, вспомнив, как Тай в первые дни в Лос-Анджелесе спал под его дверью, сам свернулся на ковре. Он даже не помнил, как вырубился, но, очевидно, все-таки вырубился.

Кит с трудом постарался сесть ровнее.

– Погоди…

Но Тай уже шагал дальше по коридору, словно вообще не слышал Кита. Мгновение спустя Кит с трудом поднялся на ноги и пошел следом.

Он сам не понимал, почему. Когда Тай почти не глядя повернулся и двинулся вверх по лестнице, Кит подумал, что едва знает Тиберия Блэкторна. Как и его сестру. К тому же, они были Сумеречными охотниками. А Тай хотел создать вместе с ним какую-то команду детективов-любителей, что само по себе было идиотской идеей. Уж точно не такой, которой он мог бы заинтересоваться, сказал себе Кит, когда лестница привела их на небольшую площадку перед облезлой старой дверью.

Снаружи, наверное, холодно, подумал он. Тай толкнул дверь, и в дом действительно хлынул влажный холодный воздух. Тай растворился в промозглом сумраке снаружи, и Кит пошел следом за ним.

Они вновь очутились на крыше, хотя ночь, к удивлению Кита, уже прошла; было раннее утро, пасмурное и серое, и над Темзой и куполом собора святого Павла сгрудились тучи. Все громче раздавался шум города – толчея миллионов людей, спешивших по делам и ничего не знавших о Сумеречных охотниках, о магии, об опасности. Ничего не знавших о Тае, который подошел к перилам и смотрел на город, вцепившись в железную лилию.

– Тай! – Кит подошел к нему, и Тиберий обернулся, вжавшись спиной в перила. Плечи Тая были напряжены, и Кит остановился, не желая вторгаться в его личное пространство. – Ты в порядке?

Тай покачал головой.

– Холодно, – стуча зубами, сказал он. – Мне холодно.

– Так, может, пойдем обратно? – предложил Кит. – Внутри теплее.

– Не могу. – Голос Тая звучал так, словно доносился из самой глубины его тела, как эхо. – Сидеть в той комнате я не мог… это было…

Он с досадой помотал головой, словно его сердило то, что он не может найти правильное слово.

– С Ливви все будет в порядке, – сказал Кит. – Магнус говорит, завтра она уже поправится.

– Но ведь это я виноват! – Тай еще сильнее вжался спиной в перила, но и это не помогло ему удержаться на ногах. Он соскользнул вниз, на крышу, и подтянул колени к груди. Он тяжело дышал и раскачивался взад и вперед, подняв руки к лицу, словно пытаясь смахнуть паутину или отогнать надоедливых мошек. – Если бы я был ее парабатаем… Я хотел поехать в Схоломант, но это неважно… Ливви – вот что важно!..

– Ты не виноват, – сказал Кит. Тай лишь помотал головой. Кит лихорадочно попытался вспомнить всё, что читал в интернете о нервном срыве. Он был уверен, что Тай стремительно к нему приближается. Кит опустился на колени на мокрую крышу. Дотронуться до Тая или наоборот, не стоит его трогать?

Он мог только воображать, каково Таю живется: весь мир набрасывается на него разом, оглушительные звуки и слепящие огни, и никто даже не думает понижать голос. И страх или скорбь мгновенно лишают тебя всех привычных способов справляться с этим, оставив беззащитным, как Сумеречного охотника, идущего в бой без доспехов.

Кит что-то вспомнил насчет темноты, тяжелых одеял и тишины, но понятия не имел, как раздобыть что-то из этого тут, на крыше.

– Скажи мне, – попросил Кит. Скажи, что тебе нужно.

– Обними меня, – сказал Тай. Его руки казались бледными пятнами в воздухе, словно Кит смотрел на фотографии, сделанные с промежутком в секунду. – Держи меня.

Он все еще раскачивался. Кит обнял Тая, пытаясь сообразить, что делать дальше.

Это было всё равно что держать летящую стрелу: Тай казался горячим и острым, и весь дрожал. Спустя некоторое время, которое показалось Киту очень долгим, Тай слегка расслабился. Он коснулся Кита, вцепился в его свитер. Его руки перестали дрожать так сильно.

– Крепче, – попросил Тай. Он цеплялся за Кита словно за спасательный плот, больно вжимаясь лбом в его плечо. В его голосе звучало отчаяние. – Мне надо это почувствовать.

Кит не имел привычки кого-то обнимать, и никто, насколько он помнил, никогда не утешал его самого. Так что утешитель из него был так себе – во всяком случае, так Кит всегда думал. И Тая он едва знал.

Но с другой стороны, Тай никогда ничего не делал без причины, даже если люди, чей мозг был устроен иначе, не могли сразу его понять. Кит вспомнил, как Ливви растирала руки Тая, когда тот нервничал, и подумал: Давление – это ощущение; ощущения должны заземлять. Успокаивать. Это звучало разумно. Так что Кит обнял Тая еще крепче, пока Тай не расслабился в его объятиях. Он обнимал Тая крепче, чем кого бы то ни было в жизни, обнимал его так, словно они затерялись в небесных просторах, и единственным способом удержаться в воздухе и не рухнуть на руины Лондона было изо всех сил цепляться друг за друга.