То был идеальный английский день. Небо было цвета веджвудского фарфора – голубое и гладкое. Теплый, сладковатый воздух веял ароматом возможностей. Джулиан, стоя на парадном крыльце Института, пытался не дать своему самому младшему брату его придушить.

– Не уходи! – выл Тавви. – Ты уже уходил! Ты не можешь опять уйти!

Эвелин Хайсмит презрительно хмыкнула.

– В мое время детей было только видно, но и не слышно, и они уж точно не жаловались.

Она стояла в дверях, чопорно сложив руки на набалдашнике трости. Чтобы проводить их на вокзал, Эвелин облачилась в потрясающий наряд: в числе прочего, в нем были задействованы амазонка и, кажется, даже бриджи для верховой езды. На шляпе Эвелин красовалась птичка – хотя, к разочарованию Тая, совершенно мертвая.

На свет божий извлекли принадлежащий Институту древний черный автомобиль, и рядом с ним уже стояли Бриджет, Кристина и Эмма. Рюкзаки Эммы и Кристины загрузили в багажник – Марка изрядно повеселило, что в Англии, оказывается, его называют «багажным отделением», – и подруги восторженно болтали. Обе были в джинсах и футболках, поскольку в поезде им предстояло сойти за простецов, и Эмма заплела волосы в косу.

И все же Джулиан был рад, что Кристина едет с ними. В глубине души он продолжал цепляться за мысль, что она станет буфером между ним и Эммой. С утра Эмма ничем не показывала, что сердится, и все было хорошо, пока они размечали маршрут до Полперро, сопоставляли расписания поездов и рылись в гардеробной в поисках одежды. Они собирались снять комнату в частном мотеле, лучше всего – с кухней, чтобы готовить самим и как можно реже показываться простецам. Они даже заранее купили билеты на поезд, отправлявшийся с Паддингтонского вокзала. Планировать оказалось легко и просто – они всё еще были командой парабатаев и вдвоем по-прежнему справлялись лучше, чем поодиночке.

Но даже в тисках железного самоконтроля, которому Джулиан себя подвергал, первозданная мощь любви и тоски, охватывавших его при взгляде на Эмму, была подобна поезду, сбивающему его на полном ходу.

Вот бы от этого был предохранитель, который помогал продержаться, пока само не пройдет. Если это вообще может пройти. Но о другом варианта событий Джулиан заставлял себя не думать.

Это должно когда-нибудь пройти.

– Джулс! – взвыл Тавви. Джулиан обнял брата в последний раз и опустил на землю. – Почему мне нельзя с тобой поехать?

– Потому, – объяснил Джулиан, – что ты должен остаться тут и помогать Друзилле. Ты ей нужен.

Тавви посмотрел на него с сомнением. Друзилла, на которой была юбка до самого пола, закатила глаза.

– Поверить не могу, что ты уезжаешь, – заявила она Джулиану. – Стоит за тобой закрыться двери, как Ливви и Тай начинают обращаться со мной как с прислугой.

– Прислуге платят, – заметил Тай.

– Видишь? Вот что я имею в виду! – Дрю ткнула Джулиана в грудь указательным пальцем. – Лучше бы тебе поспешить обратно, чтобы они тут меня не заморили.

– Постараюсь. – Поверх головы Дрю Джулиан встретился взглядом с Марком. Братья обменялись улыбками. Прощание Эммы с Марком вышло странным – и это еще мягко сказано. Перед тем, как спуститься по ступеням, Эмма заключила Марка в быстрое, рассеянное объятие; Марка это нимало не беспокоило, пока он не заметил, что Джулиан и остальные таращатся на него во все глаза. Он сбежал по лестнице следом за Эммой, поймал ее за руку и развернул к себе лицом.

– Хорошо, что ты уезжаешь, – заявил он, – чтобы из моей памяти изгладились твои волосы и твой жестокий лик, и сердце мое исцелилось.

Эмма была ошарашена; Кристина, негромко бросив Марку что-то вроде «Это было излишне», оттащила Эмму к машине.

Тай и Ливви подошли попрощаться с Джулианом последними; Ливви заключила его в жаркие объятия, а Тай застенчиво улыбнулся. Интересно, подумал Джулиан, где Кит? Все то время, что они были в Лондоне, он ходил за Ливви и Таем как приклеенный, но во время семейного прощания исчез.

– У меня кое-что для тебя есть, – объявил Тай. Он протянул брату коробочку, которую Джулиан принял с некоторым удивлением. Тай был безупречно точен с рождественскими подарками и подарками на день рожденья, но неожиданные подарки он редко дарил.

Заинтригованный, Джулиан открыл коробочку и обнаружил внутри набор цветных карандашей. Фирму он не опознал, но карандаши казались совершенно нетронутыми.

– Где ты их купил?

– Флит-стрит, – сказал Тай. – Сходил сегодня рано утром.

Горло Джулиана перехватило от любви настолько сильной, что она почти не отличалась от боли. Он вспомнил о том времени, когда Тай был младенцем, тихим и серьезным. Он долго не мог научиться засыпать, если кто-нибудь не держал его на руках, и хотя Джулиан и сам был маленьким, он помнил, как, засыпая, обнимал Тая, всего состоявшего из перетяжек, прямых черных волос и длинных ресниц. Он уже тогда так любил брата, что сердце едва не разрывалось.

– Спасибо. Мне не хватало возможности рисовать, – сказал Джулиан и сунул коробочку в вещмешок. Он не суетился; Тай ненавидел суету, но Джулиан постарался говорить так тепло, как только мог, и Тай просиял.

Джулиан подумал о Ливви, о прошлой ночи, о том, как она поцеловала его в лоб. Это было ее «спасибо». А это «спасибо» Тая.

– Будьте осторожны в Блэкторн-Холле, – сказал он. Джулиан нервничал из-за их экспедиции, но старался этого не показывать. Он знал, что ведет себя неразумно. – Идите туда днем. Днем, – с нажимом повторил он, когда Ливви скорчила рожицу. – И постарайтесь не впутывать Друзиллу и Тавви в неприятности. Помните, Марк остается за главного.

– А сам-то он в курсе? – уточнила Ливви.

Джулиан принялся высматривать Марка в толпе на крыльце. Тот стоял, заложив руки за спину, и с подозрением смотрел на каменную фигурку гнома.

– Тебе меня не провести, гном, – пробормотал он. – Я глаз с тебя не спущу.

Джулиан вздохнул.

– Просто делайте, что он говорит.

– Джулиан! – окликнула Эмма. Она стояла у машины. Кортана, зачарованная так, чтобы простецы ее не видели, сверкала у нее над правым плечом. – На поезд опоздаем.

Джулиан кивнул и поднял два пальца. Он прошел по ступеньке к Марку и крепко взял того за плечо.

– С тобой все будет в порядке?

Марк кивнул. Джулиан подумал, не спросить ли, где Кьеран, но решил, что не стоит. А Марк еще больше разнервничается.

– Спасибо, что доверяешь мне, – сказал Марк. – После того раза, ну, с кухней.

В Лос-Анджелесе Джулиан как-то оставил Марка на ночь присматривать за братьями и сестрами, а тот умудрился устроить на кухне разгром, вывалять Тавви в сахаре и едва не довел Джулиана до нервного срыва.

– Я тебе и правда доверяю. – Джулиан и Марк молча переглянулись. Затем Джулиан усмехнулся: – К тому же, это не моя кухня.

Марк негромко рассмеялся. Джулиан направился вниз по ступеням к машине, в которой уже сидели Эмма и Кристина. Он обошел ее сзади, чтобы закинуть в багажник свой вещмешок, и замер. В пространство за багажом втиснулась фигурка в грязноватой белой футболке.

Тавви посмотрел на него широко раскрытыми глазами.

– Я тоже хочу поехать! – объявил он.

Джулиан вздохнул и принялся закатывать рукава. У старших братьев не бывает отпусков и выходных.

Одним из преимуществ жизни Сумеречного охотника, подумала Эмма – из тех, о которых нечасто упоминают – было то, что не возникало проблем с парковкой в местах вроде церквей и железнодорожных вокзалов. Для Сумеречных охотников часто оставляли парковочное место, зачарованное так, чтобы простецы видели вместо него что-нибудь другое – стройку или мусорные баки. Бриджет остановила громыхающий «Остин Метро» на Прэд-стрит, в двух шагах от Паддингтонского вокзала, и Сумеречные охотники высыпались наружу. Пока Бриджет закрывала машину, они забрали свой багаж.

Собрались они быстро, вещей взяли мало – всего на несколько дней. Оружие, доспехи и немного одежды, хотя Эмма была уверена, что Кристина в любом случае будет выглядеть элегантно. Кристина нерешительно сунула нож в карман и, наклонившись, чтобы вскинуть на плечо рюкзак, нахмурилась.

– Ты в порядке? – спросила Эмма, соскальзывая за ней на ступеньку. Она была невероятно рада, что между ней с Джулианом – Кристина, сглаживавшая тернистые и опасные тропы их разговоров.

Они вошли в здание вокзала, современное и ярко освещенное; в проходах было множество магазинов вроде The Body Shop и Caffè Nero. Она посмотрела вперед, на Джулиана, но тот был глубоко погружен в разговор с Бриджет. У Джулиана была потрясающая способность заводить разговоры буквально с кем угодно. Эмма подивилась, какие же темы для беседы он нашел с Бриджет. Странные привычки Эвелин? История Лондона?

– А у тебя вообще была возможность поговорить с Марком про… Ну, про тот ваш поцелуй? – спросила Эмма, когда они проходили мимо булочной Upper Crust. Аромат сдобы и корицы смешивался с запахами вокзала. – Особенно учитывая все эту историю с Кьераном.

Кристина помотала головой. Она выглядела похудевшей и бледной, как будто плохо спала.

– У Кьерана с Марком общее прошлое. Как и у меня с Диего. Не могу винить Марка за то, что его тянет к прошлому. Меня именно потому и потянуло к Диего, а ведь на меня ничего не давило так, как на Марка.

– Не знаю, чем всё это кончится. Лжец из Марка не очень, – сказала Эмма. – Говорю как человек, который сам в этом не очень преуспел.

Кристина вымученно улыбнулась.

– Да ты никуда вообще не годишься. Смотреть, как вы с Марком притворяетесь влюбленными, было все равно что смотреть на людей, которые все время падают и надеются, что никто не заметит.

Эмма хихикнула.

– Вот уж польстила так польстила.

– Я хочу сказать только, что, для нашего общего блага, Кьеран должен верить в чувства Марка, – сказала Кристина. – Фэйри, решивший, что его презирают или отвергли, может быть очень жесток.

Она вдруг охнула и согнулась чуть не вдвое. Эмма подхватила Кристину на руки и не дала ей упасть. В слепой панике она оттащила ее в уголок между двумя магазинами. Закричать она не решилась; гламора на ней не было, простецы бы ее услышали. Но она уставилась на Джулиана и Бриджет, все еще глубоко погруженных в беседу, и подумала так сильно, как только могла.

– Эмма… – Кристина обхватила себя руками, как будто у нее болел живот. Но не это привело Эмму в ужас, а кровь на ее футболке.

– Кристина, солнышко, дай я посмотрю, дай посмотрю. – Она принялась лихорадочно тянуть Кристину за руки, пока подруга не уступила.

Правая рука Кристины и рукав были в крови. Большая часть вроде бы вытекла из руки и залила футболку. Эмма немного успокоилась. Ранение в руку было не таким опасным…

– Что происходит? – раздался голос Джулиана. Они с Бриджет вернулись. Джулиан был белым как полотно. Она увидела в его глазах ужас и поняла его причину: он решил, что что-то случилось с Эммой.

– Я в порядке, – сказала Эмма, потрясенная выражением его лица.

– Ну, естественно, ты в порядке, – нетерпеливо произнесла Бриджет. – Дай мне подойти к девочке. Хватит за нее цепляться, во имя всего святого.

Эмма оторвалась от Кристины и принялась следить, как Бриджет становится на колени и поддергивает рукав Кристины вверх. Ее запястье как будто сжимал кровавый браслет, кожа вздулась. Выглядело это так, словно кто-то затягивает у нее на руке невидимый шнур, врезающийся в плоть.

– Чего вы двое сидите? – возмутилась Бриджет. – Нанесите девочке целебную руну!

Оба потянулись за стилами. Джулиан успел первым и быстро начертил на коже Кристины ираци. Эмма подалась вперед, затаив дыхание.

Ничего не произошло. Кожа вокруг кровоточащего кольца еще больше вспухла. Кровь брызнула на одежду Бриджет. Эмма пожалела, что при ней больше нет старого стила. Она суеверно считала, что с его помощью у нее получаются более сильные руны. Но теперь оно в руках фэйри.

Кристина даже не застонала. В конце концов, она ведь была Сумеречным охотником. Но ее голос дрожал.

– Не думаю, что ираци тут поможет.

Эмма помотала головой.

– Что это такое?..

– Похоже на фейское заклятие, – сказала Бриджет. – Пока вы были в Землях, никакой фэйри не сотворил над тобой ничего похожего на колдовство? Запястья тебе не связывали?

Кристина подтянулась на локтях.

– Ну… то есть, не могло же оно…

– Что произошло? – спросила Эмма.

– На пиру две девушки связали наши с Марком запястья лентой, – нерешительно проговорила Кристина. – Мы ее срезали, но, возможно, магия оказалась сильнее, чем я думала. Это могло быть какое-то связующее заклятье.

– С тех пор, как мы вернулись из страны фэйри, ты впервые оказалась вдали от Марка, – сказал Джулиан. – Думаешь, в этом дело?

Кристина выглядела очень мрачной.

– Чем дальше я от него отхожу, тем хуже. Прошлую ночь я, кажется, впервые провела отдельно от него, и руку жгло. А чем дальше мы отъезжали от Института, тем больнее мне становилось. Я надеялась, что это пройдет, но не прошло.

– Надо отвезти тебя обратно в Институт, – сказала Эмма. – Мы все пойдем. Выдвигаемся.

Кристина покачала головой.

– Вам с Джулианом все равно нужно ехать в Корнуолл, – сказала она и здоровой рукой указала на табло с расписанием. Поезд до Пензанса отправлялся меньше, чем через пять минут. – Вы должны. Это совершенно необходимо.

– Можем задержаться на день, – запротестовала Эмма.

– Это магия фэйри, – сказала Кристина, пока Бриджет помогала ей подняться. – Нельзя быть уверенными, что за день мы с ней разберемся.

Эмма колебалась. Ей не хотелось оставлять Кристину. Тут, удивив всех, вдруг заговорила Бриджет.

– Поезжайте, – решительно сказала она. – Вы – самая мощная команда, которая только может быть у нефилимов. Я видела, на что способны парабатаи. Хватит колебаться.

– Она права, – сказал Джулиан и сунул стило назад за ремень. – Пошли, Эмма.

Дальнейшее происходило так быстро, что все словно смешалось: Эмма, поспешно обнимающая Кристину на прощание; Джулиан, хватающий ее за руку и волокущий прочь; и бег напролом через вокзал, когда они чуть не сшибли турникеты и запрыгнули в пустой вагон поезда Западной железной дороги точно в тот момент, когда тот отъехал от перрона с громким скрежетом отпущенных тормозов.

С каждым километром, на который они с Бриджет приближались к Институту, боль Кристины утихала. На Паддингтонском вокзале ее рука просто-таки заходилась в агонии. Теперь это была всего лишь глухая ноющая боль где-то в глубине кости.

Я что-то потеряла, – словно шептала эта боль. – Мне чего-то не хватает. По-испански Кристина бы могла сказать: Me haces falta. Еще когда она только начинала учить английский, она заметила, что дословного перевода этой фразы толком не существовало: англоязычные говорили «Ты мне нужен», в то время как me haces falta означало что-то ближе к «Тебя мне недостает». Именно это она сейчас и чувствовала: недостачу, словно из песни пропал аккорд или со страницы – слово.

Они с визгом тормозов остановились перед Институтом, и Кристина услышала, как Бриджет ее зовет, но она уже выбралась из машины и, прижимая к себе руку, бежала к парадной лестнице. Она ничего не могла с собой поделать. Разум Кристины протестовал против самой мысли, что ее контролирует нечто внешнее, но тело словно тащило ее вперед, толкая к тому, в чем нуждалось, чтобы обрести целостность.

Двери Института с грохотом распахнулись. За ними стоял Марк.

На его руке тоже была кровь, пропитавшая светло-голубой рукав свитера. За ним гомонили голоса – но он смотрел только на Кристину. Светлые волосы Марка были растрепаны, синий и золотой глаз горели, словно знамена.

Кристина подумала, что никогда еще не видела ничего прекрасней.

Он, босой, сбежал по ступеням и, поймав ее за руку, притянул к себе. Стоило только их телам столкнуться, как Кристина почувствовала, что боль внутри ушла.

– Это связующее заклятье, – прошептал Марк ей в волосы. – Какое-то связующее заклятье, что держит нас вместе.

– Девушки на пиру – одна связала нам запястья, а другая засмеялась…

– Знаю, – он поцеловал ее в лоб. Она почувствовала, как колотится его сердце. – Мы с этим разберемся. Мы всё исправим.

Она кивнула и закрыла глаза – но прежде успела заметить, что на крыльцо высыпали еще люди и глядели на них во все глаза. В центре стоял Кьеран – его изящное лицо напряглось и побледнело, а в глазах застыло нечитаемое выражение.

Они взяли билеты в первый класс, так что в распоряжении Эммы и Джулиана оказалось целое купе. Серо-коричневый город остался позади, и поезд катился меж зеленых полей, усеянных подсолнухами и рощами зеленеющих деревьев. Угольно-черные каменные изгороди между фермерскими участками пересекали холмы, деля землю на кусочки мозаики.

– Немножко похоже на страну фэйри, – заметила Эмма, прислонившись к окну. – Только, знаешь, без полных рек крови и вечеринок с грудой трупов. Больше сдобы, меньше смерти.

Джулиан поднял глаза. На коленях у него лежал альбом для набросков, а рядом, на полке – черная коробочка с цветными карандашами.

– Полагаю, именно так на воротах в Букингемский дворец и написано, – заметил он спокойным, совершенно нейтральным тоном. Джулиан, рассердившийся на нее в холле Института, исчез. Перед ней сидел вежливый, учтивый Джулиан. Джулиан-в-общественно-приемлемой-маске-для-незнакомцев.

И на сколько бы они не застряли в Корнуолле, о том, чтобы все это время взаимодействовать только с этим Джулианом, и речи быть не могло.

– Так вот, – сказала она. – Ты еще сердишься?

Джулиан посмотрел на нее долгим взглядом и отложил альбом.

– Прости меня, – сказал он. – То, что я сказал… это было жестоко и неприемлемо.

Эмма встала и прислонилась к окну. Мимо пролетал сельский пейзаж: серое, зеленое, серое.

– Почему ты это сказал?

– Я злился, – Эмма видела в отражении в стекле, что он на нее смотрит. – Злился за Марка.

– Я и не знала, что ты так болеешь за наши отношения.

– Он мой брат. – При этих словах Джулиан неосознанно коснулся лица, словно воссоединяясь с чертами – длинными скулами и ресницами, – что были так похожи на Марка. – Он не… он очень ранимый.

– С ним всё в порядке, – сказала она. – Я тебе обещаю.

– Дело не только в этом. – Джулиан упорно не отводил глаз. – Пока вы были вместе, я, по крайней мере, чувствовал, что ты с кем-то, кто мне небезразличен и кому я могу доверять. Ты любила кого-то, кого и я любил. Есть ли шансы, что это может случиться снова?

– Не знаю я, что еще может случиться, – призналась она. Я знаю, что тебе не о чем беспокоиться. Я не любила Марка. Я никогда не полюблю никого, кроме тебя. – Знаю только, что бывают вещи, над которыми мы властны, а бывают те, над которыми – нет.

– М-м, – протянул он. – Мы же про меня говорим.

Она отвернулась от окна и прижалась спиной к холодному стеклу. Она смотрела в упор на самого Джулиана – не просто на его отражение. И хотя в его лице не было гнева, хотя бы его глаза смотрели открыто и честно. Теперь это был настоящий Джулиан – не притворный.

– То есть ты признаешь, что ты контрол-фрик?

Он улыбнулся – ласковой улыбкой, что запала Эмме прямо в сердце, потому что напомнила ей о Джулиане ее детства. Она была как солнце, как тепло, как море и как песчаный пляж – все слитое воедино и прямым ударом вбитое в сердце.

– Ничего я не признаю.

– Ну и ладно, – сказала она. Эмма знала, что незачем говорить, что она его простила, и знала, что он простил ее; они оба это знали. Вместо этого она уселась напротив и показала на его художественные принадлежности. – Что рисуешь?

Джулиан поднял альбом и развернул, чтобы Эмма могла увидеть его работу – потрясающее изображение каменного моста, который они проехали, в окружении дубов с поникшими от тяжести ветвями.

– Надо тебе меня набросать, – сказала Эмма. Она перепорхнула на свое место и оперлась головой на руку. – Нарисуй меня как одну из этих твоих француженок.

Джулиан ухмыльнулся.

– Ненавижу это кино, – сказал он, – ты же знаешь.

Эмма возмущенно выпрямилась.

– Когда мы первый раз смотрели «Титаник», ты плакал.

– У меня аллергия на пыльцу была, – заявил Джулиан. Он снова углубился в рисование, но на его лице все еще блуждала улыбка. Вот это и есть их с Джулианом суть, подумала Эмма. Все это нежное подшучивание, простое веселье. Оно почти застало ее врасплох. Но именно к нему они всегда возвращались, к уюту их детства – как перелетные птицы раз за разом возвращаются к дому.

– Жалко, что нам не связаться с Джемом и Тессой, – сказала Эмма. За окном промелькнуло размытое пятно зеленых полей. По узкому проходу в вагоне туда-сюда ходила женщина с тележкой с закусками. – И с Джейсом и Клэри. Рассказать им про Малкольма и Аннабель и все остальное.

– Про возвращение Малкольма знает весь Конклав. И я уверен, что у них и свои способы добычи информации есть.

– Но только мы, по сути, знаем про Аннабель, – сказала Эмма.

– Я ее нарисовал, – сказал Джулиан. – Подумал как-то, что если бы мы могли на нее смотреть, это бы, может, упростило нам поиски.

Он перевернул альбом. Эмма подавила легкую дрожь. Не потому, что лицо, смотревшее на нее с рисунка, было отвратительно – вовсе нет. То было юное лицо, овальное, с правильными чертами, почти потерявшееся в облаке темных волос. Но в глазах Аннабель горела искра чего-то призрачного и почти звериного; она стиснула руки у горла, словно пытаясь завернуться в исчезнувший покров.

– Где бы она могла быть? – вслух задумалась Эмма. – Если бы тебе было так грустно, куда бы ты отправился?

– По-твоему, она грустная?

– А по-твоему нет?

– Я думал, она в гневе.

– Ну, она действительно убила Малкольма, – признала Эмма. – Не понимаю, с чего бы она это сделала – он же ее вернул. Он ее любил.

– Может, она не хотела, чтобы ее возвращали, – он все еще не отрывал глаз от наброска. – Может, она была счастлива там, где она была. Борьба, агония, потери – вот каков удел живых.

Поезд подошел к маленькой белой станции с вывеской «Лискерд», и Джулиан захлопнул альбом. Они прибыли.

– Так и задумывалось? – с каменным лицом спросил Кьеран. – Не может же это быть совпадением.

Марк вскинул брови. Кристина сидела на краю кровати в лазарете с перевязанным запястьем. Рану Марка скрывал рукав свитера. В палате больше никого не было. Тавви расстроился, увидев кровь, и Дрю увела его, чтобы успокоить. Ливви и оставшиеся два мальчика ушли в Блэкторн-Холл, пока Кристина была на вокзале.

– Ну и какого черта это, по-твоему, значит? – спросил Марк. – Ты что, решил, что мы с Кристиной собирались по приколу залить весь Лондон кровью?

Кристина удивленно посмотрела на него: Марк говорил сейчас совсем как человек.

– Связующее заклятье, – сказал Кьеран. – Для него вы должны были протянуть запястья и не двигаться, пока вас связывают.

В его голосе звучали смятение и боль. Здесь, в стенах Института, Кьеран выглядел совершенно неуместно в своих коротких штанах и мятой льняной рубахе. Вокруг стояли кровати, похожие на больничные койки, стеклянные и медные банки с настойками и порошками, лежали стопки повязок и покрытые рунами медицинские инструменты.

– Это случилось на пиру, – сказал Марк. – Мы не могли этого ожидать… мы не ожидали. И никто бы не мог такого хотеть, Кьеран, никто не стал бы устраивать это нарочно.

– Фэйри стал бы, – сказал Кьеран. – Это именно то, что сделал бы один из нас.

– Я не фэйри, – сказал Марк.

Кьеран вздрогнул, и Кристина увидела в его глазах боль. Она испытала прилив болезненного сочувствия: должно быть, ужасно было быть настолько одиноким.

Даже Марка это, казалось, потрясло.

– Я не это имел в виду, – добавил он. – Я не только фэйри.

– И как же ты этому рад, – произнес Кьеран, – как ты этим хвалишься при первой возможности.

– Пожалуйста, – вмешалась Кристина, – пожалуйста, не ссорьтесь. Мы должны в этом быть на одной стороне.

Кьеран перевел на нее озадаченный взгляд. Затем он шагнул вплотную к Марку и положил руки тому на плечи. Они были почти одного роста. Марк не отвел глаз.

– Это единственный способ мне убедиться, что ты не лжешь, – сказал Кьеран и поцеловал Марка в губы.

В запястье Кристины запульсировала боль. Она понятия не имела, было ли то случайностью или неким отражением силы чувств Марка. Он никак не мог отказаться от этого поцелуя – иначе он бы отверг Кьерана и разорвал хрупкую цепь лжи, которая удерживала здесь принца фэйри.

А вот хотел ли Марк поцеловать Кьерана в ответ, Кристина понять не могла; он отвечал на поцелуй с той же яростностью, которую Кристина почувствовала в нем в первый раз, когда увидела Марка вместе с Кьераном. Но теперь в страсти Марка было больше гнева. Он стиснул плечи Кьерана, глубоко вонзив в них ногти; от силы поцелуя Кьеран выгнул шею назад. Марк присосался к нижней губе Кьерана, а потом прикусил ее – и Кьеран ахнул.

Они оторвались друг от друга. Кьеран коснулся губ; на тех была кровь, а в глазах принца – жаркое торжество.

– Ты не отвернулась, – заметил он Кристине. – Интересно было?

– Полезно, – Кристина чувствовала себя странно, дрожа не то от жара, не то от холода, но не собиралась этого показывать. Она села, сложив руки на коленях, и послала Кьерану улыбку. – Грубо было бы не смотреть.

На это Марк, до этого казавшийся вне себя от ярости, расхохотался.

– Кьер, она тебя понимает.

– Поцелуй был на пять баллов, – продолжила она. – Но теперь пора перейти к насущным проблемам – к заклятию.

Кьеран все еще смотрел на Кристину. На большинство людей он смотрел с отвращением, с яростью или оценивающе. Но когда он глядел на Кристину, он казался озадаченным, словно пытался собрать ее, словно головоломку – и не мог.

Вдруг он повернулся и вышел прочь из палаты, с грохотом захлопнув за собой дверь. Марк, качая головой, посмотрел ему вслед.

– По-моему, еще никто и никогда его так не выводил из себя, – сказал он. – Даже я.

Диана надеялась, что встретится с Джией сразу по прибытии в Идрис, но бюрократия в Конклаве оказалась еще хуже, чем она помнила. Пришлось заполнять формуляры и ждать, пока переданные послания взмоют ввысь по служебной лестнице. То, что Диана отказалась назвать причину визита, усложнило все еще больше. Учитывая, насколько деликатной была ситуация с Кьераном и событиями в стране фэйри, Диана не рискнула доверить эти сведения никому, кроме Консула.

Ее небольшая квартирка в Аликанте находилась над оружейной лавкой на Флинтлок-стрит, которой ее семья владела долгие годы. Когда Диана переехала в Лос-Анджелес, к Блэкторнам, она ее закрыла. Ожидание сводило ее с ума, и она спустилась вниз, в лавку, и отворила окна, впустив внутрь свет и заставив пылинки танцевать в ярком летнем воздухе. Раненая рука все еще болела, хотя уже почти зажила.

Воздух в лавке был затхлым. Прежде сверкающие клинки и богато выделанную кожу ножен и рукоятки топоров покрыла пыль. Диана сняла с подставок несколько любимых образцов оружия и отложила в сторону для Блэкторнов.

Дети заслужили новое оружие. Они его заработали.

Когда в дверь постучали, Диана уже успела успешно отвлечься на сортировку мечей по твердости металла. Она отложила один из своих любимцев – клинок из дамасской стали – и пошла открывать дверь.

На пороге, усмехаясь, стоял Мануэль, которого Диана в последний раз видела сражающимся с морскими демонами на лужайке перед Институтом. Он был не в доспехах Центуриона, а в модном черном свитере и джинсах, с уложенными гелем кудряшками. Он криво ей улыбнулся.

– Мисс Рейберн, – объявил он, – меня прислали проводить вас в Гард.

Диана заперла лавку и последовала за Мануэлем, шагавшим вверх по Флинтлок-стрит по направлению к северной части Аликанте.

– Что ты тут делаешь, Мануэль? – спросила она. – Я думала, ты будешь в Лос-Анджелесе.

– Мне предложили должность в Гарде, – объяснил он. – Не мог упустить шанс на повышение. В Лос-Анджелесе Институт охраняет более чем достаточно Центурионов. – Он покосился на Диану, но та промолчала. – Приятно встретить вас в Аликанте, – продолжил Мануэль. – В последний раз, когда мы виделись, вы, если я не ошибаюсь, как раз бежали в Лондон.

Диана стиснула зубы.

– Я должна была доставить детей, находящихся под моей ответственностью, в безопасное место, – произнесла она. – Кстати, с ними все в порядке.

– Полагаю, до меня бы дошли вести, будь это не так, – безмятежно заметил Мануэль.

– Соболезную в связи со смертью твоего друга Джона Картрайта, – сказала она.

Мануэль промолчал. Они дошли до калитки, стоявшей поперек тропинки, которая вела наверх, к Гарду. Раньше калитка закрывалась только на щеколду. Мануэль провел над ней рукой, и та, щелкнув, открылась.

С тех пор, как Диана была ребенком, тропинка не изменилась. Она была все такая же неровная, изрытая змеящимися корнями деревьев.

– Я не очень близко знал Джона, – произнес Мануэль, когда они начали подниматься по ней. – Полагаю, Марисоль, его девушка, очень расстроена.

Диана промолчала.

– Некоторые не умеют справляться с горем, как подобает Сумеречным охотникам, – прибавил Мануэль. – Это прискорбно.

– Некоторые также не выказывают сочувствия и терпимости, подобающих Сумеречным охотникам, – сказала Диана. – Это также прискорбно.

Они поднялись наверх, и вид на Аликанте расстилался перед ними, как карта, и демонические башни вздымались, пронзая солнце. Диана вспомнила, как ходила по этой тропе вместе с сестрой, когда они обе были еще детьми, и смех сестренки. Иногда она так сильно тосковала по ней, что казалось, будто сердце рвали когтями.

Здесь я была в одиночестве, – подумала она, глядя на Аликанте с высоты. – Здесь мне приходилось скрывать человека, которым я была – и знала об этом.

Они дошли до Гарда. Тот высился над ними – гора сияющего камня. После того, как его заново отстроили, он стал только крепче. К главным воротам вела тропа, окруженная колдовскими огнями.

– На Зару намекаете? – Мануэля это явно позабавило. – Знаете, вообще-то, она очень популярна. Особенно после того, как убила Малкольма. Институту Лос-Анджелеса это все как-то не удавалось.

Диана потрясенно посмотрела на Мануэля.

– Зара не убивала Малкольма, – произнесла она. – Это ложь.

– Вот как? – спросил Мануэль. – Что ж, с удовольствием посмотрю, как вы это докажете.

Он ослепительно улыбнулся Диане и удалился, а она смотрела ему вслед, щурясь от солнца.

– Дай посмотрю на твое запястье, – сказала Кристина Марку. Они сидели рядом на кровати в лазарете. Марк прикасался к ней теплым плечом.

Он задрал свитер и молча протянул руку. Кристина отогнула повязку и приложила свое запястье к его. Они молча глядели на одинаковые раны.

– О такой магии я ничего не знаю, – сказал Марк. – И мы не можем обратиться ни в Конклав, ни к Безмолвным Братьям. Им нельзя знать, что мы были в стране фэйри.

– Прости за Кьерана, – сказала она. – Он разозлился.

Марк покачал головой.

– Не извиняйся, это я виноват. – Он набрал воздуха в грудь. – Извини, что я на тебя разозлился – там, в стране фэйри, после пира. Люди очень сложные. Обстоятельства у них сложные. Я знаю, почему ты скрывала от меня чувства Джулиана. И знаю, что выбора у вас с Эммой, считай, не было.

– Сейчас я совсем на тебя не сержусь, – поспешно заверила его она. – Из-за Кьерана.

– Из-за тебя я переменился, – сказал Марк. – Кьеран чувствует, что мое отношение к нему перестало быть прежними, хоть и не знает, почему. И я не могу ему сказать. – Он поднял глаза к потолку. – Он принц. Принцы привыкли получать, что хотят. И не выносят, когда выходит иначе.

– Ему, должно быть, так одиноко, – заметила Кристина. Она вспомнила, каково ей было с Диего, когда с тем, что их связывало, было покончено, и она не понимала, как всё вернуть. Это было всё равно что ловить рассеявшийся в воздухе дым. – Ты здесь его единственный союзник, и он не понимает, почему ваша связь разорвана.

– Но он тебе присягнул, – заметил Марк. Он склонил голову, словно стыдился собственных слов. – И если ты ему прикажешь, он просто должен будет это исполнить.

– Я не хочу этого делать.

– Кристина…

– Нет, Марк, – твердо ответила она. – Я знаю, что связующее заклятье действует. И если Кьеран расстроен, шансы получить его показания снижаются. Но я не стану его ни к чему принуждать.

– А разве мы уже не принуждаем? – возразил Марк. – Лжем ему о положении дел, чтобы он поговорил с Конклавом…

Кристина нерешительно дотронулась до раненого запястья. Кожа была странной: горячей и вспухшей.

– А после того, как он даст показания? Ты же скажешь ему правду, да?

Марк поднялся на ноги.

– О Ангел, да. За кого ты меня принимаешь?

– За человека в трудной ситуации, – сказала Кристина. – В которой оказались мы все. Если Кьеран не даст показания, погибнут невинные обитатели Нижнего мира. Конклав еще сильнее погрязнет в коррупции. Я понимаю, обман необходим. Но это не значит, что мне или тебе это по нраву.

Марк кивнул, не глядя ей в глаза.

– Пойду-ка лучше его поищу, – сказал он. – Если он согласится помочь, это будет лучший способ разобраться с этим. – Он указал на свое запястье.

Кристина почувствовала легкий укол боли. И задумалась, не обидела ли она Марка. Она этого вовсе не хотела.

– Посмотрим, какой у него радиус действия, – предложила она. – На сколько мы сможем отойти друг от друга, чтобы не было больно.

Марк замер в дверях. Его четкие, острые черты были словно выточены из стекла.

– Когда я от тебя отошел, мне уже было больно, – произнес он. – Может, в этом-то и была вся соль.

И он исчез прежде, чем Кристина успела ответить.

Она поднялась на ноги и подошла к столу, уставленному порошками и лекарствами. У Кристины имелось лишь самое общее представление о медицине Сумеречных охотников: вот листья, которые можно использовать как антибиотики, вот припарки от отеков…

Когда она откручивала крышку с очередной банки, дверь лазарета отворилась. Кристина подняла глаза: это был Кьеран, раскрасневшийся, с волосами, растрепанными ветром, словно вернулся с улицы. На высоких скулах горели пятна румянца.

Казалось, он пришел в такое же замешательство, увидев Кристину, как и она, увидев его. Она осторожно отставила банку.

– Где Марк? – спросил он.

– Пошел тебя искать. – Кристина облокотилась на стол. Кьеран молчал. Молчал как фэйри: размышлял, направив внимание внутрь себя. Кристина подумала, что многие почувствовали бы искушение заполнить это молчание. Она же оставила Кьерана в покое; позволила ему напитаться молчанием, придать ему форму и расшифровать.

– Я должен принести извинения, – наконец, сказал он. – У меня не было оснований обвинять вас с Марком в том, что вы подстроили эту историю со связующим заклятием. Это было глупо. Вы ничего от этого не выигрываете. Если бы Марк хотел со мной расстаться, он бы так и сказал.

Кристина промолчала. Кьеран шагнул к ней – осторожно, словно боясь испугать.

– Можно еще раз взглянуть на твою руку?

Она вытянула руку. Кьеран взял ее, и Кристина задумалась – прикасался ли он к ней прежде по своей воле. Его прикосновение было как прохладная вода в летний день.

Кьеран рассматривал рану, а Кристину тем временем пробрала легкая дрожь. Интересно, подумала она, каким он был, когда оба его глаза были черными? Сейчас они выглядели еще удивительнее, чем у Марка – контраст между тьмой и мерцающим серебром был как между льдом и пеплом.

– Похоже на след от ленты, – заметил он. – Так, говоришь, вас связали воедино на пиру?

– Да, – сказала Кристина. – Две девушки. Они поняли, что мы нефилимы, и смеялись над нами.

Кьеран крепче сжал ее руку. Она вспомнила, как он держался за Марка при Неблагом Дворе. Не так, словно был слаб и нуждался в помощи. То была хватка силы, удерживавшая Марка на месте и словно говорившая: Оставайся со мной, это приказ.

В конце концов, он все-таки был принцем.

– Связующие заклятья такого рода – одни из самых старых и сильных, – сказал он. – Не знаю, зачем кому-то понадобилось так над вами шутить. Это довольно жестоко.

– А ты знаешь, как его снять?

Кьеран выпустил ее руку.

– Я был нежеланным сыном Короля Неблагого Двора, меня мало чему учили. А потом вышвырнули в Дикую Охоту. В магии я не силен.

– Ты небезнадежен, – заметила Кристина. – И знаешь больше, чем думаешь.

Кьеран поглядел на нее так, словно она вновь застала его врасплох.

– Я мог бы поговорить с братом, с Адаоном. Я все равно должен спросить его о претензиях на трон, и мог бы узнать, не знает ли он чего-либо о связующих заклятьях и о том, как их снять.

– Когда ты планируешь с ним поговорить? – спросила Кристина. Перед глазами у нее встала картина: спящий Кьеран вцепился в ее руку при Благом Дворе. Пытаясь не покраснеть, она опустила глаза и вернула повязку на место.

– Скоро, – сказал он. – Я уже пытался с ним связаться, но пока безуспешно.

– Если я могу чем-то помочь, только скажи, – произнесла она.

Кьеран дернул бровью. А затем склонился и взял ее за руку – на сей раз, чтобы коснуться ее губами, не обращая внимания на кровь и повязки. Это был жест королевских дворов давно минувших дней – в этом мире, но не в мире фэйри. Кьеран застал ее врасплох, но Кристина не стала сопротивляться.

– Леди Мендоза Розалес, – произнес он, – благодарю тебя за доброту.

– Я предпочла бы, чтобы ты звал меня Кристиной, – сказала она. – Вот честно.

– «Вот честно», – эхом повторил он. – Мы, фэйри, никогда такого не говорим. Каждое наше слово честное.

– Я бы так далеко не заходила, – возразила Кристина. – А ты?

Раскат грома сотряс Институт. Или то, что показалось раскатом грома. Стены и оконные стекла задрожали.

– Оставайся здесь, – велел Кьеран. – Пойду выясню, что это было.

Кристина еле сдерживала смех.

– Кьеран, – сказала она, – ты вовсе не обязан меня защищать.

Его глаза сверкнули. Дверь лазарета распахнулась, и за ней стоял Марк с вытаращенными глазами. Он вытаращился еще больше, когда увидел Кьерана с Кристиной, которые стояли рядом.

– Советую вам идти туда, – сказал он. – Вы глазам своим не поверите, когда увидите, кого только что перенесло в холл.

Полперро оказался крошечным, добела отмытым живописным городком. Он ютился в тихой гавани, окруженный безбрежной морской синевой. Разноцветные домики карабкались вверх по крутым холмам, окружавшим порт. Мощеные улочки вились между булочными и магазинчиками, где продавали мороженое.

Машин тут не было. Автобус из Лискерда высадил их в пригороде. У самой гавани им пришлось перейти небольшой мост. Эмма вспомнила родителей, улыбку отца и солнце в его светлых волосах. Он был бы в восторге от моря, от жизни на берегу океана, от любого пляжного отдыха. Он был бы в восторге и от городка, где пахло водорослями, жженым сахаром и кремом от загара, а рыбацкие лодки оставляли белые росчерки на морской синеве. И маме бы тоже тут понравилось – она всегда любила нежиться на солнце, как кошка, и смотреть, как пляшут океанские волны.

– Как насчет этого? – спросил Джулиан. Эмма вернулась к реальности и вспомнила, что, перед тем, как она погрузилась в свои мысли, они обсуждали, не поесть ли где-нибудь.

Джулиан стоял перед наполовину деревянным домиком, на решетчатом окне висело меню. Мимо прошла стайка девочек в шортах и лифчиках от купальников, направлявшаяся в кондитерскую в соседнем доме. Увидев Джулиана, они захихикали и принялись пихать друг друга локтями.

Интересно, подумала Эмма, каким он им кажется: красавец с разметавшимися на ветру каштановыми волосами, сияющими глазами, и все такое; но в то же время какой-то странный – слегка не от мира сего, весь в метках и шрамах.

– Конечно, – сказала она, – этот подойдет.

Джулиан был высоким, когда он входил в низенькую дверь, ему пришлось пригнуться. Эмма вошла следом, и несколько мгновений спустя жизнерадостная полная дама в платье в цветочек уже провожала их к столику. Было пять часов вечера, и ресторан почти опустел. В нем чувствовался ненавязчивый дух давнего прошлого: от неровных половиц до стен, которые украшали предметы эпохи контрабандистов, старые карты и забавные рисунки с корнуолльскими пикси – вредными фэйри, уроженцами здешних мест. Эмма задумалась, верят ли в них горожане. И вполовину не так, как следовало бы, подозревала она.

Они сделали заказ – кока-кола и жареная картошка для него, сэндвич и лимонад для нее – и Джулиан развернул на столе карту. Рядом лежал его телефон; одной рукой Джулиан пролистывал фотографии, а другой тыкал в карту. На руке у него были пятна от цветных карандашей – привычные мазки синего, желтого и зеленого.

– Район на восточном берегу гавани называется Уоррен, – объяснил он. – Много домов, среди них много старых, но большую часть сейчас сдают туристам. И ни один из них не стоит на пещерах. А значит, остается вся территория вокруг Полперро и дальше на запад.

Принесли еду. Эмма жадно вгрызлась в сэндвич. До сих пор она даже не догадывалась, как проголодалась.

– А что это? – спросила она, показывая на карту.

– Это, милочка, Часовенный утес, – ответила официантка, ставя на стол перед Эммой лимонад. Она произнесла это как «Чайсовенный». – Начните с тропинки на побережье. А оттуда уж пройдете прямо до Фоуи. – Она бросила взгляд через плечо на стойку бара, за которую как раз уселась пара туристов. – Эй! Никуда не уходите!

– А как найти эту тропинку? – спросил Джулиан. – Если мы сегодня захотим пройтись, откуда начинать?

– Ох, до Фоуи тут не близко будет, – сказала официантка. – Но тропинка начинается прямо за трактиром «Синий Питер». – Она указала пальцем в окно, на противоположную сторону гавани. – Вверх по холму идет тропа для туристов. Свернете на побережье у старого сарая с рыболовными сетями, его сейчас разломали, но вы сразу увидите то, что от него осталось. Он прямо над пещерами.

– Пещерами? – подняла брови Эмма.

Официантка рассмеялась.

– Старые пещеры контрабандистов, – объяснила она. – Вы же в прилив приехали, я правильно догадалась? Иначе вы бы их точно увидели.

Джулиан и Эмма обменялись одним-единственным взглядом и тут же поднялись на ноги. Не слушая изумленных протестов официантки, они выскочили на улицу за ресторанчиком.

Та, конечно же, была права: наступил отлив, и гавань теперь выглядела совсем по-другому, лодки лежали на мокром песке. За гаванью высился вытянутый в длину островок из серого камня. Нетрудно было понять, почему его прозвали Часовенным утесом – он был весь утыкан криво торчавшими вверх камнями, похожими на церковные шпили.

Вода успела уйти, и утес обнажился. Когда они только прибыли в Полперро, море било о скалы; теперь же оно тихо плескалось в гавани и, отступая, открывало узкий песчаный пляж, а за ним – темные пасти пещер.

Над ними на уступе утеса примостился дом – один из множества домиков, усыпавших холмы, на которые открывался вид с Уоррена. В первый раз Эмма едва на него взглянула, хотя заметила, что он стоит гораздо ближе к морю, чем остальные. Домик стоял на отшибе, один между небом и морем.

Его окна были заколочены досками, белая краска облупилась со стен. Но, взглянув на него зрением Сумеречного охотника, Эмма увидела куда больше, чем заброшенный дом: на окнах висели белые тюлевые занавески, на крыше – новая черепица.

На каменной изгороди висел почтовый ящик. На нем небрежными белыми буквами была написана фамилия, которую с такого расстояния едва можно было разглядеть. Простец уж точно не сумел бы ее прочитать, но Эмма смогла.