Эмма в изумлении оглядывалась по сторонам, разглядывая коридор. Трудно было поверить, что он вырыт в склоне холма. Стены были облицованы гладким серым камнем, а потолок – синим мрамором с узором из позолоченных звезд. Слабо освещенный коридор тянулся в глубь холма.

Женщина-фэйри, Нене, подняла фонарь выше. Он был полон мечущихся светлячков, отбрасывавших на их маленький отряд тусклый отблеск. Эмма разглядела Джулиана с твердо сжатыми губами, Кристину, крепко сжимавшую медальон. Марк бережно опускал Кьерана наземь. Она не сразу поняла, что Кьеран без сознания: его голова запрокинулась, одежда была насквозь пропитана кровью.

– Теперь мы в Благих Землях, – сказала Нене. – Можете пользоваться рунами и колдовскими огнями. – Она с тревогой посмотрела на Кьерана. – И вылечить вашего друга.

– Не можем. – Джулиан выхватил свой колдовской огонь. Его свет стал для Эммы не меньшим облегчением, чем глоток воды в пустыне. – Он не Сумеречный охотник.

Нене подошла ближе, испуганно подняв брови. Марк сидел на земле, держа в объятиях Кьерана. Лицо принца стало белым как лед, опущенные веки на помертвевшем лице были похожи на темные полумесяцы.

– Он Охотник? – спросила она.

– Мы оба… – начал Марк.

– Вы можете ему помочь? – перебила Эмма, прежде чем Марк успел наговорить лишнего.

– Да. – Нене опустилась на колени и поставила фонарь рядом с собой. Она вынула из-за пазухи фиал – и, заколебавшись, взглянула на Марка. – А ты не ранен? Я захватила это и для тебя.

Марк удивленно покачал головой.

– А что это?

Нене откупорила флакон, поднесла к губам Кьерана и вполголоса заворковала на незнакомом языке.

Кьеран приоткрыл рот и глотнул. Из уголков его губ сбежала бледно-золотая жидкость. Он тут же открыл глаза и приподнялся, глотнул еще и еще. Перехватив взгляд Нене, он отвернулся, утирая рот рукавом.

– Сберегите остаток, – хрипло произнес он. – Мне уже достаточно.

Пошатываясь, он с помощью Марка поднялся на ноги. Остальные уже убрали стила. На руке Эммы горела свежая целебная руна, а рядом – руна энергии. Но несмотря на это, у нее болело всё тело. И сердце. Она снова и снова видела распростертого на земле отца, который смотрел на нее.

Она знала, что это не он, но воспоминание по-прежнему причиняло боль.

– Пойдемте, – сказала Нене, убирая фиал. – Напиток поддержит его лишь на короткое время. Мы должны поспешить ко Двору.

Она двинулась дальше по коридору, остальные пошли следом. Марк поддерживал спотыкающегося Кьерана. Джулиан не убирал колдовской огонь, так что вокруг было светло. Издали стены выглядели как искусная мозаика – но вблизи Эмма разглядела, что они сделаны из прозрачной смолы, которой залиты цветочные лепестки и крылья бабочек.

– Миледи, – произнесла Кристина, в чьих волосах, как и у Эммы, запутались листья и семена деревьев, – что вы имели в виду, когда сказали, что захватили этот напиток для Марка? Откуда вы знали, что он сюда придет?

– У нас при Дворе были гости, – ответила Нене. – Рыжая девушка – Сумеречный охотник, и светловолосый юноша.

– Джейс Эрондейл и Клэри Фэйрчайлд, – догадалась Эмма.

– Они рассказали мне о Блэкторнах. Мне было знакомо это имя. Моя сестра Нерисса полюбила человека из рода Блэкторнов и родила ему двоих детей, и умерла от любви к нему, когда он ее оставил.

Марк замер как вкопанный. Кьеран тихонько зашипел от боли.

– Вы сестра моей матери? – недоверчиво уточнил он.

– По-моему, это называется тетей, – заметила Эмма.

Марк бросил на нее мрачный взгляд.

– Я та, что отнесла тебя и твою сестру к дому твоему отцу и оставила на пороге, чтобы он вас вырастил, – ответила Нене. – Ты моей крови.

– Мне уже интересно, есть ли среди вас хоть кто-то, у кого нет давно потерянной родни в стране фэйри, – съязвил Кьеран.

– Я, – грустно призналась Кристина.

– Половина родичей Марка и есть фэйри, – заметила Эмма. – Где же им еще жить?

– Как вы узнали, что меня надо спасать? – спросил Марк у женщины-фэйри.

– Пука, впустивший вас в лунные врата, мой старый друг, – сказала Нене. – Он сообщил мне о вашем походе, и я догадалась, какова ваша цель. Я знала, что без помощи вам не пережить.

– Горящие стрелы… – сказал Джулиан. Тем временем каменные стены с мозаикой превратились в земляные. С потолка свисали корни, увитые сверкающими цветами, разгонявшими тьму. Жилы самоцветов жилы мерцали и переливались. – Это были вы.

Нене кивнула.

– И кое-кто еще из Королевской гвардии. А потом нужно было лишь опередить вас на несколько шагов и открыть эту дверь. Было непросто, но в Землях Короля повсюду есть двери, ведущие в Благие Земли. Их гораздо больше, чем ему известно. – Она бросила на Кьерана суровый взгляд. – Ты ведь этого не выдашь, Охотник?

– Я думал, ты считаешь меня нефилимом, – сказал Кьеран.

– Считала, пока не увидела твои глаза, – произнесла она. – Как и мой племянник, ты служишь Гвину. – Она негромко вздохнула. – Знай моя сестра Нерисса, что ее сын вырастет и будет проклят, это разбило бы ей сердце.

Лицо Джулиана потемнело, но прежде, чем он успел сказать хоть слово, перед ними выросла высокая фигура. Они подошли к круглому залу, от которого в во все стороны ответвлялись другие ходы.

Путь им преграждал рыцарь-фэйри. Это был высокий мрачный человек с золотистой кожей, в одежде из сверкающей разноцветной ткани.

– Фергюс, – произнесла Нене, – дай нам пройти.

Фергюс изогнул темную бровь и разразился длинной тирадой на странном, похожем на птичий щебет языке – не зло, но с явным раздражением. Нене вскинула руку и что-то резко ответила. Глядя на нее, Эмма подумала, что видит некоторое сходство с Марком – не только в золотых волосах, но и в изящном сложении, и в точности жестов.

Рыцарь вздохнул и отступил в сторону.

– Мы можем пройти, но на рассвете нас вызовут к Королеве, – спеша вперед, объяснила Нене. – Пойдемте, помогите мне довести Охотника до комнаты.

У Эммы уже накопилось много вопросов – как им тут, под землей, понять, когда наступит рассвет? За что Нене, судя по всему, так не любит Дикую Охоту? И, конечно же, куда их ведут? Но она оставила их при себе, и в конце концов они дошли до конца коридора, стены которого были выложены отполированными полудрагоценными камнями: тигровым глазом, лазуритом и яшмой. Проемы в стенах были занавешены длинными бархатными портьерами, расшитыми сверкающей нитью.

Нене откинула одну из портьер, за ней оказалась комната с гладкими, стенами, переходящими в куполообразный потолок, с которого свисали белые занавеси, наполовину скрывавшие кровать из толстых, перевитых цветами ветвей.

Нене поставила фонарь.

– Уложите Охотника, – велела она.

С тех пор, как они оказались на территории Благого Двора, Кьеран успокоился. Он позволил Марку подвести себя к постели. Выглядит он довольно паршиво, отметила про себя Эмма, наблюдая, как Марк помогает Кьерану улечься. Она задумалась – сколько же раз приходилось Марку делать это для Кьерана, когда тот был вымотан охотой, и сколько раз Кьеран делал это для Марка. Жизнь Охотника полна риска. Она и представить себе не могла, сколько раз они видели друг друга в крови.

– Есть при этом Дворе лекарь? – выпрямляясь, спросил Марк.

– Я лекарь, – ответила Нене. – Хотя редко работаю в одиночку. Обычно мне помогают, но уже поздно, и Двор наполовину опустел. – Ее взгляд упал на Кристину. – Ты мне поможешь.

– Я? – изумилась Кристина.

– Ты похожа на лекаря, – заметила Нене, подбегая к деревянному шкафчику и распахивая дверцы. Внутри оказались банки с травами, связки сушеных цветов и флаконы с разноцветными жидкостями. – Узнаешь тут что-нибудь?

– Тиарелла сердцелистная, – быстро, как на уроке, ответила Кристина, – клейтония пронзеннолистная, майник широколистный, клинтония одноцветковая.

Нене это явно впечатлило. Она вынула из ящика стопку льняного полотна и аккуратно нарезанные полоски для повязок, и вручила всё это Кристине.

– Если в помещении слишком много народу, пациент будет поправляться медленнее. Этих двоих я отведу в соседнюю комнату; а ты должна снять с Кьерана одежду.

Кристина покраснела.

– Это может сделать Марк.

Нене закатила глаза.

– Как угодно. – Она обернулась к кровати, где на подушках лежал Кьеран. Лицо и рубашка Марка были в бурых потеках, но он этого не замечал. – Натри в ступке тиареллы сердцелистной и дай ему с водой. Пока не перевязывай, нужно осмотреть рану.

Она стремительно вышла из комнаты, Эмма и Джулиан поспешили следом. Они прошли всего несколько шагов – к темно-красной портьере, за которой была открытая дверь. Нене жестом пригласила их войти.

Войдя внутрь, Эмма едва не ахнула. Эта комната была намного роскошнее предыдущей. Потолок терялся в тени, стены были из серебристого горного хрусталя и светились изнутри, наполняя комнату мягким сиянием. По стенам водопадом спускались цветы, сливочно-белые и цвета слоновой кости, наполняя воздух ароматом сада. Лесенка вела на помост с большой кроватью, которая была накрыта роскошным покрывалом и завалена бархатными подушками.

– Это вам подойдет? – спросила Нене.

Эмма смогла лишь кивнуть. Вдоль одной стены тянулась изгородь из цветущих роз, за ней по камням бежал водопад. Заглянув за изгородь, Эмма увидела, что вода стекает в каменный бассейн в форме бабочки, выложенный синими и зелеными камнями.

– Не так шикарно, как в Институте, – услышала она голос Джулиана, – но сойдет.

– Чья это комната? – спросила Эмма. – Королевы?

Нене рассмеялась.

– Покои королевы? Ну конечно, нет. Это комната Фергюса. У него их две. При Дворе он в большом фаворе. Сегодня у него ночное дежурство, так что он не будет возражать, если вы здесь переночуете.

Она повернулась, чтобы уйти, но остановилась перед занавесом и оглянулась.

– Вы брат и сестра моего племянника?

Эмма открыла рот и снова его закрыла. Марк по большей части был ей именно как брат – во всяком случае, больше брат, чем Джулиан.

– Да, – ответил Джулиан, почувствовав ее колебания.

– И вы его любите, – сказала Нене.

– Если вы найдете время и познакомитесь с ним, то и сами увидите, что его трудно не любить, – сказал Джулиан, и сердце Эммы подпрыгнуло, страстно желая, чтобы они с Марком были вместе, счастливые и смеющиеся, как и подобает братьям. Но тут она заметила вызов, с которым Джулиан взглянул на Нене. Ты обязана любить моего брата, как он того заслуживает! Дай это понять, или между нами все кончено.

Нене прочистила горло.

– А моя племянница Алесса?

– Теперь ее зовут Хелен, – сказал Джулиан. Он помедлил, и Эмма поняла, что он обдумывает, не сказать ли о положении, в котором оказалась Хелен, и отбрасывает эту мысль. Он еще не доверял Нене. – Да, она моя сестра. И я люблю ее так же, как Марка. Их обоих легко полюбить.

– Легко полюбить, – задумчиво повторила Нене. – Мало о ком из нашего народа я могла бы сказать такое.

Она вновь шагнула к двери.

– Нужно спешить обратно, пока тот молодой Охотник не умер, – сказала она и исчезла.

Джулиан, вскинув брови, посмотрел на Эмму.

– Она такая…

– Ага, – согласилась Эмма. Чтобы понять, что он имеет в виду, других слов не требовалось. О людях они с Джулианом почти всегда судили одинаково. Она почувствовала, как, несмотря ни на что, несмотря на невообразимую, невероятную усталость этой ночи, улыбается ему.

И ведь не скажешь, что опасность уже позади, подумала она, оглядывая комнату. Ей еще не доводилось бывать в таком прекрасном месте. Эмма, конечно, слышала о пещерных отелях в Каппадокии и Греции, где роскошные комнаты вырублены прямо в скале и убраны шелками и бархатом. Но здесь ее тронули именно цветы – те самые белые цветы, что пахли как сливки с сахаром, такие же, как белые цветы в Идрисе. Они словно излучали свет.

А ведь была еще и кровать. С запоздалым потрясением Эмма осознала, что их с Джулианом оставили наедине в безумно романтической обстановке. С одной на двоих, очень большой и очень бархатной кроватью.

Поводы для волнения и не думали заканчиваться.

Вернувшись, Нене бережно промыла рану Кьерана влажными льняными полотенцами, осторожно сжимая края пореза. Кьеран напряженно и прямо сидел на краю кровати, не шевелясь и никак не реагируя на происходящее, но по глубокому следу от зубов на нижней губе Кристина поняла, что ему очень больно.

Марк тихо сидел рядом. Он казался изможденным и вымотанным и даже не пошевелился, чтобы взять Кьерана за руку – просто сидел с ним плечом к плечу. Но, с другой стороны, подумала Кристина, вряд ли они были из тех, кто вечно держатся за ручки. В Дикой Охоте подобные нежные выражения привязанности не приветствовались.

– Неблагая стрела была смочена в аконите, – объяснила Нене, закончив промывать рану. Она протянула руку за повязкой и принялась бинтовать стройный торс Кьерана. Того успели раздеть и переодеть в чистые брюки, на кровати рядом с ним была сложена рубашка. На спине у Кьерана виднелись шрамы, похожие на те, что у Марка, и спускавшиеся через плечи на руки. Он был тонок, но довольно силен на вид, с четкими очертаниями мускулов на руках и груди. – Будь ты человеком или даже обычным фэйри, ты бы погиб, но у Охотников – своя защита. Ты выживешь.

– Да, – сказал Кьеран, презрительно вздернув подбородок. Но Кристину это удивило. Он не сказал: «Да, я знал, что выживу». Он сомневался, заподозрила она; он опасался, что умрет.

Кристина отчасти восхищалась его отвагой – тут она ничего не могла с собой поделать.

Нене, заканчивавшая перевязку, закатила глаза. Она постучала Кристину по плечу, пока Кьеран натягивал рубашку и дрожащими пальцами медленно застегивал пуговицы, и показала на плоское мраморное блюдо на прикроватном столике, полное плавающих в зеленой жидкости влажных полотенец.

– Это примочки для предотвращения заражения. Прикладывай к ране свежую каждые два часа.

Кристина кивнула. Она не совсем понимала, как ей завести будильник или просыпаться ровно через каждые два часа – или, может, предполагалось, что она просто не будет спать всю ночь, – но, так или иначе, она была уверена, что справится.

– Вот, – сказала Нене, склоняясь к Кьерану с очередным фиалом. – Выпей это. Оно тебе не повредит, только поможет.

Мгновение помедлив, Кьеран выпил. Вдруг он закашлялся и оттолкнул фиал.

– Как ты сме… – начал было он, но тут его глаза закатились и он обмяк, откинувшись на подушки. Марк поймал Кьерана прежде, чем тот коснулся кровати раненой спиной, и помог Нене аккуратно перекатить его на бок.

– Не переживайте, – успокоил Нене Марк, заметив, как та обиженно вздернула подбородок. – Он, когда засыпает, всегда так орет.

– Ему надо было отдохнуть, – сказала Нене и выскользнула из комнаты, не проронив больше ни слова.

Марк обеспокоенно смотрел ей вслед.

– Не так я себе ее представлял, когда мечтал о семье, оставшейся в стране фэйри, – признался он. – Я искал их так много лет, и не нашел и следа… Я уже успел опустить руки.

– Она из кожи вон лезла, чтобы найти тебя и спасти, – возразила Кристина. – Ты явно ей небезразличен.

– Она меня даже не знает, – сказал Марк. – Но фэйри придают колоссальное значение кровным связям. Она не могла допустить, чтобы я попал в руки Короля Неблагого Двора. Что случается с одним членом семьи, то отражается и на других его кровных родичах.

Она погладила тебя по голове, – чуть было не сказала Кристина. Она только мельком это заметила: когда Нене склонилась перебинтовать Кьерану спину, она погладила подушечками пальцев самые кончики светлых волос Марка. Он этого не заметил, и сейчас Кристина засомневалась даже, поверит ли он ей, если она ему скажет.

Кристина уселась в изножье кровати. Кьеран спал беспокойно, мотал головой со спутанными темными волосами. Марк сидел, прислонившись к изголовью. Босые ноги он закинул на кровать, они были всего в нескольких сантиметрах от Кристины.

Но смотрел он на Кьерана.

– Он не помнит, – произнес Марк.

– Кьеран? Чего он не помнит?

Марк подтянул колени к груди. В рваной окровавленной одежде он выглядел даже хуже, чем тогда, когда его отпустили из Дикой Охоты.

– При Неблагом Дворе его пытали и мучили, – сказал он. – Я этого ожидал, они всегда так поступают с узниками. Когда я его развязал, как только вывел с поляны, я понял, что они сделали с ним что-то еще. Он не помнит, как убил Иарлафа. Он вообще ничего не помнит после той ночи, когда подсматривал за нами и услышал наш разговор на кухне.

– И порку не помнит? Не помнит, что случилось с Джулианом и Эммой?..

– Ни этого, ни того, что из-за это я его бросил, – мрачно произнес Марк. – Он сказал, что знал, что я за ним приду. Как будто мы всё еще… то, чем мы были.

– А чем вы были? – Кристина вдруг поняла, что никогда об этом не спрашивала. – Вы обменялись обещаниями? У вас было для этого слово, ну, вроде novio?

– «Парень»? – повторил Марк. – Нет, ничего такого. Но это было… чем-то, а потом ничего не стало. Потому что я рассердился, – он бросил на Кристину убитый взгляд. – Но как я могу сердиться на того, кто даже не помнит, что он сделал?

– Твои чувства – это твои чувства. Кьеран сделал то, что сделал. Даже если он этого не помнит, он все равно это сделал, – нахмурилась Кристина. – Я не слишком сурово говорю? Не хотелось бы. Но тогда, потом, я сидела с Эммой. Я помогала бинтовать ее раны.

– А сейчас ты помогала бинтовать Кьерана, – Марк набрал побольше воздуху в грудь. – Кристина, прости меня. Это должно быть… даже не представляю себе, что ты думаешь. Ты вынуждена сидеть тут со мной, с ним…

– Ты имеешь в виду, из-за?.. – Кристина покраснела. Из-за нашего поцелуя на пиру? Она заглянула в свое сердце в поисках ревности, горечи, злости на Марка. Но ничего подобного не обнаружила. Даже ярости вроде той, которую она испытала к Диего при появлении Зары.

Каким далеким это сейчас казалось – далеким и неважным. Зара могла забирать себе Диего хоть сейчас; он был полностью в ее распоряжении.

– Я не сержусь, – сказала она. – И ты в любом случае не должен переживать из-за моих чувств. Нам надо сосредоточиться на том, что Кьеран в безопасности и мы можем возвращаться.

– Я не могу перестать переживать из-за твоих чувств, – произнес Марк. – Я вообще не могу перестать о тебе думать.

Кристина почувствовала, как глухо ухнуло ее сердце.

– Думать о Благом Дворе как о тихой гавани, где мы можем передохнуть, было бы ошибкой. Есть старая пословица, что единственное различие между Благими и Неблагими состоит в том, что Неблагие творят зло в открытую, а Благие его скрывают, – Марк опустил глаза на Кьерана; тот дышал тихо и ровно. – И я не знаю, что нам делать с Кьераном, – добавил он. – Отправить его обратно в Охоту? Позвать Гвина? Кьеран не поймет, почему я хочу расстаться с ним сейчас.

– А ты хочешь? Расстаться с ним сейчас?

Марк промолчал.

– Я понимаю, – сказала она. – Правда. Все это время Кьеран был так тебе нужен, что у тебя раньше даже не было возможности задуматься, а чего ты с ним хочешь.

Марк издал странный придушенный звук. Он взял ее за руку – и стиснул, по-прежнему не отрывая глаз от Кьерана. Его хватка была крепкой – но Кристина не отняла руки.

Джулиан сидел на огромной кровати Фергюса. За высокой изгородью, закрывавшей от него каменный бассейн, Эмму он не видел – но слышал, как она там плещется; звук отражался от сияющих стен.

И действовал ему на нервы. Когда она закончит с купанием, она вылезет – и заберется к нему в постель. Они с Эммой сотню раз ночевали вместе в одной кровати. Может, и тысячу. Но когда они были детьми, это ничего не значило, а потом, когда они уже выросли, Джулиан по-прежнему внушал себе, что это ничего не значит – даже когда просыпался посреди ночи, чтобы смотреть на то, как прядки ее волос прикрывают ее щеку, когда она спит. Даже когда она начала уходить спозаранку на пробежку по пляжу, он сворачивался на нагретом ее телом на простынях местечке и вдыхал аромат розовой воды, исходивший от ее кожи.

Дыши. Он вцепился в бархатную подушку, которую положил на колени. Думай о чем-нибудь другом.

А подумать было о чем. Они очутились при Благом Дворе – не совсем узники, не совсем гости. Покинуть страну фэйри ничуть не легче, чем в нее войти, и плана, как отсюда выбраться, у них пока что не было.

Но он безумно устал. К тому же, с тех пор, как Эмма оборвала их отношения, он впервые оказался в спальне с ней наедине, и, в качестве редчайшего исключения, им руководило сердце, а не разум.

– Джулс! – позвала Эмма. Он вспомнил недолгие дни, когда она называла его Джулианом – и сам звук этого имени в ее устах заставлял его сердце рассыпаться на осколки от наслаждения. – Нене оставила для меня платье, и оно… – Эмма вздохнула. – Наверное, лучше тебе самому посмотреть.

Она вышла из-за закрывавшей бассейн изгороди – с распущенными волосами и в платье. Одежды фэйри были либо очень вычурны, либо очень просты. Это платье было из простых. Тонкие бретельки крест-накрест охватывали ее плечи; само платье было сшито из шелковистой белой ткани, облеплявшей влажное тело, словно вторая кожа, и подчеркивавшей изгибы талии и бедер.

У Джулиана пересохло во рту. Ну зачем Нене оставила ей платье? Что, разве не могла Эмма лечь спать в грязных доспехах? За что мир был к нему так жесток?

– Оно белое, – поморщилась она.

Кто у гроба встал, рыдая, тем лишь белый подобает. У Сумеречных охотников белый был цветом траура: для почетных похорон имелись белые доспехи, а глаза мертвых Сумеречных охотников перед тем, как сжечь тела, накрывали белым шелком.

– Белый для фэйри ничего не значит, – объяснил Джулиан. – Для них это цвет нераспустившихся бутонов, природы…

– Да знаю я, просто… – Она вздохнула и босиком зашлепала по лестнице на помост, в центре которого стояла кровать. Эмма остановилась, разглядывая огромный матрас, и восхищенно покачала головой. – Ладно, признаю, Фергюс не очень-то мне понравился при первой встрече, – заявила она. Ее лицо сияло после купания в теплой воде, щеки порозовели. – Но надо признать, гостиницу он бы держал отличную. Держу пари, он каждую ночь подкладывал бы карамельки под подушки!

Пока она забиралась на кровать, платье немного съехало, и Джулиан, к своему ужасу, понял, что боковой разрез доходит почти до бедра. Эмма принялась устраиваться на кровати, и в разрезе вновь мелькнули ее длинные ноги.

Мир не просто был к Джулиану жесток, он явно пытался его убить.

– Дай-ка мне еще подушек, – потребовала Эмма, и прежде, чем Джулиан успел пошевелиться, выхватила несколько у него из-за спины. Джулиан, не выпуская подушку, которую держал на коленях, бесстрастно взглянул на Эмму.

– Чур, одеяло не перетягивать, – сказал он.

– Да я бы никогда!.. – Она запихала гору подушек себе за спину. Влажные волосы прилипли к ее шее и плечам – длинные пряди цвета мокрого золота.

Глаза Эммы покраснели, как будто от слез. Эмма почти никогда не плакала. Джулиан осознал, что веселая болтовня, с которой она вошла в спальню – это хорошая мина при плохой игре, и что он должен был понять это раньше – он, знавший Эмму лучше всех на свете.

– М-м, – сказал он, не в силах бороться ни с собой, ни с нежностью в своем голосе. – Ты в порядке? Что случилось при Неблагом Дворе?..

– Я такой дурой себя чувствую, – произнесла она, мгновенно лишившись напускной бравады. Под броней была Эмма – его Эмма, сильная, умная и храбрая. И совершенно раздавленная. – Я знаю, что фэйри лукавят. Знаю, что лгут, когда не лгут. И все-таки пука мне сказал… он сказал, что если я пойду в страну фэйри, то увижу лицо того, кого любила и утратила.

– Очень в духе Волшебного народа, – сказал Джулиан. – Ты и увидела лицо твоего отца, но это был не он. А иллюзия.

– Но я никак не могла этого понять, – сказала она. – В голове был сплошной туман. Я думала только о том, что отец вернулся.

– Возможно, у тебя в голове и был туман, – заметил Джулиан. – Тут полно незаметных заклинаний, которые способны помутить разум. И все так быстро произошло. Я тоже не подумал, что это иллюзия. Никогда о такой мощной не слышал.

Эмма промолчала. Она сидела, откинувшись на руки; белое платье обрисовывало ее тело. Джулиан почувствовал боль, словно в его тело вонзили ключ, который с каждым поворотом все сильнее натягивал кожу. Воспоминания безжалостно затопили его разум – вот он ласкает тело, вот ее зубы впились в его нижнюю губу, а изгибы ее тела совпадают с изгибами его тела – двойной полумесяц, разомкнутый знак бесконечности.

Джулиан считал, что испытывать вожделение должно быть приятно. Он и подумать не мог, что оно способно причинять такую боль, как будто под кожей у тебя сотни бритвенных лезвий. До той ночи с Эммой на пляже он думал, что желает ее сильнее, чем кто угодно на свете, что это желание способно прикончить его. Но теперь он понял, что воображение – лишь бледная тень действительности. Даже когда он истекал воображением, словно кровью или краской на холст, он не в силах был изобразить ощущение ее кожи, обжигающе-сладкий вкус ее губ. Желание меня не убьет, подумал он; но знание, что именно я теряю – вполне может.

Он сжал кулаки так, что ногти глубоко впились в ладони. К несчастью, он успел обкусать их слишком коротко, чтобы нанести себе хоть сколько-нибудь серьезный ущерб.

– Когда я увидела, что эта тварь все-таки не мой отец – я поняла, что немалая часть моей жизни тоже была иллюзией, – произнесла Эмма. – Я так долго жаждала мести – но когда я отомстила, это не сделало меня счастливой. И Кэмерон не сделал. Я думала, все это подарит мне счастье, но все это было лишь иллюзией, – она обернулась к нему; ее широко раскрытые глаза были невообразимо темны. – Джулиан, ты один из немногих реальных вещей в моей жизни.

Джулиан всем телом чувствовал, как колотится его сердце. Все прочие эмоции – ревность к Марку, боль от разрыва с Эммой, тревога за младших, боязнь участи, уготованной им Благим Двором – все это поблекло. На него смотрела Эмма, ее щеки порозовели, губы были приоткрыты, и если бы она подалась к нему, если бы она вообще его захотела, он бы сдался и сломался и капитулировал бы. Даже если бы это значило предать брата – он все равно бы это сделал. Он притянул бы ее к себе и потонул бы в ней – в ее волосах, коже и теле.

Потом он, конечно, вспоминал бы это с болью как от раскаленных добела ножей. Это стало бы очередным напоминанием о том, что никогда не смогло бы принадлежать ему. И он возненавидел бы себя за то, что причинил боль Марку. Но ничего из этого его бы не остановило. Он знал, на сколько хватает его силы воли, и он достиг предела. Его уже трясло, дыхание участилось, осталось только протянуть руку, и…

– Хочу, чтоб мы снова были парабатаями, – проговорила она. – Как раньше.

Эти слова словно взорвались у него в голове. Она его не хотела; она хотела быть парабатаями, и точка. Он сидел тут и думал о своих желаниях, о том, сколько боли он может вынести – но какое это имело значение, если Эмма его не хотела? Как он мог быть таким глупцом?

– Эмма, мы всегда будем парабатаями, – ровно произнес он. – Это на всю жизнь.

– С тех пор, как мы… с тех пор как я стала встречаться с Марком, это стало каким-то не таким, – сказала Эмма, глядя ему прямо в глаза. – Но это не из-за Марка, а из-за нас. Из-за того, что мы сделали.

– Все будет в порядке, – сказал он. – На этот случай нет ни правил, ни инструкций. Но мы не хотим друг другу навредить, так что не навредим.

– Бывали и парабатаи, которые потом возненавидели друг друга. Вспомнить хотя бы Люциана Греймарка и Валентина Моргенштерна.

– С нами такого не произойдет. Мы выбрали друг друга еще в детстве. А потом снова, когда нам было по четырнадцать. Я выбрал тебя, а ты выбрала меня. Это же и есть церемония парабатаев, так ведь? Способ скрепить эту клятву – обещание, что я всегда буду выбирать тебя.

Она прислонилась к его руке – всего лишь легчайшее касание плеча плечом, – но от этого во всем теле Джулиана словно зажглись фейерверки, как над пирсом Санта-Моника.

– Джулс!

Он кивнул, не решаясь заговорить.

– Я тоже всегда буду выбирать тебя, – сказала она и, положив голову ему на плечо, закрыла глаза.

Кристина резко очнулась от беспокойного сна. В комнате царил полумрак; она свернулась клубочком в изножье кровати, поджав под себя ноги. Кьеран, откинувшись на подушки, спал дурманным сном, а Марк, укутавшись в одеяла, лежал на полу.

Два часа, – сказала Нене. Каждые два часа надо было проверять, как там Кьеран. Она вновь взглянула на Марка, решила, что не может его будить, вздохнула и, сев, потянулась через кровать к принцу фэйри.

Многие казались во сне спокойными и безмятежными – но только не Кьеран. Он тяжело дышал, а глаза судорожно бегали под закрытыми веками, руки нервно плясали по покрывалу. И все же, когда она наклонилась и неловко задрала рубашку у него на спине, он не проснулся.

Кьеран весь горел. Но, тем не менее, вблизи он был до боли прелестен: длинные скулы перекликались с миндалевидными глазами, густые ресницы прикрывали их, точно перья, а волосы были глубокого иссиня-черного цвета.

Кристина быстро сменила примочку; старая наполовину пропиталась кровью. Когда она нагнулась, чтобы опустить рубашку Кьерана обратно, его рука вдруг сжала ее запястье как тисками.

На Кристину снизу вверх глядели черный и серебряный глаза. Сухие и потрескавшиеся губы шевельнулись.

– Воды? – прошептал он.

Каким-то образом ей удалось одной рукой перелить воды из кружки на прикроватном столике в оловянную чашу и подать ему. Кьеран осушил чашу, не выпуская ее руки.

– Ты, может, меня не помнишь, – сказала она. – Я Кристина.

Кьеран опустил чашу и уставился на нее.

– Я знаю, кто ты, – немного помолчав, произнес он. – Я думал… но нет. Мы при Благом Дворе.

– Да, – сказала Кристина. – Марк спит, – добавила она на случай, если Кьеран беспокоится.

Но мысли принца, казалось, были далеко.

– Я думал, что этой ночью умру, – признался он. – Я был готов.

– Не всегда все выходит так, как мы думаем, – сказала Кристина. Ей самой эта сентенция показалась не слишком убедительной, но Кьерана это, судя по всему, утешило. Его лицо, словно занавесом, стремительно накрывало усталостью.

Он стиснул ее запястье еще крепче.

– Побудь со мной, – попросил он.

Кристина вздрогнула от неожиданности и наверняка попыталась бы что-нибудь ответить – возможно, даже отказала бы, но Кьеран не дал ей такой возможности. Он уже уснул.

Джулиан лежал без сна.

Он хотел спать; усталость пропитала его кости насквозь. Но комнату заливал тусклый свет и Эмма была так близко – всё это сводило его с ума. Она спала, и Джулиан чувствовал жар ее тела. Она сбросила покрывало, и Джулиан видел ее обнаженное плечо там, где сползло платье, и контуры руны парабатаев на руке.

Он вспомнил грозу за стенами Института, и как Эмма целовала его на крыльце перед тем, как явился Гвин. Нет, лучше себе не врать. Потом она отстранилась и произнесла имя его брата. Вот когда всё закончилось.

Может, всё дело в том, что, когда они так близко друг к другу, легче поддаться неподобающим чувствам. Какая-то часть Джулиана хотела, чтобы Эмма забыла его и была счастлива. Другая – чтобы помнила так, как помнил он. Воспоминания о том, каково им было вместе, жили в его крови.

Он беспокойно провел руками по волосам. Чем глубже он старался похоронить эти чувства, тем чаще они поднимались на поверхность, как вода в каменном бассейне. Он хотел склониться и притянуть Эмму к себе, прижаться губами к ее губам – поцеловать настоящую Эмму и стереть всякую память о ланнан-ши… И даже свернуться рядом, держать ее всю ночью в объятиях и чувствовать, как она дышит – это тоже его вполне бы устроило. Его устроило бы даже провести ночь, лишь чуточку соприкасаясь с ней мизинцами.

– Джулиан, – мягко произнес кто-то. – Проснись, сын терний.

Джулиан тут же уселся. В изножье стояла женщина. Не Нене и не Кристина: эту женщину он никогда прежде не видел, но узнал по портретам. Она была худой, почти изможденной, но все-таки красивой, с пухлыми губами и глазами синими, как стекло. Рыжие волосы волной спадали до самой талии. Платье сидело на ней так, словно его сшили до того, как она исхудала, но все равно было прелестно: белое и темно-синее, с изящным орнаментом, оно мягко окутывало ее до самых пят. Длинные руки были бледными до белизны, губы – алыми, а уши – слегка заостренными.

Голову женщины охватывал золотой обруч – корона изящной фейской работы.

– Джулиан Блэкторн, – произнесла Королева Благого Двора. – Проснись и пойдем со мной, ибо мне есть, что тебе показать.