#Глава 18

Страницы книги таинственно и призывно желтели в лучах восходящего солнца. Занималось утро, медленное, торжественное и жаркое. Сквозь открытые окна доносились птичьи трели и шелест трав от еле заметного ветерка.

Иоко удалось уснуть, и когда я осторожно дотронулась до его лба, то обнаружила, что он прохладный и влажный. Значит, таблетки подействовали. Вот и славно.

Мне и самой хотелось спать, оказалось, что у меня уже выработалась привычка укладываться на ночлег с восходом солнца. Но, прежде чем улечься, я собиралась сделать еще одно дело.

– Будешь рисовать? – обрадовалась Эви.

– Хочу запечатлеть мост Забытых Песен и надпись под ним, пока не забылись детали.

– А сейчас хорошо помнишь? – спросил Лука.

– Сейчас все буквально стоит перед глазами. У меня всегда так – я чувствую момент, когда пора браться за кисти. Рисунок сначала созревает во мне, а потом я вижу его хорошо и отчетливо и не могу не рисовать.

Я улыбнулась, предвкушая радость творчества, и разложила на столе кисти, краски и альбомы.

Неторопливо водила я карандашом по бумаге, и передо мной поднимались загадочные деревья с облаком мелких серых листочков и вкуснейшими плодами. Первый рисунок я сделала для души – ветви дерева крупным планом, оранжево-розовые плоды и деревянные перила моста. Солнечные лучи, проникающие сквозь ветви и листья, и бледная синева далекого неба.

По теме книги изображение не очень подходило, ведь в ней не было никаких упоминаний о Дереве Трех Цветков. Но я все равно решила, что рисунок должен находиться среди карт и рассказов о Мире Синих Трав, поэтому подписала его и вложила между страницами.

А потом принялась за мост Забытых Песен. Ступени, перила, настил. И шеренга детей.

Я сама не могла понять, зачем изобразила оборванных маленьких рабов, топающих вслед за надсмотрщиками. Просто я чувствовала тогда, что мост этот надо рисовать именно так, тем более что о рабах в книге «Карты Безвременья» было написано достаточно много.

Внизу рисунка я запечатлела ту самую загадочную надпись, что мы нашли под Мостом.

Эви заверила меня, что я сделала все очень хорошо, что, по-моему, так и было на самом деле. Лука тоже восхитился, сказав, что это «класс, просто суперздорово», и высохший рисунок был отправлен в книгу.

– Фу! Это ваше волшебство – настоящая гадость! – неожиданно заорал Хант.

Мы обернулись и обнаружили его рядом с моим рюкзаком. Я не закрыла молнию переднего кармашка, и Хант, воспользовавшись случаем, вытащил таблетки парацетамола, достал одну и принялся жевать. Видимо, он думал, что это так же вкусно, как конфеты.

Я рассмеялась при виде его кислой, скривившейся физиономии и вывалившегося языка, который в этот момент был самым обыкновенным, человеческим. Видимо, Хант настолько был сосредоточен на выплевывании горькой таблетки, что даже забыл покривляться.

– Выпей воды, – со смехом предложила я.

Лука тоже потешался, он ведь знал, для чего предназначался парацетамол.

– Это лекарство! Горькое лекарство! – сквозь смех проговорил он. – Оно не сладкое. Его нельзя есть!

– Прополощи рот, и я дам тебе конфету. Где-то осталось еще несколько штук, – пообещала я, видя, что Хант не на шутку разозлился и глаза его просто пылают от ярости.

– Две конфеты! – зло потребовал он. – Ты это специально подстроила, чтобы я взял в рот твое опасное волшебство. И как только Иоко его ел!

– Иоко его проглотил, а не разжевывал, – пояснила я. – Ладно, две конфеты тебе и две Эви. Иди, прополощи рот и умойся.

Раздав конфеты, я искупалась в небольшом каменном бассейне, устроенном у каменной же ограды огородика. Выстирав рубашку и носки, я повесила их на веревку, натянутую между двумя невысокими деревцами, затем добралась до провала в каменной ограде, когда-то высокой и надежной.

Передо мной раскинулась равнина, поросшая синими травами, по которой петляла каменная дорога. Заброшенное поместье семьи Сиан Иннади располагалось на вершине холма, и с того места, где я стояла, можно было увидеть даже Перекресток. Ярко-розовые радостные лучи восходящего солнца заливали землю, питали ее ласковым теплом и обещали долгий хороший день. Где-то вдалеке я разглядела крепкое тело луса, шнырявшего в поисках добычи. И все. Больше нигде ни души. Пустая, тихая и одинокая земля.

В этот момент я слишком хорошо осознала, что оказалась единственным человеком в этом мире, если не считать колдуна-оборотня Иоко. Призраки все-таки не люди. Призраки – это призраки.

Мне не было страшно, лишь немного грустно от мысли, что вряд ли еще когда-то в этом мире будут жить люди. Ему не суждено больше ожить. Почему? Почему он погиб?

Почему его Хранители не смогли справиться со своим предназначением? Почему Хозяин так легко овладел ими?

А с другой стороны, разве в моем благополучном и щедром мире не было злых и жадных людей? Да сколько угодно. У нас, правда, действовали более совершенные законы и не было рабства, но не везде. Не во всех странах. И я знала, что власть имущие в нашем мире вполне могли предать за деньги. За приличную сумму, как это сделали когда-то Хранители.

Иоко, выходит, тоже стал предателем. У его отца были лусы, которых, видимо, доставлял для него старший сын. Вот почему так болезненны воспоминания для моего Проводника. Хант прав, мы не знаем, каким был когда-то Иоко.

Может, ему лучше и не вспоминать о прошлой жизни?

Но тогда он будет безразличным и потерянным. Воспоминания меняли его, возвращая утраченную часть души.

Все казалось мне тогда запутанным и неясным, поэтому я повернулась и ушла в дом, спать.

Кроватью мне послужили две скамейки, которые я сдвинула вместе. И неизменный плащ Иоко, мягкая клетчатая подкладка которого словно обладала какими-то удивительными свойствами – не мялась, не пачкалась и всегда сохраняла терпкий травяной аромат. Плаща хватило, чтобы накрыть скамейки во всю длину.

Я улеглась, накинула на себя одну из своих длинных рубашек, порадовалась, что в хижине тепло, и провалилась в благодатный сон.

К моей великой радости, в этот раз мне ничего не снилось, я спала как ребенок, сладко и долго.

А проснулась от веселого шкворчания масла и приятного запаха съестного. У плиты стояла Эви и ловко управлялась с большой черной сковородой. Даже не верилось, что у этой крохи такие проворные руки.

На сковороде жарились оладьи – ярко-оранжевые, пухлые, аппетитные. Рядом с Эви устроился Лука и вдохновенно рассказывал.

– Моим братьям по пять лет, они близнецы. Правда, непохожие, разнояйцевые. То есть внешне они разные, хотя и родились в одно время. Их зовут Ярик и Владик, то есть Ярослав и Владислав. Это просто банда какая-то, все время шумят, что-то роняют, что-то разбивают или разливают. С ними надо очень строго, на самом деле. Мама у нас добрая, она все им разрешает, а я могу их построить, когда надо. Они только меня да отца слушают, вот и приходится управлять ими. Вернее, приходилось. Я забирал их из детского сада и кормил, пока родители были на работе. У наших родителей совместный бизнес, два небольших магазинчика молочной продукции, которые работают допоздна, поэтому братья по вечерам были на мне.

Лука грустно сморщил нос, потер его ладонью, затем поднялся и прошелся по хижине.

– Очень хочется вернуться домой, – проговорил он, – соскучился я по своим братьям. И по матери с отцом тоже. По вечерам мама жарила две большие сковородки картошки с сосисками и яйцами, нарезала помидоры и огурцы. И мы всей семьей садились ужинать. А наш большой серый кот всегда сидел под столом и ждал, когда братья накидают ему сосисок. У нас был самый наглый кот в мире.

Эви оглянулась на него, подняла брови с умным выражением и ничего не сказала. Да и что было говорить? И так ясно, что у нее таких теплых воспоминаний нет. Она о своем прошлом вообще ничего не рассказывала, как будто его и не было, этого прошлого.

– Мы обязательно должны найти Железные Часы, – Лука остановился посреди хижины. – Обязательно!

– Может, и найдем, потому что начали сбываться приметы, оставленные… – Она замолчала, вернулась к сковороде и ловко переложила с нее готовые оладьи на большую глиняную тарелку.

– Какие приметы? – тут же спросил Лука.

Эви промолчала, зато Хант, неожиданно запрыгнув в комнату через окно, с силой пихнул Луку в плечо.

– Лучше не спрашивай. Сам же сколько раз слышал, что и у стен есть уши. Эви знает, и нам этого достаточно. А ты держи язык за зубами, ладно? Помалкивай просто, и все.

Эви и на этот раз ничего не ответила.

– Когда Проводник найдет свою Спутницу. Когда над мостом прозвучат Забытые Песни. Когда Ходящий по волнам подарит Проводнику свою карту. И когда Железные Часы повернутся вновь. Должно быть семь изречений, семь загадок. Я вспомнил только четыре. Из них сбылись две. Все еще впереди.

Голос Иоко был хриплым, тихим и усталым. Он поднялся со своего топчана, сдвинул яркие подушки и прошлепал босиком к открытой входной двери.

Солнечные лучи ударили ему в глаза, он зажмурился и потянулся.

– С тобой все в порядке? Голова не болит? – спросила я.

– Откуда ты знаешь эти изречения? Вспомнил? – очень тихо спросила Эви.

– Вспомнил. Или всегда знал. Не могу сейчас сказать. У тебя, Лука, в самом деле хорошая семья. И тебе стоит побороться за свое возвращение. У меня такой семьи не было. Кроме меня у моего отца было еще четыре сына от четырех жен. И я был врагом для своих братьев, потому что они претендендовали на отцовское наследие.

У меня тоже не было хорошей семьи. Отца я презирала, мачеху ненавидела, братом брезговала. Его проказы вовсе не казались мне забавными, и в голове никогда не появлялось мысли хоть как-то помочь Ольге. Семья моего отца всегда была мне чужой, и по-другому я ее не воспринимала.

Чужая семья, чужие люди.

Поэтому вражда Иоко с братьями была мне понятна, из-за чего становилось неуютно и грустно.

Лука лишь пожал плечами.

– У вас наследство, которое надо было делить. А мы с братьями ничего не делили. Вернее, все делили на троих, даже печенье и мороженое. Так всегда делают в больших семьях, все делят поровну, чтобы никому не было обидно, – пояснил он.

Эви молчала, но смотрела на Иоко так пристально, словно хотела прожечь в нем дырку. Пристально, внимательно и удивленно. Будто ей не семь лет, а пятьдесят, как минимум.

– Пойду к колодцу, умоюсь, – сказал Иоко и направился к огороду.

Тут я поняла, что надо следовать за ним. Мало ли что он там вспомнит, вдруг у него в голове появятся какие-нибудь нехорошие, мрачные мысли? Да и вообще после такой температуры он мог ослабеть, поскользнуться и просто упасть в колодец.

Скамьи, на которых я спала, даже зашатались – так быстро я вскочила и, не зашнуровывая кеды, лишь сунув в них ноги, выбежала на улицу.

Иоко оглянулся, кивнул.

– Пойдем, поможешь, – позвал он.

Ведро с водой он достал с помощью веревки, намотанной на колодезный ворот. Поставил его на каменный парапет, умылся, потом взял глиняный кувшин с широким горлом, пристроенный тут же, на каменном колодезном выступе, и попросил полить.

– Лей прямо на голову, надо ополоснуться.

– Отлично. Только вода холодная, а ты после болезни.

– Нормальная вода, Со. Я не заболею, разве что снова появятся воспоминания. А ты береги свое волшебство, оно мне помогает, судя по всему. – Он улыбнулся, и его глаза заблестели влажно и весело.

– Значит, ты точно в порядке? – непонятно зачем переспросила я.

– Пока да. А дальше посмотрим.

Иоко стянул рубашку, и я снова увидела замысловатый медный ключ.

– От чего этот ключ? – спросила я и, протянув руку, дотронулась до теплого металла.

– Потом расскажу, если вспомню. Лей! – И он наклонился так, чтобы вода не затекала на спину.

И тут я вспомнила о шампуне.

– Подожди, у меня есть еще одно волшебство из моего мира! – Я кинулась в дом и быстро вернулась с оранжевым пластиковым флаконом «Шаумы».

– Вот этим очень хорошо мыть голову. Его надо совсем чуть-чуть, а отмывает просто отлично.

– Волшебство, значит? – усмехнулся Иоко.

– Давай помогу.

На самом деле мне хотелось удивить его – ведь он столько раз удивлял меня – и помочь.

И еще хотелось прикоснуться к нему. Его пронзительные глаза были совсем близко, а от обнаженного торса так и веяло силой, и это сводило меня с ума. Иоко мне нравился все больше и больше.

Он наклонился, и я принялась лить воду на его голову, а потом набрала немного шампуня и намылила черные волосы. Правда, я забыла предупредить, чтобы он зажмурился, и пена попала ему в глаза, что его очень рассердило, а меня рассмешило.

– У нас только дети капризничают, когда им моют голову, – со смехом сказала я, – знаешь, как выл мой младший братец, когда Ольга мыла его в ванной?

– Мы с тобой не любим младших братьев, правильно? – проговорил Иоко.

Пена была смыта, он поднял голову и теперь смотрел на меня с прищуром, внимательно и проникновенно. Так, как умел смотреть только он один.

– Так и есть, – перестав смеяться, ответила я.

– Вопрос в том, почему.

– Какая разница… – я пожала плечами.

– Возможно, никакой. А возможно, здесь тоже есть свои причины. Ключи. Ничто не происходит просто так, Со, правильно?

– Ладно, я уже поняла.

– Не совсем. Ты должна это уяснить, теперь ведь и ты владеешь Посохом. Теперь ты моя Спутница, не забыла?

– Это только болтовня, поговорки Эви.

– Нет, не болтовня. На самом деле Эви очень много знает. Только не говорит нам. Эви – не девочка семи лет, Со.

– Что? – не поняла я и остановилась, так и не успев завернуть колпачок на флаконе с шампунем.

– Этот мир – не то, чем кажется. Не забыла?

– Ты хочешь сказать, что Эви просто принимает образ ребенка, а на самом деле… – я с изумлением смотрела на Иоко.

Он приложил палец к губам и многозначительно кивнул.

– Вот именно. Ты все правильно поняла. Поэтому прислушайся к ней. Она дело говорит.

Волосы свои я всегда убирала в хвост. Это только в фильмах героини дерутся и путешествуют с распущенными волосами. На деле же это страшно неудобно. Пряди волос путаются от ветра, от них бывает жарко, да и вообще они сильно мешают.

Самый удобный вариант – это коса. К такому выводу я пришла быстро, поэтому обычно заплетала косу, стягивала ее резинкой, укладывала отросшую челку и в таком виде путешествовала.

В тот день когда я взялась приводить голову в порядок, Эви вдруг сказала с придыханием восторга:

– У тебя очень красивые волосы. Ты сама красивая.

От таких слов я чуть не подпрыгнула. Хант тут же вытаращился на меня, глаза у него вывалились из орбит и стали выпуклыми, точно два крупных мячика-попрыгунчика.

– Болван! – ругнулась на него Эви. – Убери глаза!

Хант втянул их назад, они стали маленьким, потом еще меньше и, наконец, совсем крошечными, словно две точки. От этого рожа его приобрела жуткое выражение. Лука зашелся в смехе, я тоже улыбнулась.

– Хант разрушил все очарование, – проговорил Иоко, складывавший продукты в большую кожаную сумку, – а у Со на самом деле очень красивые волосы. И сама она красавица.

– Ты хочешь сказать, что красива моя суть? – напомнила я ему его же слова.

– Молодец, запоминаешь. Я хочу сказать, что ты меняешься в лучшую сторону. И лицо твое меняется. Все отлично, Со, просто отлично.

И он так тепло и искренне улыбнулся мне, что от смущения я залилась краской.

– Все замечательно, Со, – согласилась Эви, тряхнула льняными кудряшками, и за ее ушком появился розовый цветочек.

Эви чаще всего выглядела вполне мило и симпатично.

– Скоро стемнеет и мы двинемся в путь, минуем третий Перекресток и выйдем к Вейму. Там нам придется несладко, там водятся свои призраки, – пояснил Иоко.

– Это точно. Там свои призраки, и уж они точно самые мерзкие из всех, кого доводилось встречать, – тут же подхватил Хант.

– Мы что же, поплывем к Хозяину? – удивилась я.

– Нет! – резко возразил Иоко. – Только не болтай. Мы плывем в Убежище Агамы, я же говорил. Туда можно только доплыть. Может, она подскажет нам что-то дельное. Сами мы со всеми головоломками не справимся. Да и я не все еще вспомнил.

– Но основное ты уже помнишь – свое имя, свою семью и так далее. Даже свою любимую девушку, – тут же подсказал ему Лука.

– Любимую девушку… – Иоко усмехнулся и с силой зашвырнул в кожаную сумку пару бумажных пакетов с мукой. – Давно это было, очень давно. Время остановилось, и все изменилось.

– Сначала мы должны поесть. Солнце еще высоко, – наставительно заметила Эви, – садитесь уже за стол. Сейчас заварим чай из пакетиков и подкрепимся. Я нажарила оладьев из плодов Дерева Трех Цветков, потушила мясо с приправами. Оладьи и мясо – то что надо.

– Где ты взяла мясо? – нахмурился Иоко.

– У тебя. Солонина в кувшине. Это же лусы, правильно? Если их хорошенько замариновать и выдержать в соли, получается отличная еда.

– Надо взять с собой немного мяса и фруктов. В пути пригодится. Придется плыть по морю, а там ничем особо не разживешься, разве только рыбой.

Мы расположились за столом и поели. Солнце опускалось медленно и торжественно, его лучи рассеивались цветными занавесками, золотили деревянные полы в хижине и беспрепятственно проникали в открытую дверь.

Спускалась ночь.

Я пила горячий чай, ела необыкновенно вкусные оладьи и немного суховатое мясо и думала, что на самом деле никуда идти не хочется. Мысль о дороге казалась скучной и неприятной.

Сейчас вымыть бы посуду, убрать в хижине и посидеть на пороге, глядя, как большое красное солнце скрывается за синими травами. И чтобы рядом сидели Иоко, Эви, Хант и Лука, мы мирно болтали бы и никуда не торопились.

Эвины оладьи ели все, даже Хант перестал кривляться и сидел спокойно, опустив босые ноги под стол, и медленно жевал. Лука рассуждал о том, какие сорта чая он любит больше всего, и в его воспоминаниях слишком ясно сквозила тоска по дому.

Эви слушала его, слегка наклонив голову, и откусывала от оладушка маленькие кусочки.

Иоко пил горячий чай из большой кружки и изредка хвалил Эви.

– Оказывается, и от призраков бывает толк, – сказал он. – Где ты научилась так вкусно готовить?

Эви лишь слегка дернула худеньким плечиком, скорчила грустную гримаску и отрицательно мотнула головой, показывая, что не желает говорить о своем прошлом.

Иоко понимающе кивнул.

– Воспоминания могут причинять сильную боль, – проговорил он. – За собственное прошлое приходится платить. Прежде чем мы двинемся в путь, хочу еще раз поговорить с Распорядителем и Залхией.

Меня кольнула ревность, потому что раздражение и гнев, вспыхнувшие во мне, были порождены именно ревностью.

– Зачем? – как можно равнодушнее проговорила я. – Ты и так достаточно узнал о своем прошлом. А если опять плохо почувствуешь себя, то вряд ли сможешь двигаться дальше.

Иоко взглянул на меня с интересом, слабо улыбнулся уголками губ.

– Уверен, что вспомню кое-что еще, если поговорю с призраками. Я чувствую, что есть нечто большее, чем воспоминания о поцелуях с Залхией. Что-то такое из моей прошлой жизни, что я обязан вернуть.

– Тебе опять будет больно, – безжалостно напомнила я.

– Что поделаешь… у всего в жизни своя цена. А платить головной болью за часть собственной души – это не так уж и дорого. Верно я говорю, Со?

Часть души. Так и есть.

Все так и есть.

Иоко не просто пытается вспомнить прошлое, он хочет вернуть свою душу.

– Тогда можно я буду с тобой? – спросила я.

– Конечно. Ты же моя Спутница.