Тигран Кеосаян. Что тебе снится, брат
Тиграну Кеосаяну и не снилось, что он станет актером, режиссером и еще много кем. А все из-за досадной особенности его нервной системы — тотального невидения снов.
В детстве я не видел снов. То есть совсем не видел, тотально. Средняя школа сменяла начальную, совсем скоро я должен был стать старшеклассником, появлялись друзья, влюбленности, и только мой сон не менял своих характеристик: сомкнутые веки запирали меня в девятичасовом бесследном мраке, где не было места для фантазий и кошмаров. Я просто спал.
И все бы ничего, если бы не одна вещь. Вернее, человек. У меня был и есть брат. Он у меня есть все мои сорок пять лет. Скажу больше: он уже был, когда еще не было меня. Родившись на пять лет раньше, он получил от отца древнееврейское имя Давид, так как папе это имя нравилось и он ошибочно считал его древнеармянским. Впрочем, если вспомнить историю Ноя с его ковчегом и причалом на горе Арарат, может, папа и не сильно ошибался.
Все младшие братья становятся жертвами ветеранства со стороны старших, и я не был исключением. Это было не криминально, не больно и чаще всего происходило по причине моей недетской хитрости. Так что претензий к Давиду у меня по этому вопросу нет. Скорее у него могут быть претензии ко мне.
Но то, что мой брат явился причиной первого в моей в жизни комплекса неполноценности, — это точно! Научное обозначение того гнетущего, ежеутренне убивавшего мою самооценку чувства я узнал много позже. А тогда я просто понимал: со мной что-то не так. Дело в том, что в отличие от меня Давид сны видел.
Часто он будил меня криком:
— Слышь, что расскажу!
И начинал рассказывать. Это был не обрывочный набор картинок. Нет! Это были законченные истории с завязкой, кульминацией и развязкой. В них были нездешние пейзажи, горные серпантины дорог, и по ним неслись спортивные автомобили. Лазоревое море плескалось о борта роскошных яхт, на которых томились в заточении сплошные красавицы. Их спасал герой, немного пьяный и очень уверенный в себе. Чаще всего в образе героя, по понятным причинам, выступал Давид. Он умел управлять всеми видами транспорта, от самоката до самолета. Чаще, конечно, герой, то есть Давид, спасал любимую, доведя до крайности топливный ресурс своего аэроплана и прыгая с парашютом на яхту. Злодеи в его снах были кристально злодейскими, женщины — безусловными, приключения — смертельными. Я раскрыв рот слушал брата, и незнакомые слова музыкой звучали в моих ушах: «хайбол», «феррари», «блади мэри». Все-таки не забывайте, на дворе стояли дремучие семидесятые: развитой социализм и абсолютно невыездной папа.
Эти сны были из жизни, которую мы никогда не увидим, из жизни такой далекой, что туда не долетел бы ни один из известных нам самолетов. Слушая брата, я с ужасом понимал, что моя мечта стать режиссером не осуществится. Это если быть честным. Ведь режиссер без фантазии — не режиссер. Я не вижу даже завалящих снов, а тут такой полет! Надо что-то делать, говорил я себе.
И я делал. Теперь, перед тем как заснуть в постели, я тихо повторял про себя запомнившиеся слова: «кабриолет», «дайкири», «дайкири», «кабриолет»… Я абсолютно не представлял себе, что такое кабриолет, и совершенно не знал, какой вкус у этого дайкири, но был уверен — магия этих красивых слов поработает над моим воображением. Безрезультатно! Мои заклинания сменялись мыслями о Зое из соседнего подъезда, дочери звукорежиссера Цфасмана, и мысли эти были чрезвычайно земными. Ну а после Зои наступал сон, глубокий и без выкрутасов.
Утро снова будило меня братом. И снова неслась завораживающая история. И гадкое членистоногое, очень похожее на зависть, снова начинало ползать в моем маленьком детском сердце.
Надо сказать, что Давид делал все возможное, чтобы превратить сон в явь. А какие для этого были возможности? В городе, где высшим шиком для страждущей молодежи была вечерняя поездка в Шереметьево-2 попить отвратного кофе в ресторане на пятом этаже, из широких окон которого открывался вид на взлетающие и садящиеся «Боинги» с надписями «Pan Am» и «Air France», таких возможностей практически не было.
Но брата не пугали сложности. Помню, Давид, учившийся тогда в десятом классе, готовился к какой-то контрольной на даче у друга. Не знаю, как у сегодняшних школьников, но в наше время лучшей отмазкой для родителей была легенда о подготовке к ответственной контрольной или диктанту. Обычно готовиться предстояло всю ночь. Тебя отпускали или нет в зависимости от актерских данных. У Давида обычно получалось убедительно. Далее все шло по накатанной: конспекты и учебники превращались в баллоны с дешевым пивом, водкой и портвейном, а наглядными пособиями становились одноклассницы и добрые подруги.
В процессе подготовки к контрольной Давида посетила светлая мысль, что жизнь пройдет зря, если он и его товарищи не выпьют пива на берегу моря. Прямо завтра, с утра. Меня, конечно, там не было, но мне кажется, я знаю, что он говорил своим друзьям. Он говорил о теплом морском бризе, который будет ласково трепать их волосы, о тревожных криках чаек, о тихом шелесте волн и о чуде первого глотка холодного пива на рассвете.
Собрали денег, поехали на вокзал. Кто-то уже не мог двигаться, кто-то отсеялся по дороге, одним словом, в вагон, отправляющийся к морю, зашли только Давид и его друг.
Утро принесло трезвость и разочарование. Дело в том, что на дворе была зима, и в погоне за своими снами мой брат поехал не к Черному, а к Балтийскому морю. На юге море хотя бы не замерзает, а Рижский залив встретил романтиков ледяной коркой. С пивом тоже вышла неувязка — оно закончилось еще в дороге. Может, и к лучшему. Ведь пить холодное пиво на пронизывающем балтийском ветру так же глупо, как пить теплое в сорокаградусную жару.
Брат отбил обезумевшим родителям покаянную телеграмму из Риги и скоро был дома. Где-то в спальне мама успокаивала отца, а мы сидели в детской, и Давид шепотом рассказывал мне перипетии своего приключения. Он понимал комичность происшедшего, но все его существо бродило обидой на несправедливость окружающего мира.
Думаю, что побеги брата к несуществующей реальности в немалой степени поспособствовали решению родителей женить Давида. Что и было сделано в его восемнадцать лет. Я переехал за стенку, в кабинет папы, а наша детская превратилась в спальню новобрачных.
Изменившийся статус брата не внес ровным счетом никаких изменений в график его сновидений. Просто теперь, чтобы рассказать мне новый сон, ему надо было перейти из одной комнаты в другую.
— Слышь, что расскажу!
Всклокоченный со сна, большой и волосатый, он, не церемонясь, расталкивал меня и рассказывал. А я слушал и завидовал.
Много позже я понял, откуда, кроме всего прочего, черпала сюжеты ночная фантазия брата. Давид прекрасно владел и владеет английским и зачитывался тогда романами Гарольда Роббинса и Яна Флеминга с его Джеймсом Бондом. Понятное дело, в оригинале. Плюс ко всему тогда в широком кинопрокате по экранам нашей страны прокатился фильм «Великолепный» с великолепным Жан-Полем Бельмондо.
Вот откуда всепобеждающий герой на разнообразных летательных аппаратах! Вот откуда сказочные напитки и итальянские названия автомобилей! Вот откуда длинноногие модели и карикатурные злодеи!
Но даже тогда, в минуту своего лилипутского триумфа, я понимал, что не все так просто. Хорошо, он читает Флеминга, но я-то взахлеб читал исторические труды о Бонапарте и обожал Шолохова. Тогда почему никогда, вы слышите, никогда мой сон не тревожила безумным полетом конная лава маршала Мюрата, не грохотали пушки Аустерлица и Йены? Почему ни разу император не просил во сне моей помощи, чтобы уладить сердечные дела с красавицей Валевской? Нет, понял тогда я, дело здесь не только в Бельмондо… Пока я служил в армии, Давид отправился продавать наше кино и покупать чужое в Индию. После дембеля в 1988 году я полетел к нему. Дело было зимой, и я справился о температуре в стране магараджей. Там было двадцать семь градусов. В шереметьевском туалете переодевшись в майку и шорты, пьяный от пива и радости, я улетел в Индию. Я спускался на эскалаторе в зал прилета. Мне было жарко и весело. Информатор говорил на совершенно непонятном языке. У меня кружилась голова от предвкушения своей первой настоящей заграницы.
Давид встречал меня в теплом пиджаке, поверх которого был надет плащ. Я приветственно замахал рукой.
Он обнял меня и строго посмотрел.
— Ты чего так оделся? Замерзнешь.
Давид был в Индии уже полтора года и успел пересмотреть свои взгляды на температурный баланс.
— У нас тут уже четыре случая обморожения у бродяг было.
— Какое на фиг обморожение?! У вас двадцать семь градусов тепла!
Он посмотрел на меня.
— Самая холодная за сорок лет зима, брат.
Мы вышли из здания аэропорта. Асфальт пыхнул жаром. Давид застегнул плащ на верхнюю пуговицу. Вокруг сновали смуглые туземцы, царил отчетливый дух антисанитарии, и меня никак не покидало ощущение, что еще мгновенье — и мне навстречу шагнет Радж Капур и запоет песню бродяги.
По дороге к себе домой Давид припарковал машину у «Шератона».
— Давай посидим, выпьем чего-нибудь…
Капсула лифта подняла нас на последний этаж. В баре было прохладно и чисто. Радж Капур здесь был явно неуместен.
Давид заказал что-то официанту, посмотрел на меня.
— Ты что будешь?
— Дайкири, — сказал я.
Принесли персиковый дайкири. Субстанцию коричневатого оттенка. Я пригубил, готовясь окунуться с головой в мир удовольствий. Помню чувство острого разочарования. И еще ощущение неудобства за это мое разочарование. Перед братом.
— Не нравится?
Я покачал головой.
Давид посмотрел в стекло-витрину. Под нами лежал замерзающий от жары Дели.
— Знаешь, я в первый день, как приехал, пошел в бар и заказал водку-мартини. Смешать, но не взбалтывать…
— И чего?
— Чуть не блеванул…
Он посмотрел на меня. И повторил слова классика:
— Вот я и стал еще на одну мечту старше…
В 1998 году Давид пошел учиться на летчика. И теперь он сертифицированный пилот с правом управления реактивными воздушными судами типа Як-40.
Года два назад мы сидели в квартире на балконе и смотрели на потрясающую панораму залива Вильфранш. Перед нами были горы, серпантины дорог, рыбацкие лодки и шикарные яхты. Нас было двое. Мы только что позавтракали и пили кофе.
Из-за горной гряды вынырнул одномоторный самолетик, и воздух наполнился характерным звуком.
— Знаешь, брат, вот надоест мне все, и уеду от всех вас на какие-нибудь острова туристов возить на такой херне, — он внимательно следил за маневрами пилота. — А чего? Куплю лицензию и буду катать народ. Или почту перевозить.
Давид повернулся ко мне.
— И как-то ко мне придет человек, страшный, весь в шрамах, и скажет: ты должен доставить этот пакет в Порт-о-Пренс к полуночи…
Он рассказывал, а я слушал и улыбался. Я знал, о чем эта история, и знал, чем она кончится. Мне было хорошо и уютно. В какой-то момент я загрустил.
Ну а чего вы хотите от человека, который никогда не видел снов?..
