Леонид Ганкин. Mistaken Identity

Что именно делает литературный текст увлекательным? Почему одну книгу, пусть даже хорошую, читаешь долго, небольшими порциями, а другую проглатываешь, не отрываясь? Иногда еще и перечитываешь по нескольку раз. На эти мысли меня еще в детстве натолкнула повесть «Принц и нищий». Это там, где героев перепутывают и они, каждый со своим бэкграундом, попадают один — в бомжатник, а другой — во дворец. И начинается такое…

Только много лет спустя я узнал, что это архетипический сюжет, который в англоязычном литературоведении называется mistaken identity, то есть ошибочная идентификация. Она составляет основу и движущую силу интриги художественного произведения: человека принимают не за того, кто он есть на самом деле, и из-за этой путаницы происходят самые невероятные события и приключения. По мере развития действия напряжение нарастает: читатель, с замиранием сердца следя за хитросплетениями сюжета, гадает, как разрешится эта все более запутывающаяся ситуация. Наконец наступает кульминация, ошибка раскрыта — и читатель испытывает сильнейший катарсис (чуть было не сказал: оргазм).

Этот сюжет, влияющий на человека едва ли не на уровне подсознания, известен еще по мифологии, откуда он попал в сказочный фольклор, а затем в художественную литературу. Примеров можно привести множество. Это и Одиссей, который благодаря Афине, изменившей его облик, неузнанным является в дом своей жены Пенелопы и истребляет бесчинствующих там женихов. Это и Красная Шапочка, которая долго не может узнать волка, выдающего себя за бабушку, что едва не приводит к трагедии. Можно вспомнить также царя Салтана, приезжающего в гости к таинственному князю Гвидону, не подозревая, что это его сын; Хлестакова, которого уездные чиновники принимают за ревизора…

Вот тут-то и стоит напомнить, что литература есть художественное отражение реальности. Я это к тому, что истории типа mistaken identity случаются и в жизни. Со мной, по крайней мере, такое случалось.

Как-то в зимние каникулы я в веселой компании друзей-третьекурсников поехал отдыхать в арендованный МГУ подмосковный дом отдыха «Вербилки». Не знаю, как сейчас, но тогда, в середине семидесятых, он располагался в обшарпанных домиках довоенной, а может быть, и дореволюционной постройки. Расселение — по нескольку человек в комнате, удобства — на этаже. Но нам было тогда по 20 лет от роду, и мы не были испорчены теми благами цивилизации, без которых не может обойтись нынешняя молодежь.

В день приезда мы, как водится, сильно набрались, но это не помешало нам на следующее утро отправиться в пункт проката спортивного инвентаря — так гордо именовался сарай, где хранились лыжи. Надо было спешить: кто-то сказал нам по секрету, что на всех лыж может не хватить. К счастью, мне удалось отыскать вполне сносную пару с жесткими креплениями, не хватало только резиновых задников, фиксирующих пятку. «Некогда мне с вами возиться. Возьми вон и сам прибей», — сказал угрюмый дядька-завхоз и выдал мне пару задников, молоток и коробок маленьких гвоздей, похожих на сапожные.

Что-что, а гвозди забивать я умел — не зря в студенческом стройотряде, работавшем на строительстве коровника в деревне Поречье Можайского района Московской области, я две недели кряду сколачивал лотки для отвода продуктов жизнедеятельности коров. Лотки делались из толстых трехдюймовых досок, которые сшивали большими гвоздями. Главным орудием труда был огромный молоток, или, скорее, что-то среднее между молотком и кувалдой. Орудовать им было нелегко, зато итогом моих ежедневных упражнений стал полезный для жизни навык.

По три гвоздя на задник, два удара по каждому гвоздю: первый — легкий, наживляющий, второй — посильнее, загоняющий гвоздь внутрь по самую шляпку. В мгновение ока оба задника были накрепко прибиты к лыжам. У завхоза аж челюсть отвисла: «Парень, ты, часом, не сапожник?» — «Я студент Института стран Азии и Африки при МГУ», — отчеканил я в ответ и уже собирался уходить, но завхоз меня остановил: «Слушай, помоги мне задники прибить — вон у тебя как ловко получается. Мне одному тут до вечера му… хаться». Я согласился.

Завхоз обрадовался, достал откуда-то початую чекушку водки, два стакана и два яблока. Выпили, заели, покурили.

Я оборудовал себе в сторонке рабочее место из деревянных ящиков, и работа закипела.

Вскоре в сарай ввалилась шумная компания молодых людей и девушек — первокурсники с физфака, как выяснилось позже. Пришли за лыжами. И тут я услышал прямо над собой требовательный голос: «Эй, прибей-ка». Я пожевал потухшую папиросу и медленно поднял глаза. Передо мной стоял розовощекий юноша со светлым пушком на верхней губе. В руке он держал лыжи — конечно, без задников. Я хотел было дать достойный ответ юному хаму, но тут до меня начало доходить, что он принял меня за деревенского работягу. Ситуация к этому располагала. Да и моя одежда тоже. Я приехал в зимний дом отдыха в овчинном полушубке, кроличьей шапке-ушанке, грубом свитере и валенках с галошами — так, чтобы можно было больше времени проводить на свежем воздухе.

Мое предположение меня позабавило, и я решил включиться в игру: «Не сомневайтесь, сделаем в лучшем виде». Юноша царственным жестом положил лыжи передо мной. Чувствовалось, что ему хочется пообщаться с местным населением. «А что, у вас в деревне есть магазин?» — «Конечно, есть, как не быть! Да вон тут, рядом — как выйдешь, так сразу налево». — Я неопределенно махнул рукой. «А что там продают?» — «Да все продают. Сейчас водка есть, «Солнцедар», «Рубин», много чего». Хорошо, что кто-то из нашей компании не поленился накануне сбегать в сельпо и изучить тамошний ассортимент.

За юношей тем временем выстроились в очередь его друзья — всем нужно было прибить задники. Я быстро справился со своей задачей и был за это вознагражден: «Парень, заходи вечером к нам — выпьем. Третий корпус, пятая комната». — «Хорошо, — с достоинством кивнул я. — Приду».

Если первый акт пьесы был с моей стороны чистым экспромтом, то ко второму я тщательно подготовился. Продумал драматургию образа, линию поведения. Позаботился о реквизите — одолжил у кого-то из друзей цветастую рубашку с длинным отложным воротничком, в каких деревенские парни любили в то время ходить в сельский клуб на танцы. Причесал волосы на пробор и старательно их прилизал. Критически оглядел себя в зеркале и остался доволен.

Юные физики встретили меня радушно. «Да ты не робей, проходи!» — Розовощекий юноша — похоже, он был у них лидером — покровительственно похлопал меня по плечу. Я смущенно потоптался на пороге, бросил у двери полушубок и присел у краешка стола. Мне тут же налили водки, придвинули тарелку с закуской. «Да брось ты свой «Беломор» — покури наши». Я с удовольствием затянулся предложенной мне сигаретой. «Что это?» — «Это Camel. Конечно, никогда не пробовал?» — «Не-е, не пробовал». «А они не из простых», — подумал я.

Вечеринка тем временем была уже в самом разгаре. Юные физики на меня особого внимания не обращали — говорили о своих факультетских делах, обсуждали недавно вышедший фильм «Андрей Рублев», спорили об экзистенциализме. В общем-то, ребята-то они явно были неплохие, только зеленые и очень наивные. Тут кто-то из них достал гитару, и вся компания искренне и с воодушевлением, но нестройно и фальшиво стала петь бардовские песни. Потом гитарист попытался исполнить что-то из «Битлз». Гитара была расстроена, исполнитель не попадал в ноты. Это меня окончательно добило, и я решил приступить к сеансу разоблачений.

«Можно мне?» — спросил я, протянув руку за гитарой. «А ты умеешь?» — «Я попробую». Все, кто был в комнате, с интересом уставились на меня, а я начал настраивать гитару. «Кстати, основоположником экзистенциализма считается датский философ Серен Кьеркегор, а вовсе не Сартр или Камю, как кто-то из вас заметил, — говорил я, подтягивая струны. — И как литературное течение экзистенциализм вовсе не умер, а живет и развивается. Почитайте, к примеру, нашу современницу Айрис Мердок. Конечно, если вы в достаточной мере владеете английским. Мне больше всего нравится ее роман «The Flight from the Enchanter». А пару лет назад вышел новый — «The Black Prince», тоже сильная вещь». В комнате на мгновение повисла гробовая тишина, но к тому моменту гитара была уже настроена, и я, продолжая тему «Битлз», запел «Girl».

Потом без паузы перешел к африканской музыке, спев песню на языке суахили, который изучал в институте. Именно с этой песней год назад я стал лауреатом конкурса университетской самодеятельности. Закончил я свою короткую программу песней про любовь из репертуара Татьяны и Сергея Никитиных.

Глаза присутствовавших в комнате девушек потеплели, ко всем начал потихоньку возвращаться дар речи. «Вы кто?» — спросил меня розовощекий. «Я студент третьего курса Института стран Азии и Африки, — второй раз за этот день представился я и направился к двери. — До свиданья, салаги! Спасибо за угощение».