Глава одиннадцатая

С третьей бутылки Мезенцеву здорово развезло, да так, что мне пришлось ее в такси буквально паковать. Там она умостила свою рыжую шальную голову на мое плечо, нецензурно выругалась (причем досталось конкретно мне, ибо прозвучала моя фамилия) и засопела носом, да настолько звучно, что шофер даже хохотнул.

Но оно было и к лучшему. На разговоры меня сейчас не тянуло, ни с ней, ни с кем другим. Очень уж хотелось в относительной тишине посидеть и просто подумать, благо было над чем. Причем основная часть дум, та, что раньше тяготила больше других и была связана с моими тайными недоброжелателями, как-то неожиданно отошла на второй план. Во-первых, мне стало неясно, что с ними делать. Это боксер с тенью может биться, я же на подобное не способен. Во-вторых, меня успокоило заверение Ровнина в том, что эти люди сами меня боятся. То ли сработали защитные механизмы психики, то ли подросло чувство собственного величия, но реально меня отпустило.

А вот Морана… Это да. Это событие из разряда «капец подкрался незаметно, хоть виден был издалека».

Ловушкой оказались и приглушенные тона того мира, что за кромкой реальности, и ее тихий безличный голос. И, конечно, слова.

Ей нужны глаза и уши в нашем мире. И тот, кто будет проводником ее воли и желаний, проводником к мировому господству. Другими категориями эта мадам не мыслит, как мне думается. Хотя, по идее, все вышесказанное можно уместить в одно слово, и слово это – «раб». И выбор кандидатур на эту должность у нее не очень-то велик.

А самое забавное в этом то, что она сама не понимает, насколько уморительно смешны ее притязания и устремления. Сами посудите – невесть откуда вылезает эдакий анахронизм и начинает проводить рекламную компанию в стиле «Голосуй, червь презренный, а то я ужо!»

Нет, лет сто пятьдесят-двести назад, возможно, чего и вышло бы. Ну хоть как-то, с натяжкой. Народ тогда был не сильно испорчен образованием, народовольцами и Герценом, опять же страна была сельская, в городах народу жило всего-ничего. А там, на земле, худо-бедно люди еще помнили седые предания.

А сейчас… Даже если эта Морана воспарит к звездам и оттуда толкнет речь о том, что она порабощает планету, то все только посмеются и решат, что это очередная промо-акция какой-то новой торговой марки. Да еще и фриком ее назовут. А то и вовсе леди-боем, за низкий голос, а после станут выискивать кадык.

Без веры нет богов. А нынешние люди верят во что угодно, только не в высшие силы. Верят в распродажи, в мегамоллы, франдчайзинг и продактплейсмент. Но только не в то, что ТАМ кто-то есть.

Так что Морана максимум найдет пару десятков почитателей из числа ушибленных на голову кого? Ну да. Настоящих фриков.

И силовые методы не помогут. Мар на всех не хватит.

Да и вообще – не бывает в нашей жизни такого. Не приходят ниоткуда боги и не претендуют на наш мир, потому что жить в нем теперешнем способны только люди. Нормальный здравомыслящий бог, увидев то, что мы, прямоходящие, сотворили с планетой, соберет чемодан, плюнет в нашу сторону, помахает кукишем и сбежит в параллельную вселенную. Или снова впадет в спячку.

Разве что телевидение… При достойной рекламной компании и правильной раскрутке она может кое-чего добиться. Например, победы на «Евровидении». Там таких любят. Но тут другая беда. Мы не верим в нее, а она вряд ли верит в телевидение.

Впрочем, это все умозрительные размышления. Я все равно не скажу ей «да». Не потому, что мне жалко наш мир, он не так уж и хорош. Я не сделаю этого потому, что создавать себе проблемы на ровном месте не намерен. И так уже наворотил немало. Да и в будущем наверняка не на одни грабли наступлю, по своей неуклюжести.

Но вот так, осмысленно, по доброй воле… Я не мазохист. Ну да, был женат, признаю, в этом есть что-то нездоровое, но все равно – я не он.

– Смолин, ты гад, – пробормотала сонно Мезенцева, прижалась ко мне потеснее, а ее рука уцепилась за мою шею. – Вот ты кто!

– Что есть – то есть, – не стал с ней спорить я. – Еще какой! А ты давай, просыпайся потихоньку. К твоему дому подъезжаем.

– К моему? – немного удивленно просопела Женька. – А почему к моему?

– А к чьему? – поинтересовался я. – Или у тебя были другие планы?

– Пириехали, – сообщил нам таксист не поворачиваясь. – Улица Цюрю… Цуру… Пириехали, короче, на адрес.

– Цурюпы, – произнесла Мезенцева, все же открыв глаза. – Надо же, даже не помню, как в такси садилась.

В этот момент она обнаружила, что ее нежная ручка покоится на моей груди и вообще все происходящее выглядит достаточно сентиментально.

– Смолин! – тут же возмущенно заорала она. – Ты чего творишь? Это что… Это как?

– Не волнуйся, боевой друг, – проникновенно заверил я ее. – Твоя невинность не пострадала. У меня было желание добраться до твоего трепетного девичьего тела и воспользоваться ситуацией, но я себя поборол. Мы ведь только друзья, да?

– Уффффф! – сообщила мне девушка и выскочила из машины даже не попрощавшись.

– Догонять будишь? – спросил у меня таксист весело. – Если догнать, то, может, и эта… Получится!

– Не-а, – в тон ему ответил я. – Подожду еще немного. Торопиться не надо.

– Один умный человек говорил – чем мы меньше женщина внимание уделяем, тем больше ей нравимся, – одобрительно произнес таксист. – Очень он это правильно сказал!

– Ну да, – я хмыкнул. – Этот человек знал толк в прекрасном поле. Правда, женщина его и сгубила в результате.

А вообще, я остался доволен прошедшим днем, и даже непрекращающийся дождь не портил мне настроение. В конце концов, осень другой не бывает. Но даже в самый серый осенний день иногда случаются вполне себе солнечные чудеса. Точнее – рыжие и зеленоглазые, с жутким характером и пистолетом под мышкой. И благоухающие недешевыми духами «Декаданс» от популярного бренда «Марк Якобс». Откуда мне известны такие детали относительно парфюма? Забыли, где и с кем я работаю?

Правда, я немного опечалился, когда сообразил, что забыл пересказать Ровнину слова Силуянова. Ну те, в которых он упоминал какой-то непонятный отряд борцов с такими, как я. Хотя, может, и правильно сделал, что не рассказал. Не исключено, что и нет никакого отряда вовсе, или он существует только в воображении нашего бывшего безопасника. Умом он поехал капитально, про это по секрету Чиненкова Романовой поведала после телефонной беседы с больничным врачом. Само собой, через полчаса данную тайну знал весь банк.

И спать я отправился бодро и весело, даже Родьке, который все еще переживал свой недавний афронт, «спокойной ночи» пожелал, чего в последнее время не делал. В педагогических целях. Только надолго мне этой бодрости не хватило. Потому что в какой-то момент я сначала не понял – сплю я уже, или еще нет, поскольку вокруг все резко потемнело. А когда сообразил, отчего именно, приподнятость духа как рукой сняло. Знакомые симптомчики-то. Да и неправильная темнота вокруг тоже навевает те еще воспоминания.

– Ведьмак, – голос Мораны звучал ниоткуда и сразу отовсюду. – Я рада снова тебя увидеть. Ты думал обо мне?

– Каждый вечер перед сном, – бойко ответил я и повертел головой, пытаясь понять, где она есть.

– Это не так, – прошелестела мгла у моего правого уха. – Я бы знала.

– А можно света добавить? – попросил я. – Не то чтобы я темноты боялся, но некий дискомфорт присутствует. Да и снова вас увидеть мне будет радостно.

И в тот же миг непроглядный мрак сменился опять же знакомым сумраком. Справа тихо плескали воды реки Смородины, слева виднелись туманные очертания старорусского терема, которого в прошлый раз, насколько мне помнилось, там не было, а прямо передо мной, шагах в пяти, сидела она. Морана.

Причем то, на чем она сидела, впечатляло. Пожалуй что это сооружение можно было бы назвать и троном. Но не креслом уж точно. И оно реально вызывало восхищение.

Когда-то это было дубом, причем многовековым и нереально могучим, чтобы обхватить его, понадобилось бы человека три, взявшихся за руки. После дуб этот кто-то срубил, умело и точно, так, что часть ствола осталась на гигантском пне. Из этой части некто изготовил спинку данного предмета меблировки, а часть корней, толстых как змея-анаконда, проживающая в бассейне далекой реки Амазонки, стала его ножками.

Очень мощно смотрелось данное… Блин, и слово не подберешь правильно. Седало. Вот. Точнее не скажешь.

И Морана на нем выглядела ну очень величественно. Прямо вдовствующая мать-императрица. Красивая, всемогущая и безжалостная.

Кстати – выглядела она уже не столь изможденно, как в прошлый раз. Нет, мертвенная бледность кожи осталась, и общее телосложение не изменилось. Но глаза… Глаза были другие. В них появился некий опасный блеск, который невозможно было не заметить.

– Мощная штука, – сообщил ей я, показывая на трон. – Впечатляет!

– Подарок племянника, – отозвалась Морана. – Купало любил мастерить вещи своими руками, а после подносить их как дар старшим сородичам. Причем дуб, из которого изготовлен престол, он тоже сажал сам.

– Полный цикл, – понятливо кивнул я. – Сам посадил, сам срубил, сам смастерил. Уважаю!

– Итак. – Морана вздернула подбородок. – Ты думал обо мне, я это знаю. И что любопытно – на днях ты меня чуть ли не звал, а сегодня уже не желаешь видеть. Почему?

Это что, она мой мозг сканирует? Все ведь так и есть. На неделе я думал о том, что неплохо бы с ней пообщаться, а сегодня все изменилось.

Да нет, не может такого быть. Эта дама сильна, спора нет, но не настолько. Скорее, она просто ощущает, когда о ней думают, как и всякая порядочная забытая богиня. Когда у нее было много паствы, она не отличала одного от другого. А теперь у нее есть только я. Больше о ней из смертных никто думать не станет. Ну кроме, разве, десятка-другого авторов сомнительных псевдославянских фэнтази-романов. Но они не в счет.

Блин, надеюсь, что я прав. В противном случае мне мало не покажется.

– Не бойся, ведьмак, – не сводя с меня глаз, чуть склонила голову Морана. – Я не ведаю твоих мыслей. Но могу ощущать их, если они связаны со мной, даже когда ты не здесь, а далеко. В этот момент ко мне снова возвращается подобие жизни. Той силы, той мощи, что раньше была, больше нет. Да и не вернется она, полагаю. Но даже эта не-жизнь, что есть у меня сейчас, мне дорога. Она лучше, чем вечный сон во тьме, рядом с теми, кто когда-то был моими родичами.

Уголки ее губ чуть изогнулись, и это, надо полагать, было подобие улыбки. Да и голос, он стал немного другим, не таким бесплотным и безынтонационным, чем раньше.

– Почему ты не желал видеть меня? – спросила богиня. – В чем причина?

– А почему вы не откликнулись тогда, когда вы мне были нужны? – ответил вопросом на вопрос я. – Знаете, это обидно, когда тебя дергают исключительно тогда, когда ты нужен.

– Это не так.

– Что именно «не так»? – уточнил я.

– Я хотела открыть двери, но не смогла, – объяснила мне Морана. – Твое желание увидеть меня было не настолько сильным, чтобы границы миров подчинились ему. А вот твои сегодняшние мысли, в которых была злость и горечь… Это то, что нужно. Не ключ к двери, но возможность пролезть в окно.

Вот интересно – она темнит или нет? Само собой, что верить ей нельзя. Как, собственно, практически всем, с кем меня свела жизнь за последнее время. У каждого из них, за исключением разве что подъездных, есть свой интерес и своя цель для моего дальнейшего использования. При этом мое мнение никого из них не интересует. Даже Ровнина, что бы он там ни говорил.

Правда, определенные плюсы в этом тоже есть. Подобное отношение развязывает мне руки и избавляет от голоса совести.

– Так все зависит от моих желаний? – уточнил я. – Не ваших?

– От меня уже давно ничего не зависит, – сообщила мне Морана. – Времена, когда я вершила судьбы людские, минули так давно, что я иногда даже не верю, что они были на самом деле. Знаешь, ведьмак, какова истинная плата богов за настоящее могущество?

– Забвение? – предположил я.

– Бессилие. Забвение ждет каждую тварь земную, что человека, что бога. Дети твоих ровесников, может, еще застанут своих дедов и бабок при жизни, правнуки, возможно, услышат их имена, но праправнуки даже ведать про этих людей не будут, и время сотрет все, что было, ровно так, как вода смывает следы с прибрежного песка. И прорастет утром новая жизнь, чтобы, прожив день, тоже уйти за перевал и раствориться в вечерних сумерках. А вот бессилие, карающее тех, кто когда-то мог поворачивать реки вспять, разрушать горы и обрекать на смерть народы… Дороже этой платы нет. Но даже такое существование для меня лучше, чем то, что было до твоего появления.

Хорошо сказано. Нет, серьезно. Немного пафосно, метафоры местами так себе, но по смыслу очень верно. Я, если честно, про своего прадеда вообще ничего не знаю, кроме того, что он был. И это, конечно, плохо. Даже в нашей стране, где быть «Иваном, родства не помнящим» не сильно и зазорно. Революция, несколько войн и Большой Террор тридцатых изрядно проредили российское народонаселение, но все же, все же…

– Ты не нашел отродье Кащея? – тем временем требовательно спросила Морана.

– Не-а, – помотал головой я. – Сбежало оно из страны. В Европы подалось, поближе к устрицам и круассанам. И, по слухам, раньше следующей весны его ждать в наших закатных пределах даже не следует. Что для меня, к слову, очень даже хорошо.

– В чем же здесь твоя выгода? – сжала белоснежными руками подлокотники своего трона богиня.

– Так мне ему противопоставить нечего, – не стал скрывать очевидного я. – Этот поганец меня в лепешку раскатает и не вспотеет, а мне останется только просить его о пощаде. Ведьмак-то я ведьмак, только вот пока дальше варки зелий и общения с мертвыми я не продвинулся. У меня из оружия только нож, и все.

– Ты ленив, – произнесла богиня.

Я сначала подумал, что это она меня укоряет, но потом по ее взгляду сообразил, что дело обстоит совсем не так. Это она мне вопрос задала.

Как все-таки тяжело общаться с собеседником, разговаривающим в стиле «робот».

– Нет, трудолюбив, – я погладил себя по голове. – И очень усидчив. Но чтобы чему-то научиться, надо как минимум знать, чему именно. У меня наставника нет, и в книге моей приемов самообороны не описано, одни рецепты зелий. Вот и промышляю тем, что есть. А когда колдун заявится, сам в Европу свалю, куда подальше от него. Рокировочку сделаю.

Ну и что ты мне теперь скажешь? Слово «рокировка» тебе неизвестно, это понятно. Но вот все остальное!

– Ты глуп, – тяжело молвила богиня.

Интересно, а это снова вопрос? Или констатация факта?

– Ты Ходящий близ Смерти, ведьмак, – продолжила Морана. – Мертвые – твое все. Ты их видишь, ты их слышишь, и ты им нужен, потому что можешь дать то, что они хотят более всего – вечный покой. Так заставь их служить себе, чего проще? Живые могут предать тебя, продать, обмануть, убить. Мертвые этого не сделают никогда, потому что тогда лишатся последнего шанса обрести искомое. Они могут пройти туда, куда никому нет хода, услышать и увидеть то, что скрыто от всех, убить того, к кому никак не подобраться. И никогда не выдадут своего хозяина.

Значит, все-таки это утверждение.

– Не хотелось бы, – выслушав ее и вздохнув, произнес я. – Так-то оно так, но… Есть в этом что-то неправильное.

Не скажу, что это не приходило мне в голову. Приходило, разумеется. И души неприкаянные я время от времени встречаю в городе. Особенно их много в метро. Не знаю почему, но полагаю, оттого что там полно народу, и у мертвых создается иллюзия, что они все еще живы. Они бродят по перронам станций, сидят и стоят в вагонах, бегут вслед за горожанами по переходам, в общем вовсю имитируют собственное существование. Захомутать одного из них дело очень несложное, но всякий раз что-то меня останавливало. Некое ощущение, что я стою на незримой границе, которую лучше не переступать.

Своим ощущениям я и раньше доверял, а теперь стал к ним прислушиваться вдвойне.

– Ты глуп, – повторила Морана. – Ты стал ведьмаком, но все еще остаешься человеком. Если не поумнеешь, то скоро умрешь. Но будь по-твоему, я не могу тебе приказать делать то, что тебе не хочется. Не хочешь так – пусть. Я подарю тебе другой путь обрести желаемое. Видишь мой терем?

Она махнула рукой, показывая на полупризрачное строение справа, то, которого раньше не было.

– Вижу, – подтвердил я. – Правда, какой-то он ненастоящий на вид.

– Почему ненастоящий? – опешила богиня, да так, что я даже уловил вопросительную суть ее слов. – Это мой дом. Но мне в него покуда хода нет. И тебе тоже. Он просыпается, как и все вокруг меня, но это небыстрое дело.

Следом за этим она выдержала мхатовскую паузу, сверля меня взглядом и ожидая какой-то реакции.

– И? – поняв, что без моей реплики она не продолжит, спросил у богини я.

– В тереме есть комната, в комнате той стоит ларь дубовый, в ларе лежат книги, – монотонно проговорила Морана. – Верхняя из книг писана мной собственноручно для мужа моего бывшего, Кащея. Всей мудрости, что была у меня и моих сородичей, открыть я ему не могла, не должно человеку знать всё обо всем, а особенно о том, что только для богов назначено. Но что поведать можно было – поведала, на свою голову. Если ты ту книгу получишь, то тоже многое познаешь. Всё не сможешь, Кащей был куда смекалистей тебя, но – многое. И на свой вопрос ответ ты там точно найдешь.

– Действительно? – оживился я. – Так давайте я туда метнусь, да и возьму сию книгу. На каком этаже комната с ларем?

– А, может, и не очень многое поймешь, – заметила Морана. – Больно ты невнимателен. Сказала же – нет в него хода ни мне, ни, тем более, тебе. Это мой терем, и чужим в него не войти, даже если двери нараспашку открылись прямо сейчас. Будь ты моим слугой – тогда да. Но ты же от служения отказался? Отказался.

Вон куда забрасывает невод, снова про службу завела беседу. Шиш тебе, родимая, и траву морскую, йодом пахнущую. В курсе я, чем работа на тебя заканчивается. Правда, говорить такое в открытую все-таки не стоит.

– Не то чтобы прямо вот отказался, – заюлил я. – Думаю пока.

– Думай, – равнодушно сказала Морана. – Твое право. Ну а книгу… Я бы тебе ее отдала, поверь, кабы терем снова стал моим домом. Только он все еще спит, и сон его глубок. Но это дело поправимое, можно события поторопить, было бы желание.

– Желание есть, – немедленно заверил ее я, отлично понимая, что за этим последует некое условие, которое меня, вероятнее всего, не порадует.

Но выслушать-то его надо?

И еще – на этот раз ощущение нереальности происходящего было куда сильнее, чем в прошлый раз. Тогда я точно знал, что сплю, но эффект присутствия был почти стопроцентный. Сегодня же все было с точностью до наоборот – я не был уверен, что уснул, но при этом осознания реальности не было совершенно. Более всего это напоминало детство, когда между сном и явью существовало некое третье состояние, в котором голоса родителей звучали громче и резче чем обычно, но при этом слова, которые они произносили, ты уже не различал.

Я даже себя ущипнул за руку, пытаясь понять, на каком свете в данный момент живу. Так и не понял – ощутил я это или нет…

Вроде можно на глаз в такой ситуации надавить и посмотреть – раздвоится изображение или нет? Но только при Моране заниматься подобным мне не хотелось. Она и так меня два раза дураком назвала, а если я начну себе еще пальцем на глаз давить, то и вовсе за психического примет.

– Мне нужна жертва, – объявила Морана. – Точнее – не мне. Тому, что вокруг меня. Когда-то давно все это называлось Навью, а ныне от могучего царства остался только клочок земли, сонная речушка да вон обломки моста.

Я обернулся и вправду увидел недалеко от того места, где мы беседовали, некие живописные развалины на берегу. Похоже, это в самом деле когда-то был мост.

– Само царство уснуло навеки, но здесь я кое-как смогу жить-поживать, – Морана похлопала ладонью по ручке трона. – Если, конечно, мы поможем друг другу. Принеси человечью жертву и крикни в тот момент, когда жизнь покинет ее…

– Помню-помню, – без особых церемоний перебил я богиню. – «Морана, это жертва тебе». Вы мне этот текст в прошлый раз обозначили. Но вот только не приняты у нас сейчас жертвы, особенно человечьи… Тьфу ты. Человеческие. За подобное в тюрьму сажают. В темницу, по-вашему. А мне туда не хочется.

– Не перебивай меня, – потребовала Морана. – Ты должен говорить только тогда, когда я закончу свои речи.

Да она семимильными шагами восстанавливается. Силы нет, дом как огурец, без окон и дверей, но зато амбиции уже как полагается – божественные.

Нет, ну ее нафиг. Не дай бог в силу войдет, она мне тогда вообще жизни не даст. Людям, как и сказал, не навредит, а вот меня точно заездит со своими закидонами. Да и сама мысль о том, чтобы кому-то, пусть даже какой-то мелкой домашней живности, горло придется перерезать, у меня тошноту вызывает. Не мое это. Для таких вещей особый склад ума и характера нужен, не такой, как у меня. Нет во мне авантюрной и первопроходческой жилки, когда на все пойдешь, только бы желаемого добиться.

– Да-да, конечно, – заверил ее я. – Так и будет.

– Слова твои верны, – богиня поджала губы. – Это и надо будет сказать. Сделай так – и я отдам тебе книгу Кащея. Что же до чистоты рук… Если для тебя так это важно – жертву не обязательно убивать самому. Стань причиной ее смерти, сделай так, чтобы грех убийства взял на себя другой, – это можно. Эта жертва принесет меньше силы, чем живая кровь, но так лучше, чем никак. Сделай это – и ты обретешь знания, которые спасут тебя в неминуемой битве.

Велика разница. Что так убийство, что так. Меня никакое не устраивает. Ну да, в последнее время не все, что мне доводилось делать, было прямо уж очень высокоморально. И эту дуру Романову я тогда опоил, и мару к Силуянову послал. Было. Но убийство? Нетушки. Может, в их древние времена человеческая жизнь ничего и не стоила, но сейчас все-таки двадцать первый век. Нравы другие и ценности другие. Понятное дело, что маргиналы были, есть и будут, но это не значит, что мне надо вставать в их расхристанные ряды только потому, что того требует ситуация.

Как видно, Морана что-то такое почуяла, поскольку она стала как-то меркнуть, блекнуть и сливаться с окружающим миром.

– Поторопись, ведьмак, – услышал я напоследок. – Время всегда делает ход первым…

А после я просто провалился в сон, на этот раз – настоящий. По крайней мере, пробуждение мое утром ничем не отличалось от тех, что были раньше.

Повертев в голове ночное происшествие так и эдак, я рассудил, что мое положение в результате не стало от этого хуже, что само по себе уже радостно.

Хотя в книге мораниной, будь она на самом деле реальна, я бы покопался. Чую, много всего полезного там можно найти. Только вот вряд ли это случится, поскольку условие я не выполню.

И еще – кто знает, на каком она языке написана? Подозреваю, что даже не на старославянском, потому как создавался данный раритет задолго до Кирилла и Мефодия. Может, там вообще даже не аналог букв, а крокозябры какие-нибудь, вроде треугольников, крючочков и странных интегралов.

А раз так – то и фиг с ней.

Что же до постановки мертвых под ружье… Думать надо.

Хорошо бы с Хозяином Кладбища посоветоваться. Да и по вопросам выживания, он, возможно, чего подскажет.

Как дожди, которые его бесят, кончатся и подморозит маленько, может, и доеду до кладбища. Авось он еще в спячку не впал.

А сейчас позавтракаю и займусь одной интересной темой, которая в голове уже пару недель вертится. Если более детально – хочу попробовать поэкспериментировать над одним из рецептов, тем самым, что придумал Митрий, и который слабому полу башню сносит на предмет любовных утех.

Он ведь направлен на два действия. Первое – надавить на природную женскую слабость какой-то конкретной взятой неприступной девицы. Второе – удалить воспоминания о легкомысленном поведении из памяти этой самой теперь уже бывшей девицы.

Вот второе меня очень интересует. Это же готовое зелье забвения. В книге ничего подобного я не нашел, а ведь вещь-то козырная. Такое зелье всегда надо под рукой держать, потому что никогда не знаешь, что тебя ждет. Опять же – такую штуку в случае острой денежной нужды монетизировать можно без особых хлопот. Та же Ряжская ее купит охотно, не сомневаюсь в этом ни на секунду.

И сегодня я попробую его сотворить. Уж не знаю – получится, нет. Но почему бы не попытаться?

Вот только на ком бы после готовую продукцию проверить… Но – что-нибудь придумается. Мало ли хороших людей вокруг? Протестирую конечный результат на ядовитость посредством Родьки и захвачу данный препарат с собой на работу. Кому-то да повезет.