Диме Самохвалову с самого начала не нравилось, что Денис Воеводин постоянно отправлял то одного, то другого сталкера на разведку.

«Вместе надо держаться, – размышлял юноша, – тогда мы – сила».

Но озвучивать свои мысли парень не решался. До сих пор болело ухо, ощутившее на себе суровую мощь командирского кулака.

Радовало лишь то, что на разведку не посылали ни Диму, ни Соню. Ополченцам Воеводин доверял мало. Имел на это полное право…

И вот от пяти человек осталось четверо. Эдуард Вовк бесследно исчез. Полчаса прождали его солдаты Оккервиля, но тщетно. Терпение Самохвалова лопнуло.

– Надо искать Эда! – закричал юноша.

– Где? – хмуро процедил в ответ Денис Воеводин. – Тут огромный жилой массив. И кладбище. И заросли. Год провозимся.

– И что вы предлагаете? – кипятился Дима. – Бросить Вовка на произвол судьбы?!

– Я не предлагаю. Я приказываю, – отвечал командир ледяным голосом. – Продолжать движение. За мной.

И Денис двинулся вверх по лестнице, держа наготове автомат.

Парень опешил. Он просто потерял дар речи. В голове не укладывалось, что Денис Воеводин, совсем не бездушная машина, честный, порядочный офицер, мог так легко смириться с пропажей бойца.

Федор не сделал попытки остановить командира. Ни слова не говоря, Царь тронулся следом за Денисом по Новочеркасскому проспекту.

– Сонь, скажи ему! Хоть ты скажи ему! – Дима в отчаянии метнулся к своей девушке. Она подобрала с пола поклажу, сняла с плеча карабин и зашагала следом за мужчинами.

Бойцова неплохо знала Эдуарда, уважала его. Но сейчас не решилась перечить командиру.

Юноше ничего не оставалось, кроме как двинуться следом за остальными.

На душе у него скребли кошки. Даже не кошки, а чудовища куда крупнее, размером с тигра. Дима хорошо знал Эдуарда, простого веселого парня, любившего травить байки о жизни сталкеров. За год, прошедший с момента появления Вовка в Оккервиле, он успел стать там почти своим… Почти. И вот сейчас Воеводин хладнокровно вычеркнул Эда из списка живых. Не предпринял даже попытки прийти на помощь…

Отряд шел по широкому проспекту, все дальше от последнего форпоста альянса Оккервиль. Дима то и дело вглядывался в противоположный берег Невы, просматривавшийся через руины зданий. В какой-то момент ему почудилось, что сквозь туман проглядывают очертания величественного и прекрасного Смольного собора. «Чудесное творение архитектора Растрелли», «жемчужина барокко» – как только ни называли эту грандиозную постройку авторы путеводителей.

– Господи, прости нас… – шептал парень, с содроганием поглядывая на кресты Смольного собора, чудом пережившие двадцать лет запустения. – Прости, что бросили в беде ближнего своего… Не карай нас, Господи.

Но в душе Димы зрела уверенность, что без последствий страшный поступок командира не обойдется.

Поэтому он не сильно удивился, когда Федор, шедший впереди, подал предупредительный сигнал. Сквозь мутную пелену, окутывавшую берега Охты, стали заметны какие-то зловещие силуэты. Они двигались прямо на людей.

Выродки.

Обитатели Уткиной дачи, почти потерявшие человеческий облик. Уродливые фавны, похожие на плод фантазии сумасшедшего вивисектора.

Царь дал предупредительный выстрел над головами выродков, видимо, надеясь их распугать. Напрасно. Нелюди упорно шли вперед.

«Вот и допрыгались, – пронеслось в голове Димы. – Слишком все легко началось. Так не бывает».

И уже взяв наизготовку ружье, парень вспомнил строчку из песни про Оккервиль, которая нравилась ему меньше всего:

«И труп мой упал в реку Оккервиль».

– Вот уж не хотелось бы… – прошептал Самохвалов, пытаясь унять предательскую дрожь. Он должен был оставаться спокойным и хладнокровным. Он должен был любой ценой изменить отношение к себе Дениса Воеводина. И порадовать Соню.

Соня много слышала про выродков, обитавших на берегах Охты. Мнения о происхождении этих странных существ, похожих на творения безумного живописца-сюрреалиста, разнились. Одни считали выродков совершенно новой формой жизни, другие утверждали, что это – обычные люди, просто слегка видоизменившиеся.

Третьи говорили совсем уж странные вещи:

– Видели бы вы бомжей, ютившихся у вокзалов до Последней войны! Прыщи, волдыри, бородавки… А уж смрад какой источали, мама не горюй. Они это. Бомжи постъядерные.

Девушка в подобные истории верила с трудом. Ей трудно было представить, что в прежнем благополучном и процветающем мире могли существовать люди, живущие примерно в тех же условиях, что и после катастрофы.

Но одно Соня Бойцова знала точно: выродки сторонятся своих прямоходящих сородичей из метро, особенно тех, кто вооружен. Нападают только на одиночек, да и то при подавляющем численном превосходстве.

И вот сейчас приземистые неуклюжие создания, возникшие на пути отряда, утробно рыча и хрипя, ринулись в наступление, несмотря на предупредительный выстрел Федора.

Тут же заработали оба автомата. Трое выродков рухнули на снег, обливаясь кровью, но остальные не прекратили атаку. Сталкеры усилили огонь, перешли с одиночных выстрелов на короткие очереди.

Девушка уперла в плечо приклад карабина, прицелилась и точным выстрелом уложила наповал выродка. Еще одному она прострелила ногу, и уродливое существо рухнуло на снег с глухим стоном.

Дима стоял с ружьем наизготовку, но не стрелял. Товарищи пока справлялись без него.

Соня не испытывала радости от своих побед над странными существами, с ног до головы покрытыми язвами и гноящимися ранами, кое-как прикрытыми жалкими ошметками ткани. Убивать их оказалось просто. Снег затруднял передвижение сталкеров, но и выродки едва ноги таскали. Эффект неожиданности почти сразу сошел на нет. Атака превратилась в бойню.

– Что ж вы делаете?! – простонала Бойцова, выпуская очередной заряд в голову выродка. – Зачем прете? Ведь покрошим же всех!

Нелюдей гнал вперед лютый, страшный голод.

В последнее время живности в окрестностях стало мало. Что было тому виной? Долгосрочные последствия ядерных ударов? Действия веганцев? Какие-то другие, неизвестные людям обстоятельства? Выродки голодали. Голод притупил осторожность, элементарный инстинкт самосохранения. Поэтому уродливые существа с ужасающим упорством шли и шли вперед, навстречу шквалу свинца. И падали один за другим на свежий снег, чтобы обагрить его своей темной кровью.

Но выродки не были совсем уж безмозглым стадом. Какие-то зачатки разума у них сохранились. Лобовая атака человекообразных существ оказалась отвлекающим маневром. Ни Соня, ни Денис, ни Федор не заметили вовремя, как из прибрежных зарослей вырвалось несколько крупных выродков, сжимавших в руках камни и палки.

Зато их заметил Дима. Реакция Самохвалова была молниеносной. Он резко развернулся, выпустил заряд дроби в голову одному чудовищу. Доля секунды на перезарядку – и следующий выстрел. Картечь попала в живот второму выродку. Несколько камней полетело в людей. Один угодил в грудь Диме, другой – в ногу девушке. Парень пошатнулся, но смог устоять на ногах. Он опять вскинул ружье, но третий выстрел сделать не успел. Нелюдей, пытавшихся напасть с фланга, буквально смели огнем Денис, Федор и Соня.

Битва кончилась. Десятки трупов остались лежать на свежем снегу. Ни один из выродков не убрался обратно в свое логово. На всякий случай Денис все же отправил Федора осмотреть мост, а сам подошел к Диме, протянул парню руку.

– Молодец, Самосвал, хвалю, – сказал командир. Потом кивнул Соне – пошли, мол. И отряд продолжил движение.

– Димка, умница! – воскликнула девушка, поравнявшись с юношей. – Здорово ты их. Ну, идем. Вон Царь рукой машет. Значит, на мосту все чисто.

Сложно было назвать Малоохтинский мост чистым. Мусора за двадцать лет на нем скопилось немало. Но явная опасность, в самом деле, отсутствовала. Выродки полегли, другие твари не появились. Никаких следов пропавшего Эдуарда также найти не удалось. Сталкеры Оккервиля двинулись дальше. Половина пути осталась позади.

И никто не знал, что в эти минуты больше всего на свете Диме хотелось сорвать с себя противогаз и разрыдаться в голос. Второй раз за неделю он принял участие в расстреле беззащитных, почти безоружных живых существ…

– Какой я воин? Я палач, мясник, – шептал парень, превозмогая тошноту. – Все мы – палачи. Их бы и ребенок смог убить… Господи, Господи, за что мне это все, за что?!

И Дима с тоской устремил взгляд на величественный Смольный собор, возвышавшийся на другой стороне реки. Теперь творение архитектурного гения Растрелли можно было хорошо рассмотреть. Собор обветшал, местами обвалился. Все вокруг заросло густыми кустами. Но центральный купол сохранился, а на его вершине возносился в сумрачные небеса символ христианской веры – крест.

Самохвалов на миг остановился, перекрестился.

– Прости нас, Господи, – шепнул юноша и устало поплелся дальше, то и дело поправляя лямки рюкзака.

Денис заметил остановку, но ругаться не стал, лишь сделал Диме знак идти побыстрее.

Мимо них несла свои воды Нева. Стояли ранние морозы, около минус десяти. Лед образовался пока только у берегов. Скромная Охта, впадавшая в могучую сестру как раз здесь, в районе Малоохтинского моста, тоже подмерзла лишь у берегов, а в центре аспидно-черной змеей извивалась лента студеной воды.

Безликие складские корпуса и жилые здания, сильно обветшавшие за много лет и местами вовсе обвалившиеся, громоздились вдоль берегов Невы. Один лишь Смольный собор нарушал общую унылую картину городского пейзажа. Юноша грустно вздыхал. В первый раз в жизни он оказался на берегу Невы, почти в самом центре города. Но не увидел тех волшебных красот, о которых грезил с детства.

Лишь далеко впереди, в районе Финляндского вокзала, можно было разглядеть купол какого-то храма. Там тоже сохранился крест. Вокруг церковного здания расположились приземистые корпуса, сложенные из красного кирпича.

– Что за место? – обратился Дима к Денису, шагавшему рядом.

– Кресты! – отозвался командир.

– Кресты. Кресты, – повторил парень несколько раз. – Странное название. Крест-то один.

Он снова взглянул на храм из красного кирпича.

Какой-то безотчетной тоской и жутью веяло от этого комплекса зданий, соединенных в единую систему. Почему-то сейчас Диму совершенно не тянуло на молитву.

– Это – Кресты! – шепнула Соня на ухо юноше. – Та самая тюрьма, про которую мы стихи читали. Помнишь? «И ненужным привеском болтался возле тюрем своих Ленинград»? Это про них… Про Кресты.

Все встало на свои места. Теперь Дима понял, почему таким холодом веяло от кирпичных построек, почему от ужаса сжималась его душа.

Они остановились посреди набережной и с минуту смотрели вдаль, на одинокий крест, возвышавшийся над Крестами.

– А где Царь? – произнес Самохвалов, оглядевшись по сторонам.

– Лежит. В Петропавловском соборе! – рассмеялся в ответ Воеводин.

– Нет. Наш Царь. Федя.

Сталкеры принялись оглядываться по сторонам. Федор, четвертый член отряда, в самом деле исчез. Никто не успел заметить, когда именно. Только что он шел в арьергарде отряда, куда его поставил командир. И вот их осталось трое.

Дикий ужас охватил Диму. Все его тело покрылось испариной, а мурашки на коже устроили танец с саблями. Или лезгинку.

Самохвалову доводилось слышать много леденящих душу историй о сталкерских буднях. Но такого, чтоб люди пропадали среди бела дня, на набережной, где врагам и спрятаться-то было негде, раньше не бывало.

И тут впереди раздалась автоматная стрельба. Работало, по крайней мере, пять стволов.

– За мной! – рявкнул командир, и отряд, сократившийся до трех человек, бросился бегом в сторону Финляндского вокзала.

«Не вперед надо бежать, назад! – стучало в голове Димы. – Даже если там Федя… Ну его. Спрятаться. Спастись!».

Но ноги парня словно бы сами собой несли его вперед, вслед за командиром.

Укрывшись за остовом ржавого грузовика, оккеры несколько минут наблюдали за тем, как отряд веганцев истребляет группу сталкеров Альянса. Имперские стрелки не жалели патронов, били длинными очередями. Приморские солдаты, оказавшиеся на открытой местности, один за другим прекращали огонь. Участь отряда была предрешена. Сталкеры Оккервиля пока никак себя не обнаружили, они тихо сидели в укрытии, наблюдая со стороны за перестрелкой.

– Прикройте, ребят, – шепнул Воеводин Диме и Соне. – На счет десять – огонь. Я зайду с тыла.

И Денис, не дожидаясь реакции товарищей, пополз в ту сторону, где засели имперские штурмовики.

– Пять, – произнесла чуть слышно Соня. Она уперла в плечо приклад карабина, изготовилась перед рывком.

Дима, едва живой от ужаса, поднял со снега ружье. Руки его дрожали, «Бекас» плясал, словно припадочный.

– Три! – выдохнула девушка.

– Не надо, Сонь, – с трудом выдавил из себя парень, – не стреляй, не надо…

– Два! – тело Бойцовой напоминало сжатую пружину, карабин она держала крепко, лишь ствол оружия чуть заметно подрагивал.

– Огонь! – рявкнула девушка, рванулась вперед, выпустила заряд. Почти одновременно выстрелил и Дима. Попал он или нет, Самохвалов не понял. Едва надавив на спусковой крючок, он мгновенно юркнул обратно.

Пули застучали по ржавому корпусу грузовика. Веганцы перенесли огонь на их укрытие.

Соня, выстрелив из карабина еще один раз, тоже нырнула обратно.

«Все. Теперь нам крышка», – Дима слышал, как пули проносятся прямо у него над головой, и мысленно прощался с жизнью. Он сидел, зажмурившись, обхватив голову руками. О том, чтобы продолжать огонь, даже и не думал. Бойцова ухитрилась выстрелить еще пару раз, но потом и она свернулась калачиком рядом, у колеса грузовика, вздрагивая от ужаса.

Стрельба на набережной не стихала ни на миг, но – вот чудо! – по грузовику, за которым укрылись Дима и Соня, больше никто не стрелял.

Только спустя мгновение юноша понял, что в бой с врагом вступил Воеводин. Это его автомат надрывался сейчас очередями в тылу у веганцев.

Грохот выстрелов внезапно смолк. Наступила полная тишина. Дима так и сидел, сжавшись в комок у колеса грузовика. А вот Соня, набравшись смелости, решилась выглянуть из укрытия. Со стороны реки в их сторону спешили люди.

Приморцы? Веганцы? Этого она пока не знала. Но интуиция подсказала девушке: «Веганцы бы сразу пристрелили. Значит, не они».

Держа наготове карабин, Соня двинулась навстречу союзникам.