Глава 13. Энтропия

Что может случиться с ребенком в двадцать первом веке? В эпоху научно-технического прогресса и торжества толерантности? Ничего страшного? Увы. Это далеко от истины. Маленький Вася Черноморов слыл умным, но замкнутым ребенком. Учился на отлично, но как раз этим и снискал дурную славу у сверстников. Самые заурядные среднестатистические школьники ненавидели отличников. Они с завистью смотрели, как Вася выступает у доски, и у него всегда и все получается. Исподволь дети начали поддевать мальчишку. Крали школьные принадлежности, портили тетрадки или дневник, воровали карманные деньги, данные матерью на завтраки и обеды. Дальше – больше. Постепенно они перешли к физическому воздействию: тычки, подножки, оплеухи, а позже – к моральному: какие только прозвища мальчику ни придумывали, в том числе и «дядька Черномор», что для маленького Васи было вдвойне обидно. Ну какой он им дядька? Он же ребенок, обычный ребенок! Хотя уже тогда он был выше всех на голову, но столь интересная особенность довлела над мальчиком как дамоклов меч: ответить Вася оказался не в состоянии, но его рост стал притчей во языцех. Мол, действительно, дядька, и не фиг тут! Еще от сверстников мальчика отличала ярко-рыжая шевелюра, и куда бы он ни шел в составе класса, его огненная макушка всегда возвышалась над всеми, а дети любят этот цвет. Очень любят, и никогда не дадут заскучать обладателю таких волос.

Так и прижилось: рыжий дядька Черномор!

Чтобы хоть как-то изменить ситуацию в свою пользу, мальчик начал практиковать помощь особо ушлым каверзникам. Давал им списывать домашнее задание, помогал на переменах, объяснял задачи, но лишь до поры до времени отсрочивал этим свое унижение. Лояльные по отношению к его помощи детишки совершенно преображались на виду у своих сверстников-подпевал. И унижения начинались заново, каждый раз более изощренные, нежели прежде.

И если для ребенка существовал ад, то он был похож на один из бесконечных дней Васи Черноморова. Пока череда нескончаемых оскорблений и издевательств не прекращалась звонком с последнего урока. Только тогда мальчик исчезал в бункере под названием квартира, запирался в своей комнате и погружался в интересные исследования математики и русского языка. Чтение давало ему больше, чем любая дружба со сверстниками. Оно открывало ребенку целый неизведанный мир, где было намного интересней, чем в обществе мальчиков или девочек, играющих в «войнушку» или в куклы.

Кое-как дотерпел Василий до окончания школы и решил, что пойдет в педагогический институт с целью что-нибудь изменить в жизни своих будущих подопечных. Он твердо понимал, что будет нелегко, но его решимость исправить порядки в школе только крепла день ото дня. Благо, в институте издевки почти прекратились. Теперь просто никто не обращал внимания на замкнутого рыжего подростка. Да и загруженность предметами была слишком высокой, чтобы заниматься еще какими-нибудь делами, кроме учебы.

И вот светлый ум, тем не менее, замутненный прошлыми обидами, прибыл в школу города Александрова. Выделили новому учителю комнату в общежитии, назначили небольшую по прежним меркам зарплату, а Василию Степановичу много и не надо было. Молодой человек с лучшими чувствами и мыслями приехал совершить революцию в детских умах, мечтал под своим руководством создать удивительный образцово-показательный класс, лелеял надежду, что он – светлая головушка – способен управиться с двадцатью маленькими «монстриками».

Но не тут-то было. На первом же уроке одиннадцатилетний пацан заявил ему:

– Ты нам не нравишься! Рыжий, толстый, много из себя строишь!

Василий Степанович на это лишь дружелюбно рассмеялся:

– Ничего, пацан! У нас целый год, чтобы узнать друг друга получше. Уверен, будет круто!

– Сомневаюсь, – презрительно выдавил мальчик и выплюнул на пол жвачку. Вместо того, чтобы заставить хулигана убрать ее сразу, Василий Степанович лишь сказал:

– Сядь на место. Уберешь после уроков.

– Ага, – ухмыльнулся пацан и вернулся за свою парту.

Черноморов, приехавший вершить революцию в умах, не смог подавить первого маленького восстания, отчего и проиграл. Дети портились на глазах и вели себя все хуже и хуже, пока не стало совсем скверно. Они уже не слушали учителя, не боялись плохих оценок, а мамаша того самого пацана однажды заявила:

– Мы пожалуемся в родительский комитет! Вы ничему не учите наших детей. До вас была Мария Остаповна, так дети таки-и-ие высокие оценки получали! А у вас… у вас… Вот дети жалуются, что вы ничего не объясняете, ничему не учите, задаете читать учебник, а потом спрашиваете. Но это же не учеба! Мой маленький мальчик мог и дома так учиться! Мы подадим жалобу выше! На вашу переаттестацию!..

Но, конечно же, все было не так. Василий Степанович из кожи вон лез, чтобы уроки были интересными, а занятия – запоминающимися, но никто его не слушал, или просто делали вид, что ничего не понимают. Для взрослого Васи школа вновь превращалась в ад. Но тихому, замкнутому в себе человеку было сложно построить отношения с кем бы то ни было, а с детьми – тем более. Черноморов их не понимал в детстве и не научился понимать, когда повзрослел. К концу учебного года молодой человек уже жалел, что решил выбрать эту профессию. А тем временем дети устроили ему настоящий кошмар. Василий Степанович все чаще стал ловить на себе косые взгляды детей из других классов, учителей и завуча. Казалось, вся школа его теперь за что-то ненавидела. Но как понять, за что? Теперь к неприязни и страху, что за некомпетентность его выгонят, примешивалось параноидальное чувство, что за Василием следят. Он даже ловил косые взгляды, сидя за столом своей комнаты, когда мимо окна проходили люди. Теперь и город, казалось, что-то такое знает о нем, чего Василий и сам о себе не знает.

Атмосфера накалилась перед июнем. Черноморов, в отместку за кнопки на стуле, взрывы петард в своем портфеле, намеренную порчу имущества, закидывание камнями после уроков из-за угла и сплошные издевательства, с удовольствием ставил двойки и колы. Тем более, дети их заслужили.

Вокруг одного-двух заводил, прямо как в детстве Василия, сплотился весь класс, и дети действовали синхронно, как один. И так же вместе под конец года они подложили своему учителю свинью, о которой Черноморов и не подозревал. Он привык к отчуждению еще в школе, поэтому не обращал внимания на косые взгляды, но такое отношение все же стало напрягать. Наконец ситуация разрешилась, впрочем, не принеся Василию Степановичу большого облегчения.

Как-то в начале июня, когда у детей наступили каникулы и у Василия появилось время на занятия творчеством, в дверь комнаты педагога постучали.

Каково же было удивление Черноморова, когда за старой обшарпанной дверью он обнаружил двух блюстителей порядка. Капитан-лейтенант, видимо, участковый, в очках и с красной папкой под мышкой, и сержант ППСник.

Недоумевающий Василий пригласил их пройти. Медленно, как во сне, заварил чай и поставил чашки перед хмурыми и суровыми милиционерами. Потом откашлялся и не своим голосом спросил:

– Чем могу помочь?

В маленькой комнате было настолько тесно, что, казалось, слова начнут отскакивать от стен и калечить всех подряд. Каплей тяжелым взглядом посмотрел на Василия, отчего тот съежился, потом милиционер представился:

– Я ваш участковый, Андрей Майоров. И у меня к вам, гражданин Черноморов, есть вопросы, – каплей протянул свои корочки.

– Вопросы? Ко мне? – Василий Степанович побледнел настолько, что рыжие веснушки грозили зажечь кожу, настолько яркими они стали.

– Боюсь, что их несколько, – кивнул Майоров и с шумом отхлебнул чая.

– Конфет? – почему-то предложил молодой учитель и икнул. Да так сильно, что глаза чуть на лоб не вылезли.

– Мы быстро, – отказался каплей, а сержант, словно испугавшись, что придется срочно оставить чай нетронутым, тут же присосался к чашке, стараясь отхлебывать большими глотками.

– На вас уже месяц назад поступило коллективное заявление, – приступил к делу Майоров.

– На меня?! – ахнул Василий и упал в обморок.

Черноморов очнулся уже на кровати. А каплей протягивал ему стакан воды. Майоров и сержант выглядели донельзя обеспокоенными. И неудивительно, им пришлось поднять с пола бесчувственного учителя, который весил, как оба товарища милиционера вместе, и уложить Василия на кровать.

– В общем, получается, – продолжил разговор каплей, сидя на корточках рядом с кроватью, на которой учитель с трясущимися руками пытался попить воды, выстукивая зубами на стакане замысловатую мелодию, – что вас обвиняют в домогательствах.

Черноморов даже слова не смог вымолвить. Он смотрел куда-то мимо Майорова, а по щекам его медленно текли слезы.

– То по коленке погладите, то по попе хлопнете, такие подробности они рассказывают, – каплей хмуро смотрел на потенциального преступника и не верил глазам. Здоровяк-учитель съежился на кровати, словно младенец, подогнул под себя ноги и расфокусировавшимися глазами смотрел мимо.

– Кого? – не удержался учитель. Его вопрос больше походил на стон.

– Ну, как кого? – удивился каплей. – Да детей ваших, тех, кого вы учите.

– Бог мой! – еле слышно пробормотал Василий. – Да как же это? И вы верите этому?

– В том-то и дело, что нет. Мы бы вас уже арестовали до следственной проверки, но, опросив так называемых участников, я понял, что много нестыковок в деле. Одиннадцатилетним детям трудно держать себя в руках, когда они врут, особенно, когда врут вместе и большой группой. Начинают появляться аномалии в рассказах.

– Аномалии?

– Ну да, – кивнул Майоров. – Расхождения в показаниях. В общем, я чувствую, что они врут. Но! Пока идет следствие, вынужден попросить вас не покидать город. И… Вот, – каплей протянул листок учителю, но, видя его слабость, положил рядом. – Это повестка. Вам надо явиться в ОВД города Александрова в среду. Нам надо поговорить. Пока только поговорить.

Милиционеры ушли, оставив шокированного Черноморова наедине со своими мыслями. А они и рады стараться: тут же, словно рой встревоженных пчел, зажужжали в голове тысячами. «Дети – это монстры. Маленькие, злобные твари, готовые уничтожить тебя, способные растереть тебя в порошок, загнать в тупик, как мышонка в норе, а потом залить норку водой, чтобы посмотреть, как ты будешь выбираться».

Они его доконали! Хоть в милиции и не верили в детские бредни, что Василий педофил, в них вполне спокойно поверили в школе. Что бы ни запятнало репутацию учителя, она запятнана! Видимо, таким был довод школьного руководства. Решение вынесли без участия Черноморова, а ему лишь сообщили, когда молодой учитель пришел в школу.

Вот так просто оказалось стать виновным и изгоем в современном обществе.

Первое время Василий бродил по городу, словно привидение. А куда еще бедняге деться? На дворе уже июль, за душой мизерные накопления с маленькой зарплаты, комната в общаге, из которой скоро придется выселиться, и даже возможности получить какую-нибудь другую работу в этом городе не предвидится. Презумпция невиновности для жителей словно и не существовала, как и для учителей, что поразительно, ведь это грамотные люди и вроде должны подавать пример, в том числе и благоразумия. Но вот ведь ирония: они первыми бросили в него камень после того, как тень упала на репутацию Василия.

От чувств убежать легче, когда не один, когда тебя окружает толпа, или природа своим безмятежным дыханием сдувает с тебя все плохое, а ты в это время созерцаешь гармонию всего сущего. Но с молодым человеком ничего подобного не случилось. Он бродил вокруг Александровского монастыря в поисках успокоения, но не находил его. Кто бы что ни говорил, но чувства, зарождавшиеся и крепнущие всю жизнь, не так-то просто откинуть в сторону, унять. Последние события их только разогрели. И Василий Степанович не находил себе места. Умом он понимал, что разрывающая его злость к маленьким недоноскам неприемлема для взрослого человека, но ничего поделать не мог. Внутри ворочался огромный монстр, неуемный и ужасный зверь, словно спавший до этого и вдруг очнувшийся. Он двадцать лет, с самого детства, подпитывался сверстниками, вернее, их эмоциями, и набирал силу. И чудовище было готово вот-вот вырваться.

Немногочисленные прохожие шарахались от Черноморова – так страшно выглядело его перекошенное от ярости лицо, а красные глаза сочились ненавистью ко всем встречным. И сколько бы молодой человек ни ходил по Александрову, тихий городок никак не хотел убаюкать рвавшуюся наружу зверскую натуру, воспитанную сверстниками и ими же закаленную.

И едкое чувство, будто Васю обманули, витало где-то на задворках сознания, словно двадцать лет назад мальчику дали неправильную установку и начали воспитывать вопреки человеческой природе, неверно. Совсем не так, как она предусматривала. Наверное, нельзя быть спокойным, воспитанным и умным в обществе, где все наоборот. Особенно в замкнутом мирке детей, которые и несут в себе все первозданное, в том числе и агрессию. Какое недетское понятие… На самом же деле – наоборот. Агрессия заложена в самой природе человека, и вытравить ее удается только социализацией, и то не у всех. А у некоторых она лишь пробуждается с возрастом.

Вот и Василий ощущал внутри нечто агрессивное, злое и дикое. Оно расправляло плечи, выдавливало все хорошее вон, наружу. Молодой учитель чувствовал, что его уже не тянет оставаться прежним и вообще удерживать это чудовище, это новое состояние внутри. Хотелось дать выход тем чувствам, что годами подспудно копились, и будь что будет! Увидеть, как хаос, некогда скрывавшийся в маленьком мальчике, вырывается на волю и заставляет людей дрожать от страха, задыхаться от своей беспомощности перед злом, вложенным когда-то в пацана обществом.

И во время одной из таких прогулок вокруг стен монастыря чудовище вырвалось на волю, чтобы никогда больше не вернуться обратно.

Странным образом стечение обстоятельств сыграло злую шутку с терзающейся душой Василия. В один погожий июльский денек, когда негде было спрятаться от жары, и спасением служили только раскидистые клены между речкой Серой и стенами монастыря, Черноморов, как обычно, прогуливался, бичевал себя и изливал горечь нескончаемых обид, тянущихся по пятам с далекого детства. И вдруг заметил шевеление в кустах возле речки.

С удочкой на берегу сидел тот мальчишка, что развязал войну с учителем в начале года. Кирилл. Существо внутри злорадно ухмыльнулось, и каждая клеточка тела возопила о возмездии. Разум помутился в тот момент, когда пришло осознание, что мальчишка совершенно один, а прохожих, да и просто праздношатающихся вокруг – ноль. Тихо-тихо ступая по недавно вытоптанной рыбаками тропинке, Черноморов подкрался к Кириллу и схватил пацана за шкирку. Тот заорал, начал вырываться, но Василий широкой ладонью зажал мальчишке рот. Какое огромное удовольствие принес ему ужас в глазах Кирилла, когда тот осознал, что перед ним учитель, над которым они издевались весь прошлый год.

– Ты нам не нравишься, – передразнил Черноморов фразу пацана, сказанную в начале года. Кирилл задергался энергичней, но сильные руки безумного учителя держали крепко. Существо внутри взвыло от неописуемой радости, а пальцы сами потянулись к шее маленького негодяя. – Я педофил, говоришь?

Но этот вопрос не требовал ответа. Где-то в глубинах сознания Василий жаждал, чтобы мальчишка выл, рыдал, молил о прощении. Но чудовище, рожденное маленьким гадом и ему подобными, требовало расплаты. Сейчас же, немедленно.

Черноморов положил на шею парня одну ладонь, потом вторую… Обреченность в глазах Кирилла вызвала лишь удовольствие, но никак не сострадание. Василий медленно и с какой-то звериной яростью сжал руки. И с диким вожделением наблюдал, как закатываются глаза мальчишки, и вываливается язык…

Тело Василий Степанович бросил в реку. Оно безвольной куклой медленно закружилось, так и не утонув. Теперь следы убийства не скроешь. Но кому надо скрывать следы, когда ты чувствуешь себя на седьмом небе от счастья? Василий даже не подумал, что тело быстро найдут и сразу заявятся к нему. Ведь об их с детьми конфликте знает весь город. Плевать! Чудовище ликовало! Оно уже не ерзало и не пыталось вырваться, оно уже было свободно. Хотелось еще. Хотелось разорвать весь класс, всех детишек до единого. Радости не было предела. Василий, окрыленный легкой расправой над мальчишкой, продолжал прогуливаться вокруг монастыря. Словно и не случилось ничего. Будто недавний выброс безумия, повлекший смерть ребенка, теперь нечто обыденное.

И уже через час кто-то из рыбаков нашел тело Кирилла, вызвал милицию, а группа быстрого реагирования наткнулась на праздно шатающегося по округе Черноморова. На все вопросы молодой учитель лишь довольно улыбался и молчал. И его тут же скрутили и запихали в «буханку», в которой и повезли в отделение. Ощущая холодные наручники на запястьях, Василий лишь счастливо поглядывал на улицу. Там светило жаркое солнце и дул легкий ветерок, а редкие машины собирались на светофорах в маленькие пробки, отчего лишь шире улыбалось, и вспоминалась Москва: там, наверное, уже сигналят друг другу вовсю. Радио что-то играло, из-за стекла, отделяющего кабину от арестованного, еле-еле угадывалась мелодия: «Сплин» – «Выхода нет».

Черноморов попробовал подпевать по памяти, но быстро сбился, так как слов уже не помнил. А потом вдруг на улице взвыла сирена атомной тревоги, музыка в радио заткнулась, и еле слышно заговорил мужской голос: «Это не учебная тревога! Повторяю, это не учебная тревога!..»

Дальнейшие слова, как и события, вспоминались смутно. Все куда-то бежали, торопились, люди на улице словно посходили с ума, Черноморова бросили в наручниках в «буханке», на что монстр внутри злорадно усмехнулся: бог миловал, значит, Василий правильной дорогой идет, верной. Летали самолеты, вокруг все взрывалось, люди метались в панике. Существо внутри Черноморова ликовало от потоков пролитой вокруг крови, а человек пытался выбраться из металлического капкана…

Потом были годы путешествий по пустошам, выслеживания выживших и уничтожения мерзких детенышей, что посмели наплодить люди. Он возродился в новом качестве, он расправил плечи, он мстил за свое прошлое, он учился у нового мира новым способам выживания, и он убивал. Много и со вкусом. И особенно детей. Бывало, преследовал семью несколько дней или недель, чтобы застать врасплох, и все ради того, чтобы уничтожить зародыши ада – так он называл детей. Внешний облик Черноморова, как и внутренний, давно претерпел массу изменений, но мужчине было все равно.

И любое сопротивление Василий считал противостоянием и карал смертью, отчего существо внутри довольно потирало руки.

Так бы новоявленный маньяк и совершал свои черные делишки, так бы и был мнимым санитаром убогого больного мира, но вмешался случай.

Около пяти лет назад он забрел в поисках новых жертв в Ярославскую область. Здесь дышалось гораздо легче. Если бы у Черноморова был дозиметр, он бы показал, что в области радиационный фон практически отсутствует, но Василий Степанович это знал и так. Последнее время мужчина ощущал некое внутреннее преображение. Еле заметные даже для него изменения в голове – результат то ли долгого одинокого скитания по опустевшим просторам страны, то ли облучения, полученного еще в «буханке», где он просидел три дня, пытаясь выбраться. Атомные заряды разорвались где-то в Москве и Подмосковье, но и здесь радиоактивный дождь пролился уже к вечеру, и автомобиль «зафонил» не хуже спецтехники из Чернобыля. После трех дней, проведенных в этой жуткой западне, Черноморов ощущал странное недомогание в течение двух лет, иногда на коже выскакивали язвы, и Василий в поисках антисептика провел много времени.

Что происходило с организмом? Молодому учителю оставалось лишь догадываться, но судя по ощущениям – ничего хорошего. И Василий долго готовил себя к смерти. Но костлявая длительное время обходила мужчину стороной, отчего его вера в собственную исключительность только крепла. И вот учитель начал понимать, что обрел странную, сверхъестественную способность узнавать, о чем думают его будущие жертвы. Он поразился настолько, что однажды поднял голову к серому небу и закричал:

– Господи! Спасибо, что выбрал меня! Я тебя не подведу!

Черноморов каждый день тренировался, оттачивал новую способность, дарованную богом, накапливал силы, и вскоре мог не только узнавать, о чем думают жертвы, но и подавлять их мысли, заставлять чужой мозг съеживаться от внезапной боли. А также мог приказать другому что-нибудь сделать – например, спрыгнуть с обрыва или выстрелить в себя. Но большее удовольствие доставляла другая забава: мужчина любил стравливать людишек и животных, а потом с удовольствием следил, как они бились. И мог управиться не с одним человеком, а с целой группой!

Так бы и продолжал Черномор планомерно уничтожать людей, да вмешался случай, словно удача отвернулась от садиста, вдоволь уже напитавшись кровью его жертв.

Переславский район – место тихое и спокойное, чистое и пустое. Рай для любого, кто хочет осесть и начать новую жизнь. Жаль, что прежние жители от испуга пустились в бега и, возможно, сгинули. У некоторых, например, почему-то создалось впечатление, что в Москве и других больших городах – самые надежные и обширные бомбоубежища, да и продуктов запасено на много лет вперед для всех жителей России. Другие считали, что Сибирь и Дальний Восток – огромные и пустынные, мол, вряд ли эти земли закидывали ядерными снарядами. Туда и подались. А третьи махнули на все рукой и остались на местах. Многие из них умерли. Кто от отравы, разнесенной ветром, кто просто от голода. У кого, правда, были под боком склады с прошлогодними запасами зерна, мяса и картофеля, те выжили, прокормились, но таких были единицы. Дикие войны за склады захлестнули чистые земли, и кто был сильнее, тот сохранил жизнь.

Вот и осталась Переславль-Залесская земля почти пустынной. По полям, редким лесам и чистым озерам теперь не часто ступали люди, и с каждым годом количество их убавлялось. Разнообразное зверье хлынуло рекой из радиоактивных мест, ведь звери – тоже живые существа, и даже самые ужасные, полностью изменившиеся, не очень хорошо переносят радиацию. Зверье потихоньку осваивало свободное от атомной заразы пространство и к людям, держащимся вместе большими группами, не особо-то и лезло. Ведь места всем хватало, а люди – существа опасные, никогда не знаешь, чего от них ждать. Поэтому хищники либо дрались с себе подобными за ареал обитания, либо нападали исключительно на одиночек и маленькие обособленные группки. Так и редели ряды людей, так постепенно и исчезал человек как вид.

И Черноморову изменила всегда сопутствовавшая прежде удача. И это случилось вдвойне неожиданно, ведь произошло на благословенной, как думал маньяк, ярославской земле.

Он только что прикончил очередных жертв и вышел из КУНГа, их походного фургона, который тянула всего одна полудохлая лошадь. Куда они ехали и зачем, Василий не знал, и ему было совершенно все равно. Он вошел во вкус после первых жертв, а эти, впрочем, как и многие другие, были уже просто рутиной. Мужчина поднял вверх руку с отрезанной головой и злорадно ухмыльнулся: бог его еще не покинул, позволял исправно очищать землю.

Вдруг улыбка сошла с лица. Глаз уловил блеск оптики чуть выше горизонта. Черноморов сощурил глаза и присмотрелся. Еле различимая в дымке тумана – от берега озера резко поднимался высокий холм – наверху стояла грандиозная крепость. Пятиметровые неприступные стены, за которыми возвышались храмы… И что-то в одном из многочисленных узких оконцев в стене блестело, уставившись оптикой прямо на мужчину. Кто-то за Василием подсматривал. Он ухмыльнулся: есть чем заняться в ближайшее время.

Но не успел Черноморов спрыгнуть с КУНГа, как из зарослей кустарника меж заброшенных домов вышел огромный зверь. Мужчина замер от неожиданности. Ему ничего не оставалось, как рассмотреть тварь во всей ее красе. И вроде Василий узнал в ней лося: те же грузные формы, только в полтора раза больше, та же квадратная морда с выпученными и широко расставленными глазами, те же ветвистые рога. Те же, да не совсем. Теперь на голове зверя росло целое роговое дерево, местами покрытое мхом. Казалось, рога расслоились и теперь похожи на своеобразный кактус, вдруг выросший на голове, а отростки – острее и длиннее прежних. Новоявленный мутант не сводил с Черноморова глаз, пожевывая мощными зубами что-то зеленое. Василий присмотрелся и вздрогнул. То была двухголовая ящерица. Ее безвольное тело свисало с обеих сторон лосиной пасти, раскачиваясь в такт движениям челюсти. Мужчине эта встреча не предвещала ничего хорошего! Если травоядная тварь начинает есть животную пищу, лучше человеку держаться от нее подальше. Вот только куда спрятаться? А может, лучше и не прятаться, а убить монстра?

Василий медленно стянул с плеча дробовик и прицелился. Лось оказался тоже не лыком шит. Он наклонил голову так, что рога закрыли большую часть туловища. Черноморов выстрелил, но от удивления опустил ружье. Дробь не причинила рогам ни малейшего ущерба. Зато лось, ну, или кто-то очень на него похожий, разозлился. Из-под рогов было видно копыто. Зверь затопал, взрывая им землю. Василий завороженно наблюдал, как монстр готовится к атаке.

Куда бежать? Перед ним – дорога с брошенными автомобилями, а за дорогой – кусты. Сможет ли он тягаться со зверем в беге по зарослям? Но ничего другого не оставалось: огромный лось бросился в атаку. Черноморову показалось, что под копытами чудовища дрожит земля, но в последний момент мужчине удалось отпрыгнуть в сторону.

Лось с громким лязгом врезался в обитый металлом фургон, который от столкновения пошатнулся. Запряженная в него кляча заржала от испуга, бросилась с места, но не смогла сдвинуть с места КУНГ с застрявшим в нем лосем и свалилась обессиленно на землю.

Черноморов развернулся и выстрелил в открывшийся бок чудовища из дробовика, но, кажется, только еще сильней разозлил зверя. Тот с трубным ревом выдрал из КУНГа рога и одним движением развернулся к человеку. Глаза налились кровью, и лось опустил голову, готовясь вновь атаковать.

Василий, наконец, ощутил ужас: ой, как давно забытое чувство! Он бросил в сторону бесполезный дробовик, который не было времени перезаряжать, и прыгнул под фургон, который тут же сотряс еще один мощный удар разъяренного зверя. Черноморов перекатился по асфальту, ощущая, как сотрясается КУНГ, и дал стрекача в кусты.

Минута нелегкого лавирования меж цепких веток кустарника, вторая… Третья. Но Василий и не думал останавливаться. Если чудовище нагонит, ему крышка. И маньяк бежал, ломился через кусты, словно спасался от привидения… или другого маньяка. А ветки цеплялись, пытались его схватить, удержать. Трубный рев раздался вдалеке, видимо, лось потерял мужчину. Черноморов развернулся, но продолжал пятиться: мало ли что?

И угодил в яму. Земля под ногами исчезла, и Василий, взмахнув руками, рухнул вниз, ощутив резкую боль в теле. И тут же провалился во тьму от болевого шока.

Когда сознание вернулось вместе с пульсирующей болью в теле, Черноморов попытался сдвинуться, но не смог. Дикая боль из-за его движений вспыхнула с новой силой.

Василий приподнял голову и застонал: из груди торчал окровавленный деревянный кол, и из руки, и дальше… В обеих ногах по колу! Он захрипел, но подняться не смог. Это конец! После такого не выживают! Мужчина повернул голову влево и встретил потухший взгляд какого-то неизвестного животного, тоже проткнутого, как и Черноморов, кольями. Собрат по смерти! Та же ситуация справа. А вверху невообразимо далекое пятно света, до него никогда не добраться! Все ясно: он угодил в ловушку для тварей – глубокую яму с кольями. Он – избранник бога – в ловушке для тварей, созданной, несомненно, людьми!

Ну вот, теперь он подыхает, как последняя падаль! Свет померк, и Черноморов умер.

Когда же вернулось сознание, все вокруг, казалось, было в густом тумане. Лихорадящий мозг не справлялся с информацией и подавал ее сжато.

Василий где-то лежал, снятый с кольев. Боль не ушла, но стала явно слабее. А сверху, куда оказался устремлен взор маньяка, на него смотрели одни святые. Их было так много и с такими проникновенными взглядами, что убийце и монстру хотелось отвести взгляд, но Черноморов не мог пошевелиться. Слабость парализовала его. Мужчине предстояло много недель провести обездвиженным наедине с этими святыми.

И он бесконечно плакал горькими слезами, тысячи раз раскаивался в содеянном и миллион раз – в еще не совершенном, но молил только об одном – о спасении. Боль в теле то стихала, то разгоралась с новой силой. Сознание неоднократно агонизировало, пока организм не пошел на поправку, и, наконец, спаситель позволил увидеть себя. Взгляд Василия прояснился и различил среди множества святых, оказавшихся храмовой иконописью, живого человека. Старичка с седой бородой, в очках с металлической оправой. Но его взгляд оказался еще проникновенней, чем у древних икон, а Черноморов в тот же момент обнаружил, что не может влиять на его разум. Он не видел его и не ощущал.

– Я отец. Святой отец. Петр.

– Спасибо, отец! Я, как встану на ноги, сразу уйду, – прошептал Василий слабым голосом. Он уже не мог находиться под всепрощающими взглядами икон. Они терзали его душу, и при любой возможности мужчина отворачивал голову.

– А зачем тебе куда-то идти? Чем здесь плохо?

– Не может же чистое зло жить среди святых?

– Может, если искупило свой грех! Да и избавить тебя от агрессии я могу.

– Но как? – измученно произнес маньяк.

– Гипноз, – как-то буднично произнес старичок. А ведь он никакой не святой отец! Тогда кто? Ученый? Вот ученым он может быть… Но почему ученый не может быть святым отцом? И Черноморов согласился, в обмен на одну детскую душу в год, что, видимо, старичка вполне удовлетворило…

– Ты бы убил меня, если бы смог, – это было скорее утверждение, чем вопрос. Петр Васильевич Кизляк – так звали ученого – сидел рядом со все еще больным Василием и аккуратно промывал его раны.

– Конечно, – как-то буднично согласился Черноморов, словно они говорили не о чьей-то жизни, а о приготовлении пищи. – Мне нельзя оставлять свидетелей, даже сейчас, когда людей так мало. А ты наблюдал за мной через оптику тогда, и знаешь, что я сделал.

– Знаю, – согласился Петр Васильевич, его очки ярко сверкнули в свете свечей. – Но, думаю, мы поладим.

– Трудно сказать, – Василий пожал бы плечами, если бы были силы. Он не верил, что Кизляк сможет укротить его неуемную жажду убийства ни в чем не повинных детей. Потому что в мозгу бывшего учителя давно наступил хаос, и он не верил в невиновность детей. А жажда только усиливалась. Пока он тихо лежал и исцелялся, желание убивать возрастало. Как только появится возможность, Черноморов осуществит его. Теперь это может быть необязательно ребенок. Сумасшествие ведь – как наркотик, чем больше убиваешь, тем насыщеннее и ярче чувство, и все время хочется еще, и еще, и еще… А без убийств начинается ломка и депрессия.

– Мне не важно, через что ты прошел, что натворил и насколько серьезны твои преступления. Главное для меня – это твоя сила воли – вот так, несмотря ни на что, всегда выполнять задуманное. Она-то для моих целей и пригодится.

– Не думаю, отец. Я бы на вашем месте бежал без оглядки. Зверь, в которого меня превратили дети, скоро проснется, и тогда…

– И тогда мы усмирим его, – продолжил Петр Васильевич.

– Не уверен…

– Посмотрим. В любом случае, у тебя будет шанс убить меня. Если у меня ничего не получится, ты сделаешь это. Но я уверен в обратном, – старик надолго замолчал, занимаясь телом Василия. Но тот настолько привык к боли, что уже не чувствовал ее. Ярость и жажда убийства – вот что его заботило. Они не проходили.

Но Кизляк не унимался. Он продолжал лечить его, и в какой-то момент загипнотизировал. Долгими днями и ночами он вводил Черноморова в транс и что-то кропотливо правил в сознании Василия, но тому запоминались лишь единичные случаи…

– Ты слышишь, как ветер разносит чужие души?

– Да, отец.

– Ты чуешь запах тлена, что вместо положенного ему подземелья над землей стоит?

– Да, отец.

– Ты слышишь неутихающие крики женщин и детей?

– Да, отец.

– Ты хочешь все вернуть и забыть День Великой Чистки, как мрачный сон?

– Да, отец!

– Ты – лекарь нового мира.

– Я – лекарь нового мира.

– Ты – защитник Homo sapiens.

– Я – защитник Homo sapiens.

– Ты – искатель юных душ.

– Я – искатель юных душ.

– Чистых душ, не зараженных чумой двадцать первого века…

– Чистых душ, не зараженных чумой двадцать первого века.

– Ты – чистильщик пустошей.

– Я – чистильщик пустошей.

– Ты отыщешь выживших и казнишь всех старше восемнадцати за их вину перед потомками, а также юродивых, обезображенных и пострадавших от радиации: на них проказа, и бог пометил их. И соберешь всех детей, не подверженных болезни. Чистых и здоровых. И с их помощью мы создадим новый мир, новый порядок, новых людей. Поклянись служить храму Новой Жизни!

– Клянусь! Во славу великого Атома Стронция, показавшего несостоятельность жизни прошлого, во имя Изотопа Урана, который забрал неспособных жить и продолжает еще забирать. Клянусь! Я отыщу всех…

– Тогда приступим!