Глава 8
Вышки вместе с пулеметчиками танки снесли не останавливаясь. Отправив старшину Шубина вместе с другим танком уничтожить хранилище ГСМ возле Русинки и еще один танк назад к подпольщикам, Соколов въехал с остальными машинами в поселок. Ни одной немецкой машины там уже не было. На улицу из-за заборов и из окон домов высовывались испуганные и любопытные лица сельчан. Они смотрели на краснозвездные танки и не верили своим глазам. Соколов остановил «семерку» возле того самого дома с палисадником, около которого еще в прошлый раз заметил немецкий танк и две легковые штабные машины.
Остальные танки выстроились на короткой пустынной улице. Командиры высунулись из люков. Со стороны складов ухало и взрывалось, в небо поднимались клубы черного дыма. Это два танка во главе со старшиной Шубиным отыгрывались за свой плен и позор.
Соколов приказал Омаеву взять автомат и идти с ним. Схватив поданный ему Логуновым «шмайсер», лейтенант спрыгнул на броню, потом на пыльную дорогу. Из-за калитки соседнего дома к нему спешил дедок в старом пиджаке и стоптанных валенках. Разглядывая танкистов из-под надвинутого на самые глаза картуза, дед откашлялся и сказал:
– Здравия желаю, значит! Вы кто ж будете, служивые? Красная Армия или как?
– Красная Армия, дед! – уверенно объявил Алексей. – Прибыли для проведения разведки в глубоком немецком тылу.
– В глубоком, значит, – печально покачал головой старик. – А мы уж больно обрадовались, думали, все, кончилась народная неволя. Защитники пришли. А оно вон как… в глубоком.
– Скоро, старик, уже скоро, – похлопал Соколов деда по плечу, мысленно чертыхнувшись за слова «глубокая разведка», которые вырвались у него так некстати. – Немцы есть в селе?
– Так их не было, а вот как месяц назад лагерь вон тот построили, так стали бывать постоянно. Кого они тут охраняли, не знаешь, служивый?
– Военнопленных, дед, но мы всех уже освободили. А немцы в этом доме квартировали? – показал Соколов на дом, возле которого он раньше видел машины.
Старик согласно махнул рукой, и Соколов с Омаевым, взяв автоматы на изготовку, побежали к дому. Меры предосторожности, с которыми они входили, оказались напрасными. Немецкие офицеры удирали с такой поспешностью, что на стуле даже китель остался висеть, а у окна стояли на полу начищенные до блеска офицерские сапоги. Перевернутые тарелки, на столе и на полу – вареная картошка, приличного размера шмат сала не до конца порезан. Открытая бутылка отечественной довоенной водки «Московская». Не успели даже по одной выпить.
Сейф стоял в углу возле дубового старинного стола, который немцы притащили неизвестно откуда. В этой сельской хате стол и сейф смотрелись странно и нелепо. На столе лежали какие-то листы бумаги.
Сколов взял в руки бланки с орлом, увидев на некоторых штампы войсковых частей. Лейтенант стал внимательно просматривать бумаги. Это были запросы, свидетельства, результаты экспертизы топлива и моторных масел, рекомендации по использованию трофейных машин и тому подобное. В этом доме немцы устроили контору склада ГСМ, который только что разнес Шубин.
Подойдя к сейфу, Соколов стал просматривать папки, в которых тоже были документы, касающиеся топлива, отгрузок и приемки. В верхнем ящике он увидел темный большой конверт из плотной бумаги. Вытащив его, лейтенант заглянул внутрь и радостно подозвал Омаева:
– Руслан, смотри! Это же документы. Красноармейские книжки, еще, еще. Наверное, документы пленных танкистов, которых держали в этом лагере. Если бы еще здесь нашлись и наши…
Высыпав содержимое на стол, они с Омаевым стали поспешно перебирать документы. Попалась красноармейская книжка старшины Шубина, удостоверение личности майора – помпотеха танкового полка. Наконец, среди других нашлись и документы экипажа «семерки».
Соколов махнул рукой:
– Возьми наволочку с подушки, собери все бумаги со стола и из сейфа. На улице сожги. Нечего им тут на нашей земле свою бухгалтерию разводить!
На улице заурчали двигатели танков. Соколов вышел и увидел, как старик разговаривает с подпольщиками, которых привезли танкисты. Со стороны хранилища вернулись еще две «тридцатьчетверки». Отдав подошедшему с докладом Шубину документы, Сколов велел раздать их танкистам. Теперь оставалось принять решение, куда двигаться дальше. Возле лейтенанта собрались подпольщики и четверо танкистов, которых Соколов высадил из «семерки», передав ее своему экипажу.
– Мы с вами не пойдем, – переглянувшись, сказали танкисты лейтенанту. – Куда нам на броне. Ни по лесу пройти, ни в бой вступить. Морока одна. Давайте уж вы двигайте к линии фронта, а мы здесь вот с оружием в тылу повоюем. Документы вы нам вернули, в случае чего своих встретим и представимся, что не самозванцы. А уж вы там, товарищ младший лейтенант, в рапорточек нас включите, что мол, не в плену мы и не предатели, а вроде партизан теперь.
– Вы что же, товарищи, – с укором сказал Соколов, – думаете, что я вас с танка ссадил, а теперь еще и в тылу брошу? Даже и думать не смейте об этом. Пойдем все, хоть на броне, хоть пешком, но я поведу к линии фронта всех. – Алексей посмотрел на собравшихся возле него командиров машин. – Ну а у нас задача теперь – раздобыть боезапас, потому что одними гусеницами нам через линию фронта не пробиться, да и доехать до нее будет трудновато.
– Я знаю, где есть танковые выстрелы для «тридцатьчетверок», – заявил старшина. – Мы, когда только бой начинали, я все об этом думал. Меня и вон тех четверых ребят привезли из района Дубовки. Нас там было несколько сот. А держали пленных в дивизионных складах. Наверное, наши, когда отступали, большую часть успели вывезти. Несколько складов с обмундированием и обувью сгорело. Наверное, во время бомбежки. А танковые выстрелы, оружие, патроны и гранаты, кажется, отчасти уцелели. Эта часть складов была каменная.
– А откуда вы знаете, что там сохранилось? – спросил Соколов, снова по привычке переходя на «вы». – Сами видели?
– Нет, у нас в бараке было несколько человек из складского хозяйства. Их немцы в плен взяли раньше нас.
– На карте показать сможете? – Соколов достал из кармана комбинезона сложенную карту, которую ему отдали подпольщики.
– Вот здесь, – Шубин показал грязным пальцем. – Почти на границе Смоленской области. Километров пять от дороги городок этот. Только от него мало что осталось. А склады были на южной окраине. И туда вот эта железнодорожная ветка подходит.
– Ну что же, – Соколов задумчиво потер небритый подбородок. – Горючего у нас под завязку, спасибо немцам. А без боекомплекта нельзя никак. По прямой до Дубовки отсюда меньше ста километров. Три часа ходу по шоссе в мирное время. И отсюда нам надо срочно убираться. После такого шума сюда скоро пригонят такие силы…. Они же поняли, что мы каким-то образом вооружились. На заводе могут остаться снаряды, но штурмовать Мосток без боезапаса нельзя. Там есть зенитные батареи. Расстреляют в два счета, к окраинам даже не подпустят. Нас теперь везде ждут.
– Ребятки, – старик, опираясь на палку, почесал в затылке, – если вы про ту Дубовку, что на границе со Смоленской областью, так я ее знаю. У меня зять там в прошлом году на киномеханика учился. Курсы какие-то приезжали. Выездные, что ли, назывались. Они по райцентрам ездили да по большим селам. Показывали, как кино крутить, куда чего включать. И даже документ давали в виде свидетельства. Мол, умеет, обучен и можно доверить сложную технику человеку. Может крутить кино.
– Дед, про кино очень интересно, – перебил старика Шубин. – А толковое что-нибудь сказать можешь? По военной линии.
– Так я к тому и клоню. По военной, сынок, по военной. Дорожка туда есть напрямки. Вам же теперь, после этого шума, на шоссе носа совать нельзя. А лесом можно. У нас полуторки с зерном ходили лесом до войны.
Оказалось, что лесная дорога уходила с самого края поля. Буквально в сотне метров от первого подбитого немецкого танка. Соколов засомневался. Ведь оставшиеся в живых немцы, операторы, которые фильм снимать пытались, могут рассказать потом, куда делись «традцатьчетверки».
Подпольщики переглянулись со смехом. Они видели оборудованные площадки и вышки на краю леса. Таких было три. Брошенная разбитая аппаратура, и никого. Скорее всего, «киношники» уже далеко отсюда.
Соколов и командиры танков склонились над картой. Лесная дорога, о который говорил старик, была обозначена только в одном месте. Ее не было на карте в районе Русинки. Она появлялась возле железной дороги километрах в тридцати от поселка возле переезда.
Через несколько минут, поблагодарив старика, танкисты развернули машины и ушли в поле. Тросами подцепили немецкую подбитую машину, а после того как последняя «тридцатьчетверка» спустилась в овражек и скрылась в лесу, немецкий танк подтащили и перекрыли им дорогу.
Соколов сидел в люке с биноклем наготове, но густой лес не позволял видеть того, что было впереди хотя бы метрах в ста. Почти сразу лейтенант понял, почему эта дорога, по которой, по словам старика, до войны ездили даже грузовики, не отмечена на крупномасштабной карте. Ее накатали машинами до закрытой высоковольтной трассы. Начинали тянуть линию электропередачи, а потом произошла перетрассировка, и готовую расчищенную просеку просто бросили, а столбы пошли другим маршрутом. И в лесу осталась потенциальная дорога длиной километров в десять. Потом ее пересекала другая грунтовая дорога, которая уже была отмечена на картах, по ней можно было выйти к железной дороге или к шоссе. Но старик уверяет, что лесом можно доехать до самой Дубовки. Стоило попробовать. В любом случае безоружным танкам надо как можно дальше уйти от Русинки.
За год просека заросла древесным подростом, но молодые тонкие стволики легко ложились под танковые гусеницы. Когда просека закончилась и колонну снова обступил густой лес, Соколов приказал сбавить скорость.
– Командир, – послышался в шлемофоне голос Логунова, – немцы могут послать самолет-разведчик. Кто-то же удрал из них, наверное, уже сообщили, что мы там натворили.
– Да, Василий Иванович, – отозвался Соколов. – Я тоже подумал.
Сдвинув на затылок шлемофон, Алексей старался прислушаться к окружающим звукам. Танки за спиной мерно урчали двигателями, переваливаясь на неровностях грунтовой дороги. Пока они шли глухим лесом, немецкие машины им не попадались. Но что будет впереди?
И вот над головой отчетливо стал слышен звук авиационного мотора. Это был истребитель. Он прошел над лесом совсем низко и исчез впереди. Сейчас он сделает круг, развернется и пройдет над лесной дорогой. С первого раза летчик на такой скорости мог ее и не заметить, но во второй раз ему может повезти.
– Внимание, я «Семерка»! – передал Соколов по рации. – Всем «стой»! Машины в лес, под деревья. Быстро!
Танки остановились. Командиры машин выпрыгивали из люков, отбегали к кромке леса и жестами подавали знаки механикам, помогая загнать танки под деревья. Одна, вторая… и вот уже все семь «тридцатьчетверок» укрылись под кронами.
Соколов слушал, сняв шлемофон. Самолет снова прошел в стороне и уже чуть выше. Снова несколько минут тишины. Потом далекий гул стал нарастать. И теперь немецкий истребитель, мелькнув крестами на крыльях, прошел над самой лесной дорогой.
Заметил или нет? «Если еще раз пройдет или улетит сразу, значит, заметил», – подумал Алексей.
Но самолет не улетал. Он кружил неподалеку, звук его мотора то приближался, то звучал совсем далеко. Наверное, летчик обследовал лесной массив квадрат за квадратом, опускаясь к самым кронам в подозрительных местах.
Минут через тридцать звук мотора в очередной раз удалился и больше не возвращался.
Соколов воспользовался вынужденной передышкой, чтобы снова собрать командиров танков. Сержанты были для него людьми новыми, в бою толком не испытанными. Один бой – еще не показатель. Он беспокоился о том, как командиры танков поведут себя в более серьезной ситуации, хотел убедиться, четко ли понимают поставленную задачу и готовы ли рисковать при ее выполнении.
Разложив карту на траве, лейтенант присел на корточки. Сержанты опустились рядом с ним.
– Мы прошли половину пути и сейчас находимся вот в этой точке, – заговорил Соколов, показывая на карте положение группы. – Немцы нас явно ищут, но мы этого ожидали. Ищут они нас по всем направлениям, доказательство тому – недавний самолет над лесом. Дороги наверняка прочесываются, выставляются заслоны. Думаю, что немецкое командование понимает, что у нас боеприпасов не так много. Не могли мы запастись полным боекомплектом для семи танков. Поэтому полноценного боя они не ждут и предполагают, что мы постараемся идти скрытно.
– На западе они нас точно ждать не станут, – сказал Шубин.
– Не станут, да и смысла нам нет уходить так далеко от линии фронта, старшина. Долго мы такой большой группой не продержимся.
– Лейтенант знает, что говорит, – поддержал Соколова Логинов. – Мы уже участвовали в одном рейде. И за нами хвостом уже ходили и хороводы вокруг нас водили. А лейтенант нас вывел.
Танкисты посмотрели на Логинова. Многие уже знали о его опыте, о том, что он прошел Финскую войну. Его мнение заслуживало доверия. Если такой опытный танкист, как Логинов, говорил, что молодому лейтенанту, который только в июне закончил танковую школу, можно верить, то они будут верить.
Соколов молча отметил поддержку своего сержанта, продолжая напряженно думать. Командиры танков молчали. Опыта у большинства было очень мало. И если в бою они хоть что-то умели, проявляли инициативу во время атаки или маневра, то в более сложных условиях могли растеряться.
– Значит, так. – Соколов постарался говорить уверенным тоном. – Двигаемся дальше по лесной дороге. Не доходя до развилки, останавливаемся. Там места могут быть более оживленные, редколесье, есть мелкие деревушки, а в них могут оказаться немцы. Обходить развилку будем юго-западнее, перелесками. Вот в этом массиве остановимся и проведем разведку. Дальнейшее решение примем там. Есть у кого предложения?
– Разрешите, товарищ младший лейтенант? – неожиданно раздался голос Бабенко.
– Да, Семен Михайлович, – немного удивленный, Соколов кивнул, пряча карту в карман комбинезона.
– Знаете, когда конструктор нашего танка Михаил Ильич Кошкин в феврале 1940 года изготовил два опытных образца, он решил доказать, что эта конструкция заслуживает внимания. Он ведь тогда не согласовывал конструктивные изменения в этой разработке, и вообще КБ тогда усиленно занималось модернизацией БТ-7.
– Семен Михайлович, – перебил Бабенко лейтенант, – давайте короче. В чем суть вашего предложения?
– Так я и говорю, товарищ младший лейтенант, – заторопился инженер. – Он зимой погнал в пробный пробег из Харькова в Москву два этих опытных образца. Своим ходом погнал. А танк новый, секретность же нужна. Так вот, они скрывали очертания танка простым способом. Разворачивали башню назад, опускали ствол пушки почти на мотор. А башню накрывали брезентом. А под брезент клали шесты, доски, солому набивали, чтобы не угадать было со стороны, что это за агрегат едет.
– Точно, – догадался Логунов, – а у нас звезды на башнях, номера большими цифрами, которые немцам, кстати, хорошо известны. Просто фотокарточка в полный рост с указанием имени, фамилии и семейного положения.
Танкисты заулыбались, настолько простой была мысль. Тем более что стрелять из пушек все равно нечем.
Через пару часов из веток и тонких стволов деревьев удалось собрать каркасы для пяти танков. Каркасы скрепили проволокой, шнурами, а то и просто брезентовыми полосами. Сверху накинули куски брезента, которые имелись почти в каждой машине. В двух танках штатного брезента не было. Этим машинам просто закрыли башни срубленными молодыми деревцами, чтобы не было видно звезд и номеров на корпусе. Выглядели танки, конечно, немного дико, но зато в них не угадывались известные немцам очертания Т-34.
– Может, переждем, а, командир? – подошел к Соколову старшина. – Леса вон какие, где они нас тут искать станут. Немцы же не знают, в какую сторону мы пошли.
– А если знают? – Алексей посмотрел на Шубина и повторил с нажимом: – А если знают? Если проговорился кто-то из жителей Русинки. Под пытками, например. А если кто-то из операторов спрятался в лесу и до последнего не высовывался и видел, какой дорогой ушли русские танки? Еще версии нужны?
– Да нет, зачем, – старшина пожал плечами. – Значит, быстро уходить надо. Единственный вариант? Ну, может, ты и прав, командир. Ладно, тебе решать.
– Да не мне решать, Шубин! – недовольно заговорил Алексей, ухватив старшину за рукав комбинезона – В том и беда, что не мне решать. И ты командир, и другие сержанты тоже командиры. Нельзя просто идти за одним человеком и, разинув рот, ждать его приказов. Инициатива должна быть, сообща нужно воевать, каждый должен вносить свой вклад в победу. Такая теперь война, это же не XIX век, когда одна армия против другой в чистом поле ровными рядами шла. Современная война – маневренная, не всегда численный перевес решает. Понимаешь?
– Да понимаю я, – нахмурился старшина. – В том-то и дело, что понимаю. Потому и подошел. Вам хорошо, городским. Вы и десятилетки позаканчивали, и театры у вас были, и патефоны, наверное, крутили. А я в деревне вырос, у нас кино приезжало два раза за зиму, потому что больше было не пробиться из-за заносов, да летом раза три. Думаешь я старшину за знания получил? Семилетку – и ту едва окончил, хотел в МТС идти работать, все центральная усадьба, а не дальняя бригада. Так, силой характера взял, упорством. Замкомвзвода сделали. А уж когда в запас увольнялся под завязку, старшину присвоили. А что я за командир, только устав и знаю да нарядами распоряжаться могу. А боевого опыта у меня… в душу и в матчасть ее…
– Знаете, Шубин, – улыбнулся Алексей, понимая, что этот разговор старшине очень нужен, – я вот тоже после танковой школы пришел в войска и сразу испугался. Там все просто было. Машины новые, преподаватели опытные, грамотные. И ответственности никакой. А здесь… Люди в подчинении разные. Техника во взводе – половина ремонта требует, нужно через ротного решать, помпотеху доказывать, за эксплуатацию отчитываться, а механиков-водителей не я готовил, они трансмиссию жгут, фрикционы палят до сизого дыма, а отвечать мне. А еще надо на учениях боевые задачи решать с экипажами, а я их две недели как в глаза вижу. Но все бы ничего, а ведь через месяц война началась. И мне пришлось, вот как и вам, учиться сразу и всему. Через кровь, через смерти своих товарищей, глядя в глаза населению оставляемых городов и сел. И страх был, и стыд был. А потом понял я одну вещь. Знаете, какую?
– Какую?
– Надо воевать. Плохо или хорошо, но надо воевать, и само все придет И знания, и опыт, и умение. А не придет, значит, не судьба. Не успею, так хоть умирать будет не стыдно. Я воевал честно и от пули не бегал. Вот и вся истина.
– Как говаривали у нас всегда: взялся за гуж – не говори, что недюж?
– Ну и так можно сказать, – кивнул Соколов. – Умеем, не умеем, это ведь ничего не меняет. Есть враг, есть оружие в наших руках. Вот и все! Идите, Шубин, поторопите свой экипаж, нам пора трогаться.
Старшина кивнул и пошел к своему танку. Потом остановился, повернулся к Соколову:
– А вообще спасибо… За разговор этот.
Еще почти десять километров танки петляли по лесным дорогам, проламывались через кустарник и молодой осинник, чтобы выйти ближе к Дубовке. Соколов смотрел на небо, чувствуя, что еще немного, и начнут опускаться сумерки, а им еще ехать и ехать. А ночью в лес даже на танке лучше не соваться. Свет фар тебя выдаст. Все-таки семь танков с фарами хорошо видно издалека. Или подвеску повредишь о пни.
– Внимание, я «Семерка»! Всем «стой».
Усевшись в люке башни, Соколов сдвинул на затылок шлемофон, давая испарине на лбу высохнуть, и снова развернул карту. Справа – сильно открытая местность. Даже с таким камуфляжем, который они устроили «тридцатьчетверкам», там показываться опасно. Слева – крутые овраги. Там недолго и танк опрокинуть. А впереди хоть и лесистая местность, но, судя по карте, стоит там пилорама и изображено рядом несколько значков нежилых строений. Что там на самом деле сейчас, неизвестно. А если немцы?
– Логунов!
– Я, – отозвался сержант.
– Остаетесь за меня.
– А вы куда, командир? – насторожился командир башни.
– Теща у меня здесь живет, – усмехнулся лейтенант, – на блины приглашала. Только, говорит, ртов с собой много не приводи, а то сметаны на всех не хватит.
– Теща? – хихикнул Бочкин. – А лейтенант у нас не промах. В одном селе девушка, в другом – теща, в третьем – вдовушка какая-нибудь отыщется. Так прохарчеваться все лето можно, а?
– Балабол ты! – грозно сказал Логунов земляку.
– Ты ему рот не затыкай, Василий, – подал снизу голос Бабенко. – У Николая два состояния бывает: он или есть хочет, или языком молоть. Пусть мелет, хоть еды не просит.
– Чего это не прошу? Прошу, – с готовностью заявил Бочкин. – У меня молодой растущий организм.
Соколов слушал перепалку с улыбкой. Как-то неожиданно он почувствовал, что сроднился с этими людьми, стал им верить, понимать их с полуслова, по взглядам даже. Захотелось своим танкистам сказать что-то теплое, ободряющее. Ведь сколько им всего пришлось испытать вместе, смерти в глаза глядели, попрощались уж мысленно друг с другом. И такое было. А вот вместе, и живы. И «Семерка» с нами.
– Омаев, – позвал Соколов ставшего в последнее время молчаливым пулеметчика-радиотелеграфиста.
– Я, – тут же отозвался Руслан.
– Возьми автомат, подсумок с рожками. Пойдешь со мной.
– Есть, – обрадовался чеченец и завозился на своем месте у пулемета.
Они шли почти час, подолгу прислушиваясь и осматривая местность. Омаев почти сразу сбавил шаг, поняв, что его командир не умеет ходить быстро и бесшумно. Чеченец умело выбирал дорогу, так чтобы миновать открытые участки и не попасть на глаза случайному наблюдателю.
Соколов шел и думал, что поступил неправильно. Снова он стал упрекать себя в том, что он плохой командир. Не имел он права идти в разведку. Он должен был послать кого-то из бойцов, а ушел сам. Недоверие к людям? Или неумение доверять и желание все делать самому?
Немцев они не встретили, даже признаков людей или жилья, если верить чеченцу, поблизости не было. Лес становился то гуще, то реже, иногда появлялись обширные поляны, поросшие осокой. Несколько раз они спускались в ложбинки, прикидывая, где лучше проехать танкам. Потом неожиданно Омаев молча взял лейтенанта за локоть и показал вперед. Там среди деревьев хорошо была видна часть потемневшей от времени крыши, крытой толем. Омаев повел носом, приглядываясь. Соколов кивнул ему, чтобы тот шел вперед. Выдержав интервал примерно в десять шагов, лейтенант пошел следом, держа автомат на изготовку.
И только когда они подошли к развалинам вплотную, Соколов почувствовал застарелый запах мокрой гари. Здесь был пожар. Потом угли и золу мочил дождь, она высыхала на солнце и приобретала этот хорошо знакомый специфический запах старого пожарища. Ясно, что людей здесь нет и давно уже не было.
Это почувствовал и Омаев. Он шел свободно и легко, под ногами похрустывал мелкий щебень. Травы было мало, зато из небольшого сада возле развалин вылезло очень много побегов сливы.
Когда-то тут жили и работали люди. Два цеха с низкими потолками, вытяжкой и бункерами для опилок, небольшое двухэтажное деревянное строение, наполовину сгоревшее. Еще одно, высокое строение, оборудованное вытяжкой. Наверное, сушилка для древесины. Все запущенное, заброшенное.
Оставив Омаева на улице, Соколов поднялся на второй этаж деревянного дома в уцелевшей части. Расшатанная лестница с перилами сильно скрипела под ногами, и если бы кто-то со стороны наблюдал за развалинами, лейтенант этими шагами выдал бы себя с головой.
Он посмотрел в бинокль из окна и увидел только кроны деревьев до самой железной дороги далеко на севере. На востоке лес был пореже, среди деревьев в нескольких километрах виднелись железные крыши. Наверное, это и были дубовские склады. Южнее – много открытого пространства и еще одна железнодорожная ветка, подходившая, видимо, к Дубовке.
Можно было считать разведку удачной. Через эту заброшенную пилораму вполне можно проехать, а отсюда до Дубовки уже рукой подать.
Спустившись, Соколов встретил грустно улыбающегося Омаева.
– Ты чего?
– Тут досок осталось столько, что дом построить можно, – сказал Руслан. – Я просто подумал, что вернутся люди после войны, а их работа ждет. Дом сразу вспомнил. У нас большой дом, в два этажа с верандой. У нас семья большая и много родни, и часто все собираемся вместе. И с Кубани приезжает родня с материнской стороны. Она же у меня русская, а чеченец только отец.
– Подожди. Ты сказал, доски?
– Да, и много. Вон там в сушилке и еще в большом цеху. Хорошая доска, стены обшивать можно.
– Показывай!
Досок и правда было очень много. Частью сильно попорчены и покороблены от того, что на них попадала влага через дыры в крыше. Часть оказалась вполне годной и сухой, хоть сейчас баньку отделывай. Соколов сидел на корточках и гладил доски рукой, рассеянно поглядывая по сторонам. Омаев, не понимая, смотрел на лейтенанта.
– Тоже о доме думаете? – наконец спросил он командира.
– И о доме тоже, – кивнул Алексей. – Если учесть, что половина моей взрослой жизни прошла в деревне под Куйбышевом. О доме мы все думаем. А сейчас я придумал, как нам танки замаскировать.
– Досками? – не поверил своим ушам Омаев.
– Именно! – Соколов встал и отряхнул руки. – Слушай приказ, Руслан. Бегом назад, передай Логунову, пусть ведет сюда танки. Той дорогой, что мы с тобой шли. Я буду здесь, осмотрюсь еще. Мы с тобой нашли замечательное место. Столько досок! Мы замаскируем башни наших танков под немецкие. Понял?
Еще задолго до начала сумерек все семь танков стояли между покосившимися строениями пилорамы. Соколов сам убедился, что каждый танк стоит так, что его не будет видно с самолета-разведчика, а потом объяснил командирам машин свою задумку. Нужно просто обшить башню Т-34 досками, сделать ее прямоугольной, с чуть заниженной передней частью. Потом показал бочки со старым отработанным маслом.
Работа закипела. В ход пошли старые гнутые гвозди, которые в основном удавалось распрямить. Иногда танкисты пользовались проволокой, чтобы скрутить доски.
Нарисовав на башнях контуры крестов, наподобие тех, что были на немецких танках, уже в сумерках стали пропитывать доски отработанным маслом, оставляя светлыми только изображения крестов. Лучше было бы просто покрасить, но краски не было ни для «башен», ни для крестов.
Соколов смотрел и морщился. Выглядело все странно и нелепо, но самого главного он все-таки добился. Узнать в этих странных машинах «тридцатьчетверки» было сложно. Человек, который их увидит завтра утром мельком, должен будет досконально разбираться в танках, чтобы понять, что «башни» ненастоящие, что кресты на них странные, что большие катки не такие, как у немецких танков. Понять все это, конечно, можно, но главное – не давать случайным наблюдателям приглядываться. Если уж придется где-то двигаться на виду, это должно быть сделано быстро. Хотя бы без подозрений и излишнего к себе внимания добраться до Дубовки, а там можно весь этот хлам сбросить. Будут снаряды, можно будет не прятаться!
Когда стемнело, Соколов с Шубиным и еще тремя танкистам, которые побывали в лагере военнопленных в Дубовке, нашли защищенный угол в одном из цехов, завесили окно брезентом и разложили карту.
– Лагерь вот здесь, с юга, – стал показывать старшина карандашом на карте. – Нас когда вывозили на грузовике, я видел часть дороги. Из самого лагеря ни хрена не видно, что вокруг делается, а из машины я увидел. Железнодорожную ветку, которая подходит к складам вот отсюда. Ею не пользовались давно, там трава местами, между шпалами и на откосах, высокая. Везли нас на юго-запад сначала, потом на запад. Примерно вот так грунтовка проходит от поселка. На шоссе мы выехали часа через два, а до этого все локти и колени об пол кузова отбили, так трясло и бросало машину. Помните, хлопцы?
– Это точно. Дорога там разбитая вся, но немцы нас везли почему-то там, а не по шоссе, – подтвердили танкисты.
– А может, из-за моста? – предположил Соколов, показывая на карте пересечение шоссе с небольшой речушкой. – Во время боев могли взорвать.
– Лучше бы его починили, – покачал головой старшина. – Тогда бы машины снова шли через мост, а не в объезд. Нам желательно, чтобы пусто здесь было, а то к лагерю не подойдем.
– Слушайте, – Соколов задумался, – а почему немцы не разбираются с оставшимися на складах снарядами и патронами? Почему все это лежит там?
– Нам один из кладовщиков, который потом с нами в одном бараке был, рассказывал, что немцы когда пришли туда, то увидели, сколько осталось, и рукой махнули. Один немецкий генерал там сильно кричал, что этот хлам принимать не будет. Если бы действительно большие склады Красной Армии удалось захватить, как у границы в июне, тогда бы он принял и под охрану взял, а этой мелочью он заниматься не будет. И уехал. А какой-то майоришка ушлый быстро сообразил, что территория обнесена надежным забором и проволокой. Починить немного, и готовый лагерь. Они просто заперли остатки вооружения и боеприпасов и успокоились. Он нам тогда и сказал, что снарядов для танков, патронов, гранат, винтовок, автоматов там осталось много, только большую часть завалило, когда стены рушились. А немцы и не пошли смотреть. Горели как раз склады с амуницией. И ветер был в другую сторону. И вообще, там больше была видимость пожаров. Разрушено много, старые склады, а сгорело мало. И не взрывалось почти ничего. Они ведь разнесены были по видам хранимого имущества.
– Хорошо, завтра выходим вот на этот рубеж, – Соколов обвел на карте карандашом лесной массив, – и в лесу занимаем позицию. Затем проводим разведку и по готовности атакуем лагерь. Делим нашу неполную роту на два взвода по три танка. Первым командует старшина Шубин, вторым – сержант Фадеев. Мой танк остается командирским. Безлошадный экипаж вооружим максимально и десантом на замыкающий танк. Сейчас всем отдыхать. Шубин, выставляете дальнее охранение нашего лагеря. Фадеев, на вашем отделении – охрана танков в ночное время.
Ночь прошла спокойно. Соколов развернул свой танк орудием назад, чтобы встретить возможную погоню со стороны Русинки. Следы семи танков даже в лесу спрятать сложно.
Но немцы не преследовали. Может быть, они не поняли, куда ушли «тридцатьчетверки». Опытный Логунов даже отошел метров на сто по следам танка назад и устроил две мины со взрывателями натяжного действия из обычных ручных гранат и проволоки. Но и эти ловушки ночью не сработали.
Как только над лесом посветлело небо, Соколов объявил общий подъем. «Семерка» пошла головной. В свой и в замыкающий танки лейтенант собрал все боевые снаряды, которые остались. Получилось на головную машину два бронебойных и три осколочно-фугасных. И на замыкающую – один бронебойный и два осколочно-фугасных. Патроны к танковым пулеметам он решил больше не делить. Почти у всех танков осталось по одному диску или чуть меньше. Это фактически несколько длинных очередей, потому что диск был рассчитан на 63 патрона.
Через час после скудного завтрака из остатков сухого пайка и кипятка без заварки и сахара танки снова заворчали двигателями и один за другим двинулись с территории пилорамы. Соколов оглянулся еще раз на чудища, которые шли за его танком колонной, и поморщился. На какие только ухищрения не приходится пускаться, чтобы выбраться из этой ситуации. Семь исправных танков – и почти безоружные.
Он вспомнил вчерашний разговор своего экипажа. Когда он вернулся и лег на брезент возле танка, ребята еще не спали. Они помолчали, стараясь не мешать командиру уснуть, а потом снова завязался разговор.
Самое интересное, что начал его Коля Бочкин – самый молодой и неопытный солдат в экипаже. Лейтенант и не знал, что парень такой романтик. Николай вдруг заговорил, что у них сложилось какое-то братство, как в древности, как какой-нибудь орден монашеский. Почему монашеский, никто не понял. Но Бочкин объявил, что он читал об этом в книжке, название которой не помнит, и вообще это было в детстве. А сейчас до него дошло, что у каждого члена экипажа есть любовь или обязательства, которые не позволяют ему смотреть на других женщин. Логунов, видите ли, влюблен в мать Бочкина, у самого Николая есть девушка в Сибири. У Омаева девушка погибла. Даже у командира – и то, как он понял, появилась любовь, которая осталась в Мостоке под Могилевом.
– Ну ты меня-то в это дело не впутывай, – засмеялся Бабенко. – Я человек холостой и не обремененный обязательствами.
– А ты, Михалыч, – веско добавил Бочкин, – обязан за кампанию с нами нести монашеский обет, а то иначе нет коллектива настоящего. А в коллективе известное дело – все как один должны быть. Один палец высунет, тут же обломают.
– Хана тебе, инженер! – тихо засмеялся Логунов. – До конца войны ты теперь не отвяжешься от этого репья. А я до конца жизни, похоже. Он теперь на каждой остановке в населенном пункте или еще где будет всем объявлять, что мы монахи и женщинами не интересуемся.
– Я вот мамке напишу, как ты в Мостоке на повариху заглядывался, она тебе волосы повыдергает, – медленно, со вкусом проговорил Бочкин.
– Кровопивец, – вздохнул Логунов. – Хуже клопа.
Они еще долго посмеивались и тихонько разговаривали. Под их говор Соколов и уснул. И не видел, не почувствовал даже, как Бабенко подложил ему под голову свернутую куртку. А Логунов прикрыл спящего командира краем брезента. Весь вечер молчал только Руслан Омаев. Это лейтенант хорошо помнил. Тяжело у парня на душе.
Впереди показалось открытое пространство. Соколов тут же перестал вспоминать и приказал сбавить скорость. Танки пошли медленно, на малых оборотах. Оглядевшись, Алексей поднес к глазам бинокль. Так и есть. Грунтовая дорога – широкая и накатанная. И по ней шла немецкая колонна. Приказав своим танкам остановиться, он разглядывал эмблемы на бортах грузовиков. Кажется, какое-то подразделение противохимической защиты. Придется ждать. Эту дорогу никак не преодолеть.
Ждать до бесконечности нельзя и рисковать тоже нежелательно. Пришлось Соколову послать вперед своих безлошадных «десантников». Когда на дороге образовалось приличное «окно», в которое можно проскочить, танкисты подали сигнал, и танки тронулись. Подняв столбы пыли, за которыми их было уже не разглядеть, «тридцатьчетверки» ушли по лесной дороге дальше на восток.
«Здесь открытых пространств почти не будет», – прикидывал Соколов, сверяясь с картой. Через несколько километров лейтенант приказал пересесть своему маленькому десанту на броню «Семерки».
– Шубин, идешь со своим взводом на северо-запад. Твое место на опушке леса между ориентирами «развилка дороги» и «домик лесника». Замаскируйся и жди приказа. Фадеев, по этой просеке идешь до устья оврага на краю леса. На кромку не выходи, там, судя по карте, песчаная почва. Обоим взводам выставить охранение. Я с десантом на разведку.
