Глава двенадцатая
С первыми лучами солнца майор очнулся в заброшенной квартире на втором этаже четырехэтажного здания. Состояние стандартное — «легкое чувство тревоги и неопределенности».
Они забрались сюда вечером — после того, как обнаружили дальше по улице непроходимые блокпосты. Страсти не улеглись — люди из «ан-Нусры», занявшие «свято место» Хураши и Бургуди, занимались активными поисками «террористов».
Этот дом на улице Джамархан боевики бегло обследовали на их глазах, пока они отлеживались в разрушенной бойлерной. Подъехал микроавтобус, люди в масках растеклись по зданиям, вытащили из них нескольких гражданских, пригрозили оружием, наорали и прогнали. Люди отправились к другим местам обитания. Террористы сели в микроавтобус и тоже удалились.
Дважды в одну воронку снаряд, как правило, не падает. Спецназовцы просочились в частично поврежденное здание, облюбовали уютную квартирку на втором этаже. В убежище не было ни окон, ни дверей, и мародеры здесь потрудились на славу. Но имелись нормальные спальные места и несколько лазеек, чтобы незаметно покинуть убежище.
В опасном месте они установили «сигнализацию» на случай несанкционированного проникновения. Под весом тела повернулась бы плита, вызвала бы обвал части стены и непроницаемую завесу пыли.
Сил у людей не осталось. Они попадали без задних ног.
— И чтобы не храпеть, — предупредил Максим своих подчиненных, — а то духи возьмут нас теплыми и животы от хохота надорвут…
А сейчас майор вдруг ощутил тревогу. Она была реальной, чутье его никогда не подводило. Он поднялся, нащупал винтовку. Из проема на него пялились огромные детские глаза. Это, в принципе, могло быть продолжением сна, но как-то сомнительно.
Максим взялся за рукоятку винтовки, поколебался, быстро глянул на своих. Товарищи спали, все находились здесь и обнимались с оружием. Больше было не с кем.
Большие глаза принадлежали пацаненку лет одиннадцати, одетому в рваные штанишки и болоньевую куртку явно не по возрасту. Он сидел на корточках — на краю той самой плиты, которая должна была сработать под весом тела взрослого, отягощенного оружием мужчины!
Глаза у майора округлились точно так же, как у этого малька. Он понял, что пацан подает ему какие-то знаки: раздувает щеки, жестикулирует.
— Уходи, уходи… — шептал тот вполне себе по-русски, хотя и с сильным арабским акцентом. — Они там, внизу… — он тыкал грязным пальцем в пол.
Да, это реально могло быть сном. Но даже во сне настоящий спецназовец должен действовать молниеносно! Майор тоже сделал знак. Мол, слезь с этой клятой плиты! Малец повертел ушами и, кажется, понял! Он закусил губу, спустился на пол и растворился в недрах подъезда.
А был ли мальчик? Чувство тревоги и неопределенности стало зашкаливать.
— Подъем! — прошипел он. — Тихо, опасность!
Люди приходили в себя, вырастали, как из могил — опухшие, бледные, с пустыми глазами. Али моргал, прогоняя ресницу, запавшую в глаз. Но профессиональные навыки работали даже в этом бессознательном режиме. Бойцы садились на корточки, их оружие уже было готово к последнему и решительному бою.
— Командир, ты с кем сейчас разговаривал? — прохрипел Лапунов.
Максим пожал плечами, причем совершенно искренне, и приложил палец к губам. Дескать, слушаем.
Внизу что-то упало, послышалась грубая арабская речь, а потом и характерное бренчание антабки, соединяющей ремень с автоматом. В голове майора мелькнула несвоевременная мысль: «Почему, в отличие от своих американских коллег, Михаил Тимофеевич Калашников не сделал сверху на автомате ручку для его переноски, ограничился ремнем?»
Он сделал знак всем остаться на местах, заскользил к стене, прижался к ней, осторожно высунулся наружу. По лестнице неторопливо поднимались двое боевиков.
«Не засада, — понял Максим. — В противном случае они вели бы себя не так. Рутинная проверка зданий?»
Внешний вид этих бравых парней не оставлял никаких сомнений в том, что это воинствующие сторонники шариата! Они остановились на площадке между этажами. У бородатого молодца в закатанной на лоб маске развязался шнурок. Он опустился на корточки и разбирался с ним так медленно, словно делал это второй раз в жизни. Напарник остановился, ждал товарища.
Они негромко беседовали: осуждали глупое начальство, отправившее их осматривать квартал. Братья гибнут в боях, а они тут по домам шатаются, где все равно не осталось ничего ценного! Тот, что стоял, широко зевал и почти не сгибался под весом тактического жилета и АК с подствольным гранатометом. Второй поддакивал ему, наконец-то поднялся, и боевики двинулись дальше.
Сколько их тут всего? Где остальные?
Боевики имели глупость сунуться в квартиру на втором этаже!
«Только не на плиту, — в ужасе подумал Максим. — Шума будет столько, что слетятся все демоны, шастающие в округе».
Один дух заглянул внутрь — и от всей души получил камнем по зубам! Борода его встала дыбом, глаза сбились в кучку. Он повалился на товарища, который икнул от удивления и оступился. Оба грохнулись на узком участке лестничной площадки.
Максим перемахнул через плиту. За ним сиганул Серега Ефремов.
С первым духом все было понятно. Он подавился крошевом собственных зубов, временно выбыл из строя. Второй хрипел, извивался, сбрасывая с себя незадачливого товарища.
Его судьба тоже не являлась предметом зависти. Ефремов взмахнул прикладом, и лобная кость боевика раскололась пополам. Серега сделал все, чтобы не бить вторично. Зрелище не самое аппетитное.
Первого спецназовцы тоже добили. Не смотреть же на него. Две окровавленные головы под ногами, полный комплект вооружения и амуниции. Бойцы по сигналу командира застыли в нелепом «стоп-кадре», стали слушать. Потом Али на цыпочках спустился к окну, высунулся наружу, пожал плечами. Противник наверняка где-то был, но не здесь и не сейчас!
— Все, парни, будем считать, что проснулись, — прошептал Максим. — Все отдохнули, можем работать дальше. К вечеру, хоть тресни, мы должны быть у своих…
Остатки боекомплекта от М4 он отдал Лапунову, от самой винтовки майор тоже избавился — пусть американцы с ними бегают, — стал проворно разоружать покойного противника. У того был «калашников» с подствольным гранатометом, несколько наступательных гранат, которые победители поделили по-братски, три запасных магазина. Ефремов тоже забросил за спину АК, что крайне не понравилось Лапунову, радовался, как ребенок, обилию боеприпасов и страшноватому «восточному» ножу, который, не задумываясь, прицепил на пояс.
Процесс экспроприации не затянулся. Потом Лапунов разобрал «конструктор», соединяющий плиту с элементами «шумового сопровождения». Мертвые тела бойцы затащили в квартиру.
Они покидали ее, гадая, как бы незаметно выбраться на улицу, и снова всполошились, схватились за оружие! На площадке между этажами возник тот самый пацан. Он робко улыбался, жестами звал их за собой. Обычный местный мальчишка — в меру чумазый, оборванный. Было что-то трогательное в его больших жалобных глазах.
— Ты кто? — спросил по-русски Максим.
— Амир, — отозвался мальчуган, шмыгнул носом и выдал развернутую информацию, — Абдель Амир Хайдар.
— Во как, — удивился Лапунов.
— Ты с ним разговаривал? — спросил Ефремов.
— Нет, — Максим отрицательно покачал головой, — это он со мной разговаривал. А я никак не мог проснуться.
— Беда… — пробормотал Лапунов. — Подходи любой, делай что хочешь со спящим спецназовцем…
— Понимаешь по-русски? — спросил Максим.
— Да, немного, — скромно отозвался мальчуган.
— Как понял, что мы русские?
Тот пожал плечами. Дескать, понял, и все. Малый возраст умным людям не помеха. Он начал спускаться, продолжая жестикулировать. Спецназовцы переглянулись, уставились на Али.
— А я-то что? — смутился тот. — Обычная мелюзга, которых в здешних подвалах, как крыс. Убежать не успели, сидят с мамками и бабками. Это не засада, Максим. Не стал бы он нас предупреждать, что идут шайтаны.
«Ну, просто клуб любителей великого и ужасного русского языка», — подумал Максим.
В пареньке не было ничего враждебного. Люди потянулись за ним. Но Амир проигнорировал выход на улицу, свернул куда-то вправо. Там обнаружился почти незаметный проход в подвал. Обрушилась часть стены, и следовало хорошо поднимать ноги, чтобы перебраться через завал. Лестница оказалась почти невредимой. Она уходила круто вниз. Можно было спускаться, держась за стены. За поворотом возникло тусклое мерцание — в подвале горела свеча. Бойцы перебирались через высокий порог, втягивались по одному в мрачноватое помещение.
В подвале сидели мирные люди и со страхом смотрели на вооруженных мужчин, прибывших к ним. Паренек что-то сказал им. Они расслабились, но продолжали с опаской, исподлобья разглядывать автоматчиков, внешность которых не внушала им особого доверия.
В подвале находились несколько женщин и двое мужчин. Они сидели на сумках, на каком-то тряпье, закутанные в платки, в одеяла. На сломанной табуретке горела свеча. У них имелась еда — грязные разовые тарелки были прикрыты газетой. В небольшой канистре эти бедолаги держали питьевую воду.
«Обычные беженцы. Зачем Амир привел нас сюда?» — недоумевал майор.
Подчиненные тоже этого не понимали, растерянно мялись.
В подвале валялась мебельная рухлядь, груда древесины. Скособоченная железная дверь в дальней стене. Максим отправился к ней, со скрежетом приоткрыл. Обрисовалась канава во внутреннем дворе. Бомбы разорвались там одна за другой, вырыли своеобразную траншею и перемололи упитанные трубы канализации. Позади траншеи зеленел кустарник, виднелся фрагмент стены дома с балконными плитами.
Он прикрыл дверь и вернулся в подвал. Беженцы выжидающе на него смотрели. Они догадались, кто здесь старший.
— Господи правый, вы русский… — выдохнула женщина в платке, и в глазах ее заблестели слезы. — Вы уже здесь? Пришли правительственные силы, и мы скоро сможем выйти отсюда?
— Нет. Мне очень жаль, но пока тут только мы. — Максим опустился на корточки, пристально посмотрел ей в глаза.
Она стянула с головы платок. Открылось усталое, изможденное лицо, запавшие глаза, русые волосы, стянутые в узел на затылке. Женщина была не старая, в районе сорока, но выглядела ужасно.
Как-то ненароком к ней придвинулась соседка — моложе, миниатюрнее, с обостренными чертами лица. Оно у них было практически общее — близкая родственная связь налицо.
«Вряд ли мать с дочкой. Сестры», — подумал Максим и невольно усмехнулся.
Догадливый Штирлиц в анекдоте подумал бы то же самое.
— Кто вы, дамы? — спросил он.
Они заговорили наперебой. Голоса срывались, звенели от волнения. Они родные сестры — Тамара и Алена Гущины. Одной тридцать восемь, другой двадцать шесть, хотя сейчас обе отдают себе отчет в том, что выглядят вдвое старше. Слезы текли по осунувшимся лицам, глаза светились от нахлынувшего счастья — свои пришли! Не важно, при каких обстоятельствах и что творится вокруг!
Тамара с 2010 года проживала в Сирии, в христианском квартале Хмейрим, посещала вместе с мужем православную церковь. Он преподавал в университете, погиб от пули террориста полгода назад.
Алена не замужем. Она приехала к сестре из Петербурга в 2013-м, чтобы уговорить ее вернуться в Россию, и тоже оказалась заперта в этом несчастном городе, который делили меж собой сторонники Асада, мусульманские радикалы и всевозможные повстанческие группировки. Сначала они жили на территории, контролируемой правительственными войсками, потом их оттуда вытеснили. Район несколько раз переходил из рук в руки…
Эти милые люди, которые сидят рядом с ними в подвале, — семья Хайдар, бывшие добрые соседи по лестничной клетке. Отсюда у Амира и появились «глубокие» знания русского языка. Майсун 34 года, до войны она работала на фармацевтическом предприятии. Тахиру — 39, бывший инженер на заводе радиоэлектронной аппаратуры, сугубо гражданский человек, далекий от всякой политики.
Пожилой мужчина со слезящимися глазами — достопочтенный Хазим, отец Тахира, до выхода на пенсию трудился на химическом заводе, оттого и сына направил по своим стопам — «инженерить». Его супруга Шейла погибла в марте 13-го. Тогда в одном из пригородов Алеппо был применен нервно-паралитический газ зарин. Впоследствии враждующие стороны долго переводили друг на друга стрелки, хотя все знали, что виновники химической атаки — люди «ан-Нусры». Те самые, которые через полгода ракетами разнесли трансформаторную станцию Ас-Сакхур, и город оказался полностью обесточенным. Обе семьи посещали христианскую церковь. До войны с этим не было никаких проблем.
— Кто вы? — спросила Алена, которая не находила себе места. — Мы уже десять дней сидим в этом подвале, бежали из квартала Аль-Машир, где провели последние полгода…
— Мы — часть российского контингента в Сирии, выполняли задачу в Алеппо, — ответил Максим. — Вы боитесь чего-то конкретного? Не пробовали воспользоваться коридорами для выхода в безопасные зоны? Насколько я знаю, они еще действуют.
— Мы не можем, нас будут пытать, насиловать, потом расстреляют… Кто-то донес боевикам о христианских семьях, двух русских женщинах. Они пришли за нами. Нам еле удалось сбежать. Мы воспользовались подземным ходом под мечетью…
— Алена у меня молодец, — сказала Тамара и улыбнулась сквозь слезы. — Спортсменка, лыжница… Нас догнал один из этих чертей, когда мы в колодец спускались. Его часовым, наверное, выставили. Алена не растерялась, так треснула его по башке сковородкой, что у него аж ноги выше головы подлетели.
Женщины нервно засмеялись. Хоть одно приятное воспоминание.
— Вы бежали со сковородкой? — удивился Максим. — Ну, вы, женщины, даете. Даже от смерти спасаетесь со своей посудой…
— Да нет, — отмахнулась Алена. — Она на асфальте лежала. Там много вещей валялось из взорванного дома… Надеюсь, я не убила его. Никогда не лишала людей жизни…
— Вы молодец, Алена, — заявил Максим. — С лыжами в Сирии пока еще полная неопределенность, поэтому вы поддерживаете форму кулачными боями?
— Сковородными, — сказала Алена и нервно усмехнулась. — Это был мой первый и последний опыт ближнего боя. В Петербурге я частенько посещала тир, но на этой войне ни одного выстрела не сделала, и слава богу… Вы нас вытащите отсюда, скажите? — Алена пытливо посмотрела ему в глаза, и майору стало как-то не по себе. — Скажите, вы же сможете это сделать? У вас и ваших людей такой грозный вид…
— Такой грозный, что мы сами себя боимся, — отшутился Максим.
Он не знал, что ответить на этот вопрос, и надо ли это делать. Ситуация неловкая, глупая, весьма пикантная.
Задача спецназа — сделать дело и отправляться на базу. Сантименты и жалость ему противопоказаны. Не пережалеешь всех мирных жителей, пострадавших на этой войне! По разным оценкам, на территории, занятой мятежниками и оппозицией, проживает не меньше четверти миллиона гражданских лиц. Никто из них не процветает. Все ютятся по подвалам, подвергаются насилию, унижениям, роют окопы, строят баррикады. Боевики используют их в качестве живого щита или трала для разминирования…
Он курил, пытался принять какое-то решение, косился на людей. Вокруг него кругами вился любопытный шкет Амир, хитро лупал глазенками. Как ни крути, а этот малек оказал им услугу. Иначе неизвестно, чем закончилась бы стычка с головорезами.
Не любил майор Рязанов быть кому-то обязанным. Долг платежом красен. И не важно, какой именно — карточный, моральный, профессиональный…
Он украдкой посматривал на беженцев. Они перетекали с места на место, что-то складывали в мешки, рылись в вещах, с надеждой смотрели на него. Уже собрались в дорогу? Замечательно.
Майор никак не мог принять решение. Он поручил Ефремову надзор за дальними и ближними рубежами, а сам вновь общался с этими людьми, предложил им последнюю банку гречневой каши из своего сухого пайка. Они горячо поблагодарили его, но отказались.
Проблемы с едой у них временами случались, но голода не было. Малолетний Амир шнырял по окрестностям, забирался в разоренные склады, «инспектировал» продуктовые лавки и супермаркеты, где при желании еще можно было что-то отыскать. До мальчишки боевики не докапывались. Майсун и дедушка Хазим, конечно, волновались, но отпускали мальца на промысел. Он неплохо себя чувствовал, болтаясь по городу.
Тамара, окончившая в молодости курсы медсестер, занялась головой Али. Она промыла рану на его виске, замазывала мазью, словно штукатуркой, наклеила пластырь. Парень стоически пыхтел и лишь пару раз взвизгнул.
Алена посмеивалась, иногда бросала взгляд на Максима — определенно ничего не значащий. Она была неплоха собой, испытания не сломили девушку. Мешковатая одежда, немытые волосы, круги под глазами, серая кожа. Он машинально представлял, что всего этого нет, и результат ему нравился.
— Командир, ты куда смотришь? — вкрадчиво проворковал Лапунов.
— В смысле? — не понял он.
— А я разве на суахили спросил?
— Не понимаю, о чем ты, — Максим не кривил душой, искренне пожимал плечами.
Конечно, полная чушь. Он смотрел на нее не больше, чем на прочих. Всему свое время, как говорится.
— Тогда пойдем.
— Куда, Денис?
— На Кудыкину гору, куда еще? Отдохнули, собираемся и уходим. Нам к своим нужно. В городе сотни тысяч гражданских, и русские среди них не такая редкость. Всех не утешим и с собой не уведем.
— Ты бы бросил их на моем месте?
— А я на своем месте, — отрезал подчиненный. — И на твое не претендую. Так что сам решай, отдувайся, в общем. А мы все твои указы и постановления выполнять будем…
Нарисовался Ефремов и тоже стал ухмыляться. Дескать, и мы научились кое-что понимать в жизни. Потом он стал тихонечко выкладывать командиру конфиденциальную информацию.
Во внутреннем дворе — никого, только несколько бездомных собак. Тавтология, конечно, нынче все собаки — бездомные.
С другой стороны подъехал на джипе патруль боевиков. Исламисты вышли из машины, послонялись по обочинам, кого-то искали. Но в дома не заходили, глянули за угол, осмотрели кустарник, опорожнились, постояли, пожали плечами и уехали.
Не то количество, чтобы обходить все дома и искать пропавших. Те могли загулять, заблудиться, да что угодно. К тому же средств связи при себе не имели.
— Они уехали, товарищ майор, — прошептал Ефремов, — но задницей чую, что вернутся. И тогда все заново — а нам это страшно надоело. Только не говорите, что собираетесь всю эту компанию брать с собой… — он пугливо покосился на гражданских, которые понимали, о чем идет речь, и тоже проявляли признаки внимания. — Спалят они нас, понимаете? Да, я им сочувствую, но мы же узкопрофильные работники, не Армия спасения, мать ее…
Майор поманил к себе пацана. Тот сделал заинтересованное лицо, подбежал и сел рядом на корточки.
— По-русски хорошо понимаешь? — спросил Максим.
— Не-а, — замотал вихрами пацаненок. — Плохо…
— Тогда давай по-арабски. Знаешь его?
— Плохо, — Амир засмеялся.
И Максима потянуло на улыбку.
— Но ничего, мы попробуем. В школу хочешь, Амир?
— Нет, — пацан испугался, втянул голову в плечи, потом задумался под пристальным взглядом российского офицера, вздохнул почти по-взрослому и ответил: — Да, хочу. Учиться надо.
— Молодец. Это слова настоящего мужчины, — похвалил его Максим. — Весь век балбесом не пробегаешь. Много наверстывать придется, Амир… Короче, нам всем надо выбираться к вашим военным. Они хорошие парни, скоро город назад отвоюют, мирная жизнь начнется… Хочешь вывести отсюда свою семью?
— Ну да, хочу, — мальчишка опять вздохнул. — Даже деда Хазима хочу, хотя он бывает такой вредный, маме может истерику закатить, что она неправильная жена…
«Нам крупно повезло, что они христиане, — подумал Максим. — Иначе я вообще не договорился бы с этим пацаном».
— Город знаешь? Ты же лазишь везде, с другими мальчишками встречаешься, все такое… Нам нужно выйти в западные районы и не попасться плохим дядькам с мусульманскими знаменами. Ты понимаешь, о ком я?
— Слушайте, господин офицер, я не дурак, — Амир важно надул губы. — Может, маленький еще, но точно не тупой.
— Отлично, будем разговаривать, как взрослые люди. Знаешь безопасную дорогу?
— Знаю, — Амир скептически пожевал губу. — Но надо подумать.
— А почему до нас своих не вывел?
— Так у них оружия нет, — ответил пацан.
Резонно, что ни говори.
— И долго будешь думать?
— Можем дворами добраться до района Шейх-Саид, — деловито проговорил мальчуган. — Но дальше не знаю, опасно. Ночью придется идти, к рассвету будем в Шейх-Саиде. Мне, господин офицер, совсем не хочется мамку с папкой гробить, а еще деда и теток Тамару с Аленой.
— Тогда оставайтесь.
— Тоже нельзя, — мальчишка потешно развел руками. — Боевики район обложат, ходить везде будут. Нас найдут — точно пристрелят. Мы не мусульмане, а тетки и вовсе — русские…
— Нравятся они тебе?
— Да, они хорошие… Ты на Алену часто смотришь, господин офицер. Она веселая, когда не грустит, добрая. К ней Рамиз Сабаш пытался в мужья набиться — сосед из дома напротив, его тогда еще не убили. Он в ополчение записался…
«И, видимо, напрасно это сделал», — подумал Максим.
— Смотри, господин офицер, — Амир подобрал огрызок камня, стал возить острием по грязному полу. — Вот это улица Аль-Хасиф — она здесь, рядом. На ней большой крытый рынок. Стена разрушенного караван-сарая, фабрика, где варили мыло. Там почти нет жилых домов. Эти плохие люди там не ходят, только иногда проезжают, патрулируют… Дальше улица Ар-Хамеда, магазин деревянных товаров, медресе, которое эти шайтаны закрыли, старый женский рынок…
— Есть и такой? — удивился Максим.
— Да, есть. Меня мама туда водила очень давно, — он покосился на Майсун, которая настороженно следила за их общением. — Там товары для невест продавали, всякие сумки, украшения… Потом подворотней выйдем в квартал Аль-Шейх. Там есть кусок водопровода, который строили древние римляне, оттуда Цитадель Алеппо видно… Какой-то дворец, старая исламская школа… — он делал пометки огрызком камня. — В Шейх-Саид заходить лучше не стоит, там много этих дьяволов. Пройдем вот здесь — на севере, до площади Сахрим. Там, говорят, наши и застряли. Ночью надо идти. Вы этих шайтанов изображайте — мало ли что, делайте вид, что наших ведете, а я впереди буду — при опасности свистну, договоримся, как…
— А ты молодец, парень, — уважительно проговорил Максим. — А какой тебе годик, если не секрет?
— Двенадцать уже, — важно надувая щеки, сообщил малец. — Ну, почти. Я просто на вид такой маленький…
На войне дети взрослеют рано. А взрослые люди быстро стареют.
— Не могу тебе приказывать, Амир, — майор чувствовал себя немного смущенным, словно детский труд эксплуатировал. — Ты уж с мамкой договорись, чтобы она тебя отпустила, если сама хочет отсюда уйти.
Они еще как хотели! Частили наперебой, просили вывести из этого проклятого района, где все равно их поймают и казнят. Русские женщины с мольбой смотрели ему в глаза.
— Максим, моя сестра чуть не покончила с собой, когда погиб ее Ясир, — прошептала ему на ухо Алена, и от ее близости он впал в какую-то странную задумчивость. — Я ее буквально из петли вытащила, насилу отходила, снова жить заставила. Она потеряла мужа, а тут еще война, каждодневные ужасы, в квартиру снаряд влетел — хорошо, мы уже в убежище спустились. Потом ковырялись на руинах, собирали уцелевшие вещи, документы… Ее уводить отсюда надо, в безопасный район, а потом на самолет и в Россию. Там мама, рядом с ней она отойдет. Я не за себя боюсь, Максим, за нее…
— Получается, вы тоже выбросили из жизни несколько лет, Алена?
— Я окончила институт, специальность — «управление гостинично-ресторанным бизнесом и туризмом». Даже устроиться никуда не успела — поехала к сестре. Умные люди говорили: все рухнет, страну зальют кровью, бегите. Но разве ее уломаешь, она же ни во что не верит. И Ясир был такой же. Они смеялись надо мной, а потом началось… Сперва банки еще работали. Мы сняли со счетов все, что там оставалось. Потом все полетело к чертям, начались бои… В зоне, контролируемой сирийскими войсками, я помогала распределять гуманитарную помощь, потом этот район был захвачен боевиками. Нам пришлось прятаться, скрываться. Мы несколько раз пытались уйти из этой проклятой зоны, но не смогли.
