Глава 19
Начало конца
Камера, в которой нас разместили, оказалась намного комфортней, чем та, в которой я оказался после ареста за работорговлю. У скагов даже тюрьма была класса люкс! С мягкими нарами, оббитыми дерматином, валиками для поддержки спины, добротным столом, рукомойником с двумя кранами — для холодной и горячей воды.
С той поры, когда я гонял рогатых по степи, прошло чуть больше полугода, а казалось, что это было в прошлой жизни. В той, в которой я не предавал друзей.
Золото и часы, памятуя о бегстве Шашана, с меня предусмотрительно сняли. Или просто украли? С этими чертями ни в чем нельзя быть уверенным…
Я развалился на койке, уставившись в потолок. До вечера осталось совсем немного.
— Мсье Гарчев, — потянул меня за рукав Мишель, который до сих пор был в халате. — За что это нас?
— Шпионаж, попытка государственного переворота, покушение на верховного хана, ответил я.
— И… ик… — нервно икнул инженер. — И что теперь будет?
— Казнят, — уверенно заявил я. — Согласно заветам предков это — винеш. По каждому из трех обвинений в отдельности предусмотрена смертная казнь. А тут — целая коллекция! Так что не сомневайся.
— Я слушал, у Хадаша есть бульдозер, и приговоренных к смерти привязывают к кольям в земле, а он их давит, — с ужасом в голосе прошептал Лафер.
— Враки, — отмахнулся я. — Нет у него никакого бульдозера. У него каток. Да и не обязательно нас раздавят. У чертей есть такая пытка — халанажиш. Это когда пленнику отрезают яйца и засовывают ему же в задницу. С их языка это переводится «если у тебя их нет спереди — проверь, возможно они у тебя сзади?». Скагам такая пытка кажется весьма забавной…
— Но это же какая-то ошибка! — затрещал мой заместитель. — Мы же ничего такого не делали!
— Ты, может, и не делал, — улыбнулся я.
— А вы?
— А я — да. С первого по третий пункт. А еще они любят делать такой длинный разрез в районе печени…
— Не надо, мсье Грачев! — взмолился мой заместитель. — Зачем вы мне все это рассказываете?
— Надо же тебя подготовить, — пожал я плечами. — А то будут тебя пытать — тебе и сказать нечего. А так — хотя бы будешь знать, какая пытка следующая.
— Так вы мне расскажите что-нибудь! — взмолился Мишель.
— Про пытки?
— Нет, что вы! Что вы знаете, чтобы я до пыток все рассказал!
— Это не поможет, — заверил я. — Если слишком быстро расскажешь — появятся подозрения, что ты врешь. И все равно будут пытать.
— Но я же ничего не делал! — зарыдал парень. — Я невиновен.
— В Скагаранском Халифате наличие вины и казнь — две вещи, между собой никак не связанные.
Зря я так. День выдался сложный. И очень нервный. Свалить из города не получилось. Теперь требовалось поспать, накопить сил для вечернего восстания скагов. А Лафер после моих слов начал метаться по камере, долбиться в дверь, крича о своей невиновности. Создавал много лишнего шума. Может быть, инженеру повезет, его вопли достанут охранников и его попросту застрелят до пыток. Если Калаш подведет — мне такое счастье не светит. Накрыв голову подушкой, я уснул.
Мы провели в заточении остаток дня и всю ночь. Вечером нас покормили. Восхитительным ужином из трех блюд с вином и десертом. Похоже — часть фуршета с несостоявшейся свадьбы. Я не очень понимал, что это — какая-то насмешка со стороны Хадаша, или он пытается таким образом показать, что он сам еще не до конца уверен в моей виновности. А, может, пытался извиниться за что-то?
Мишель увидел в такой трапезе плохое предзнаменование, вспомнив, что там, на нашей далекой исторической Родине, его соотечественники устраивали шикарные завтраки приговоренным к смерти перед тем, как повести их на гильотину. Не знаю. Как по мне — враки все это. Зачем кормить человека, чья жизнь вот-вот закончится?
В общем, француз накрутил себя и потерял аппетит. А я отужинал с большим удовольствием.
Я все еще надеялся, вслушиваясь в вечерние звуки. Но в городе царил мир и порядок. Никой пальбы, никакого шума. Ни малейшего намека на бунт. Или Калаш струсил и оставил свою затею со справедливостью и всеобщим равенством, или его тоже взяли. В обоих случаях нам с инженером кранты.
Утром за нами пришли. Но не повстанцы, как я все еще надеялся, а здоровый, мясистый скаг с крохотными рожками, маленькими, поросячьими глазками и кожаном фартуке с бурыми запекшимися пятнами. Сразу видно — конченный садюга. Любитель поиздеваться над заключенными. Палач, причем с опытом. Его сопровождал надзиратель. Этот — наоборот, поджарый, плечистый, с толстой, как у быка, шеей.
Черт осмотрел камеру и сперва двинулся ко мне, но наткнувшись на мой холодный, усмешливый взгляд, замер в нерешительности. Экзекутор наметанным взглядом моментально определил, что со мной придется повозиться. Зато инженер дрожал от страха, как осиновый лист и был готов провалиться под землю.
— Этого, — распорядился палач, ткнув пальцем-сарделькой в Лафера.
— Но я не виноват! — заверещал француз, вцепившись в ножку стола. — Я ничего не сделал! Это все он!
Я хотел вмешаться, но охранник, предугадав мои действия, красноречиво похлопал резиновой палкой по своей ладони. Глупо и бессмысленно. И строителя на спасу, и сам сгину.
Назначенный доброволец продолжал надрывать голос. Его никто не слушал. Тюремщик огрел парня дубинкой по спине, заставляя отпустить мебель, и выволок его в коридор. Крики Мишеля удалялись, а вскоре вообще затихли.
Растянувшись на койке, я ждал своей очереди. Садист очень скоро поймет, что инженер не знает абсолютно ничего. Но пытки вряд ли прекратятся. Чтобы пытать человека, который не может рассказать ничего путного, надо очень сильно любить свою работу. А этот любил. По харе видно.
Солнце поднялось уже высоко. Тени на полу камеры укоротились до предела. Но пока ничего нового не происходило. Я уже начал удивляться выносливости француза, как из-за двери послышался шум. Кто-то с кем-то разговаривал на повышенных тонах. Наконец звякнул ключ в замке, дверь отворилась…
Но на пороге стоял вовсе не палач, а Калаш!
— Не ждал? — улыбнулся скаг.
— Ждал, — признался я. — Но вчера.
— Я так подумал… если все стоят на ушах, то свое преимущество мы потеряли. Нету эффекта неожиданности. Понял, что нужна подмога…
— Подмога? — переспросил я.
— Здрасьте, — высунулся из-за плеча борца за свободу Ашбаш.
Теперь на нем была не куртка и джинсы, как в Горах, а форма времен Пограничной войны и каска с длинным хвостом рыжих волос. Проклятый волосатик!
— А этот здесь как? — удивился я.
— А ты забыл? — рассмеялся строитель. — Он же мой брат!
— Теперь-то этого шанга можно съесть? — с надеждой поинтересовался волосатик. — Он же больше не брат Хадаша?
— Нет, ты что, — возмутился потомок Великого Хана. — Теперь Шангшускаг — мой брат!
Хан Пашнашиджа пробурчал в ответ нечто невразумительное, но явно неодобрительное, обиженно отвернувшись. Я вышел из каталажки. На полу коридора лежали полдесятка охранников со сложенными на головы руками, над которыми стояли черти все в той же старой форме, некоторые — с приклеенными к шлемам волосами, но большинство — без. Зато каждый — со старым добрым Калашматом. Легким, надежным и практичным. Самым массовым из всех гром-палок Скагарана.
— Я все равно не понимаю… как тебе удалось уговорить Ашбаша ввязаться во все это?
— Так заветы предков! — пояснил заговорщик. — Всеобщее благо и все такое…
— Ты что, вот так просто согласился? — спросил я людоеда.
— Калаш пообещал двадцать процентов от добычи! — оскалился он.
— Не ври, всего десять! — возразил подрядчик.
— И мы можем скушать всех шангов, которых найдем! Кроме тебя, Шангшускаг. Ты не шанг.
— А где Мишель? — забеспокоился я. — Кто-то видел Мишеля?
Оба моих спасителя отрицательно помотали головами. Никто их прочих инопланетян тоже не видел в управлении других землян, помимо меня.
Забрав у одного из милиционеров пистолет и связку ключей, я отправился искать второго пленника по камерам. Пока Лафера нигде не было, зато в каждом помещении находились в заточении по несколько скагов, которым Калаш с радостью даровал свободу.
— Выходи, скаг, ты свободен! — с ликованием заявлял каждому лидер восстания.
Бывший строитель выпускал всех подряд, даже не интересуясь, за что они здесь. Не меньше половины помилованных инопланетян обладали настолько уголовными рожами, что за одно это стоило ссылать на каторгу. Интересно, всем чертям власть так дает в голову? Вернее — всем власть так дает в голову, или только краснокожим?
Постепенно, дверь за дверью, мы добрались до помещения в конце коридора. Здесь и располагалась пыточная. Я слегка прибалдел от количества самых разнообразных приспособлений — от набора клещей, висящих на стене строго по размеру, до батареи иголок, как вполне привычных, типа тех, которыми я пришивал подворотничок в армии, так и с загнутыми или расплющенными концами. В центре комнаты, привязанный к столу, и лежал мой заместитель. Его правая рука была помещена в тисы, два пальца уже раздроблены, а левую как раз собиралась отхреначить огромным мачете группа головорезов Ашбаша.
— Отставить! — прорычал я.
Рогатые сперва угрожающе надвинулись на меня, но Калаш быстро остудил пыл инопланетян.
— Это — мой брат, Шангшускаг, — пояснил повстанец.
— А это — мой брат, — добавил я, указав на Мишеля.
— Да мы ничего не сделали, — оправдываясь, произнес один из людоедов, пряча мачете за спину. — Он уже был мертв!
Я подошел к столу и заглянул в стеклянные глаза Лафера, широко раскрытые, полные боли и ужаса. Сомнений быть не могло — парень испустил дух. Должно быть, он дико кричал, но хорошая звукоизоляция камеры не пропустила наружу ни единого звука.
— Где эта жирная мразь? — процедил я сквозь зубы.
— Да вот он, — один из скагов ткнул стволом автомата в угол.
Большой грозный палач, сжавшийся в комок, закрывший голову руками, уже не был таким огромным и страшным. Он только жалобно скулил, раскачиваясь вперед-назад. Да, связанных пытать легко. А ты попробуй сейчас!
— Он сам, — пропищал мучитель. — Я только начал…
Не желая слышать пустых оправданий, я разрядил в садиста весь магазин. Все восемь патронов, огласив пыточную грохотом. Прекратив его никчемную жизнь. Бросив в растекающуюся на полу лужу крови опустевший пистолет, я направился к выходу. Хадаш мне дорого за это заплатит.
— Шангшускаг, — окликнул меня один из скагов. — А с этим что делать? Можно мы его… ну…
— Нет, — отрезал я, не оборачиваясь. — Похороните его. По вашим обычаям.
Как же так? Я понимал, что я подставил молодого инженера. Конечно палач первым вцепился в него, как более слабого, справедливо предполагая, что француз заговорит быстрее. Надеялся ли я на спасение? Да конечно надеялся! Пока человек жив, даже стоя на грани, он будет надеяться, что смерть его минует. Хотя надежда была слабой и спасение пришло совершенно неожиданно.
Но смерти парню я не желал. Ведь он на самом деле не имел абсолютно никакого отношения ко всей этой заварухе! И имел весьма посредственное отношение к Калашу. Однако, тем не менее, пал жертвой скагаранского переворота. Невинной жертвой. И проклятый хан мне за это ответит.
— Где мои вещи? — хмуро поинтересовался я.
— Не знаю, — ответил потомок Великого Хана. — Может быть, в кабинете начальника. Наверху.
Я проследовал в указанном направлении. В здании бесчинствовали освобожденные Калашом уголовники. Они избивали обезоруженных милиционеров, откровенно издеваясь над ними и не забывая грабить. С кого-то сняли ботинки, с кого-то куртку. Золото, я так подозреваю, головорезы Ашбаша прикарманили намного раньше. Стражи порядка катались по полу, извиваясь под пинками, а бывшие арестанты радостно гоготали. Что же начнется в городе, когда все эта братия вырвется наружу? Хотя там, поди, и без них жарко.
Наверх сидельцев не пускала вооруженная охрана скагов из Пашнашиджа. Мои вещи, как и говорил Калаш, нашлись в кабинете полковника, прямо возле трупа начальника управления, лежащего с простреленной головой.
Прямо проклятая какая-то должность! Предыдущего шефа милиции уволил Хадаш, нынешнего — бунтовщики. Позапрошлый, наверное, тоже плохо кончил.
Мой карабин уже успел прибрать к рукам один из повстанцев, но потомок Коноша приказал вернуть трофей, что инопланетянин, не без сожаления, и сделал. Бесследно пропал только револьвер, да и хрен с ним. Это — ничтожно малая плата за спасение жизни.
Переодевшись в камуфляж, зашнуровав берцы и сняв с убитого полковника бронежилет, я почувствовал себя готовым к бою.
— Где Хадаш? — спросил я.
— У себя, в «Великом Хане», — проинформировал меня строитель. — Отель окружен, ему оттуда деваться некуда.
— Ты на, одень, Шангшускаг, — предложил Ашбаш, снимая с себя каску.
— Ни за что, — процедил я сквозь зубы, притронувшись к копне волос, принадлежавших лет десять назад неизвестной девушке, убитой чертом.
— Как знаешь, — пожал плечами хан. — Только скаги у меня горячие. Сначала кончают тебя, а потому уже будут выяснять, кому ты брат. По вкусу, — хохотнул он.
Этот довод подействовал убедительно. Я нахлобучил на голову каску и вышел в город.
В Скагаранском Халифате правила анархия. Из нескольких мест валил густой черный дым. То здесь, то там гремели выстрелы. Инопланетяне, что посмелее, тащили из магазинов добро прямо через разбитые витрины. И немногие успевали утащить далеко — их тормозили головорезы Ашбаша и грабили награбленное, если оно представляло какой-то интерес для борцов за свободу.
Невероятно, но процветала и коммерция! Старый знакомый, владелец «Убийцы саблезуба», под прикрытием вооруженной Калашматами охраны, торговал оружием эконом-класса, поставив прилавок прямо на улице, перед магазином. Уже не огнестрелом, который, похоже, раскупили весь. А дюймовыми водопроводными трубами, напиленными ровными, одинаковыми кусками. И его бизнес шел довольно бойко.
Из домов напротив, визжа, выбегали девушки в изорванных платьях, а за ними — все те же волосатики. С улюлюканьем краснокожие догоняли своих жертв, сбивали с ног и затаскивали обратно. Некоторые даже не утруждали себя тем, чтобы скрыться от посторонних глаз, а насиловали чертовок прямо на тротуарах. И всем было насрать, что это — винеш. Сегодня скаги дружно положили болт на заветы предков и Тилиса, Единого В Трех Ликах, и творили, что хотели. Такого не было даже во времена Пограничной войны.
А все оттого, что полгода назад два далеко неглупых человека в своих кабинетах подумали и решили, что инопланетяне угрожают землянам и придумали действенный способ устранения этой проблемы. С минимальными потерями для людей и полным уничтожением того, чем веками жили скаги — неписанными законами, хранившими их мир от саморазрушеня.
Достав из кармана телефон, я набрал Брагина.
— Гарчев! — обрадовался полковник. — Я уж думал, тебя все — кончали! Ты сейчас где?
— В Скагаранском Халифате. И то, что я сейчас вижу, я не хочу больше видеть никогда, — проговорил я.
— Черти глупы. Они думали, что враги — это мы. На самом деле они сами себе злейшие враги. Ты свободен?
— Да, — коротко ответил я.
— Калаш?
— Да, — повторил я. — И мы идем штурмовать отель.
— Ты ошибаешься. К вам направляется целая чертова армия. Тех чертей, кто остался верен Хадашу. Я знаю, что с тобой черти Пашнашиджа, но против такой тьмы вы не выстоите.
— Это нормально, — усмехнулся я. — Это же жижиш — война до последнего воина.
— Не торопись, Грачев! Валите в наше посольство, там вас ждет Шашан…
— Здесь? В Скагаранском Халифате? — не поверил я.
— Конечно, — подтвердил полковник. — Лучшее место, чтобы спрятать Шашана — под носом у самого Хадаша. Там, где он никогда не догадается искать.
— А мне-то он сейчас на кой хрен сдался? — возмутился я.
— Расскажи об этом Калашу с Ашбашем. Они поймут.
Убрав трубку в карман, я озадаченно посмотрел на своих соратников.
— У меня для вас есть две новости. Я расскажу, а вы сами решите, какая хорошая, а какая — плохая.
— Ну? — нетерпеливо подпрыгнул повстанец.
— К Скагаранскому Халифату приближается целая армия. Тех ханов, кто все еще поддерживает Хадаша.
— Это плохая новость, — мрачно произнес Калаш. — Какая вторая?
— Шашан жив. И он находится здесь, в городе. В посольстве землян.
— Клянусь Тилисом, Единым В Трех Ликах, — расцвел Ашбаш. — Это — лучшая новость за сегодня!
И я начал догадываться, почему.
