Глава 21
Макс огляделся по сторонам. Он не имел понятия, как и зачем ускакал так далеко. Небо заволокли низкие тучи, и в Ричмонд-Парке почти не осталось посетителей. Он остановил лошадь, чувствуя себя полным идиотом. Ему живо вспомнился день, который они совсем недавно провели на холме Короля Генриха, но сейчас это казалось каким-то нереальным, как будто произошло не с ним, а с кем-нибудь другим. Макс развернул лошадь и поскакал назад, в Лондон. Вид пустынного парка нагонял тоску, но он понимал, что в городе ему не станет легче. Как ей удалось за такое короткое время до неузнаваемости изменить его мир? Макс чувствовал себя беспомощным, утратившим самоконтроль, который составлял важнейшую часть его натуры. Как будто Софи взяла карандаш и на месте прежнего Макса нарисовала его другим, пылким и непривычно живым.
А он пытался втиснуть ее в форму, совершенно не подходящую для нее, встречая с недовольством и подозрением каждую ее попытку сблизиться, достучаться до него. Десять лет назад у него не хватило смелости разрубить трагический узел, и теперь он мог снова поступить как трус или признать, что она ему нужна. Макс никогда прежде не знал, что значит нуждаться в ком-то настолько, что от этого зависит сама твоя жизнь. Но где-то в глубине души он чувствовал это с самого начала. Даже тот глупый жест, когда он послал ей ошейник с поводком, стал инстинктивным ответом на ее жажду жизни.
Софи намного лучше него, живее, правдивее. Она заслуживает мужа, который позволит ей расцвести и реализовать себя такой, как она есть. Который не станет тянуть ее вниз, как родители с их бесконечным ожиданием того, что ей не свойственно. Скоро она поймет, насколько он ограничен. Если бы у него нашлось хоть немного мужества, он нашел бы способ дать ей свободу. Но он этого не хотел. Макс понятия не имел, что предложить ей взамен, но знал, что не может дать ей уйти. И не из чувства долга, а из самого обычного эгоизма. Он презирал себя, но ничего не мог с собой поделать.
Макс вернулся в Лондон уже ближе к трем и сразу же пошел в Хантли-Хаус. Стоя перед знакомым крыльцом, он пытался придумать, что сказать. Единственное, что могло прийти в голову, – это сказать ей правду и умолять начать все сначала на ее условиях. Мысль о том, что Софи может уйти, что он больше никогда ее не увидит… Нет, он не мог этого допустить. И не допустит. Софи его женщина. Она отдалась ему, и будь он проклят, если даст ей уйти. Он найдет способ загладить свои ошибки.
Макс стремительно поднялся по ступенькам, и дверь открылась еще до того, как он успел постучать.
– Ваша светлость! Наконец-то вы пришли!
Он нахмурился, ощутив внезапную тревогу.
– В чем дело, Ламбет? Что-то случилось?
– Мисс Тревелиан пропала! Она ушла в десять утра и не сказала, куда идет. Горничная говорит, что она надела обычное прогулочное платье со спенсером и взяла с собой лишь несколько монет. А потом заходила леди Крэнворт, которая сказала, что они договаривались встретиться в час. Ваша светлость, мисс Софи не имеет привычки опаздывать, поэтому я встревожился. Я обещал, что пошлю записку, когда она вернется, и отправил лакея к Ривзу, но она там не появлялась. Потом я пошел к мистеру Гаскилу – прошу меня простить, ваша светлость, – но он сказал, что вы уехали верхом и он не знает, когда вы вернетесь. И наконец, я отправил Джеймса пройтись по всем почтовым станциям, но никто похожий на нее не покупал у них сегодня билета. Я еще ничего не говорил миледи, но я больше не знаю, что делать… Ваша светлость, я так рад, что вы пришли! Что нам делать?
Слушая Ламбета, Макс невольно сжал руки в кулаки. Он попытался собраться с мыслями. Куда могла пойти Софи? Она отсутствовала уже пять часов. Пять часов в легком платье и с парой монет в кармане.
– Вы уверены, что она больше ничего с собой не взяла?
– Да, ваша светлость. Сью помогала ей одеться и говорит, что мисс Тревелиан сунула в ридикюль всего несколько монет.
– Она ничего не сказала? Совсем ничего?
– Нет, сэр. Сью очень удивилась. Она говорит, что обычно мисс Тревелиан улыбается и благодарит ее, но в этот раз она даже не сказала спасибо. Сью говорит, что она выглядела очень… печальной. Она подумала, что…
– Нет, – вырвалось у Макса. – Только не Софи. Она бы не стала…
– Я совершенно согласен с вами, ваша светлость. У мисс Тревелиан слишком сильный характер. И потом, она такая рассудительная. Она не могла не знать, что ее отсутствие вызовет беспокойство. Она не уехала бы, не оставив письма.
– Не получала ли она каких-нибудь сообщений? Не приходил ли сюда барон Уивенхо?
Ламбет вытаращил глаза:
– Нет, сэр, уверяю вас. Я не забыл, что его нельзя пускать. Сообщений тоже не было.
Макс быстро двинулся к выходу. Это казалось немыслимым, но больше ему ничего не приходило в голову.
К тому времени, когда он добрался до дома Уивенхо на Уимпол-стрит, к его страху добавилась изрядная доля гнева. Оттолкнув открывшего ему дверь лакея, он бесцеремонно ворвался в дом.
– Где Уивенхо?
– В библиотеке, сэр. Позвольте, я…
– Сюда?
– Да, но, сэр!..
– Не ожидал, – стоя в дверях, сказал Уивенхо, и Макс бросился к нему.
– Софи пропала! Ушла утром и до сих пор не вернулась. Ты что-нибудь знаешь?
Уивенхо приподнял одну бровь и на всякий случай отступил назад.
– Софи? Сбежала от тебя? Умная девочка. Ты ее не стоишь, Харкот. Но, как бы мне ни хотелось, ко мне она не приходила. По крайней мере, пока.
Макс схватил Уивенхо за лацканы и с силой прижал к стене.
– Отпусти меня! – Уивенхо попытался оттолкнуть его, утратив часть своего напускного спокойствия. – Ее здесь нет! Но даже если бы она пришла, я велел бы ей уйти.
– И ты ждешь, что я в это поверю? После тех нежностей, которые я видел вчера?
Уивенхо посмотрел на него с насмешкой и жалостью:
– Какие нежности? Ты глупец, Харкот. Меня так и тянет воспользоваться твоей глупостью, но, как ни странно, я не могу так поступить с ней. Эта сцена не имела ничего общего с «нежностями», как ты это назвал, если, конечно, ты со своим холодным сердцем в состоянии отличить «нежности» от сочувствия. Вчера я видел, как она говорила с Моркомбом о Серене, и это настроило меня на сентиментальный лад. Она просто выслушала меня и была очень добра, черт ее побери.
На этот раз голос Уивенхо звучал искренне. Макс покачал головой и отпустил его.
– При чем здесь Моркомб?
Уивенхо отошел к буфету и налил себе бренди, не потрудившись предложить Максу.
– Он вел ее по коридору в фойе и разговаривал с ней. Поэтому я и остановился. Я думал, он сошел с ума и куда-то исчез. Потом я спросил ее, чего он хотел, и она сказала «пригласить на чай и поговорить». Мне показалось, она жалеет этого несчастного старого дурака, и я разозлился. На него, на себя, на тебя. Я наговорил всякого, а она стояла, слушала и смотрела своими большими сострадающими глазами. Сейчас я чувствую себя идиотом, но тогда на меня что-то нашло. Но если ты думаешь, что застал романтическое свидание, ты просто идиот, Харкот.
Макс попытался найти в его рассказе что-то полезное, но не мог отвлечься от мысли, что Софи ушла из дома шесть часов назад и исчезла, а должна быть в безопасности. С ним.
– Тогда куда же она могла пойти?
Смешно было спрашивать об этом Уивенхо, но его терзало отчаяние и страх.
Уивенхо нахмурился, как будто только что осознал, о чем говорит Макс.
– Когда ее видели в последний раз?
– Она ушла с Гросвенор-сквер около десяти утра. По словам горничной, у нее с собой всего несколько монет.
Уивенхо посмотрел на часы и помрачнел еще сильнее.
– Это же… шесть часов назад?
– Спасибо, я знаю. Дворецкий искал везде: у Ривза, у друзей, на почтовых станциях…
– Вы поссорились?
Макс бросил на него взгляд, полный ненависти, но Уивенхо только пожал плечами, словно снимая с себя ответственность.
– Не перекладывай с больной головы на здоровую, Харкот. Значит, не исключено, что она все-таки от тебя сбежала?
Макс отвернулся от него и, уставившись в стену, медленно покачал головой:
– Софи не из тех, кто сбегает. Для этого она слишком честна. Она не стала бы искать простой выход, как Серена.
В глазах Уивенхо вспыхнула ярость.
– Как ты смеешь так говорить о ней? Ты должен был разорвать помолвку!
– По крайней мере, в этом мы с тобой полностью согласны. Вот только Серена не хотела разрывать помолвку. Я ей предлагал, но она не захотела. Она считала, что мы оба никуда не денемся, и была слишком жадной, чтобы отказаться от денег и титула. Не забывай об этом, когда обожествляешь ее.
– Не смей читать мне нотаций! Она носила моего ребенка, когда ты дал ей яд!
Макс уставился в пылавшее гневом лицо художника:
– О чем ты говоришь? Я не давал ей этой чертовой отравы. Но она не могла достать ее сама. Это ты принес ей яд.
Гнев в лице Уивенхо сменился смущением.
– Нет. Я сказал ей, что не стану этого делать, что она должна выйти за меня замуж. Она сказала, что у нее есть человек, который все сделает… и будет держать язык за зубами. Я думал, она имела в виду тебя, и даже хотел, чтобы она рассказала тебе о ребенке. Я знал, что это за гранью даже твоего чувства долга и ты порвешь с ней, но потом… Я был уверен, что это ты. Я сказал Софи, что это ты, хотя, мне кажется, она не поверила.
– Ты сказал Софи, что я отравил Серену? Безумный ублюдок! – Макс снова схватил Уивенхо. Казалось, весь его страх и ярость воплотились в ненависти к этому человеку. Но внезапно смысл его слов проник в ослепленное отчаянием сознание Макса. Он отпустил Уивенхо и сделал шаг назад. – Что сказала Серена? Что у нее есть человек, который все сделает и будет держать язык за зубами?
– Ты же не думаешь, что это Моркомб?
– Теперь понятно, почему Моркомб не мог пережить, что она умерла.
– Но это же абсурд!
– Моя мать говорила, что после смерти Серены он почти перестал выходить из дому и ни с кем не общается. Зачем ему вдруг понадобилось говорить с Софи и приглашать ее на чай?
Уивенхо одернул свой сюртук, с недоверием глядя на Макса.
– Не знаю. В конце концов, он же не в себе. Но даже если ты прав и он дал это снадобье Сере-не, зачем ему делать что-то плохое Софи?
Макс пожал плечами. Он не знал, связан ли Моркомб с исчезновением Софи, но, если она пошла к нему, Макс мог что-нибудь у него узнать. Других вариантов он не видел. Макс повернулся, чтобы уйти.
– Я пойду с тобой, – вдруг заявил Уивенхо.
– Какого черта?
– Пойду, и все.
Макс ничего не ответил. Ему было все равно. Он думал только о Софи.
