Берлин, 1922 год

Среди русских эмигрантов, которые безоговорочно признали, что пациентка Дальдорфа – это воистину младшая дочь русского императора, были барон Артур фон Клейст и его жена Мария. До революции барон фон Клейст служил начальником одного из провинциальных полицейских управлений в Польше. Они часто навещали «фройляйн Анни», называли ее только ее высочеством, великой княжной и Анастасией Николаевной, привозили подарки и вообще составляли ей компанию. Между тем руководство Дальдорфа, изрядно утомленное той суетой, которая чуть ли не каждый лень происходит вокруг одной из пациенток и мешает остальным спокойно выздоравливать, задумало перевести ее в клинику для душевнобольных в провинции – в Бранденбурге.

Это напугало и «фройляйн Анни», и Боткина, который понимал, что он рискует окончательно утратить контроль над событиями. Он как манны небесной ждал приезда в Берлин великой княгини Ольги Александровны, которая – Боткин в этом не сомневался! – знает, как получить доступ к романовским миллионам. Но посещения Буксгевден, Жильяра и Волкова подействовали на претендентку очень плохо. Она совершенно пала духом. Если слуги не поверили ей, то что скажут кровные родственники подлинной Анастасии?! Великая княгиня Ольга была всегда очень близка со своими племянницами. Конечно, прошли годы, тяготы революции могли оправдать многое, но «фройляйн Анна была сейчас не в том состоянии, чтобы внушить кому-то уверенность в своих правах – она и сама-то не была в себе уверена!» И надежда на успех того предприятия, которое затеял Боткин, у нее пропала, и она кляла себя за то, что сама решилась продолжать игру, начатую когда-то давным-давно близ деревни с таким жутким названием – Нижняя Курья.

Боткин понимал, что испуганную девушку должны сейчас окружать люди, у которых ее персона не вызывает никаких сомнений, чтобы их уверенность передавалась ей. Такими людьми были фон Клейсты. Воистину, их послало само Провидение, чтобы одобрить интригу, которую задумал Сергей Дмитриевич Боткин!

Он навестил роскошные апартаменты Клейстов, занимавшие весь четвертый этаж дома № 9 по Неттельбекштрассе в Шарлоттенбурге, и завел разговор о том, в каком жалком положении находится русская великая княжна, упирая на то, что она погибнет в провинциальной клинике.

– Я, как и вы, господа, верю каждому ее слову, но не удивляюсь, что она теряется и путается при встрече с бывшими знакомыми и приближенными, – говорил Сергей Дмитриевич. – Немудрено спятить, если тебя считают сумасшедшей, да еще и в окружении сумасшедших. Ах, если бы вокруг нее были домашняя обстановка и добрые, искренне верящие ей люди! Я бы без раздумий взял ее к себе, считая это великой честью, но ведь я живу один, старым холостяком, и пребывание в моем доме может бросить нежелательную тень на ее имя.

И он многозначительно умолк.

Клейсты мигом бросились на выручку и в один голос, даже перебивая друг друга, принялись восклицать, что с превеликим удовольствием примут ее высочество под свой кров – на свое попечение, «исходя из гуманистических соображений», как выразился барон, добавив, что он обеспечит младшей дочери императора все, в чем она нуждается, – разумеется, в соответствии с имеющимися у него средствами.

И вот 30 мая 1922 года «фройляйн Анни» покинула Дальдорф.

Супруги фон Клейст выделили ей отдельную комнату, предоставили горничную из числа домашней прислуги, а их замужние дочери, фрау Ирмгард Фройнд и фрау Анны Рейм, купили ей одежду.

Барон и баронесса фон Клейст, а также их две младшие дочери, Ирена и Герда, которые по-прежнему жили с родителями, ходили вокруг гостьи на цыпочках, прислуга наперебой стремилась ей услужить. Словом, все шло прекрасно, и Боткин не сомневался, что уверенность в своих силах вернется к претендентке очень скоро, тем более что в Берлин наконец-то приехала его племянница Татьяна!

Она встретилась с «фройляйн Анни» у Клейстов и с первой минуты заявила, что уверена: перед ней великая княжна.

– Неужели вы меня не помните? – удивлялась она. – А я никогда не забывала вашего лица. Вы, может быть, и не были так красивы, как ваши сестры, но очаровывали своей непосредственностью. Черты вашего лица были очень подвижны, выражение их постоянно менялось. Мой покойный отец однажды сказал мне, что Анастасия – забавный маленький бесенок, который все время поет, смеется и устраивает всякие проказы. Однажды вы пытались потаскать его за бороду! Он был от этого в восторге.

Стороннему наблюдателю тональность этого разговора показалась бы странной. Несмотря на постоянные восклицания «Неужели вы не помните?!» – Татьяна вовсе не призывала «фройляйн Анни» вспоминать вместе с ней – она как бы диктовала ей свои собственные воспоминания.

– Мы, дети Евгения Дмитриевича Боткина, очень дружили с вами и вашими сестрами. Неужели вы не помните? Вы и ее высочество Мария Николаевна играли с моим братом Глебом в крестики-нолики, а великая княжна Татьяна Николаевна, когда меня остригли после брюшного тифа, собственноручно связала для меня голубую шапочку и вручила со словами: «Для моей милой тезки». А тот случай с мытьем чашки? Каждый день в пять часов мой отец приходил послушать сердцебиение у императрицы. Перед этим он мыл руки, и поливали ему мы с братом. Но однажды нас почему-то не было, и отец попросил вас позвать лакея. Но вы отказались и помогли ему вымыть руки сами, сказав при этом: «Если ваши дети могут это делать, то и я могу». Неужели вы не помните?

«Фройляйн Анни» встретила настойчивый взгляд гостьи и спокойно кивнула:

– Конечно, помню.

Татьяна довольно улыбнулась. Похоже, доверительные отношения между ней и этой девушкой, на которую ее дядюшка возлагал так много надежд, установлены. Если Бог даст, старания Татьяны помочь ему будут вознаграждены. Ей так надоело жить в вечной неустроенности, постоянно приспосабливаться к обстоятельствам! То они с братом вынуждены ехать вслед за отцом в ссылку в Тобольск, то отец буквально заставляет ее выйти за поручика Константина Мельника, который, конечно, любил ее и был надежной защитой для молодой девушки в нелегкое время. Константин помог им с Глебом пересечь всю Сибирь, добраться до Владивостока и потом перебраться во Францию, однако нельзя было сказать, чтобы она жила за ним как за каменной стеной. Ей приходилось работать, приходилось экономить каждый франк. К тому же Константин частенько посматривал на сторону, и Татьяна не сомневалась, что рано или поздно он заговорит о разводе. Чтобы удержать мужа, она в третий раз забеременела, хотя и с двумя-то детьми было трудно. И не сомневалась, что, если понадобится остановить Константина, забеременеет и в четвертый.

К счастью, на сей раз беременность протекала легко, Татьяну не тошнило беспрестанно, как в первые два раза, а потому она с охотой приехала в Берлин – все-таки то, что предложил дядя, было великолепным способом развеяться и украсить свою скучную жизнь безопасным приключением. С возрастом у нее развилась тяга к авантюрам, но ни средств, ни смелости затевать их самой не хватало. И вот теперь представилась великолепная возможность поучаствовать в уникальной, воистину судьбоносной интриге, которая будет иметь историческое значение. Но самым главным для непризнанной писательницы была возможность испытать свои сочинительские способности. Что там какие-то жалкие эмигрантские издательства, которые отвергали ее романы, предрекали им провал и советовали издавать книжки за свой счет! В конце концов она так и поступила год назад, заплатив с трудом скопленные деньги белградскому издательству «Всеславянский книжный магазин М. И. Стефанович» за выпуск ее «Воспоминаний о царской семье».

Однако критика приняла даже и эту книгу холодно. «Мемуары Татьяны Боткиной, на мой взгляд, не представляют особого интереса. С царской семьей она практически не была знакома, а жила около нее и много слышала о них от своего отца. Ее мемуары основаны на рассказах отца и рассказах других лиц, а также на ее собственном опыте пребывания в Тобольске. Но у нее не получилось сколько-нибудь яркого повествования о Тобольске, и ничего нового я из ее мемуаров не узнала», – пренебрежительно писала одна критикесса.

Но ничего! Теперь весь мир будет знаком с той версией биографии великой княжны Анастасии, которую создала Татьяна… и пусть сейчас автор этой версии останется анонимом, рано или поздно Татьяна Боткина-Мельник заявит о своем авторстве!

Наконец Клейсты оставили «фройляйн Анни» и ее посетительницу одних.

И все же Татьяна понимала, что надо быть осторожней. Кто их знает, этих Клейстов, может быть, торчат под дверью и подслушивают. И вообще, ей не хочется больше оставаться здесь, а хочется погулять по Берлину, зайти в знаменитый KaDeWe – Kaufhaus des Westens, «Западный торговый дом», где она была в свой прошлый приезд так недолго, да и то без копейки денег. А сегодня есть и время, и марок дядюшка ссудил ей довольно щедро – гонорар, так сказать. Ах, KaDeWe! С ним могут сравниться только парижские магазины на Больших бульварах, но здесь цены ниже. А какой чудесный эскалатор! Татьяна восторгалась им, как дитя. Он так и норовит втащить покупателя наверх, чтобы тот не раздумал и не повернул обратно. В прошлый раз Татьяна бродила по этажам KaDeWe, буквально облизываясь и глотая слюнки. Но сегодня у нее есть шанс хоть немного приодеться и купить кое-что детям. И времени терять она не станет!

Оглянувшись на дверь, Татьяна вытащила из сумки толстую тетрадь в клеенчатой обложке и сунула ее в руки своей собеседнице.

– Читайте это, – шепнула она. – Читайте и учите наизусть. Сергей Дмитриевич говорил вам, что пора представить обществу обстоятельную историю вашего спасения? Она здесь. Мне пришлось немало прочитать, ознакомиться с воспоминаниями очевидцев некоторых событий, чтобы создать все это. Я писала от первого лица, чтобы вам легче было воспринимать и запоминать, переваривая, пропуская всё через себя. Да следите, чтобы никто не мог сунуть нос в эту тетрадь, пока вы будете осваивать материал. Иначе все провалится.

«Фройляйн Анни» кивнула, и глаза ее блеснули усмешкой.

Отчего-то Татьяна почувствовала себя неловко, захотелось оказаться как можно дальше от этого понимающего, проницательного взгляда. «Если ты знаешь, что я лгунья, то и я знаю, что ты лжешь», – словно бы говорили эти ясные глаза. Кстати, не забыть сказать Клейстам, что глаза этой девушки необычайно похожи на глаза императора!

Она кивнула, на прощанье громко – для тех, кто мог стоять за дверью, – назвав эту самозванку, которая посмела взглянуть на нее с издевкой, великой княжной.

В ту минуту Татьяна еще не понимала, что, приняв участие в интриге своего дядюшки, поймала себя в ловушку на всю жизнь и будет за это жестоко расплачиваться…

В дверь постучали.

– Да, войдите, – настороженно ответила «фройляйн Анни», поспешно бросив тетрадь на стул и усевшись на нее.

Заглянула Герда, младшая дочь Клейстов.

– Может быть, принести вам чаю, ваше высочество? – спросила она озабоченно. – У вас такой утомленный вид…

– Да, я устала, – кивнула «фройляйн Анни». – Но чаю не хочу, спасибо. Я лучше полежу, может быть, посплю.

– Как вам будет угодно, – кивнула Герда. – Я скажу, чтобы вас не беспокоили.

Она заботливо прикрыла за собой дверь.