Пермь, 1918 год
… Сизо-серебристое море, аромат роз, темные, таинственные кипарисы вдали – это райский сад? Нет, это Ливадия. Ах, как плавно колышутся волны, нежат шлюпку, подбрасывают, словно играя. По волнам прыгают солнечные зайчики, но не тонут. Аня смотрит, смотрит на них – и вдруг восторженное любование сменяется головокружением, и запах роз кажется приторным, ее мутит все сильнее, а таинственная темнота кипарисов навевает страшные мысли о кладбище… Она жмурится, слезы подкатывают к глазам.
– Я не хочу больше кататься, – слабо шепчет она. – Я домой хочу…
– Да тебя просто укачало, бедная девочка, – участливо говорит тетя Надя. – Но надо терпеть, потому что Анастасию никогда не укачивает. И других девочек тоже не укачивает. Они любят кататься по морю. Вы будете учиться грести.
«Я ненавижу море! – думает Аня с тоской. – Я не выдержу…»
Она представляет себя болтающейся в одинокой шлюпке посреди серебристого моря, с тяжелыми веслами в ослабевших руках, и тошнота подступает к горлу.
Аня наклоняется через борт лодки. Волны плещут совсем рядом, она жмурится, чтобы соленые брызги не попали в глаза, и вдруг видит, как из глубины поднимаются чьи-то бледные лица.
Русалки?! Как в сказке Андерсена? Какие они красивые! Но странно: почему-то кажется, что Аня уже видела их раньше. Одна из них очень похожа на тетю Надю. Нет, две похожи на нее! А две другие – ну просто копия сестры Ирины… еще дальше плывут две Евдокии, две Ларисы. Сейчас они вынырнут, всплеснут хвостами, и Аня спросит их, почему они так похожи на людей и почему они похожи, как двойники.
Двойники… дублеры…
Волна медленно поворачивает русалок, и Аня видит, что у них нет рыбьих хвостов. У них ноги, как у самых обычных людей.
Да ведь это люди, а никакие не русалки! Вот Аня видит дядю Федю, и Сереженьку – и их двойников видит.
Значит, это водяные? Почему, почему они так похожи на людей?!
Волнение на море усиливается, и русалок вместе с водяными уносит вдаль. Ане становится страшно.
Как же так? Они сейчас уплывут, а она останется одна в этой страшной шлюпке?!
– Тетя Надя! – кричит она испуганно. – Дядя Федя! Ирочка, Сережа! Подождите меня!
– А ну, тихо! – взрезал слух чей-то грубый голос. Неласковые руки схватили Аню за плечи, сильно тряхнули:
– Просыпайтесь! Вам пора просыпаться!
Она открыла глаза, увидела небритое мужское лицо – и мгновенно вспомнила все, что было вчера, что было ночью, что было потом…
С жалобным стоном поджала колени, натянула на них юбку – неужели кошмар повторится?
– Не надо… не надо… я больше не могу… – слетел с губ жалобный стон.
– Что такое?! – пробормотал удивленно мужчина. – Чего задергались?
– А, понятно, – раздался женский голос, в котором звучала насмешка. – Не по нраву ей наши солдатики пришлись. Не по нраву, да?
Аня оглянулась, страшась увидеть себя снова в том вагоне, где ее минувшей ночью распинали на полу и мучили, но нет – она лежала на кушетке в какой-то комнате, похожей на человеческое жилье.
Да, она оказалась здесь вчера… или позавчера? День и ночь перепутались в голове, счет времени сбился. Сюда приходил доктор, такой добрый, он смотрел на нее чуть ли не со слезами, и она ему снова сказала: «Я дочь государя Анастасия».
Доктор так побледнел, что Аня поняла: он поверил сразу. Безоговорочно поверил! А те, другие…
Поверили? Нет? И что теперь сделают с ней?
Голова кружилась так же, как в шлюпке, ее тошнило, мысли то медленно плавали, то метались, и ей было холодно, холодно!
– Я замерзла, – пробормотала она. – Мне плохо. Дайте воды.
Женщина с резкими чертами лица и белокурыми волосами, видневшимися из-под красной косынки, подала ей воды в железной кружке, но Аня сделала только глоток – не было сил пить.
Откинулась на кушетку, закрыла глаза.
– Кажется, ее придется туда нести, – недовольно сказала женщина. – А это не близко. Может быть, автомобиль вызвать?
– А может быть, золотую карету? – ухмыльнулся мужчина. – Ничего, до дома Березина дойдет, это же два шага, на углу Покровской. А оттуда их всех вместе увезут. Давно пора! Развели чертов либерализм, понимаешь! Непротивление злу насилием развели! Надо было их всех еще в Екатеринбурге… Но теперь все наконец-то кончится.
– Тогда зачем ее туда тащить? – холодно спросила женщина. – Здесь тоже есть подвалы. Не в первый же раз.
– Требуют, чтобы их всех вместе увезли в монастырь на Биармской, – проговорил мужчина.
– И подвели под монастырь, – хихикнула женщина.
Их слова реяли над Аней, словно злобно жужжащие мухи. Эти мухи жужжали о ней, мухи жужжали о том, что ее скоро убьют. Подвал дома Березина… Она мечтала туда попасть, ей нужно было туда попасть… Она не помнила зачем. Ну теперь она туда попадет. И там ее убьют. Нет, ее увезут в какой-то монастырь…
Какая путаница в голове!
Как холодно! Синяя ледяная вода вокруг, русалки хватают ее под руки и куда-то волокут. Хорошо, что не вниз, не на дно!
Нет, это не русалки. Ее волокут двое мужчин по каким-то ступенькам.
Уже в подвал?! Уже убивать?!
Нет, они вышли на крыльцо, спустились с него, повернули за угол и пошли по ухабистой немощеной улице.
– Э, куда плететесь, земляки? – вдруг прозвучал рядом веселый мужской голос.
– Это ты, Гайковский? – окликнул солдат, шедший справа от Ани, и обернулся.
Гайковский?!
Аня вздрогнула, попыталась повернуть голову, увидеть его, но вокруг было темно. Ее волокли по темной, неосвещенной улице, только вдали раскачивался фонарь над крыльцом чеки.
Гайковский…
И вспыхивает воспоминание: вот она что было сил бежит по березовой роще, стараясь держаться в стороне от деревни, которая называлась Нижняя Курья. Человек, который провожал ее от Полуденки до этого места, остался в лесу. Все, что о нем знала Аня, это что его следовало называть господином Ивановым. Он привез для нее короткое коричневое пальтишко, серый платок, зеленую юбку, белую полотняную блузку и короткие мягкие сапожки, сказав, что та девушка одета точно так же. Велел расплести ее короткие толстые косы.
Когда они шли по лесу, господин Иванов молчал. Все, что нужно было рассказать о положении первой семьи в Перми, уже было сказано вчера, и он знал, что Аня это запомнила. Также она накрепко запомнила, что ей надо было добраться до разъезда 37 Пермской железной дороги, где ее ждал солдат-красноармеец по фамилии Гайковский, которого она знала по описанию: высокий, черноглазый брюнет. Он поможет ей добраться до Перми, где она должна попасться в руки солдат. В лесу же следовало держаться от них подальше.
Наконец они дошли до места обмена, и господин Иванов крепко пожал ей руку, заглянул в глаза:
– Аня, помните, от вас зависит очень многое, бесконечно многое!
Волна гордости захлестнула ее, и она вспомнила, как волновалась, как переживала, боясь, что первой пошлют или Ларису, или Дунечку. Ирину послали бы вряд ли: она была уж слишком красивой, дядя Федя и тетя Надя боялись, что к ней могут пристать солдаты.
При этих словах обида на мгновение пронзила Аню: «А я что, уродина?» И дядя Федя, словно услышав эти мысли, шепнул: «Ты самая умная, Аня. Ты сообразишь, как вывернуться из какой угодно ловушки!»
Да, она пошла на обмен раньше других. Прежде всех! И потом, когда все кончится, когда первую семью спасут, а потом спасут и Филатовых, когда красных погонят из России поганой метлой, когда первая семья вернет себе место, которое принадлежит ей по праву, рядом с ними всегда будет она, Аня Филатова… то есть не Филатова, конечно, но свою настоящую фамилию она уже не помнила. Может быть, имя у нее тоже было другое, может быть, ее звали вовсе не Аней…
Эта мысль вдруг неприятно поразила ее, но тут же она прогнала ненужные размышления и ускорила шаги.
Как бы не опоздать на встречу, от которой зависит так много!
В это мгновение Ане показалось, что мимо кто-то пробежал, таясь за кустами так же, как таилась она.
Девушка повернула голову и успела разглядеть мелькнувшее среди желтой листвы серое пятно.
У нее глухо стукнуло сердце: это пятно было похоже на платок, такой же платок, какой носила она, а значит, мимо пробежала сама…
Аня гордо вздернула подбородок.
Нет! Теперь сама была она, а та, мелькнувшая за кустами, стала просто-напросто жалкой беглянкой, жизнь которой зависела от Ани Филатовой.
Она гордо улыбнулась. Наконец-то начиналось то, к чему ее готовили всю жизнь! Теперь она сможет показать, на что способна! Настал ее час!
Мужская фигура показалась за кустами, и девушка метнулась туда, уверенная, что это Гайковский, однако встречный походил на него только высоким ростом и солдатской шинелью. Он был белобрысый, курносый, голубоглазый.
– Эх ты! – удивился солдат, заметив девушку. – Чья такая кралечка?
Аня бросила на него холодный взгляд и резко свернула в сторону.
И все-таки сердце ее забилось тревожно. Если та, другая, пробежала ей навстречу, значит, начало тщательно продуманной операции прошло успешно. Но где же Гайковский? Что ему помешало встретить ее?
– Да стой же ты! – крикнул в это время солдат. – Куда валишь? Тоже по грибы пошла? Нашла чего? Нет? Ну так я покажу тебе грибок, хошь?
И он подмигнул, расстегивая свою грязную, поношенную шинельку.
Аня попятилась, прикидывая, куда бежать, как вдруг услышала треск кустов. Кто-то еще шел сюда!
Наверное, это Гайковский, и он избавит ее от этой неожиданной помехи.
– Чего блажишь, Вань? – послышался другой голос, и еще один солдат, поменьше ростом, рыжеволосый и бледный, вылез из кустов. Через плечо у него, как и у первого, висела винтовка. – Нашел чего?
– А нашел! – сообщил солдат по имени Иван. – Девка вон по грибы пошла, да с пустыми руками ворочается. Хотел ей свой грибок показать, а она совсем глупая, не понимает ничего.
И он захохотал бессмысленно и глупо, пьяно качаясь из стороны в сторону.
Аня догадалась: солдат пьян, да и рыжий тоже, судя по тому, как он покачивался на ходу. Решив, что сможет от них убежать, Аня резко рванулась в сторону, проломилась через кусты и сразу оказалась на дороге. Впереди виднелась сторожка железнодорожного охранника или стрелочника, и девушка устремилась туда, однако позади вдруг громыхнул выстрел – пуля свистнула над головой.
Аня споткнулась, но продолжала бежать, хотя сзади один за другим звучали выстрелы. Запнулась, упала, вскочила, но тут на нее налетел один из ее преследователей, сорвал с нее платок и пальтишко, повалил на спину, полез под юбку, налетели еще солдаты, и Аня, которая поняла наконец, что ее ожидает, закричала, почти лишившись рассудка от ужаса:
– Оставьте! Прочь! Я царская дочь! Я великая княжна Анастасия Николаевна!
Солдаты захохотали.
– Мели, Емеля, твоя неделя, – пробормотал лупоглазый солдат, разрывая на ней блузку, но тут кто-то набежал со стороны, крича:
– Оставьте, дураки! К стенке захотели? Что, коль это правда?
Девушка, почти лишившаяся сознания от страха, повела на него заплывшими от слез глазами – и перехватила испуганно-сочувственный взгляд. Солдат был высокий, темноволосый и черноглазый, и она поняла, что это Гайковский.
Вот сейчас он поднимет ее и уведет туда, куда должен увести, и всё, что было задумано, произойдет…
И в это самое мгновение она поняла, что своим криком, своей истерической попыткой спастись все погубила.
Теперь ей не добраться незаметно до Перми, чтобы быть там схваченной и попасть в подвал бывшего доходного дома Березина на улице Обвинской. А это значит, что под угрозой не только ее жизнь, но и жизнь узниц, заточенных в этом подвале. Это значит, что вся операция «Вторая семья», которая разрабатывалась много лет и успешно осуществлялась втайне от всех, сейчас находится на грани провала.
Девушка в отчаянии уставилась на Гайковского, и тот ответил ей растерянным взглядом. Он тоже не знал, что теперь делать!
Однако его вмешательство если не отрезвило солдат, то, неведомо, надолго или нет, отбило у них охоту к насилию. Они привели в порядок свою одежду, подняли девушку с земли и под конвоем повели ее в сторожку. Озабоченный, хмурый Гайковский шел с ними, и по лицу его девушка видела, что он совершенно не представляет, как теперь быть.
Она тоже не представляла, но, избавившись от первого страха, начала лихорадочно обдумывать сложившуюся ситуацию и искать выход из того положения, в которое попала.
Ах, если бы у нее хватило сил подождать, потерпеть, помолчать еще несколько минут! Тогда, возможно, Гайковский спас бы ее!
Внешне понурая и испуганная, однако собранная и напряженная в душе, девушка послушно вошла в сторожку и притулилась на лавке в уголке, исподтишка оглядываясь.
Это оказалась избушка телеграфиста. Аппарат стоял на столе, а немолодой связист поглядывал на Аню сочувственно.
– А пусть он выйдет пока, чего мешается, – вдруг сказал один из красноармейцев, махнув в сторону хозяина. – Спроворим, чего начали. Раз попалась, значит, наша. И здесь всяко потеплей, чем в лесу.
Аня не поверила своим ушам. Это кошмар. Это ей снится, с ней такого наяву просто не может произойти! Чтобы к великой княжне Анастасии Николаевне – к царевне! – притыкался какой-то Ванька-дурак?!
– Умолкни, Ванька, сила нечистая, – встревоженно сказал ему Гайковский. – Чего несешь?! Что она тебе, телка деревенская?! Ну как она правду говорит?
– Ну так и что, коли правда? – хмыкнул Ванька. – К тому же как это может быть правдой, коли во всех газетах написано, что царскую семью порешили в Екатеринбурге?
– А мне другие обсказали, что порешили только самого Николашку, а девок и жену его допрежь вывезли в Пермь и секретно содержат в каком-то подвале, – настойчиво проговорил Гайковский.
– Да чего попусту трекаться, мы лучше вот кого спросим, – оживился Ванька, ткнув пальцем в связиста. – Он тут при телеграфе сидит – небось всё знает. Давай, Григорьев, говори: пристрелили царских дочек и женку его али в самом деле в Пермь притаранили?
Связист ответил уклончиво:
– Мне за разглашение государственных тайн кому ни попадя знаешь что может быть? Так что лучше меня не спрашивайте, а отведите девчонку по начальству, ему небось виднее.
– И то! – засуетился Гайковский, накидывая на плечи дрожавшей девушке свою шинель и отдавая ей свой башлык. – Давайте-ка ее лучше на станцию отведем, пускай ее снова в подвал посадят. Кто их знает, начальников, может, они хотят девок да царицу отправить к их родне, а не то обменять на какую ни есть для нас выгоду?
Аня перевела дух с неким подобием облегчения. Она поняла, что Гайковский по-прежнему старается ей помочь. И если у него нет возможности вернуть ее в подвал в Перми, он поможет ей вернуться отсюда. И она все-таки там окажется, она поговорит с узницами, объяснит им все, расскажет, что делать дальше…
– Ладно, пошли, – согласился наконец Ванька. – Пускай начальники решают.
Гайковский успокоенно кивнул и направился к двери, однако Аня успела заметить, как солдаты хитро переглядываются, едва сдерживая смех.
Девушку начал бить озноб. Она дрожащими руками стиснула у горла ворот шинели.
Ее повели мимо железнодорожных путей к мосту, однако не перевели через него, а заставили идти по путям к стоящим чуть на отшибе вагонам.
– Эй, вы куда?! – крикнул сзади Гайковский, но рыжеволосый солдат наставил на него винтовку и угрожающе щелкнул взводимым курком.
– Мишка, ты чего! – возмутился Гайковский. – В кого целишься?
– И не только целю, Сань, но и пальну, – спокойно сообщил тот. – Отвяжись и иди отсюда, а не то…
– Сдурел?! – вскричал Гайковский. – Чего делать собрались?!
Вместо ответа Мишка выстрелил ему под ноги.
– Она не пойдет с вами! – отчаянно крикнул Гайковский.
Кто-то из солдат ответил угрожающе:
– Ты, Санька, нам лучше не перечь сейчас. Ну, малость блуд почешем да отпустим твою царевну. А то, хочешь, с нами пошли. Чем плохо? А будешь мешаться, или правда пулю словишь, или комиссару на тебя донесем, мы-де поймали эту девку, а ты ей хотел помочь сбежать. Сам знаешь, что тогда будет: не только тебя, но и твою семейку на сучья вздернут.
– Да пожалейте вы ее, – почти взмолился Гайковский. – Вас же там целая рота… Я знаю, вам с утра спирт давали, но не весь же ум вы пропили!
– Пошел! – крикнул Мишка, передергивая затвор. – Или с нами идешь, или пеняй на себя.
Гайковский больше не проронил ни слова.
Вот отодвинулась дверь вагона, и оттуда раздался дружный восторженный крик. Множество солдат смотрели на Аню, и ей показалось, что их там десятки, сотни, тысячи! Она отпрянула, но ее подхватили, зашвырнули в вагон, дверь задвинулась снова, и начался кошмар, который длился всю ночь…
И вот теперь ее волокут – куда? Убивать? И снова рядом Гайковский… В прошлый раз Аня понадеялась на него, но напрасно. Сумеет ли он помочь на сей раз? А главное, захочет ли?
Или надежды нет больше никакой?…
