Петроград, 1917–1918 годы
В феврале 17-го, после того как Николай II отрекся от престола, Петр Бойцов понял, что действовать теперь придется по другим правилам. Он и раньше держал в строгой тайне свою работу в особом подразделении Отдельного корпуса жандармов, а теперь ее следовало скрывать еще тщательней. Бойцов успел раздобыть надежные документы и для себя, и для жены (с первой супругой он расстался еще до войны, а в 1916 году обвенчался со своей агенткой Елизаветой Буториной). Отныне их звали Петр и Елизавета Верховцевы. Тогда же они перебрались на другую квартиру и отчасти изменили внешность: Петр Константинович стал брить бороду и голову, и теперь его круглое, смуглое, скуластое лицо, сросшиеся на переносице брови и узкие, восточные, черные глаза делали его похожим на татарина. Елизавета Ивановна, раньше носившая длинную косу, остригла ее, благодаря этому переменилась до неузнаваемости и стала напоминать знаменитую киноактрису Веру Холодную – только со светлыми волосами и глазами. Теперь тот, кто решился бы опознать в Верховцевых Петра и Елизавету Бойцовых, трижды призадумался бы: да они ли это на самом деле? Впрочем, Верховцевы полностью прекратили общение с прежними знакомыми, которые могли бы их опознать, однако часто, хотя и тайно виделись с Филатовыми.
Те тоже получили новые документы, сменили фамилию и имена, не появлялись больше в Териоках и затерялись в Петрограде, разделившись и поселившись отдельно в трех квартирах: Надежда Юрьевна с Сережей (дублером цесаревича Алексея), Федор Степанович с Ириной (Марией) и Анной (Анастасией); старшие девушки – Лариса (Ольга) и Евдокия (Татьяна) – жили вместе. Теперь Филатовы тщательно скрывали свое сходство с императорской семьей, однако Верховцев не сомневался, что им еще придется сыграть свои роли. И Филатовы были к этому готовы.
Тем временем семья Романовых оказалась заточена в Александровском дворце в Царском Селе. Решения относительно судьбы свергнутого государя принимались самые противоречивые – точнее сказать, никто не знал, что с ними теперь делать.
С одной стороны, звучали яростные, иногда исступленные требования сотен всяческих делегаций и депутаций, являвшихся к Временному правительству: дескать, настоятельно необходимо казнить бывшего императора и отправить его семью из Александровского дворца в Петропавловскую крепость или Кронштадт. С другой стороны, во Временном правительстве понимали: воюющим между собой России и Германии в равной степени необходим мир. Казалось бы, что может быть естественней, чем обменять мирный договор на жизнь бывшего русского государя, который был женат на немке, да и сам являлся в некоторой степени немцем – если вспомнить, сколько раз его предки брали в жены германских принцесс. Император Вильгельм соглашался взять на себя заботу о родственниках, но взамен выставлял такие грабительские территориальные претензии, что, узнав о них, бывший русский государь отказался подписать письмо к германскому «брату». Впрочем, после Октябрьской революции был подписан не менее грабительский и оскорбительный Брестский мир, а Романовых из Тобольска, куда они были отправлены еще Временным правительством, перевезли в Екатеринбург.
И здесь ситуация накалилась до предела.
Большевистская организация Уральской области была куда более агрессивной, чем, например, в Тобольске. На Урале находились мощные промышленные предприятия с большим количеством рабочих, и партийная ячейка крупнейшего из них – Сысертского завода – имела огромный авторитет в области. Ненависть здешних большевиков к свергнутому императору доходила до неистовства.
На своих собраниях и митингах рабочие прямо говорили:
– Чегой-то вы, большевики, с Николаем нянчитесь? Пора кончать! А не то разнесем ваш Совет по щепочкам!
Угроза расправы была нешуточной: у вооруженных рабочих слово с делом не расходилось. Анархисты и эсеры, также входившие в Уральский Совет, подливали масла в огонь этого неистовства. Они придерживались крайне левых взглядов и настаивали на скорейшем расстреле Романовых, обвиняя большевиков в непоследовательности. Чуть ли не каждое партийное собрание заканчивалось требованиями отправить обращения к Советскому правительству, лично к Ленину, Свердлову и Троцкому: как можно скорей уничтожить угнетателя народов, свергнутого императора Николая Кровавого.
Большевики, члены Совета, были целиком согласны с такими требованиями, однако им была необходима официальная санкция правительства.
Несколько монархических офицерских организаций к тому времени уже всерьез разрабатывали планы освобождения царской семьи. К несчастью, они действовали разрозненно и никак не могли сговориться между собой, согласовать свои планы. Кроме того, усилия в том же направлении прилагали то Германия, то Великобритания, то Испания, причем эти усилия странным образом только ссорили заговорщиков: каждый желал сыграть решающую роль в деле спасения венценосцев, недооценивая те трудности, с которыми это дело может быть связано.
Немало навредил делу провокатор Борис Соловьев, зять Распутина, вкравшийся в доверие к монархистам. Именно из-за него было упущено время, наиболее благоприятное для похищения семьи: когда она относительно благополучно, под еще не слишком строгой охраной жила в Тобольске. В конце концов охрану резко усилили, семью на время разлучили, отправив в Екатеринбург государя, императрицу и великую княжну Марию, потом перевезли в Екатеринбург остальных, – и именно тогда Петр Константинович Верховцев начал сотрудничать с подпольной офицерской организацией генерала Маркова.
Генерал Марков отправил в Екатеринбург на разведку капитана Малиновского и еще одного человека, который был известен под фамилией Иванов, приказав им разузнать все, что можно, о том, как и где содержится семья бывшего императора и что следует предпринять для ее освобождения. Постепенно заговорщики собрали достаточно информации, чтобы начать разрабатывать планы спасения венценосных узников.
Ситуация на Урале и в Сибири между тем обострилась и начала складываться не слишком благоприятно для большевиков. Малиновский предложил два варианта: либо захватить дом при подходе чехословацких войск и удерживать его до их вступления в город, либо дерзким нападением выкрасть государя и его близких и увезти их из города. Но когда к городу приблизились белые и чехи, в ЧК что-то пронюхали об этом плане, начались аресты, и Малиновскому пришлось бежать.
Иванов остался, потому что был не только агентом генерала Маркова, но и доверенным лицом Верховцева. Их познакомил генерал Шульгин, глава тайной организации, планировавшей свержение большевистского режима.
Верховцев понимал, что Иванов – не настоящая фамилия этого человека. Да и имя-отчество его, конечно, было не Иван Иванович. Впрочем, он называл себя то Ивановым, то Сидоровым, то Штабсом, то еще как-то. Он умел виртуозно менять внешность, и если сегодня можно было принять его за вспыльчивого, яростно сверкающего черными глазами уроженца Кавказа, то завтра никто не усомнился бы, что перед вами расчетливый купец – из тех, кто предпочитает называть себя на западный лад буржуа, а послезавтра – замкнутый и высокомерный германец. Его настоящее имя было Василий Георгиевич Билиходзе, однако узнать об этом Верховцеву предстояло еще не скоро.
Он не представлял, где Иванов затаился в Екатеринбурге, как ему удается работать, не привлекая внимания местных чекистов, однако иногда получал от него короткие отчеты с нарочными, а потом и шифрованные телеграммы, которые тот отправлял с помощью подкупленного телеграфиста. У Верховцева был верный человек на телеграфе в Петрограде, который, рискуя жизнью, принимал и передавал ему эти сведения.
Иванов сообщал, что большевики все настойчивее требуют от правительства расправиться с Романовыми. Копии протоколов собраний Уральского Совета и его посланий в Москву ужасали своей свирепостью и кровожадностью, направленной не только против бывшего императора, что еще как-то можно было понять, не только против императрицы, которую многие считали германской шпионкой, но и против их детей. Для уральских большевиков эта семья была единым враждебным существом, которое необходимо было уничтожить.
В одном из донесений Иванов так описывал сложившуюся ситуацию:
«Уральский Совет отправлял в Москву Ф. Голощёкина (его настоящее имя Шая Ицикович) за санкцией Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета на расстрел семьи государя. Получить эту санкцию не удалось. Голощёкин обратился лично к Свердлову. Тот советовался с Лениным, но тот высказывался за привоз царской семьи в Москву и открытый суд над императорской супружеской парой: Ленин не сомневается, что ее предательское сотрудничество с германцами во время войны дорого обошлось России.
Свердлов пытался приводить доводы Голощёкина об опасностях провоза царской семьи поездом через Россию, где то и дело вспыхивали контрреволюционные восстания в городах, о тяжелом положении на фронтах под Екатеринбургом, но Ленин стоял на своем.
Однако это не успокоило членов Совета и еще больше озлобило рабочих. Для большевиков откладывать дальше решение участи Романовых в военной обстановке означает подрывать доверие народа к их партии. Поэтому решить наконец участь царской семьи в Екатеринбурге, Перми и Алапаевске (где находятся некоторые великие князья) собралась именно большевистская часть областного Совета Урала. От их решения зависело, кто встанет во главе обороны города Екатеринбурга в случае наступления наших войск: большевики или анархисты и левые эсеры.
Следует ожидать самых решительных мер. Я буду действовать по обстановке».
Вслед за этим Верховцев получил еще одно донесение от Иванова: «По сообщению моего источника, отряд красногвардейцев, выполняя распоряжение местного совдепа, отправился в бывший губернаторский дом, где жила семья государя, и предложил всем одеться и собраться в путь. Был подан специальный поезд в составе трех вагонов. Красноармейцы усадили арестованных в вагон, а сами разместились на площадках. По дороге будто бы император вступил в пререкание с красноармейцами и начал протестовать, что его увозят в неизвестном направлении. После этой перебранки красноармейцы якобы закололи Николая Романова. Тот же источник передает, что великие княжны и бывшая императрица остались живы и увезены в безопасное место. Что же касается бывшего наследника, то он тоже увезен, отдельно от остальных членов семьи.
Сейчас я занят тем, что пытаюсь проверить эти сведения и выяснить, куда отправлены члены царской семьи и в самом ли деле убит государь».
Иванову удалось получить копию телеграммы, которая была отправлена исполкомом Уралоблсовета Ленину и Свердлову 17 июля 1918 года. Она гласила:
«Ввиду приближения неприятеля к Екатеринбургу и раскрытия Чрезвычайной комиссией большого белогвардейского заговора, имевшего целью похищение бывшего царя и его семьи. Документы в наших руках. По постановлению президиума областного Совета в ночь на 16 июля 1918 г. расстрелян Николай Романов. Семья его эвакуирована в надежное место. По этому поводу нами выпускается следующее извещение: „Ввиду приближения контрреволюционных банд к красной столице Урала и возможности того, что коронованный палач избежит народного суда (раскрыт заговор белогвардейцев, пытавшихся похитить его и его семью, и найденные компрометирующие документы будут опубликованы), президиум областного Совета, исполняя волю революции, постановил расстрелять бывшего царя Николая Романова в ночь на 16 июля 1918 года. Приговор этот приведен в исполнение. Семья Романова, содержавшаяся вместе с ним под стражей, в интересах охраны общественной безопасности эвакуирована из города Екатеринбурга. Президиум областного Совета“».
Войска чехословаков в самом деле подступали к Екатеринбургу, однако белогвардейский заговор был циничной выдумкой, с помощью которой большевики пытались оправдать свои действия перед Совнаркомом.
Впрочем, эти действия были им одобрены – независимо от того, поверили члены Совнаркома в миф о заговоре или нет.
Сразу после получения Верховцевым последнего донесения от Иванова по Петербургу разошлась весть о расстреле императорской семьи в доме Ипатьева, а там появилось и официальное сообщение об этом.
Все, мечтавшие об освобождении государя, государыни и их детей, опустили руки… все, кроме Верховцева, которому Иванов сообщил: расстреляны только сам Николай, его сын, доктор Боткин и несколько слуг, а остальные члены царской семьи тайно вывезены в Пермь.
Косвенно подтверждалось это и информацией одного из агентов Верховцева, который работал в Петроградском Совете: Глеб Зиновьев срочно командировал в Пермь своего личного секретаря и доверенное лицо Анну Костину. Ходили слухи, что Костина едет в Пермь, чтобы навестить своего жениха Владимира Мутных, однако поверить в то, что в разгар гражданской войны кто бы то ни было, пусть даже секретарь самого Зиновьева, отправится литерным поездом в Пермь на свидание с любовником, мог только самый наивный из людей. Верховцев к их числу не принадлежал.
Преодолев первый приступ горя и негодования оттого, что мертв не только государь, но у кого-то поднялась рука и на четырнадцатилетнего больного мальчика, Верховцев сам отправился в Пермь, где встретился с Ивановым. Скоро план спасения императрицы и великих княжон был готов.
Филатовы еще заранее получили приказ срочно отправиться в Пермь и немедленно выехали туда. Собственно, путь их лежал не в сам город, а в имение Полуденка, которое находилось неподалеку от деревни Нижняя Курья. Принадлежала Полуденка семье Козыревых. Сам Козырев был тайным сотрудником Отдельного жандармского корпуса, еще накануне войны освобожденным от службы из-за тяжелого ранения, но оставшимся верным присяге и долгу. Иванов и Верховцев поселили в Полуденке Филатовых. Именно в ней предстояло найти временный приют и спасшимся от большевиков бывшей императрице и ее дочерям.
Кроме Иванова, Верховцева, Козыревых и Филатовых задействованы были еще несколько человек, но их Верховцев знал хуже, чем своих прежних сотрудников, проверенных еще по работе в Отдельном жандармском корпусе. Он очень жалел, что кто-то из них был уничтожен чекистами, кто-то уехал из России, кто-то умер. Вскоре после Февральской революции Верховцев лишился человека, которому полностью мог доверять и на помощь которого очень рассчитывал, потому что тот полностью был в курсе всех дел, связанных с Филатовыми. Звали его Маврикием Семеновичем Подгорским. Хоть он некогда приятельствовал с Бородаевым, которого Бойцов в свое время выгнал со службы, Подгорский давно прервал с ним все отношения, несмотря на то что дети их продолжали дружить. Маврикий Семенович, к несчастью, умер от внезапно развившейся пневмонии. Перед смертью он просил Бойцова помогать его семье, сыну – может быть, даже взять его на службу. Но Павел Подгорский оказался ни на что не годным бездельником, и Бойцов не смог и не захотел исполнить просьбу его отца. К тому же, в отличие от старшего Подгорского, младший был сторонником Керенского, которого Бойцов ненавидел и считал предателем и одним из заклятых врагов России.
Впрочем, это все осталось в прошлом. Сейчас Бойцову-Верховцеву ничего не оставалось, как действовать теми силами, которые имелись в его распоряжении.
