Суббота

Утро окрасило нежным светом стены древней крепости Нарикала, и проснулись с рассветом скромные труженики грузинской земли. А кое-кто к этому моменту вообще еще не ложился.

Внешность маленького человечка и его большого босса приобрела общую черту — красные глаза. У подчиненного они стали такими от недосыпа, а у начальника еще и от бешенства.

— Ну?! — рыкнул Босс, нетерпеливо ожидая доклада.

Маленький человек развел руками и потупился:

— Мы проверили все отели Тбилиси. Инны Кузнецовой нигде нет. Гостиницу она не бронировала.

— Значит, проверьте все отели Грузии! Где-то же она остановилась!

Подчиненный поспешно кивнул:

— Проверяем! Уже нашли кое-что интересное: на пару дней раньше, чем Инна Кузнецова, в Тбилиси прилетел Казимир Кузнецов…

Босс фыркнул:

— Вы знаете, сколько в России Кузнецовых? Это же самая распространенная русская фамилия! Как у нас Беридзе!

— Но Казимир Кузнецов прилетел из того же города, что и Инна Кузнецова, из Екатеринодара…

— Город-миллионник, — снова фыркнул Босс. — Там, наверное, тысяча Кузнецовых живет.

— Но конкретно этот Кузнецов прилетел одним рейсом с предыдущим курьером…

Босс по инерции гневно фыркнул еще раз, потом осознал услышанное и задумался:

— Возможно, это не случайно…

— И вот как раз у Казимира Кузнецова бронь в одном из отелей Тбилиси была! — поспешил развить успех подчиненный. — Правда, он ее почему-то отменил и поселился в частном секторе, но мы уже знаем, где именно, сумели выяснить это у клерка на рецепции!

— Так почему вы до сих пор здесь, а не там, где все эти Кузнецовы? — нахмурился Босс. — Живо туда, и без посылки не возвращайтесь!

* * *

Утро стартовало традиционно — с битвы за ватерклозет.

В нашем семействе это обычное начало дня.

Невозможно составить и, главное, четко выдерживать расписание оккупации санузла в семействе, лишь один член которого регулярно ходит на работу!

Все остальные, кроме меня, несчастной, у нас либо пенсионеры, либо люди творческих профессий, и видели бы вы, как эти условно безобидные личности мордуют друг друга под дверью сортира!

На сей раз в бескомпромиссном поединке сошлись мамуля, бабуля и Трошкина, которая невольно спровоцировала битву, задержавшись в ванной чуть дольше, чем на четверть часа.

К исходу этого срока бабуля уже молотила в дверь сухоньким кулачком, вопя так пронзительно и громко, как умеют только глуховатые старушки и новорожденные детеныши кашалота:

— Которые тут временные? Слазь! Кончилось ваше время!

В очереди за бабулей, по-наполеоновски скрестив руки на груди и нервно дергая левой икрой, стояла мамуля. В паузы, необходимые бабуле, чтобы набрать в легкие воздуха, она однообразно, но с нескрываемым чувством вопрошала:

— Долго еще? Еще долго? Ну, долго еще?

Я оценила диспозицию (две возрастные валькирии штурмуют сортир, а с кухни доносится воинственный грохот кастрюльного железа) и сделала единственно правильный вывод о личности туалетного сидельца:

— Трошкина, не тормози, сникерсни!

— Отставить сникерсы! Никаких шоколадок натощак! — из кухни тотчас выглянул папа.

По причине жары он был в облегченном обмундировании — босиком, в купальных шортах и импровизированном кухонном фартуке из полотенца леопардовой расцветки.

— Гамарджоба, батоно! — приветствовала я его вежливо, в традициях страны пребывания.

— Ты кого батоном обозвала, жэнщчина?! — с роскошным кавказским акцентом отозвался папуля.

— Батоно — это вежливое обращение к мужчине, — сообщила Трошкина, змейкой выскользнув из клозета.

Туда, ловко обогнув зазевавшуюся старушку, мгновенно просочилась мамуля.

— Вар-р-рвара, зараза! — возмутилась бабуля.

— А вежливое обращение к женщине какое? — с намеком поинтересовался папуля.

— А к женщине — калбатоно, — ответила эрудированная Алка.

— Звучит как «полбатона», а это, я считаю, явный намек на неполноценность и натуральный мужской шовинизм! — мгновенно оседлала любимого конька-горбунка наша старая феминистка.

Из ванной донесся звучный хрюк — калбатоно мамуля явно подавилась зубной пастой.

— Смотри, щетку не проглоти там, хохотушка! — без задержки отреагировала бабуля.

— Мама, ты будешь сырники с курагой или домашние мюсли с орехами? — Любящий муж хохотушки самоотверженно вызвал огонь на себя.

— Какие орехи в моем возрасте, ты с ума сошел? — предсказуемо сдвинула прицел бабуля.

— Лесные, колотые, перетертые в пасту с топленым маслом, ванилью и корицей.

— Тогда я еще подумаю, — смилостивилась бабуля и, одарив суровым взглядом выплывшую из ванной мамулю, удалилась в классическое место для раздумий.

— Бася, а ты какой чай будешь — зеленый краснодарский или черный грузинский? — продолжил кулинарный соцопрос папуля.

— Я как все, — ответила мамуля, уплывая вдаль по коридору в облаке парфюмерного аромата, источаемого кремом, который она привычно вбивала в щеки звучными шлепками.

Даже не знаю, что ей больше нравится — запах или звук, напоминающий аплодисменты?

— «Как все» не получится! — крикнул вслед супруге папуля. — Потому что мама пьет зеленый, я — черный, а девочки вообще будут кофе!

— Тогда мне, как маме, зеленый! — отозвалась мамуля.

— Они, значит, как все, будут пить зеленый краснодарский, а я один, как никто, буду черный грузинский, — проворчал папуля, разворачиваясь и уныло топая в кухню.

Но на полпути расправил плечи, поднял голову и, печатая шаг, провозгласил горделиво:

— Один я в поле витязь в тигровом полотенце!

— Как у вас весело всегда, — опасливо нашептала мне Трошкина, явно с трудом удерживаясь, чтобы куда-нибудь не дезертировать.

Тут как раз настойчиво запел дверной звонок, и подружку как ветром унесло в прихожую:

— Зяма! Это ты?!

Она распахнула дверь, даже не поинтересовавшись, кто там.

— Не Зяма, — резюмировала я, подоспев секундой позже.

На пороге стоял смуглый подросток с большой картонной коробкой.

— О, грузинский мальчик?

Я обрадовалась, вспомнив, что один такой (или тот же самый) позавчера принес Алке записку от Зямы.

— Кто скажет, что это девочка, пусть первым бросит в меня камень, — цитатой из классиков подтвердила возникшая за моим правым плечом бабуля.

Вот как это у них, старушек «made in USSR», получается, а? Глухие-глухие, а ни одна муха мимо них не пролетит?

— Гамарджоба, батончик! — приветливо молвила нарисовавшаяся за моим левым плечом мамуля.

Ну, с этой все понятно, писатели — они как пограничные собаки: нюхом чуют, где что-то происходит.

«Батончик», явно смущенный множеством любопытствующих дам, моргнул роскошными ресницами и попятился.

— Мальчик, тебя Зяма прислал? — с надеждой вопросила Трошкина и даже протянула руки, словно надеясь, что упомянутый Зяма тотчас же материализуется в ее объятиях, как демон в пентаграмме.

Мальчик молча сунул в ее протянутые руки свою коробку, повернулся и дал деру.

— Девочки, завтракать! — позвал из кухни папуля, положив конец образовавшейся было немой сцене.

— Что за коробка? — ожив, спросила бабуля.

— А что в ней? — поинтересовалась мамуля.

— Сейчас посмотрим.

Я легко отняла у печально застывшей Трошкиной коробку и понесла ее в гостиную.

Нести было не трудно. Коробка, хоть и весьма большая, весила всего пару кило.

— Там должна быть записка! — Алка ожила, догнала меня и самолично раздербанила коробку.

Но никакой записки внутри не нашлось, только два десятка очень красивых шарфов-палантинов из тончайшего войлока на шелковой основе.

— И что все это значит? — озадачилась наша писательница, не сумев сложить сюжет.

— Это такая старинная грузинская традиция — присылать невесте в подарок изделия народных промыслов, — находчиво соврала я. — Очевидно, коробку с посыльным отправили участники Зяминого мальчишника. Эти, как их…

— Георгий Беридзе, Давид Капанадзе и Зураб Гелашвили, — назубок отбарабанила бывшая отличница Трошкина, осознав, что моя легенда нуждается в поддержке.

— Отличная традиция! А расцветка — ах, чистый Матисс! — бабуля кокетливо завернулась в белоснежный палантин с алыми маками. — Аллочка, ты же подаришь своей старенькой бабушке этот теплый шарфик?

Старенькая хитрюга особо выделила голосом слово «своей», акцентируя образовавшееся после свадьбы родство, которое сиротка Трошкина конечно же не могла предать.

Но и раздаривать шарфики, невесть откуда взявшиеся и непонятно кому принадлежащие, она тоже не могла, поэтому замялась и протянула:

— Ну-у-у-у…

— Ну-ка, бабуля, руки прочь от чужих традиций! — строго сказала я. — Дареное не передаривают, это ты, как большой знаток норм и правил этикета, лучше всех знаешь.

— А кому очень хочется традиционных грузинских подарков невесте, тот может найти себе собственного грузинского жениха! — съехидничала мамуля и удалилась в кухню.

— В самом деле, ба! — Я поддержала поступившее предложение. — Ты дама свободная, никем и ничем, кроме прожитых лет, не обремененная, а Грузия как раз славится своими долгожителями!

— Но они живут в горах и пасут овец! — слегка растерялась престарелая «невеста».

— А что ты имеешь против овец? — миролюбиво поинтересовался папуля. — Овцы — источник вкусного и полезного сыра!

— И вы с супругом, бабуля, могли бы поставлять этот замечательный продукт к нашему семейному столу, — сказала я и, потерев ладошки, проследовала к упомянутому столу, уже накрытому для завтрака.

— Так, девочки! — звонко постучав чайной ложкой по медному кофейнику, воззвал папуля, едва присутствующие утолили первый голод. — У меня для вас объявление.

— Войны? — съязвила мамуля.

Папуля посмотрел на нее с укором, и мамуля подняла руки, как пленный фриц.

— Дорогие мои, я объявляю конкурс! — торжественно возвестил папуля. — Каждый, кто добудет оригинальный рецепт фарша для хинкали, может рассчитывать на вкусный завтрак по индивидуальному заказу. А тот, чей рецепт окажется самым удачным, получит на выбор мой фирменный торт или большую корзину для пикника.

— Мне торт, — сразу сказала бабуля.

— Бери лучше корзину, ба, — посоветовала я. — Закатишь с женихом в горах пикник!

— Кстати, о женихах, — не осталась в долгу бабуля. — Что-то я не вижу среди нас Дениса Кулебякина! Твой жених вообще в курсе того, что ты умчалась в страну вкусных хинкали и пылких мужчин?

— Они поссорились, — ответила за меня Алка.

— Трошкина, молчи, — прошипела я сквозь зубы.

Но где там!

Как молчать, когда речь о чужих женихах!

Мы только о своем тут помалкиваем, как рыба об лед!

— Кулебякин больше не хочет жить с Инкой во грехе и требует узаконить отношения! — сдала меня подружка.

Я прикрыла глаза ладонью.

Ну, сейчас начнется…

— Какой молодец! — восхитился папуля. — А вот ты, дочь…

— Какой негодяй! — возмутилась бабуля. — В наше прогрессивное время, когда каждая женщина вправе выбирать свою судьбу…

— Какая прелесть! — захлопала в ладоши мамуля. — Такой очаровательный повод для ссоры обещает незабываемое примирение!

— Какая гнусность! — перекрывая прочие речи, вознегодовала я. — Лишать меня аппетита неприятным разговором — и все для чего? Чтобы самим съесть побольше этих божественно вкусных сырников?!

Папуля, обезоруженный комплиментом, моментально сменил и выражение лица, и тему:

— Кому добавки?

— Надо же, как ловко ты их обезвредила! — восхищенно нашептала мне Трошкина.

— Опыт — лучший заслуженный учитель, — кивнула я. — Я же тридцать с лишним лет живу в этом сумасшедшем доме! Ты тоже научишься.

— Если вообще вольюсь в семью.

Алка закручинилась было, но старейшие обитатели нашего сумасшедшего дома быстро вернули ей жизненный тонус:

— Итак, какие у нас планы? — спросил папуля, завершив победоносную кампанию по тотальной зачистке противня с домашними мюсли. — Аллочка, Дюшенька, куда в Тбилиси нужно идти первым делом?

— В винный магазин, — предложила я. — А дальше уже куда угодно, без разницы, все равно хорошо будет.

— Сказано с подкупающей прямотой, — хихикнула бабуля.

— Хотя мне как-то странно это слышать из уст юной девушки, — поджал губы папуля.

— А где ближайший винный магазин? — деловито уточнила мамуля.

— Я бы посоветовала первым делом съездить в крепость Нарикала, — дипломатично сказала Трошкина.

Я посмотрела на нее, как на предателя.

В крепость ей первым делом!

Ну да, можно подумать!

Сама-то до сих пор дальше того самого винного магазина и не выбиралась!

— Да! Едем в крепость! — папуля встал из-за стола с таким решительным видом, словно для осмотра крепости ее надо было взять штурмом. — А в винный магазин — на обратном пути. Девочки, вы с нами?

— Я с вами! — с готовностью откликнулась я, незаметно показав язык Трошкиной. — Я эту самую крепость еще не видела.

Трошкина скривилась.

— А тебе, дорогая, придется дома посидеть, — сказала я ей. — Ключ-то у нас один, если мы уйдем все разом, Зяма не сможет попасть в дом.

— Я посижу, конечно, — вздохнула Алка и унылым хвостиком поплелась было за мной, но была задержана папулей.

— Аллочка, детка, а когда вернется Зяма? — спросил глава семьи.

— Ну-у-у-у…

Трошкина замялась.

Пришлось ее выручать:

— Папуля, ты же понимаешь, что размах мужской тусовки прямо пропорционален литражу имеющегося спиртного, а в этих краях вино льется рекой, так что грузинский мальчишник вполне может оказаться затяжным, как телешоу «Дом-2»!

— Это я, конечно, понимаю. — Родитель кивнул. — Настоящее мужское братство и все такое… Но ведь негоже оставлять молодую жену в одиночестве сразу после свадьбы!

— А она и не одна, она с нами, в кругу любящей семьи! — Я обняла подружку за плечики, как бы символизируя пресловутый семейный круг.

— И мне с вами очень хорошо, — поспешно добавила Трошкина.

А потом по моему методу добила папулю контрольным выстрелом:

— Кстати, дядя Боря, вы не расскажете мне рецепт подливки, которую сделали сегодня к сырникам? Она была такая вкусная!

— О, это очень просто!

Польщенный кулинар моментально забыл о такой несущественной мелочи, как блудный сын.

— Запоминай: один стакан сметаны, два пакетика ванилина и пять столовых ложек меда…

— Смешать, но не взбалтывать, — пробормотала я.

И насторожилась:

— Стоп, а мед откуда?

Папуля посмотрел на меня удивленно:

— Как — откуда? Из банки, конечно! Кстати, вы, девочки, молодцы, настоящие хозяюшки! Вот уж не ожидал, что вы привезете с собой какие-то съестные припасы.

— Ты использовал мед из банки в корзинке? — Я расстроилась.

— Из какой корзинки? — не понял папуля.

— Из ивовой корзинки, завернутой в целлофан, завязанный алой лентой?

— Что, что ты говоришь про алую ленту? Ее нельзя было брать? Извини, я не знала!

Из гостиной выглянула мамуля, одетая в стиле хиппи — в длинное холщовое платье с ручной вышивкой и сандалии с колокольчиками. На шее у модницы висели деревянные бусики, на запястьях болтались браслетики, а распущенные волосы удерживала головная повязка из той самой красной атласной ленты.

Я вздохнула.

Вернуть ленту на место не получится — мамуля не позволит разрушить ансамбль.

— А что про корзину? — подала голос бабуля, чинно ожидающая сигнала выступать, восседая на диване.

Я перевела взгляд на нее и вздохнула снова.

Кокетливая старушка нарядилась в бирюзовое сатиновое платье в стиле бохо, а в качестве аксессуаров приготовила соломенную шляпу и ту самую плетеную корзину.

— По дороге купим все необходимое для пикника на природе, — объяснила бабуля, заметив, что на корзине мой взгляд зафиксировался.

— Можем взять с собой сырники, — предложил папуля. — Я много нажарил, они еще остались. Надо съесть, пока свежие.

— Сырники и пикник на холмах Грузии как-то не сочетаются, — покривилась бабуля.

— Так, а мед где? — спросила я. — Вы куда банку дели, экспроприаторы?

— Мед в шкафчике на кухне, — ответила папуля. — А что такое? Его нельзя было есть? С ним что-то не так?

Я сходила на кухню и посмотрела на банку.

Меда папуля из нее взял совсем немножко, образовавшуюся на поверхности ямку можно было загладить, и никто бы и не подумал, что продукт уже кто-то трогал.

Вот только жестяная крышечка, сдернутая с горла банки консервным ножом, с одной стороны сильно помялась, и пристроить ее на прежнее место не представлялось возможным.

— Не расстраивайся, иди гулять, я что-нибудь придумаю, — взглянув на поруганную банку, успокоила меня Трошкина.

— Что ты придумаешь? Пойдешь по миру в поисках машинки для закатки домашних консервов?

— Зачем? Я закрою горло банки кружочком из картона, а сверху накрою какой-нибудь экологически чистой тряпочкой и завяжу ее бечевкой, — легко придумала знатная рукодельница. — О, у Зямы в чемодане есть новенькие носовые платочки в бело-синюю клеточку, это самое то, что нужно! Банка будет выглядеть красиво и гармонично, в стиле «Прованс»!

— Отличная мысль, одобряю!

Я повеселела и пошла выбирать себе наряд, в котором не потерялась бы рядом с мамулей и бабулей.

Покопавшись в чемодане, я подобрала себе походное обмундирование, предположительно гармонирующее со старинной крепостью: длинное льняное платье и кожаные балетки.

— Отлично выглядишь, — оглядев меня, вздохнула Трошкина. — А вот я себе в последнее время что-то не нравлюсь.

— Поменяй имидж, — посоветовала я. — Хочешь, мы и тебя брюнеткой сделаем? В бабулиной волшебной головной щетке еще полно чудодейственного отвара.

— А давай! Хочу! — обрадовалась подружка. — Представь, как Зяма удивится, когда увидит меня черноволосой!

— Дерзай! — Я вручила ей чудо-щетку и присоединилась к родственникам, плотной группой выступившим на штурм древней крепости.

Оставшись в одиночестве, Трошкина немного послонялась по квартире, все глубже впадая в уныние. Лишь осознав, что ее тянет к холодильнику со спрятанной там бутылочкой вина, Алка надавала себе по рукам и по щекам, морально и физически собралась и занялась делом.

Во-первых, она перемыла оставшуюся после завтрака посуду.

Потом постирала Зямину свадебную рубаху и вывесила ее на просушку на веревке во дворе.

Потом тщательно загладила чайной ложкой ямку в банке с медом и вместо испорченной жестяной крышки соорудила симпатичную картонно-матерчатую. С аккуратно присборенным клетчатым платочком на горлышке банка приобрела такой умильный вид, что знатный любитель меда Винни Пух при виде этой емкости прослезился бы в приступе тихой нежности.

Потом Алка сочинила фуд-блогерский пост «Лучшая подливка к сырникам», разместила его в соцсетях, проверила свою электронную почту (там не нашлось ничего интересного) и, не придумав, чем бы еще таким полезным заняться, вновь заскучала.

Звонок в дверь случился как нельзя более кстати.

С традиционным уже боевым кличем «Зяма, это ты?!» Трошкина ринулась в прихожую.

Но это снова был не он.

В смысле, не Зяма.

Гражданин, который замер на придверном коврике робким полевым сусликом, был Алке неизвестен и никакого желания познакомиться с ним не вызывал. Очень уж вид у него был непрезентабельный: мятая рубашка без пары верхних пуговок, царапины на щеке, фингал под глазом…

— Вам кого, уважаемый? — строго спросила Трошкина, с некоторым сожалением отказавшись от возможности употребить недавно выученное грузинское обращение.

Потому что на «батоно» битый суслик никак не тянул. Он даже на «полбатона» не тянул. Максимум — на одну черствую корочку.

— Кузнецова? — Гражданин ответил вопросом на вопрос.

Никакой уверенности ни в его голосе, ни во взгляде, которым он окинул предположительно Кузнецову, не было.

Алку это задело.

Она-то, конечно, привыкла откликаться на Трошкину, а с фамилией мужа еще не сроднилась, но это же не повод так явно выражать сомнение в ее принадлежности к славному семейству Кузнецовых!

«Тварь ли я дрожащая или уже Кузнецова и право имею?» — подумала про себя начитанная Аллочка, непроизвольным движением ухватив воображаемый топор.

И рубанула сплеча:

— Да, я именно Кузнецова!

— Кузнецова?! — неподдельно обрадовался незнакомец. — Слава богу! А я за посылочкой!

— Ждите здесь, — скомандовала Трошкина и захлопнула дверь, не собираясь впускать подозрительную личность в приличный дом.

Слово «посылочка» однозначно проассоциировалось у нее с коробкой, непонятно кем, зачем и откуда доставленной накануне.

Тихо порадовавшись тому, что не успела раздарить ее содержимое охочим до обновок родственницам, Алка старательно сложила вместе картонные лепестки, вынесла коробку в подъезд и вручила незнакомцу со словами:

— Вот вам ваша посылочка, всего доброго!

После чего снова захлопнула дверь, не успев ни заметить, ни оценить выражение недоверчивого удивления, образовавшееся на физиономии человека-суслика.

А зря: по пятибалльной шкале оно тянуло на «пять с плюсом»!

* * *

Маленький человечек покачал выданную ему посылочку в руках и нахмурился.

Коробка была достаточно большой, чтобы вместить ожидаемый груз, но казалась слишком легкой.

Маленький человечек задумался: вправе ли он нарушить целостность упаковки и проверить содержимое коробки?

Поразмыслив, решил, что — нет, не вправе.

Меньше знаешь — лучше и дольше живешь.

И вообще, у него была задача найти эту самую Кузнецову, взять у нее посылку и доставить ее Боссу.

По всему выходило, что два этапа квеста из трех маленький человек уже прошел, остался последний шаг — транспортировать полученный груз Большому Боссу.

Никаких затруднений на данном этапе маленький человек не предвидел.

Напрасно!

Убрав с лица выражение тягостной задумчивости, он вышел из подъезда, пересек пустой и тихий двор, местами затененный виноградными плетями и развешенным на веревках бельем, нырнул в сумрачную, с высоким выгнутым сводом, подворотню…

И был остановлен классическим:

— Браток, закурить не найдется?

Невинный вроде вопрос, от которого у искушенного горожанина во глубине задрожавшего организма сам собой зарождается вопль «Помогите! Спасите! Грабят!», остановил человечка с коробкой на полушаге.

Осторожно опустив ногу, он замер и испуганно заморгал.

Два крепких типа в низко надвинутых кепках винтажного фасона «Аэродром», знакомых современным жителям Кавказа преимущественно по старому советскому фильму «Мимино», надвинулись на человечка с коробкой, как Сцилла и Харибда на судно добычливого Одиссея.

— Не надо! — испуганно вскрикнул маленький человечек.

Попятившись, он споткнулся, упал, ударился затылком о близкую стену и сполз по ней, так и не выпустив из рук коробку.

Типы в кепках переглянулись.

Один из них пожал плечами, другой крякнул и хрипло нашептал в воротничок:

— Первый, первый, я пятый! Посыльный принял груз у курьера, а мы приняли посыльного, но ему, похоже, нужна медицинская помощь…

— Пятый, вы спятили?! — отозвался воротничок, ввинтив возмущенный вопль по шнурку прямо в ухо докладчику. — Сказано было — взять тихо, без пыли и шума, а вы что устроили?!

— Да мы ничего! Он сам!

— Что — сам? Сам об стену убился? — зло съязвил воротничок.

Типы в кепках снова переглянулись. Пятый присел, отцепил от коробки руку посыльного, потискал вялое запястье и доложил:

— Сам, об стену, но не убился, только выключился. Нам его попробовать включить или так уносить?

— А груз вы проверили? — Первый задал вопрос и с минуту ждал ответа, вслушиваясь в фоновый шум из шорохов, стуков и приглушенной ругани. — Ну? Что там?!

— Да ерунда какая-то… Полная коробка тряпок, больше ничего…

— Так… Вон оттуда! Отошли, разделились и продолжили наблюдение и за курьером, и за посыльным!

Когда маленький человек пришел в сознание, рядом с ним никого не было. Объемистая, но легкая коробка так и лежала у него на животе, как на подносе, аккуратным кубом. Спешная проверка содержимого карманов никакой убыли не показала.

— Привидится же такое, а? Всего одна бессонная ночь, а какой серьезный вред для психики! — пробормотала жертва мускулистых галлюцинаций, с трудом вставая на ноги.

Галлюцинации галлюцинациями, а суровую трудовую реальность никто не отменял.

Нужно было доставить посылочку адресату.

* * *

Гуляя по городу, папуля сиял, как новый медный таз для варенья. Ему явно нравилось быть единственным кавалером сразу трех прекрасных дам разного возраста и темперамента. Я была спокойна, как удав, бабуля крутила головой, как вертишейка, и чирикала, как воробушек, только нетипично громко для мелкого пернатого. А вот мамуля была молчалива и угрюма, как бобр, обнаруживший зловещую течь в плотине.

— Мам, что случилось? — негромко поинтересовалась я у нее, дождавшись, пока папуля отойдет, чтобы сделать фото бабули на фоне очередной живописной двери.

Резные деревянные двери Старого Тбилиси почему-то произвели на нашу родную старушку особое впечатление.

— Надеюсь, это не возрастное проявление подсознательной тяги к гробовой доске? — проворчала мамуля, хмуро созерцая, как ба неутомимо позирует на фоне потемневшей от времени двери с этническими завитушками.

— Такой прекрасный солнечный день, а у тебя в голове по-прежнему ужастики! — посетовала я.

— Потому что Он здесь, — зловеще прошептала родительница и стиснула мою теплую руку своей ледяной.

— Зря ты войлочную шаль у Алки не взяла, — пробормотала я, стряхнув с запястья холодные и твердые, как сосульки, пальцы маменьки. — Кто — здесь? Кто — Он?

— Он! Темный Повелитель!

— Правда?! Где? Кто?

Я оглядела окрестности с новым интересом.

По логике, Темный Повелитель должен был быть чернявым деспотом. Брюнетов на туристических тропах Тбилиси было полным-полно, и каждый третий явно прибыл из той или иной страны мусульманского мира, что было понятно по эксорту из молчаливых дам в паранджах. Формально Темным Повелителем мог именоваться каждый такой суровый господин, но я ожидала увидеть некую откровенно романтическую фигуру. Ну, там, кого-то в черном шелковом плаще или хотя бы в эротичном костюмчике ниндзя…

— Откуда я знаю — кто?! — огрызнулась мамуля и снова настойчиво коснулась моей руки холодными пальцами.

Подавив недовольный возглас, я опустила глаза и увидела в перстах родительницы край бумажки.

— Это то, что я думаю? — спросила я, левой рукой принимая миниатюрный манускрипт, а правой обмахивая разгоревшееся лицо в конспиративной манере мультяшных пингвинов «Улыбаемся и машем».

Очень удачно получилось — оглянувшийся на нас папуля расценил мой жест как приветственный и расплылся в улыбке.

— Это новая записка от Него, — подтвердила мамуля.

Я повернулась к импровизированной фотозоне с папулей и бабулей спиной, в итоге уткнувшись в витрину какой-то кафешки. Мамуля совершила аналогичный пируэт и проследила, как я разворачиваю бумажку с текстом «Люблю целую! Через два дня буду! ТП».

— Как думаешь, Темный Повелитель хотел написать «люблю, целую» и просто забыл поставить запятую между глаголами? — обеспокоенно поинтересовалась моим экспертным мнением родительница.

— Да кто ж его знает, твоего загадочного темного? — Я пожала плечами. — Может, он в том смысле темный, что напрочь неграмотный, и просто забыл поставить запятую. А может, он написал именно то, что хотел: мол, люблю тебя всю, целиком.

— А разве есть варианты? Разве меня можно любить по частям? Мне решительно не нравится эта мысль, — заволновалась мамуля. — Не хочется думать, что этот Темный Повелитель — заурядный маньяк, последователь Джека-потрошителя.

— Как необычно ты трактуешь понятие заурядности! — невольно восхитилась я.

— Это профессиональное, — отмахнулась от комплимента знатная сочинительница ужастиков. — Ты лучше скажи, что ты думаешь о его заявлении «буду через два дня»? Что именно он будет делать через два дня?

— Любить тебя целиком? — предположила я и тут же хлопнула себя по губам. — Ой, прости, прости.

— А я другому отдана и буду век ему верна! — наградив меня укоризненным взором, горделиво провозгласила мамуля.

— По какому поводу вы тут цитируете Пушкина? — оживленно поинтересовалась незаметно подобравшаяся к нам бабуля.

Я живо спрятала загадочную записку в кулаке:

— Вспомнили, что он тоже посетил Тбилиси и написал об этом прекрасные строки!

Мамуля моментально поймала подсказку — расправила плечи, отставила ножку, плавно повела рукой и продекламировала:

На холмах Грузии лежит ночная мгла;

Шумит Арагва предо мною.

Мне грустно и легко; печаль моя светла;

Печаль моя полна тобою,

Тобой, одной тобой… Унынья моего

Ничто не мучит, не тревожит,

И сердце вновь горит и любит — оттого,

Что не любить оно не может.

— Целиком, — пробормотала я, уточняя, как именно предпочитает любить сердце лирического героя.

Пушкин ведь тоже мог бы зваться Темным Повелителем, правда? С его-то мастью в прадедушку Абрама Петровича Ганнибала и беспримерной способностью покорять сердца читателей…

— Браво, Бася, не ожидала, что ты еще помнишь классическую словесность! — то ли похвалила, то ли уколола популярную современную писательницу бабуля. — Хотя здесь уместнее было бы упомянуть другого Александра Сергеевича — Грибоедова, который похоронен в Пантеоне на горе Мтацминда, куда мы с вами обязательно поднимемся…

— Кого хороним? — примкнул к литературному кружку папуля, адресовав свой вопрос напрямую мамуле, у которой было как раз подходящее выражение лица.

— Грибоедова, — ответила маменька.

— Что за грибоеды? Кто грибы ел? Какие? Неужели ядовитые? И поэтому похороны? — недослышав, заволновался наш штатный кормилец. — Дюша, что ты высматриваешь на этой витрине, ты уже голодная? А я говорил, надо было сырники с собой взять!

— Я смотрю, какие тут хинкали, — вывернулась я.

— Какие?

Теперь уже папуля уткнулся носом в стекло, пытаясь рассмотреть содержимое тарелок посетителей кафе.

Любознательная бабуля распласталась рядом с ним.

Не удивлюсь, если кто-нибудь из сидящих за столиками в кафе сейчас мучительно закашляется или даже подавится! Лично я бы не смогла спокойно жевать, неожиданно для себя оказавшись в гастрономическом шоу «За стеклом».

Однако одергивать родню, дистанционно исследующую внутренний мир чужих хинкали, я не стала. А пользуясь моментом, отвела мамулю в сторонку и спросила:

— Как к тебе попала эта новая записка Темного Повелителя? Снова в сумке нашлась?

— На этот раз не в сумке, а на полу в гостиной.

— В нашей съемной квартире?

— Да.

Я нахмурилась.

Квартира-то на первом этаже, на окнах решетки, так как же бумажка попала в гостиную? Выходит, ее кто-то принес?

Я мысленно сделала себе пометочку: спросить у Трошкиной, у кого еще есть ключи от этой квартиры.

Тут у меня возникла одна мысль, и я попросила:

— Ма, дай-ка еще разок посмотреть записку!

— Зачем? — отчетливо ревниво спросила родительница.

Небось уже запланировала роман ужасов в письмах и начала копить для него эксклюзивный материал. Писатели — они такие запасливые! Как дикие хомяки.

— Затем, что, может статься, это было написано не тебе, — объяснила я ход своих мыслей.

— А кому же?!

— А Трошкиной!

— С какой это стати мой Темный Повелитель стал бы писать Трошкиной?! — возмутилась родительница.

— С такой, что у Алки есть свой собственный Тэ Пэ! Ты удивишься, но она тоже получает корреспонденцию за аналогичной подписью!

— Что? Алка состоит в переписке с каким-то еще Темным Повелителем?! — ахнула мамуля.

Я поняла, что компрометирую подругу, и поспешила объяснить:

— Ни в коем случае! Ее Тэ Пэ расшифровывается как «Твой Пупсик». На это милое прозвище, чтоб ты знала, в узком кругу молодой семьи откликается наш Зяма.

Мамуля захихикала, потом помотала головой:

— Нет, это не Зямин почерк!

Я посмотрела на корявые буковки и согласилась:

— Верно, не Зямин. А чей?

Мы озадаченно посопели, рассматривая послание на обрывке тетрадного листа в клеточку.

В Екатеринодаре мамулин Темный Повелитель традиционно печатал свои ей послания на принтере.

— Предположим, в Тбилиси, в отличие от нашего родного города, у Темного повелителя нет доступа к офисной технике, — задумчиво начала я.

— То есть он такой локальный повелитель? Всемогущий исключительно в пределах Российской Федерации или даже отдельного региона? — перебила меня разочарованная мамуля.

— Не твой масштаб, да? — съязвила я.

— Не мой культурный уровень! — Родительница потыкала ноготком в записку. — С таким повелителем, который пишет, как курица лапой, и делает ошибки в простом предложении, у меня не может быть ничего общего!

— Одобряю, — кивнула я и оглянулась на папулю.

Он уже перестал пугать посетителей кафе и шел к нам, беззвучно шевеля губами.

Не иначе, проговаривал для лучшего запоминания новый рецепт.

— Дюша, а ты не думаешь, что он за мной следит? — озабоченно спросила мамуля.

— Кто? Папа? Конечно, следит!

— Да не папа! То есть он тоже, но вообще-то я имела в виду Темного Повелителя! — досадливо объяснила жертва двойной слежки.

— Мы можем попробовать это выяснить! — загорелась я.

— Как? Это же Кавказ! И точка притяжения для туристов из арабских стран! Тут каждый первый — брюнет с замашками восточного царька, типичный Темный Повелитель!

— Ты слишком прямолинейно мыслишь, — укорила я родительницу. — Темный Повелитель — это не типаж, это роль личности в мрачной истории. Я знаю, что делать, ты просто следуй моим указаниям.

План дальнейших действий мне подсказала очередь на подъемник к исторической крепости.

Сотрудник, организующий посадку, пропускал пассажиров через турникет группами по восемь человек. Нас, Кузнецовых, было четверо, и я не сомневалась, что одно из свободных мест в нашей кабинке займет мамулин «хвост»: иначе он рискует упустить объект наблюдения. Интервал движения кабинок — примерно три минуты, за это время безнадзорный объект, если он достаточно шустрый (а наша Бася именно такая), запросто может потеряться в толпе у старой крепости бесследно.

— Делай, как я, и помалкивай! — велела я мамуле, внимательно наблюдая за тем, как продвигается очередь.

— Три, два, один, пошла! — скомандовал мне внутренний голос.

Крепко держа мамулю за руку, я прорвалась вперед и нагло подрезала на финише у турникета пару зазевавшихся японо туристо.

— Дюша, Бася, куда вы? — вскричал папуля.

— Мы…

— Молчи!

Мощным рывком я втянула мамулю в кабинку и, пока та неспешно разворачивалась на пятачке, готовясь вознести нас на гору, сквозь бликующие стекла панорамных окон рассмотрела картину маслом «Не ждали».

Папуля и бабуля, изумленные нашим с маменькой внезапным бегством, выглядели очень забавно. Они одинаково вздернули брови, выпучили глаза, развели руками и присогнули колени, как герои фильма «Кин-дза-дза», синхронно исполняющие ритуальное приветствие «Ку».

А рядом с ними, встав на цыпочки, вытянув шею и устремив презлющий взгляд на нашу кабинку, замер некий гражданин в такой же старомодной кепке, какую носил знаменитый Мимино. Просторная кепка затеняла бо́льшую часть его лица, но губы было видно, и я разглядела, что они энергично шевелятся.

— Интересно, на каком языке он ругается? — пробормотала я, сомневаясь в принадлежности лже-Мимино к титульной национальности.

За три дня в Тбилиси я не видела ни одного грузина в шортах и кроксах. Здешние мужчины предпочитают светлые легкие брюки и классические туфли «в дырочку».

— Кто? Папа? — Мамуля с виноватой улыбкой помахала покинутому супругу.

— Нет, не папуля. — Я развернула родительницу за плечи, показывая ей, на кого смотреть. — Вон тот мордатый типок в блиновидной кепке, видишь его? Когда мы неожиданно рванули вперед, он взволновался даже больше, чем твой ревнивый супруг, и сейчас нетерпеливо подпрыгивает, еле сдерживаясь, чтобы не броситься в погоню.

— Думаешь, это он — мой хвост? — сообразила мамуля.

— Судя по реакции на твой побег, он самый. — Я кивнула. — Сейчас приедем на гору, спрячемся где-нибудь и посмотрим, будет ли он метаться по объекту турпоказа в поисках беглой тебя.

— Мне, наверное, надо внешность изменить! — встрепенулась мамуля.

— Давай, — одобрила я. — И первым делом браслетики с бусиками сними, а то тебя по звуку можно найти, ты же в этой пасторальной бижутерии как натуральная погремушка.

— Держи. — Мамуля стряхнула мне в ладони свои хипповые украшения, сдернула с головы алую ленту и деловито задрала подол.

Японские туристы, в группу которых мы так резко ворвались, радостно загомонили и защелкали камерами.

— Мы взорвем азиатский ютьюб, — проворчала я, помогая родительнице превратить платье-макси в миди.

Подпоясанное лентой, платье изменилось, как хамелеон. Было в духе хиппи, стало в стиле Гэтсби: простой свободный крой, юбка выше колена, образовавшийся выше талии избыток ткани подобием оборки лежит на бедрах. Одним из своих эластичных браслетов мамуля собрала волосы в элегантный низкий узел, и вуаля — никакого сходства с простоволосой девой из племени «детей цветов»!

Добравшись до крепости, лже-Мимино дважды прошел мимо удачно замаскированной мамули, не узнав ее!

Правда, он узнал меня и, явно смекнув, что мамуля рано или поздно появится где-то рядом, начал таскаться за мной.

Я не переживала по этому поводу, решив, что мы сумеем обрубить хвост в метро.

Так и вышло.

— А может, зря мы его потеряли? — запоздало засомневалась мамуля, когда мы уже подходили к нашему временному дому. — Может, надо было не убегать, а наоборот?

— Что — наоборот? Развернуться лицом к преследователю, напасть на него всем нашим сицилийским семейством, взять в плен и допросить с пристрастием, утюгом и паяльником?

— Да, а что? По-моему, отличный план! — Мамуля явно пожалела, что эта мысль пришла к нам с задержкой.

— Еще не поздно его реализовать, — успокоила ее я. — Только придется действовать без папули, исключительно своими девичьими силами, потому что на данном этапе посвящать твоего ревнивого Отелло в сомнительную историю с Темным Повелителем, мне кажется, не стоит.

— Согласна, — быстро ответила Дездемона.

— Эй, вы чего там шепчетесь? Снова что-то замышляете? — оглянулся папа, еще не простивший нам необъяснимую выходку с внезапным побегом на подъемнике.

— Никак нет, не замышляем! Делимся впечатлениями от экскурсии! — браво отрапортовала я и, подцепив под локоток бабулю, ускорилась, оставив родителей вдвоем.

Пусть сами ссорятся и мирятся, без посредников и свидетелей. Они это умеют.

…Алка возникла на пороге раньше, чем я разъединила палец и кнопку дверного звонка.

Под высокими сводами прихожей еще не отзвучало эхо ее ритуального вопля «Зяма! Это ты?!»

— Нет, это мы, твои новые родственники по линии любимого мужа, — дипломатично ответила мамуля, проскользнув в квартиру мимо окаменевшей Трошкиной.

Окаменелось из нее получилась красивая, но печальная, вроде статуи Микеланджело «Ночь», украшающей гробницу Медичи во Флоренции. Такая Алка, если забрать у нее чайную чашку, тоже запросто могла бы украсить собой чью-нибудь гробницу.

Строго в тему я подумала, что убью Зяму, едва он вернется.

— Дева печально сидит, праздный держа черепок, — продекламировала бабуля, сочувственно похлопав Трошкину по поникшему плечику.

Из чашки, зажатой в ее опущенной руке, на пол звучно капнуло.

— Ты чай пьешь? Я тоже хочу! — нарочито бодро сказала я, чтобы вернуть подружку к жизни.

— Аллочка, ты голодная? — заволновался папуля. — Мы тебе принесли сациви с курицей, сейчас я его разогрею! И сырников же еще полная сковородка, надо их съесть!

Он убежал на кухню, мамуля с бабулей канули в глубину квартиры, а я прижала Трошкину к стене и зашептала:

— Не время кукситься, у меня есть новая информация!

— Новая информация, — индифферентно повторила Алка.

Таким тоном охмуренная злодеем героиня старого советского кинофильма «Марья-искусница» произносила свое коронное: «Что воля, что неволя — все равно».

— Я тебя сейчас ущипну, — пригрозила я депрессивной подружке. — Ну-ка, соберись, тряпка! Смотри сюда!

Я развернула пред бледным личиком скорбящей записку, которую не вернула мамуле.

— Что это? — Алка проявила вялый интерес.

— Это записка от Твоего Пупсика!

— Да?! — Трошкина вмиг ожила и уткнулась в бумажку. — Но это не Зямин почерк!

— Но «Тэ Пэ» — это Зямина подпись, ведь так? — надавила я. — Поэтому можно предположить, что записка написана кем-то не очень грамотным под диктовку Зямы.

— А почему он не сам написал? Не мог? Что с ним случилось?! — задергалась Алка.

— Ты слишком резко переходишь от апатии к буйству, — пожаловалась я, опасливо отодвинувшись от припадочной, заехавшей мне локтем в ребра. — Откуда мне знать, что с ним случилось? Может, он напился в хлам и не может удержать шариковую ручку.

— Где напился? С кем? Ты забыла, что версию о попойке на грузинском мальчишнике мы с тобой придумали?

— Гос-с-споди, да в этой стране без проблем и затрат можно напиться где угодно!

— Ладно. — Трошкина чуток подумала, а потом собралась, как раздавленный Терминатор.

Это выглядело впечатляюще: раз — и ртутная лужица оформилась в крепкую металлическую фигуру.

— Где ты взяла эту записку? — стальным голосом пробряцала Алка-Терминатор.

— У мамули. Она нашла ее на полу в гостиной. — Кивком я указала направление, чтобы Алка не подумала, что речь о нашей гостиной в Екатеринодаре. — Я думаю, записка лежала в коробке вместе с шалями и зацепилась за войлок. А когда мамуля с бабулей устраивали примерку и показ моделей, бумажка упала на пол.

— Ой! Коробка!

Трошкина отчаянно пискнула и снова сделалась тиха, бледна и неподвижна, аки мраморная.

Я все-таки ущипнула ее:

— Что — коробка?

— Коробку с шалями у нас забрали! То есть я сама ее отдала. Вот дура!

— Подробнее, — попросила я.

— Идиотка, кретинка, дебилка, олигофренка!

— Не про диагноз твой подробнее! Про коробку!

— Да что про коробку? Утром приходил какой-то мужичок, спросил Кузнецову, хотел забрать посылку. Я подумала, что речь об этой самой коробке и отдала ему ее.

— Вот ты балда! Это же, наверное, за Заразиным медом приходили! — охнула я.

Трошкина виновато повесила голову.

— Аллочка, детка, иди кушать, я разогрел тебе сациви. — Из кухни выглянул папуля.

— Иди уже, олигофрено-дебилка. — Я подтолкнула подружку в направлении источника аппетитного запаха. — Поешь, потом на сытый желудок будем думать, что делать.

Пока угнетенная малоежка Трошкина без энтузиазма ковыряла вилкой в сациви, я выпила чашечку хваленого грузинского чаю. Рядом вился папуля, вознамерившийся своеобразно опробовать первый добытый им рецепт фарша для хинкали, приготовив из него котлеты. В его присутствии тема загадочной записки осмотрительно не поднималась.

День клонился к вечеру. В палисаднике за окном поскрипывали качели. В кронах платанов шебуршали невидимые птицы, гранитный парапет набережной контрастно подчеркивал серо-коричневую, в мелкой ряби и солнечных блестках, ленту реки, и перевернутая синяя чашка неба надежно лежала на кольце окружающих уютный мир лесистых гор.

Окончательно гармонизируя мироздание, папуля жарил котлеты.

Я, кстати, думаю, что роль котлет в истории преступно недооценивают. Ведь что такое котлеты? Котлеты — это залог здоровья, долголетия и семейного благополучия. И еще мощнейший афродизиак! Нет ничего такого приятного, что любящий вас (и котлеты) мужчина не сделает, почуяв божественный аромат домашних котлеток.

Голубь мира — абстрактный символ. Котлета — вот, что несет в дом мир и лад!

Две котлеты — это не просто перемирие, а еще и нерушимый пакт о ненападении.

Три котлеты — и львы валяются рядом с агнцами, блаженно щурясь и мурлыча, а морские котики взасос целуют сухопутных…

— О чем ты думаешь с таким благостным выражением лица, Кузнецова? — с ноткой ревнивой зависти спросила меня Трошкина.

Я не успела ответить — помешал звонок в дверь.

— Зяма! Это ты?!

Алка вспорхнула со стула и пролетела по коридору стремительно и низко, аки голодная чайка над рекой Курой, она же Мтквари.

Прочие домочадцы не сильно от нее отстали.

И кто бы удивился, но только не я: за дверью снова был не Зяма, а невзрачный мужичонка с большой картонной коробкой в руках.

— Дежа вю! — зыркнув на коробку, провозгласила бабуля.

— Э-э-э, — замялся мужичок, битый жизнью и не только ею.

— Здоров, бухан! — дружелюбно приветствовала его мамуля.

Как будет на языке коллеги Руставели «здравствуйте», она явно забыла, а обращение просто перепутала, заплутав в ассоциативном хлебобулочном ряду.

— Батон, — любезно поправил супругу папуля.

— Батоно, — уточнила дотошная Трошкина.

Потасканному батоно и в самом деле больше подошло бы зваться буханом — это органично включило бы в круг ассоциаций винно-водочный ряд.

Он окинул групповой семейный портрет в обрамлении дверного косяка откровенно растерянным взглядом и без особой надежды вопросил:

— Кузнецова?

— Я!

— Я! — браво отозвались бабуля, мамуля, Трошкина и я.

— И Сережа тоже, — пробормотал папуля. — В смысле, и я Кузнецов!

Батоно-бухана многообразие выбора почему-то не порадовало, а деморализовало. Он замер, как осел Буридана, только взгляд его перебегал с одной физиономии на другую.

* * *

В этой толпе Кузнецовых вовсе не было той, что соответствовала бы описанию!

Высокая стройная девица в семейной группе имелась, но она была не блондинкой, а брюнеткой.

Блондинкой была не очень высокая фигуристая дама постарше.

Вторая девица, и невысокая, и нефигуристая, походила на ту, которая напутала с посылкой поутру, однако у той утренней девицы волосы были светлые, а у этой вечерней — темные…

На всякий случай батон-бухан присмотрелся и к старушке в платьице с розочками, и к коренастому дядьке с тесаком.

Опасливый взгляд на внушительный тесак не позволил человеку, не знакомому с реалиями жизни и быта семьи Кузнецовых, опознать в пугающе широком ноже и. о. мирной лопаточки для социально полезных манипуляций с жарящимися котлетами.

Батон-бухан отчетливо вздрогнул, и коробка в его руках подпрыгнула, чем привлекла к себе внимание всех занятых в немой сцене.

— Это нам? Вот спасибочки!

Не дожидаясь ответа, проворная старушка в розочках жадно сцапала короб и семенящими шагами маленького балетного лебедя уплыла из поля зрения озадаченного гонца.

За ней караваном потянулись прочие дамы.

А дядька с ножом посмотрел на жалкого мужичка с неподдельным сочувствием, пробормотал: «Айн момент!» — сбегал в кухню и вернулся оттуда уже без ножа, но с большим бумажным свертком.

— Это тебе, приятель, — сказал он, вручив пакет батоно-бухану.

* * *

— О, это снова чудесные войлочные шали! — обрадовалась бабуля, проворно распотрошив коробку.

И куда только подевался ее артрит?

Ловкими пальчиками защипнув на груди края серо-розового облака, кокетливая старушка покружилась на месте.

— Мне кажется или это те же самые шали? — иронично отследив бабулин пируэт, спросила мамуля.

— Как — те же самые? — огорчилась балерина-матриарх. — Это же уже вторая коробка!

Она искательно огляделась.

— Это не вторая коробка, а первая, — призналась Алка.

— Любопытно, — заинтересовалась наша романистка. — А почему это первую коробку приносят нам во второй раз?

— Потому что это такая грузинская традиция, — вмешалась изобретательная я. — По правилам, невеста должна дважды отказаться от даров, которые ей присылают участники мальчишника.

— О, это совсем как в Беларуси! — оживилась мамуля. — Боря, ты помнишь, мы навещали твоих родственников под Витебском? Там был забавный обычай звать гостя к столу ровно трижды, и принимать приглашение следовало только на третий раз.

— То есть Алла еще раз должна будет вернуть эту коробку, а ее потом еще раз нам принесут, на этот раз — окончательно? — уточнила бабуля, которой явно не хотелось расставаться с приглянувшейся шалью.

— Как-то так, — уклончиво согласилась Трошкина и резво, как цирковая лошадка, обошла бабулю по кругу, попутно пройдясь по шали цепким взором, точно щеткой.

Я поняла, что она надеется обнаружить новую записку, налипшую на рыхлый войлок.

И тут слово «липкий» логично проассоциировалось у меня с Заразиным медом.

— Трошкина, на минуточку. — Я затянула подружку в свою спальню. — А это случайно был не тот гражданин, которому ты утром вместо меда по ошибке отдала коробку с шалями, которую он сейчас нам вернул?

— Может, и тот, я его лицо не запомнила, — заколебалась Алка. — У того синяк под глазом был. А у этого?

— У этого было два синяка, — припомнила я. — Но фингалы — дело наживное, при соответствующем образе жизни за день мужик запросто мог удвоить их количество.

— А почему же он тогда про правильную посылку меня не спросил?

— А и в самом деле — почему?

Я сбегала в прихожую и посмотрела в глазок. Вполне могло случиться так, что мужичок остался стоять на придверном коврике в каменном оцепенении, как жена Лота. Мы, Кузнецовы, умеем произвести сильное впечатление на свежего человека!

Но за дверью уже никого не было, и я проинформировала об этом Трошкину:

— Он ушел.

— Вот беда-огорчение, никак мы не избавимся от этого распроклятого меда, — заворчала подружка. — Зря, что ли, я его так красиво тряпочкой с веревочкой оформила?

— Почему — зря? Сделай фото, выложи в инстаграм с постом «Как красиво упаковать банку», и не пропадет твой скорбный труд, — посоветовала я, и начинающая фуд-блогерша сразу же повеселела.

* * *

Утром соседка за стеной включила одновременно пылесос и радио. Пылесос у нее был старый, еще советский, шумный, как реактивный самолет. Чтобы переорать его, ведущий радиопрограммы вопил, как чемпион мира по крику — Мишико знал, что в странах победившего здравый смысл капитализма такие соревнования действительно проводятся. Ему об этом все то же соседское радио рассказало на прошлой неделе.

На сей раз по радио передавали прогноз астролога.

Мишико дождался, пока диктор расскажет, что обещают звезды Скорпиону, и только потом сотряс перегородку мощным кулачным ударом, выразительно призывая соседку к тишине.

Астропрогноз ему не понравился. Звезды глумливым голосом популярного радиоведущего посоветовали всем Скорпионам, и Мишико в том числе, соблюдать технику безопасности на рабочем месте, недвусмысленно намекнув на возможность увечий.

Еще увечий?

Мишико задумчиво посмотрел на свою ногу.

Нога выглядела как надо.

То есть очень жутко она выглядела: коричнево-синяя, с огромной кровоточащей язвой.

Язве было уже три дня, но Мишико старательно берег ее — ногу не мыл, штаниной не натирал, буквально сдувал пылинки, а потому мог надеяться, что язва продержится до конца недели.

Обновлять ее чаще Мишико было невыгодно: клей ПВА, гуашь, тональный крем, вата для моделирования раны и искусственная кровь стоили денег. Хорошо хоть, работу гримера оплачивать не приходилось: азам этого искусства Мишико научился еще тогда, когда был штатным актером Тбилисского академического театра имени Марджанишвили.

Собственно, он и теперь трудился почти там же. Любимой сценической площадкой Мишико в роли увечного побирушки была крытая галерея с видом на родной театр.

Обессиленно лежа на лохматой картонке, скрывающей два слоя плотной туристической пенки, Мишико жалобно постанывал и из-под полуприкрытых век любовался зданием театра, которое, как знали все культурные люди в Тбилиси, являлось ярким примером ортодоксального модерна.

Ясным летним утром трехгранные, как штыки, шпили на башенках архитектурного шедевра горели золотым огнем. В углублениях барельефов под выступающими козырьками медленно таяли тени ста пятидесяти оттенков серого. В полукруглые окна с глянцевых тел проезжающих мимо автомобилей с бессмысленным упорством прыгали солнечные зайчики, решетчатая крыша беседки прорастала в асфальт воздушными корнями тонких зеленых столбов, и старинные фонари горделиво держали чугунные головы, всем своим видом обещая ближе к ночи возобновить высокую миссию по рассеиванию тьмы.

Мишико наслаждался видом и покоем.

Покой этот, впрочем, был обманчив. В любой момент Мишико мог обругать или даже пнуть недобрый мимохожий человек. К нему могли подвалить конкуренты, крышующие их бандюки или самостийная гопота. Или полицейские, в случае появления которых сценарий развивался точно так же, как с бандюками: дай нам на лапу и лежи себе дальше, убогий! А иначе — тебя же предупреждали о возможном увечье?

Схлопотать натуральное телесное повреждение Мишико не улыбалось, поэтому он внимательно следил за обстановкой и от греха подальше свернул свои коврики сразу, как только в ближайшую кальянную ввалилась какая-то шумная толпа.

Планируя вернуться к работе позже, Мишико отошел на полквартала и свил себе гнездышко в подворотне старого «сталинского» дома. Место было тихое, укромное, при этом с красивым видом на набережную — все, как любят культурные люди.

У мусорного бака Мишико подобрал свеженькую, хрусткую от новизны коробку от холодильника и принес ее в подворотню.

Лежа в картонной норе, он не только наслаждался видом и покоем, но и ощущал возвышающее духовное родство с древнегреческим философом Диогеном.

Время от времени — нечасто, потому что большинство жильцов элитного дома шли к себе через пафосный парадный подъезд, — мимо уютно упакованного в картон философа кто-нибудь проходил, не беспокоя при этом последователя Диогена. Уложенная под стеной коробка по цвету совпадала с бежевой штукатуркой и прекрасно маскировалась на местности.

Философа разморило.

Без умолку трещащие цикады усыпили Мишико не хуже маминой колыбельной, и он не скоро пробудился бы, если бы кто-то не присел на него, как на бревно.

Коробка, усиленная в торцах пенопластовыми ребрами, затрещала, прогнулась, но все же не смялась в лепешку.

— Первый, первый, я пятый, — услышал Мишико.

Хоть и спросонья, он как-то сразу понял, что это не детская считалочка.

В мозгу неоновой надписью полыхнуло слово «опергруппа».

Неоднократно битый жизнью и самыми разными живыми организмами, философ затаился, от души надеясь, что гражданин начальник, вполголоса деловито перебирающий числительные, не засидится на его картонном боку надолго. В конце-то концов, опергруппа потому так и называется, что реагирует оперативно!

На что именно реагирует — вот вопрос?

— Пятый, пошел! — прошелестело над Мишико, и вмещающая его коробка, избавившись от навязанной ей роли лавочки, хрюкнула с отчетливым облегчением.

Не в силах справиться с любопытством, Мишико выглянул наружу.

Под арочным сводом импровизированной сцены приплясывали двое. Тот, кто именовался Первым, приставными шагами перемещался вправо-влево, преграждая широко раскинутыми руками путь к выходу из подворотни второму — нелепому мужичку с конкретно битой рожей. Этот второй нервно подергивался и пятился, прижимая к груди бумажный сверток размером с коробку для обуви.

— Посылку на пол, сам к стене и руки за голову! — потребовал Первый, надвигаясь на битого вперевалку, как цирковой медведь, обученный ходить на двух ногах, но не получающий от этого удовольствия.

Опытным глазом человека, которого не раз загоняли в угол, философ-диогенец посочувствовал битому мужичку. Правда, ему и в голову не пришло героически развить сцену в духе «те же и Мишико», выступив на стороне более слабого участника конфликта.

Тем не менее, когда загнанный битый вдруг заверещал и подпрыгнул, как ужаленный, одновременно длинным баскетбольным броском запулив свою ношу поверх головы Первого в белый свет в конце туннеля, как в копеечку, Мишико не раздумывал ни секунды.

Он вынесся из коробки, как голкипер из футбольных ворот, и ловко принял «мяч» на излете.

Первый, над головой которого сверток пронесся с издевательским свистом, оглянулся и замер в секундной растерянности.

Не дожидаясь, пока он определится с целью дальнейшего преследования, битый мужичок и Мишико брызнули в противоположные стороны.

— Стой! — заорал Первый. — Посылку на пол, сам к стене!

Но Мишико и не думал останавливаться.

Хорошо знакомыми ему проходными дворами он пролетел до улицы Марджанишвили, срезал угол через модерновую беседку родного театра и наверняка ушел бы от преследования, если бы не увидел афишу на круглой тумбе.

«Юбилей великого грузинского писателя!» — крупными красными буквами кричала афиша.

А ниже красовалась большая черно-белая фотография, запечатлевшая юного Мишико, Мишу, Михаила Горгадзе в заглавной роли в трагикомедии Чавчавадзе «Человек ли он?».

Бегун замер.

В колоннаде через дорогу старушка в черном молитвенно склеила ладошки, истово шепча: «Вай, чудо, чудо!» — и таращась на изъязвленную ногу убогого, которому милостивый Боже вдруг вернул возможность не просто ходить, но даже бегать, как лесной олень.

— Человек ли я? — пробормотал беглец со свертком и огляделся, словно проснувшись.

Секундой позже ему на спину рухнул запыхавшийся Первый.

Неудачливый посыльный обладал не только двумя свежими синяками под глазами, но и многолетним опытом, благодаря которому он безошибочно отличал людей, причастных к силовым структурам и правоохранительным ведомствам, от представителей мирных профессий.

Да и кто еще мог орать ему: «Встал к стене, руки за голову»?

Фитнесс-тренер, проводящий бесплатное занятие в подворотне?!

Пакет он отшвырнул не раздумывая, как бросил бы палку, чтобы отправить за ней в догонку приставучего пса.

Это сработало: легавый бросился за пакетом, подарив курьеру шанс уйти. И он опять не раздумывал: мгновенно развернулся и ринулся через двор, взвихрив болтающееся на веревках белье.

Мимоходом сдернул с прищепок просторную белую рубаху и на бегу неловко влез в нее, прикрыв свою приметную майку. Теперь преследователь, в скором появлении которого убегающий не сомневался, не смог бы узнать его по яркой красной спине.

Резко, с заносом, свернув за угол дома, он едва не налетел на дедулю в белоснежной майке-алкоголичке и сатиновых семейных трусах. Бодро хрустя коленками и ухарски крякая, деда в тени плодоносящей шелковицы выполнял приседания, а в паре шагов от него на плетеном креслице дожидалась внимания растрепанная книжка с зажатыми между страницами очками.

Убегающий притормозил и, воровато оглянувшись на пожилого физкультурника, выдернул из книжки окуляры. Их толстые, почти сиреневые линзы прекрасно скрыли синяки под глазами нового владельца!

Правда, в чужих очках он сделался слеп, как Стиви Уандер, и теперь так же, как легендарный музыкант, мог полагаться исключительно на слух. Но ожидаемых шагов за спиной все не было слышно, и беглец решил, что погони можно не бояться.

На всякий случай, путая следы, он попетлял между домами, пересек оживленную улицу и вышел на набережную. По ней за полчаса можно было дойти до любимого туристами и горожанами парка Ваке, а там бывалому человеку ничего не стоило затеряться в разноплеменной толпе.

Неудачливый посыльный не подозревал, что за грузом он отправился в неназойливом сопровождении человека, который наблюдал на ним с откровенным подозрением.

Едва курьер, спасая свою шкуру, отшвырнул пакет и кинулся бежать, наблюдатель приложил к уху мобильник и кратко доложил о происходящем.

Если бы неудачливый посыльный услышал ответ на донесение наблюдателя, то понял бы, что отнюдь не ушел от больших неприятностей.

* * *

— Прогуляешься со мной? — спросила Трошкина после ужина, основным блюдом которого стали папулины экспериментальные котлеты из фарша для хинкали.

Ничего так котлетки вышли, вкусные. Хотя я бы значительно уменьшила процентное содержание в фарше чеснока.

— Хочется подышать свежим воздухом, — просительно добавила Алка.

— Между прочим, чеснок очень полезен, в нем куча фитонцидов, убивающих бациллы на лету, — назидательно сообщила с дивана бабуля, обмахнувшись веером.

В отсутствие кондиционера полезный котлетный чеснок единолично царил в воздушном пространстве квартиры.

— Да я не против чеснока. — Алка пошевелила носиком, как мышка, и тихо чихнула.

Я вспомнила, что она, бедолага, весь день просидела дома, и мне стало совестно.

— Конечно, давай прогуляемся! Куда ты хочешь пойти?

— На набережную, если не возражаешь. — Алка вздохнула. — Здешняя набережная очень похожа на парижскую, ты не находишь? Те же гранитные берега, те же платаны ровными рядами… Если ты обуешься в кроссовки и не будешь цокать каблуками, я даже смогу представить, будто гуляю вдоль ночной Сены не с тобой, а с Зямой…

— Может, мне еще и Зяминым одеколоном побрызгаться? И за талию тебя приобнять?

— Нет, это уже будет слишком. — Подружка на всякий случай отодвинулась. — Мне вполне хватит твоих рассказов о Зямином детстве. Ты же можешь припомнить что-нибудь такое, умилительное?

— Что-нибудь такое, что умерит твою злость и обиду на взрослого Казимира Кузнецова? — проницательно предположила я. — Сказ о том, как его укусила оса, подойдет?

— Больно укусила? — кровожадно оскалилась Алка.

— Очень! И прямо в верхнюю губу! Представляешь, каким он сделался уродом?

— С удовольствием послушаю. — Трошкина подхватила сумочку. — Идем?

— Дюша, расскажи еще Аллочке про дырчатые шорты и крапиву! — посоветовала нам вслед бабуля.

— И про противогаз! — крикнул из комнаты папуля.

— И про серьги из воска! — посоветовала мамуля.

— Чувствуется, у моего мужа было очень интересное детство, — пробормотала Трошкина.

— И отрочество, и юность, и зрелость, но тебе не все рассказы понравятся, так что я ограничусь двумя первыми пятилетками Зяминой насыщенной жизни, — пообещала я, вслед за подружкой выходя из дома.

Вечерело. Солнце спряталось за кудряво-зеленой горой, похожей на гигантский кочан капусты брокколи, и растопило наконец твердое синее небо, ставшее мягким и желтым, как сливочный соус. На набережной никого, кроме нас с Алкой, не было, и я удивилась:

— Как странно, что в Тбилиси не принято гулять у реки!

— Ну, вода тут мутная, почти коричневая, это не очень красиво, — рассудила Алка.

— И пароходиков никаких нет, — не унялась я. — А ведь туристы очень любят речные прогулки!

— А пароходики тут были раньше, ниже по течению сохранились руины речного вокзала, — поведала Алка. — Но далеко они уплыть не могли, примерно в километре отсюда шлюз, и он, мне кажется, сейчас работает просто как каскадный водопад с системой фильтров. Мы скоро придем туда, и ты увидишь, сколько мусора там собирается.

— Это тот самый шлюз, к которому ты ходила, когда пропал Зяма? — уточнила я с осторожностью.

Трошкина явно делала над собой усилие, чтобы не бегать по стенам, заламывая руки и вырывая на себе свежеокрашенные волосы. Исчезновение любимого молодого мужа ее сильно тревожило и угнетало.

— Тот самый, да, — уныло кивнула Алка.

По мере приближения к упомянутому шлюзу вода в реке двигалась все медленнее и покрывалась белесой пленкой с разнокалиберными пузырями.

Я было удивилась тому, что среди маленьких круглых пузырей попадаются большие овальные, но потом поняла, что это пустые пластиковые бутылки. В стоячей воде было много мусора: ветки, куски пенопласта, обломки досок, какие-то непонятные клочья и лоскуты…

Внезапно Трошкина вытянулась и напряглась, как охотничья собака при виде дичи.

— Что? — спросила я.

— Нет, — ответила подружка не в лад. — Нет, нет, нет!

Алка метнулась к парапету и легла на него животом, перегнувшись так, что ее ноги в балетках, чиркнув носками по земле, оторвались от твердой поверхности и зависли в воздухе, выгнутые и напряженные, как ступни балерины в пуантах. Торопливо дернув дурочку за юбку, я вернула ее на грешный асфальт, но она тут же вырвалась, побежала на мост и проделала то же самое опасное упражнение на литых чугунных перилах.

— Ты спятила?! — На этот раз я не стала церемониться и крепко ухватила Трошкину за бока.

С учетом разницы в росте и комплекции я без особого труда могла удерживать субтильную Алку, которая, впрочем, отчаянно брыкалась, пока вдруг не обмякла, как тряпичная кукла.

Вот тут я испугалась по-настоящему.

Поздний вечер, чужая страна, дикая местность, мобильник без роуминга и номеров вызова экстренной помощи, обморочная подружка и я, ни слова не знающая по-грузински!

«Гамарджоба» и «батоно» не в счет, это не подходящая лексика для ЧП.

— На помощь! — все-таки покричала я неуверенно.

Потенциальных помощников не было видно.

Трошкина умудрилась рухнуть в обморок в самом неподходящем для этого месте — посреди длинной плотины. И двухполосная автомобильная дорога на ней, и оба пешеходных тротуара были пустехоньки. И ни катеров на воде, ни самолетов в воздухе!

Кого звать на помощь и как их звать?!

Первую мысль начертать на мосту красной губной помадой большие буквы SOS я отбросила, потому что наших с Алкой совокупных запасов помады на это граффити не хватило бы. К тому же такую надпись увидели бы только чайки, а от них ничего хорошего ждать не стоило.

— Если найдется топливо, можно разложить сигнальный костер, — посоветовал мой внутренний голос. — Или побить в сигнальные барабаны…

— Если найдутся барабаны, — проворчала я. — А впрочем…

Я придумала, что делать!

— Алка, если ты еще живая, зажми покрепче уши, — попросила я, зажмуриваясь.

А потом набрала в грудь побольше воздуха и завизжала.

Визг — типично дамское акустическое оружие, и я, как настоящая женщина, овладела им еще в ясельной группе. Если бы во времена моего детства проводились чемпионаты мира по визгу, я могла бы претендовать на призовые места. Как у всех Кузнецовых, у меня от рождения прекрасные голосовые данные, а благодаря наличию изобретательного старшего брата и матери-сочинительницы ужастиков я имела множество возможностей потренироваться.

К примеру, я хорошо помню паука в волосах, хомяка в пододеяльнике, муляж привидения в темном углу лоджии и самодельную мумию из туалетной бумаги в платяном шкафу.

А еще однажды хозяйственная бабуля принесла из школы разборный макет человека в разрезе, тщательно вымыла его разноцветные пластмассовые внутренности в раковине с «Фейри» и разложила весь этот ливер на просушку на кухонном столе, а я наткнулась на сей натюрморт, встав среди ночи попить водички… Маменька потом, когда в доме закончились запасы валерианки и все успокоились, очень радовалась, что ей выпал случай написать классическую вопящую баньши с натуры…

Короче, визжать я умею, был бы повод.

Алка мне его дала, и я воспользовалась случаем потрясти своим талантом столицу Грузии.

Воздуха в груди хватило минуты на две.

Потом я открыла глаза, осмотрелась, приближающихся пожарных, полиции и медиков, равно как и мирных граждан с вилами и крестами, не увидела, снова сделала глубокий вдох и повторила визг на бис.

И еще раз.

И еще.

— Гыр-мыр-пыр! — или что-то вроде того сердито высказал незнакомый голос на чужом языке, и меня крепко тряхнуло.

Я открыла глаза и близко-близко увидела подбородок, поросший короткой рыжей щетиной.

— Ого! А он выше тебя! — мгновенно среагировал мой внутренний голос.

— Н-не т-т-трясите м-меня, — сердито сказала я. — Какого черта?!

— У меня аналогичный вопрос!

— О! Вы говорите по-русски?!

— А вы орали специально, чтобы найти собеседника?

— Я орала, чтобы найти помощь!

— Материальную?

Я отодвинулась, чтобы сподручнее было облить нахала презрением. Ну, и для того, чтобы его рассмотреть.

— А ничего так мужик, — мурлыкнул мой внутренний голос. — Высоченный, плечистый, без пуза и не лысый, даже совсем наоборот…

«Совсем наоборот» — это был плотный ежик коротких густых волос, почти равномерно покрывающий голову субъекта. От висков до макушки ежик был пламенно рыжим, а от висков до основания шеи — бурым. В просветах шерсти блестели голубые глаза, красные уши, розовый, как молодая картофелина, нос и белые зубы. Лба не было видно под матерчатым козырьком, какие носят теннисисты, но шорты и майка с коротким рукавом не скрывали красоты шерстяных рук и ног.

— Говори попроще, йети обычно не обременены интеллектом, — посоветовал мне внутренний голос.

— Моей подруге стало плохо! — Я шагнула в сторону, открывая волосатику вид на тихо лежащую Трошкину. — А я не говорю по-грузински и не знаю, как вызвать «Скорую». Вы можете помочь?

— Она чем-то больна? Сердечные заболевания, гипотония, эпилепсия, нет? — Рыжий йети присел и ощупал Алкины запястья, шею и лоб, потом приложил ухо к груди, помолчал и послушал. — Похоже, просто обморок. Ваша подруга не беременна?

— Э-э-э…

— Ясно, вы не знаете. — Деловитый йети аккуратно похлопал Трошкину по щекам. — Как зовут?

— Можете называть меня Инной Борисовной…

— Да не вас, подругу как зовут?

Я покраснела:

— Она Алла.

— Аллочка, просыпаемся, просыпаемся, — заворковал волосатик.

Воркование в его исполнении выглядело как приглушенный медвежий рев. Не удивительно, что Трошкина очнулась, испуганно пискнула и заскребла каблучками по асфальту, пытаясь отползти от страшного чудища.

— Ну, вот и ладненько, — с глубоким удовлетворением проурчало рыжее чудище, поднимаясь и отряхивая свои мохнатые коленки. — Вот и хорошо, так я пошел?

— Стойте! — жалобно, раненым зайчиком, взвизгнула Трошкина. — Не уходите, помогите нам, его же надо достать!

— Кого?

Это мы с чудищем одновременно спросили.

Алка, плаксиво скривившись, потыкала пальчиком сквозь чугунный завиток ограждения.

Через перила мы с чудищем перегнулись тоже одновременно.

— Гыр-мыр-пыр!

Волосатик повторил эмоциональное иностранное ругательство, а я выдала то, что с большой долей вероятности могло быть его синхронным переводом на русский.

Слабо колышащийся в грязной воде полузатопленный светлый лоскут при внимательном рассмотрении оказался рубахой, и плавала она явно не сама по себе.

— Инка, это он, да? Это Зяма? — проскулила Алка.

Я охнула, наклонилась как можно ниже, отчего мое сердце свалилось мне в горло, и, задыхаясь, всмотрелась в мутную воду. Качнулась назад и помотала головой, развеяв шум в ушах:

— Нет! Ты что? Это какой-то брюнет с короткой стрижкой!

— Ты уверена? — Кряхтя, как старушка, Алка встала, подобралась к ограждению и тоже уставилась вниз. — Точно, брюнет! Боже, слава тебе! А рубашка у него совсем как у Зямы, с парчовой аппликацией в виде бурбонской лилии на задней полочке…

— Эй, девушки, может, не будем сами трупы по полочкам раскладывать? Может, лучше полицию вызовем? — предложил волосатик.

— А вы можете? — обнадежилась Трошкина. — Мы не знаем, по какому номеру позвонить и как сказать «мы нашли труп» по-грузински!

— Гыр-мыр-пыр, — сказал волосатик.

— В смысле, так им и сказать? — уточнила доверчивая Алка.

— Нет, так им говорить не надо, — поморщился волосатик. — За нецензурную брань тут штраф сто лари. Я сам все скажу.

Он перебросил на грудь новый дорогой рюкзак, выудил из него айфон, тремя нажатиями сделал вызов и настойчиво загыркал в трубку.

— Ин, а это кто такой? — шепотом спросила меня Трошкина.

— Не знаю.

— А откуда он взялся?

— Не знаю. С гор сошел! Как лавина, на мой громкий визг. Видишь, какой волосатый. Как йети.

— Хорошо живет на свете йети, — тихонько напела Алка на мотив мультипликационной песенки «Вот оно какое, наше лето». — У него айфон последней модели, ты заметила?

— Трошкина, прекращай оценивать благосостояние посторонних мужиков, ты не ломбард, и вообще ты уже замужем, — съязвила я.

— А ты еще нет! Поэтому должна присматриваться к потенциальным кандидатам!

— Вот это, по-твоему, кандидат?!

Я оглянулась на рыжего, который, оказывается, уже закончил свой разговор и теперь прислушивался к нашему, и гневно покраснела, когда он выпятил грудь и гулко ударил в нее кулаком:

— Я Генрих!

Если бы он сказал, «Я Кинг-Конг», я бы меньше удивилась.

— Генрих? — Трошкина тоже усомнилась. — Совсем не подходящее имя для грузинского мужчины.

— А я немец.

— Немец? — не поверила я. — Но вы же говорите по-русски!

— И по-грузински, — подсказала Алка, глядя на мужчину с нескрываемым подозрением.

— Что совершенно не мешает мне говорить и по-немецки тоже! — объявил рыжий Генрих и ослепительно улыбнулся.

В следующий момент из-за ближайшего поворота с визгом вынеслась полицейская машина, и светскую беседу пришлось свернуть.

По правилам, с каждой из нас надо было беседовать отдельно, но там, куда мы приехали, никто не говорил по-русски, а переводчик нашелся всего один, да и того нам пришлось дожидаться.

— Что это за место? — опасливым шепотом поинтересовалась Трошкина, обозрев скудный интерьер обшарпанной конторы.

Вывеска у дверей нам ничего не сказала, так как надпись на ней была сделана по-грузински, однако определенные выводы можно было сделать и на основании личных наблюдений.

— Во дворе стоят машины с мигалками, по коридорам ходят мужики в форме, а прямо за твоей спиной стенд с фотографиями откровенно уголовных типов, снятых в фас и в профиль. — Я пожала плечами. — Что же это может быть, если не какая-то полицейская контора? Странно было бы, если бы нас доставили в пиццерию или в детскую комнату с клоунами!

— Рыжего клоуна мы привезли с собой, — проворчала Трошкина, покосившись в угол, где общался с одним из служивых Генрих.

Он бойко трещал по-грузински и при этом активно жестикулировал, однако для нас с Алкой этот сурдоперевод был неинформативен. Это чертовски раздражало.

— Вот что, что он показывает, раскидывая руки так широко, словно хочет обнять весь мир? — сердито прошипела я.

— Размер нашей проблемы? — предположила Алка.

— А в чем ты видишь большую проблему? — Я постаралась сделать вид, будто ничуть не встревожена. — Мы, две законопослушные иностранные туристки, чинно гуляли по Тбилиси и случайно нашли совершенно посторонний труп. С кем не бывает!

— Ты удивишься, но в мире полно людей, на чьих туристических тропах не лежат посторонние трупы! — съязвила Алка.

— Наш тоже не лежал, он плавал, но это неважно. Ты, главное, улови мою установку на то, что этот труп не имеет к нам с тобой никакого отношения! Так и будем говорить: видеть его не видели, знать не знаем.

— Но мы же его видели, и даже не раз! — возразила правильная Трошкина. — Ты разве не узнала? Это же тот самый тип, который уже дважды приходил к нам за посылкой! Как только его выловили из воды и перевернули лицом вверх, я сразу же узнала его по синякам под глазами.

— Подумаешь, особая примета! Мало ли, у кого могут быть синяки под глазами! — заспорила я. — А тот тип, который приходил к нам за посылкой, был не в белой рубашке, а в красной майке, я запомнила.

— Вот-вот, меня тоже сбила с толку эта рубашка. — Алка зябко поежилась. — Господи, как же я перепугалась, чуть не умерла от ужаса! Видишь ли, это ведь Зямина рубашка, именно в ней он был на свадьбе.

— Каким образом Зямина свадебная рубашка оказалась на постороннем трупе?!

— Полагаю, он сам ее надел.

Я округлила глаза.

— Еще когда был живым, я имею в виду, — уточнила Трошкина. — Понимаешь, я эту самую рубашку вчера постирала и вывесила на просушку во дворе. Это просто вылетело у меня из головы, когда я увидела Зямину вещь на трупе!

— Понимаю, — кивнула я, осознав наконец, отчего это Алка грохнулась в обморок на мосту.

Вообще-то подружка у меня очень стойкая, и за свою жизнь она всякое повидала. К примеру, несколько лет после института Алка работала инструктором по лечебной физкультуре в наркодиспансере, а чтобы управиться с тамошним контингентом, нужны стальные нервы и ухватки заслуженного циркового дрессировщика.

— Рубашку с веревки запросто можно было утащить, — договорила Трошкина. — Вот он ее и утащил, по всей видимости.

— Так труп, выходит, жуликом был? Тем более, я думаю, не стоит рассказывать полиции о наших с ним контактах, — решила я. — Вот версия, которой мы с тобой будем придерживаться: с погибшим мы не знакомы и опознать его не можем, зато узнаем украденную у нас рубаху. Таким образом, мы слегка сместим акценты и будем восприниматься полицией как потерпевшие. Можем даже заявление о краже рубахи написать!

— Какая кража? У нас же дело об убийстве! — произнес незнакомый голос со слабым акцентом и сильным интересом.

Мы с Алкой отпрянули друг от друга, вскинули головы:

— Об убийстве?!

— Наверное, я не должен был этого говорить. — Улыбчивый чернявый парень шутливо похлопал себя по губам. — Простите, я всего лишь стажер и еще не научился думать и действовать как настоящий полицейский.

— И слава богу! — Я поправила локоны и соблазнительно улыбнулась. — А как вас зовут, батоно стажер?

Парень радостно захохотал. Трошкина посмотрела на него с укором. Как же, дело об убийстве, а он не проникся серьезностью ситуации!

Я ткнула подружку локтем в бок, чтобы не напрягалась. Чем менее официальной будет наша беседа с представителем власти, тем лучше для нас!

— Я Давид, — представился парень.

— Капанадзе? — автоматически брякнула я.

— Нет. А вы знаете Давида Капанадзе?

— Нет. А вы знаете?!

— Идиотский какой-то у вас разговор! — вмешалась в наш легкомысленный диалог рассерженная Трошкина. — Давайте мы уже расскажем вам, как нашли этот труп, и вы нас отпустите, потому что уже поздно, темно, и нас дома ждет семья.

— Дети?

— Наоборот, родители!

— Секундочку! — Давид отвернулся и сделал приглашающий жест мужчине с цепким взглядом. — Беседовать с вами будет мой коллега Гурген, моя задача переводить.

Я с намеком посмотрела на Трошкину. Она едва заметно кивнула, подтверждая, что готова следовать плану.

Хорошо, что мы успели его наметить!

Опрос свидетелей в нашем лице не затянулся, и примерно час спустя мы с Алкой были отпущены из полицейских застенков.

Рыжий Генрих напросился нам в провожатые и вновь оказался полезен: он не только организовал такси, но и сам заплатил за него.

Трошкину это рыцарство вдохновило на монолог, который она страстным шепотом озвучила, едва мы вылезли из машины в нашем дворе.

— Смотри, отличный мужик, и вот точно я тебе говорю, ты ему понравилась, так что давай, давай, развивай сюжет в правильном направлении — в сторону ЗАГСа! — деловитой пчелкой зажужжала она мне в ухо.

— Алка, отстань. — Я отмахнулась от докучливого насекомого. — Твой личный пример напрочь отбил у меня желание вставать на тернистый путь к ЗАГСу! Знаешь, быть одинокой девушкой и проще, и веселее, чем покинутой мужней женой!

Согласна, это было жестоко, зато действенно: Трошкина вмиг раздумала меня сватать, надулась и потопала в подъезд, бурча что-то нелестное про золовку — змеиную головку.

Я подумала, что при случае припомню ей эту фольклорную напраслину. Да такая золовка, как я, это же просто подарок судьбы и божья милость!

Рыжий Генрих между тем увивался вокруг меня, как басенная лиса у виноградника. И телефончик попросил (я не дала — зачем, если у меня все равно роуминга нет?), и адресочек запомнил, и планами на завтра поинтересовался, предложив вместе отправиться в одно из множества мест, интересных туристам. Я обещала подумать и убежала, притворившись, будто услышала родительский зов в окошко.

Это не было совсем уж неправдой: я была уверена, что папуля с мамулей уже давно посылают мне телепатический сигнал: «Дюша, домой!».

Дома Трошкина первым делом схватила планшет, чтобы проверить, не пришло ли ей какое-нибудь сообщение от пропавшего супруга, но в почтовом ящике обнаружила только спам. В Скайпе же подружка нарвалась на засаду, которую устроил там Макс Смеловский.

— Алка! — завопил он, едва Трошкина приняла настойчивый видеозвонок. — Я тебя тут уже второй день караулю! Вы же с Зямой в Тбилиси собирались, вы как, уже там? У меня к вам ответственное задание с перспективой на серьезное вознаграждение!

Волшебное слово «вознаграждение» моментально втянуло в беседу и меня тоже.

— Максимка, приветик. — Я сунулась к планшету. — Что за задание?

— Инка? — Смеловский сбавил обороты. — Гм-м-м… Пожалуй, у меня ничего особо важного…

— Что такое? — Я почти обиделась. — Как комплиментами сыпать и замуж звать, так это ко мне, а как ответственные задания с серьезными вознаграждениями раздавать, так это к Трошкиной?! А ну, колись, в чем дело, или я с тобой даже в кино на разные ряды садиться буду!

— Суровая женщина, — пожаловался Смеловский Алке.

— Потому что одинокая, — ответила предательница и сводница Трошкина.

— В каком смысле одинокая? — живо заинтересовался мой вечный поклонник. — А где ее генерал-полицмейстер? Этот, как его, Колобокин?

— Кулебякин. Он остался в Екатеринодаре, а Инка приехала в Тбилиси. — Алка аккуратно вырулила на нужную тему. — Так что у тебя за задание, Максим? Мы с Кузнецовой можем поделить и работу, и оплату.

— Я даже не знаю, — задумался Макс. — С одной стороны, вы вдвоем прекрасная команда, а с другой — привлекать к этому Инку, возможно, не в моих интересах, тем более если она сейчас одинокая…

— Смеловский, не темни, — попросила я ласково. — Сказал «А», выговаривай уже и все остальное непечатное.

— Ладно, рискну. — Приятель сдался. — Девчонки, мне очень нужно, чтобы вы нашли в Тбилиси одного человечка…

— Ладно, одним больше, одним меньше — какая разница, — сговорчиво пробормотала Трошкина, уже пребывающая в вялом поиске одного человечка по имени Зяма.

— А тебе кого найти? — спросила я Макса.

— Одного парня. Он выиграл чемпионат по покеру, получил миллион долларов и исчез, а публике, как вы понимаете, страшно интересны все интимные подробности этой истории.

Я понятливо кивнула.

Смеловский продюсирует и лично ведет на краевом телеканале популярную программу «Завидный жених», рейтинг которой взлетит до небес, если ее участником станет настоящий долларовый миллионер.

— Организаторы чемпионата не выдают прессе имена победителей, но я по своим каналам выяснил, что парня зовут Матвей Карякин, он из Екатеринбурга, а улетел в Тбилиси.

— Почему в Тбилиси, если из Екатеринбурга? — не поняла простодушная Трошкина.

— Потому что спешил убраться куда подальше первым же рейсом, вот почему, — сообщила ей я, опередив с ответом Макса. — Уносил ноги и доллары, пока какие-нибудь ушлые ребятки не наложили мохнатые лапы на его ценный приз.

— Казино — бизнес непростой, вокруг него много мутных людишек вертится, — поддержал меня Смеловский. — Этот парень, Матвей, получил свой выигрыш сразу после завершения турнира, в четыре часа утра, представляете?

Я представила.

Озеро гладкой тротуарной плитки, посреди него одиноким островом — сияющий огнями дворец казино, вокруг — бесконечная голая степь, а над ней — темное, в частых дырочках белых звезд, сито ночного неба. И в центре этой картины — ошеломленный своей невиданной удачей и волнующими перспективами мужик, страстно обнимающий чемодан с кучей долларов…

— А ему выигрыш наличными выдали? — спохватилась я. — Если наличными, то не мог он улететь с ними в Грузию! Кто бы ему позволил выехать с такой суммой, я знаю, без декларации можно вывезти за границу не больше десяти тысяч долларов.

— Не наличными, конечно, что ты. — Макс усмехнулся. — Всем призерам турнира, а их было несколько человек, только у других суммы небольшие, выдали моментальные банковские карточки — такие, знаешь, не именные. По этой карте обналичить деньги может любой, кому известен пин-код.

— Какая удобная схема! — восхитилась я. — Причем удобная для всех: и для казино, и для призера, и даже для тех, кто захочет избавить этого призера от этих денег!

— Соображаешь, — похвалил меня Макс. — Ну, этот чемпион по покеру тоже не дурак оказался, он сразу же вызвал такси и укатил в аэропорт, а там взял билет на ближайщий рейс и улетел в столицу Грузии.

— А из нее он запросто мог улететь еще куда-то, с миллионом-то долларов не проблема в любой загранице прекрасно устроиться! — подала голос Трошкина.

— Нет, я выяснил, у него не было визы, чтобы лететь в приличную заграницу, а наземным транспортом из Грузии уехать, конечно, можно, но только в такие страны, куда соваться не особо и хочется.

— На месте этого парня я бы задержалась в Тбилиси, чтобы открыть счет в солидном европейском банке, — задумчиво молвила я. — Я видела, тут есть такие. С личного счета никто, кроме него самого, денежки уже не снимет, это в большой степени обезопасит парня от бандитов. А вот потом я через российское посольство решила бы вопрос с визой…

— Отличный план, — одобрил Смеловский. — Видишь, ты уже пунктирно наметила места, где имеет смысл поискать миллионера Карякина.

— А что нам за это будет? — спохватилась я.

— Найдите его, договоритесь об участии в телешоу, хотя бы не в эфире, а в записи, и я подпишу с вашим «МБС» годовой контракт на интернет-рекламу, указав тебя и Алку как агентов, которым причитаются пятнадцать процентов от суммы сделки!

— Ого! — обронила Трошкина, имеющая представления о бюджетах телевидения.

— Мы согласны! — постановила я. — Пришли все, что у тебя есть на этого парня, и мы попробуем его найти.

— Кстати, Максимушка, а он женат, этот миллионер Корейко? — спросила Трошкина, подтолкнув меня локотком.

— Карякин, а не Корейко. — Смеловский погрозил Алке пальцем. — Но-но, Трошкина! Я знаю, о чем ты подумала, но не смей сватать за моего миллионера свою подружку, рано или поздно она выйдет замуж за меня!

— Вот ты нахал, Максимка! — фыркнула я, но Смеловский уже отключился, и я сменила собеседника. — Вот ты нахалка, Алка! Прекращай уже меня сватать, я не безнадежная старая дева, у меня еще Кулебякин есть!

— Ты уверена?

Я промолчала.

Назад: Пятница

Дальше: Воскресенье