8

Утром Женька встала по будильнику, в шесть часов. С вечера снова падал снег, и необходимо было подчистить дорожки. Накормив собак, она включила в парке свет, взяла лопату и принялась за центральную дорогу. Слой снега был тонкий, и работать было бы легко, если бы у Женьки не возникало чувства, словно накануне она побывала в аварии. Болели и плечи, и бедра, и поясница, и низ живота, и даже почему-то ребра. Но тем не менее она продвигалась вперед. Где-то в восьмом часу она услышала, как за холмами снова завелись бензопилы. Остановившись, Женька посмотрела в ту сторону полными боли глазами. Сегодня, подумала она, надо во что бы то ни стало сходить на вырубку снова. И пусть после ее последнего визита пробраться туда будет еще сложнее, чем прежде, — все равно, надо что-то делать, противостоять этому кошмару любой ценой.

В одиннадцатом часу Женька добралась до самого особняка. Она уже заканчивала расчищать двор, как вдруг заметила, что Туман замер и настороженно к чему-то прислушивается. Не зная, кто бы это мог быть, Женька подозвала овчарку к себе и на всякий случай покрепче ухватила за ошейник. Но тут вдруг Тяпа, от которого Женька такого вовсе не ожидала, припустил по дороге навстречу неведомому гостю. Он еще не успел скрыться из глаз в том месте, где дорога плавно изгибалась, как из-за этого поворота, из-за заснеженных кустов, показался Влад.

— Ну конечно же, — не удержавшись от улыбки, сказала ему Женька вместо приветствия, когда он подошел ближе, держа продолжающего восторгаться встречей Тяпу на руках. — Мне бы стоило сразу догадаться, кто идет, по Тяпиной реакции.

— Привет, — поздоровался он, опуская Тяпу на землю, поскольку тот все время норовил лизнуть его в лицо. — Ну, и где твои гости, к которым ты так вчера торопилась?

— Приедут сегодня, — нимало не смущаясь, ответила Женька.

— Понятно, — кивнул он. — Мне бы стоило вчера уточнить эту маленькую деталь.

— Это бы ничего не изменило, — честно сказала Женька. — Мне надо было уехать.

— А из-за чего больше, если не секрет, — из-за того, что нужно было отдать деньги, или просто не терпелось избавиться от моего общества?

— Ты уже все знаешь про деньги, — поняла Женька. И добавила разочарованно: — А я бы не подумала, что Корней такой стукач.

— Он не стукач, он просто на меня работает. А вот ты — дурочка, каких еще поискать. К чему было напускать такую таинственность, к чему было ожесточать меня своим ослиным упрямством? Всего-то и нужно было все мне рассказать. Может, я и жесткий, но еще не такая сволочь, чтобы отказать в помощи больному ребенку. И с тобой никогда бы не случилось того, что случилось вчера.

При упоминании об этом Женька зарделась, опустив глаза. Но все же нашла в себе силы признаться:

— Я не жалею о случившемся.

— Зато я жалею. — Он притянул ее к себе и обнял. — Ты прости меня за вчерашнее. Иногда я становлюсь таким, что сам себе потом противен.

— Ерунда, — ответила Женька. — Не бери в голову.

Повинуясь обнимающей ее руке, она ненадолго приникла к Владу щекой, ощущая мягкость его светлого шерстяного свитера, наверное, очень теплого, поскольку зимнюю кожаную куртку он при выходе из машины лишь набросил, не застегивая.

— А ты как сюда попал-то? — спохватилась Женька, вспомнив про машину. — Ворота ведь закрыты. Через забор?

— А что я, по-твоему, не умею? — улыбнулся он. Потом спросил: — Ты тут все или еще что-то осталось? Я бы хотел, чтобы ты мне открыла ворота. Или тебе вначале помочь?

— Что ты! — испугалась Женька. — Остались сущие пустяки. Они не стоят того, чтобы ты меня из-за них так шокировал.

Она и в самом деле отказывалась сегодня его узнавать. Он был каким-то другим. Более человечным, что ли? Спустившимся ненадолго со своих каменных высот на грешную землю.

— Ну тогда пойдем, — сказал он.

Когда они подошли к машине, Влад прежде всего открыл правую переднюю дверцу, протянув руку к пассажирскому сиденью.

— Это тебе, — услышала Женька, глядя то на него, то на огромный букет восхитительных роз. — Не стал их брать с собой, не зная, где тебя искать, — побоялся, что замерзнут.

— Спасибо, — прошептала она, принимая цветы. — Я еще никогда в жизни таких не видела.

— Да ты много чего в жизни не видела. — Он приобнял ее, смягчая этим впечатление от своих слов. — А теперь возьми, пожалуйста, Тяпу, а то я боюсь, как бы он не попал мне под колеса.

— Тяпа! — окликнула Женька. И чтобы управиться побыстрее, поскольку опасалась на морозе за цветы, сама пошла за ним, что-то разнюхивающим у кустов по ту сторону дороги. Она уже подхватила его одной рукой и начала выпрямляться, как вдруг заметила за кустами какое-то движение. Кусты были заснежены, и через них мало что можно было разглядеть, но двое мужчин, поднимающихся от озера к дороге, мелькнули в просвете, заставив Женьку вздрогнуть. Один был ей незнаком, но второго она узнала сразу и без труда — это был бригадир лесорубов, с которым ей довелось столкнуться еще при первом появлении колонны в лесу. Сразу сообразив, зачем они могут сюда наведаться, Женька настолько растерялась, что даже забыла про Тумана, прогуливающегося где-то возле открытых ворот. А мужики тем временем обогнули кусты. Судя по их хмурым лицам, Женьку ожидал вовсе не простой разговор с ними, уклониться от которого она вряд ли сможет. Но вдруг на лице бригадира мелькнуло удивление, и он спросил вполголоса, обращаясь к своему спутнику:

— Это что, загоровская машина? Какими судьбами ее сюда занесло?

— Вот уж не знаю, — ответил второй.

Тут Туман заметил посторонних и направился к ним от ворот, глухо рыча. Еще не успевший сесть за руль Влад перехватил и удержал его за ошейник. Туман рванулся и залаял, но Влад держал его крепко.

— Тише, Туманыч, тише. — Свободной рукой Влад погладил собаку, а потом обратился к мужикам, замершим то ли от испуга, то ли от неожиданности: — Осторожнее надо подходить к частной охраняемой территории, господа!

— Да мы и так… — начал было бригадир, потом спохватился: — Здравствуйте, Владлен Валентинович. Вот ходим со следователем, высматриваем следы того, кто мог орудовать на вырубке.

— Что-то уж больно далеко вы зашли, — заметил Влад.

— Шли по тропинке, идущей вдоль гребней холмов, — ответил следователь. — И в связи с этим хотели бы поговорить с вашей спутницей. — Он внимательно посмотрел на Женьку, отчего ей стало совсем не по себе.

Но тут Влад неожиданно и решительно вступился за нее:

— Оставьте ее в покое, капитан, она здесь совершено ни при чем. Никому не возбраняется прокладывать в лесу тропинку, особенно если человек живет здесь уже несколько лет и имеет собак, которым необходимо двигаться. Ну а кто еще может пользоваться этой тропинкой — это уже вопрос не к ней, а к вам.

— А вы здесь живете одна? — все-таки обратился к Женьке следователь.

— Постоянно — одна, — ответила Женька, которой заступничество Влада вернуло утраченное было присутствие духа.

— А посторонних в последнее время на гряде не замечали? — поинтересовался следователь.

— Да вроде иногда там появляются рабочие, — пожала плечами Женька. — Но я к ним близко не подхожу и не рассматриваю, а сразу стараюсь уйти подальше, поскольку мой пес не любит чужих.

— Да, это я заметил. — Следователь скользнул взглядом по Туману, а с него невольно перевел глаза на до сих пор не отпустившего ошейник Влада.

— Надеюсь, это все, капитан? — холодно поинтересовался Влад, от внимания которого не ускользнули брошенные следователем взгляды.

Неизвестно, чем бы закончился этот разговор, окажись сегодня Женька одна, тем более что бригадир, как она заметила, узнал ее. Но рядом с ней стоял человек, одно присутствие которого защищало ее от излишнего внимания, как скала защищает от холодного ветра.

— Все, — вынужден был признать следователь.

После их ухода Женька улыбнулась Владу, прижимая к себе одной рукой Тяпу, а другой — розы:

— Ну, ты подъезжай, а я побежала, пока цветы и в самом деле не замерзли. — И не успел он ей еще ничего ответить, как она устремилась к крыльцу, увлекая за собой Тумана.

Она еще не успела поставить в вазу цветы, первый подаренный в жизни букет, если не считать хризантем, врученных ей дедушкой на десятилетие, как Влад уже вошел в комнату с какой-то большой коробкой.

— Что ты еще придумал? — спросила Женька.

— Вот уж где, а в твоем доме ничего придумывать не надо, — ответил он. — В какой угол ни посмотри, в каждом чего-то не хватает.

— По этому поводу я тебе, кажется, уже говорила… — начала Женька.

— Раз уже говорила, значит, теперь помолчи, — остановил он ее, открывая коробку и вытаскивая оттуда новенький телевизор. — Подумай лучше, куда это поставить. Присоединим видяшку, и будешь смотреть все, что твоей душе угодно, если по самому телику ничего не найдешь.

— Влад, ты пойми меня, пожалуйста, — сказала Женька уже мирно. — Я живу как могу и вполне довольствуюсь тем, что имею. И мне не нужно никаких подаяний.

— А это и не подаяние, это подарок. — Он поставил телевизор на тумбочку. — Попытайся уловить разницу, дикарка. И кстати… — он принес антенну и принялся подсоединять ее, — ты всегда так реагируешь на появление незнакомых людей? Ты ведь сейчас была не на шутку напугана приходом этих двоих.

— Всегда, — кивнула Женька, удивленная и обеспокоенная его проницательностью. — Кто их знает, что у них на уме и зачем их сюда занесло? Поэтому я и стараюсь быть готовой к возможным неприятностям. Туман у меня, конечно, хороший защитник, но ведь и он может пострадать. И если честно, то я даже больше боюсь за него, чем за себя.

Влад задержал на ней внимательный взгляд и проговорил, возвращаясь к своему занятию:

— Ты не уходи пока гулять далеко от дома, а то и в самом деле как бы чего-нибудь не случилось. Где-то здесь околачиваются весьма сомнительные личности, которых мужики пытаются, но пока не могут поймать.

— Попытаюсь. — Женька передернула плечами, ощутив нехороший холодок где-то внутри; Влад, сам того не зная, затронул слишком волнующую тему. — А ты, кстати, откуда знаешь тех двоих, что приходили?

— Ты спроси лучше, кого я в нашем городе только не знаю. — Взяв пульт, Влад попытался настроить телеканалы. — Ведь у меня целая сеть торгово-промышленных предприятий, так что приходится общаться едва ли не с половиной трудоспособного населения. — Он мог бы рассказать ей о проблемах, возникших у него на вырубке, но ему не хотелось касаться этой темы. В отличие от своего отца, работающего с оглядкой и не так масштабно, Влад вел дела по-крупному и с изрядной долей риска. Лично не преступая закон, но не раз решаясь пересекать дорогу тем, кто этим был грешен, в результате чего не в первый раз сталкивался с неприятностями подобного свойства, когда менее удачливые конкуренты изо всех сил старались усложнить ему жизнь. И очередная проблема, которая в конце концов должна будет разрешиться, так же, как и все предыдущие, не стоила того, чтобы говорить о ней с Женькой. Женьку стоило лишь предостеречь, что он и сделал, уверенный в том, что она, дикий зверек, прислушается к его совету. Настроив несколько каналов, он подозвал ее поближе: — Ну вот, теперь давай научу тебя пользоваться всем этим набором. Это несложно, все кнопки подписаны. Английский-то в школе изучала?

Он принялся объяснять ей, что к чему. Она слушала внимательно, стараясь не показаться ему человеком из совсем уж каменного века — ведь подобную технику она видела впервые в жизни, и все ей здесь было ново. Но неожиданно Влад прервал свои объяснения — просто вдруг приник губами к Женькиному виску, потом скользнул вдоль щеки к губам, осторожно приподняв ее лицо рукой. Женька вся внутренне сжалась, опасаясь повторения вчерашней пытки, которая сегодня наверняка стала бы еще мучительнее. Но так же неожиданно он отстранился от нее, снова переключая свое внимание на пульт:

— Так, что-то мы с тобой немного отвлеклись от темы…

Женька лишь молча кивнула в ответ. Ощущение поцелуя все еще оставалось на губах, вызывая теперь трепетное волнение. Это нельзя было сравнить даже с тем, что она испытывала много лет назад, на самых первых в ее жизни свиданиях. И ей уже с трудом верилось, что когда-то она едва переносила присутствие Влада в этой самой комнате.

— Жень, ты меня слушаешь или нет? — окликнул он ее.

— Нет, — честно призналась она. — Прости, задумалась. И вообще было бы лучше, если бы ты все расписал мне на бумаге. Так и надежнее, и мне было бы легче, чем запоминать все сразу.

— Ладно, — согласился он. — В документах нет перевода, но я найду и привезу тебе завтра подробную инструкцию на русском языке.

— Ты что, и завтра приедешь? — не удержалась от вопроса Женька.

— А ты этого не хочешь? — поинтересовался он.

— Хочу, — не стала отрицать она. — Но завтра здесь будут постояльцы. Мало ли, кто-то из них вдруг увидит и узнает тебя.

— Ну и что с того? — пожал плечами он.

— Но ведь, насколько мне известно, ты же женат, — осторожно заметила Женька.

— Вон ты о чем, — усмехнулся он. — Ну на этот счет можешь не беспокоиться. Во-первых, моя жена, как перелетная птица, зимние месяцы проводит не севернее Италии. А во-вторых, я не из тех, кто признает в семье равноправие супругов, и даже будь она здесь, я не позволил бы ей комментировать мои поступки.

— Даже так?.. Впрочем, это в твоем стиле, — признала Женька. — Ну а твоей жене остается только посочувствовать. Не хотела бы я оказаться на ее месте.

— Каждому свое, Жень. Она тоже никогда в жизни не согласилась бы поменяться с тобой местами. На этот счет еще древние говорили, что, давая что-нибудь одной рукой, боги в то же время что-то забирают другой. Элка хотела безбедной обеспеченной жизни, и она ее получила сполна. Ну а что к этому прилагается из отрицательных моментов и что представляю собой я сам — это она должна была прекрасно понимать еще до свадьбы, однако это ее не смутило, как видишь. В отличие от тебя она, наверное, и в тринадцать лет не была такой наивной, как ты в свои двадцать три, и четко знала, что ей нужно от жизни в первую очередь.

— В тринадцать?! Так сколько же ей сейчас? — ахнула Женька.

— Двадцать два. Педофилией я не страдаю, а про возраст сказал исключительно для сравнения. У нее с ранних лет была уже такая хватка, какой не было и никогда не будет у тебя. По сути, ты совсем дитя рядом с ней, хотя вы фактически ровесницы.

— А откуда тебе известен мой возраст? — спохватилась Женька. — Впрочем…

— Нет, в твой паспорт я не заглядывал, — понял он ее мысль. — Даже если бы мне удалось его найти, из него можно было извлечь лишь общие сведения, а мне хотелось знать о тебе немного больше. Например, почему бывшая отличница Павлова Женя бросила школу и стала работать дворником в этой глуши.

— Ты мог бы спросить об этом и у меня, — после паузы сухо ответила Женька.

— Спросить-то мог, вот только вряд ли дождался бы ответа. — Он обнял ее. — Не обижайся, Жень. Я не копался в твоей жизни, а лишь узнал некоторые общедоступные подробности. Не люблю неразрешенных загадок, а между тем ты при нашем знакомстве стала для меня одной из них.

— Ну и что ты еще узнал? — мрачно поинтересовалась Женька.

— Не больше того, что известно тебе самой, за исключением разве что нынешнего положения твоей драгоценной семейки. Рассказать?

— Нет, — резко ответила Женька, отвернувшись и не удержавшись от глубокого вздоха.

— Жень, ну ладно тебе. — Влад склонился к ней, так что она ощутила его дыхание на своей шее. — Поверь, если бы я знал, что ты так болезненно отреагируешь на мой к тебе интерес, я не стал бы так поступать.

— Да в самом деле, — она обернулась к нему, но не подняла глаз, с преувеличенным вниманием разглядывая крупные петли на его светлом свитере ручной вязки, — что теперь об этом говорить… — «И портить самой себе драгоценные секунды мимолетного счастья», — мысленно добавила она.

— Значит, мир? — Он привлек ее к себе, так что ее щека снова оказалась на мягкой светлой шерсти. — Ну слава богу! Знаешь, кто ты? Помесь лесной кошки с диким ежиком.

— Ну и ну! — усмехнулась она, подняв голову так, чтобы видеть его лицо, но не отрываясь при этом от свитера. — Такому роскошному сочетанию любой мутант, наверное, позавидует.

— Я старался. — Он улыбнулся, отчего вдруг его глаза перестали казаться отлитыми из стали. — Женька ты, Женька…

Они провели вместе еще около двух часов. Сидели и болтали, и целовались иногда, а потом пили Женькин чай из липы и таволги с привезенным Владом тортом и снова сидели на диване в обнимку.

— Завтра я приеду, — пообещал он, когда пришла пора расставаться.

— Если не приедешь, я пойму, — сказала Женька. А про себя подумала, что, даже все понимая, переживать его отсутствие будет не менее тяжело.

Проводив взглядом машину Влада, Женька долго оставалась у окна, перебирая в памяти моменты их свидания. Она вернулась в реальный мир лишь тогда, когда в оставленные открытыми ворота проехало такси, доставившее в особняк призванную заменить Алю горничную. Встрепенувшись, Женька оделась и тоже направилась к особняку — дочистить оставшийся снег, пока вслед за горничной не нагрянули гости. Весна приближалась, и день заметно прибавился — время было уже вечернее, несмотря на то что было еще светло.

Успев покончить со снегом до приезда гостей, Женька вернулась домой, где не так давно предавалась мечтам. Но с наступлением вечера мысли ее потекли уже по иному руслу, и она принялась собирать себе сумку в ночную дорогу. Она не была на вырубке всего одну ночь, но ей было жаль и этого упущенного времени, и тревога охватывала ее каждый раз, как только она пыталась представить себе произошедшие там за это время разрушительные изменения. Опустошение все ближе подступало к той черте, за которой начинались не просто деревья, а Женькины друзья.

Подстегиваемая все нарастающей тревогой, Женька собралась гораздо раньше, чем было нужно. Осознав, что с выходом придется подождать, она отнесла сумку в прихожую, а сама вернулась в комнату. Теперь она не знала, чем себя занять, а это было хуже всего, потому что в подобной бездеятельности еще больше усиливалось волнение, борьба с которым и без того была безуспешной. О чем бы она сейчас ни думала — о том ли, что ей предстоит в лесу, или о том, что было совсем недавно в этой самой комнате, — сердце билось одинаково быстро, и она физически ощущала, как истощает ее это нервное напряжение, то тревожное, то радостное. А между тем силы ей были просто необходимы. Много сил и ясная голова. Сделав круг по комнате, Женька остановилась перед своей новой аппаратурой. Ее вид ассоциировался у Женьки с образом уехавшего Влада, и в первую очередь именно потому эти предметы были дороги ей. И лишь гораздо позже, чувствуя, что еще немного — и она вся изведется от обилия выпавших на ее долю потрясений, Женька догадалась включить телевизор. Комната наполнилась мягким светом и звуками, словно кадры из чужой жизни пришли в гости в одинокий Женькин дом. Это было давно забытое ощущение, ведь телевизора, даже черно-белого, у нее не было уже больше трех лет. Теперь она попыталась сосредоточиться на том, что видела на плоском и широком цветном экране. Но почти сразу отвела от него глаза, с какой-то затаенной радостью подумав, что и ее жизнь в последнее время стоит того, чтобы о ней можно было рассказать, если бы было кому. Ведь в ее жизни теперь было то, чего ей так недоставало долгие одинокие годы, — любовь. Теперь Женька твердо могла сказать, что она влюблена, влюблена почти до безумия.

«Ты только слишком-то не входи во вкус, — тут же мысленно одернула она себя. — И не забывай, что если любовь у тебя и есть, то только твоя собственная. А Влад… Сколько еще раз он приедет к тебе, прежде чем ты ему наскучишь? Один раз? Пять? Десять? Как бы то ни было, а в любом случае это ненадолго. Хотя бы потому, что близится весна, а это значит, что его жена-красавица скоро вернется из теплых краев. И что бы он там о ней ни говорил, а уж тогда у него с тобой точно все будет кончено. Останутся лишь воспоминания, которые ты будешь перебирать год за годом, словно сокровища… Да, но пока-то у меня все есть и в реальной жизни! — подумала она, счастливо рассмеявшись от этой мысли, так что лежащий перед диваном Туман вскинул на нее удивленный взгляд. — Хотя бы еще один день мне точно гарантирован, потому что Влад сам обещал мне его, уезжая сегодня».

Все еще пребывая в таком настроении, Женька дождалась наконец нужного часа и, выгуляв перед уходом собак, отправилась со своей сумкой к воротам. От особняка, как обычно, доносился шум веселящихся гостей, но это не помешало Женьке различить отдаленные звуки из-за холма. Достаточно резкие для того, чтобы перекрывать большое расстояние, они, помимо этого, воспринимались ею слишком болезненно, и она не могла их не замечать, даже если бы хотела этого. Вся Женькина радость, которую она еще испытывала, выходя из дома, исчезла при мысли о лесе, как сорванная ветром осенняя паутина. Женька перешла дорогу и стала спускаться к озеру, не сводя глаз с далекого зарева за холмами. Пока лесорубы еще работали, но, успев хорошо изучить их график, она знала, что скоро зарево померкнет, сменившись более скупым ночным освещением, а к тому времени, как она доберется до вырубки, уставшие мужики будут уже крепко спать в своем вагончике. Все, за исключением сторожа.

Женька вышла к озеру, и морозное дыхание, всегда сохранявшееся над ледяной поверхностью, донесло до нее от холмов тонкий аромат горящих еловых дров — мужики топили перед сном в своем вагончике печку. Аромат был восхитительным, он очень нравился Женьке. Летом, уходя после уборки парка в лес, подальше от пробуждающихся, многочисленных в это время года постояльцев, она нередко разводила костер, собирая еловый валежник не в последнюю очередь для того, чтобы ощутить этот тонкий, ни с чем не сравнимый запах. Но сейчас сознание того, что в огне сгорают безжалостно уничтоженные деревья, отравляло в Женькином восприятии этот аромат порцией горького яда. Сдерживая дыхание, она отвернулась от озера и стала подниматься на холм.

— Здравствуйте, мои лапушки, — прошептала она, приближаясь к соснам, которые, вопреки своему обыкновению, не спали этой зимой, лишившись покоя с первыми звуками бензопилы. — Я снова иду на вырубку.

Она замолчала, ожидая, как обычно что-то почувствовать в ответ. Но ответом ей стала полная тишина. Ни шелеста игл или снега, ни скрипа стволов, ни движения каких-либо эмоций — ничего! Женька замерла от неожиданности, как будто натолкнувшись на стену, и растерянно оглядела своих любимиц:

— Хорошие мои, да что случилось?! Чем вдруг я провинилась перед вами? Своими отношениями с Владом? Но он не заставит меня забыть о вас, нет! Я уже научена горьким опытом, да и знаю, что у нас с ним все ненадолго, в то время как с вами вместе я жила и буду жить. Неужели вы будете столь жестоки, что не простите мне этого зыбкого счастья? Не отторгайте меня, я прошу вас!

Она снова затихла, вслушиваясь, всматриваясь, пытаясь ощутить то дружеское присутствие, которое ощущала всегда, оказываясь среди своих деревьев… А вместо этого внезапно начала испытывать необъяснимый, почти животный страх. Страх окружил ее, давящим холодом навис сверху, застыл прямо за спиной, шевеля волосы на затылке. Женька в ужасе оглянулась, но он не отступил, повторяя за ней ее движения. Впервые за все время своей жизни здесь Женька ощутила себя не частью окружающего ее мира, а крошечной песчинкой в огромном и чужом пространстве. Холодная тьма и пустота окружала ее, многие километры пустоты. И тени, которых Женька никогда прежде не замечала, таились за деревьями, как хищники, еще больше пугая ее своим враждебным присутствием. Напрасно Женька пыталась взять себя в руки, как-то совладать с охватившим ее чувством — оно было непреодолимо. Замирая от страха, она все же попыталась продолжить свой путь, но не успела сделать и двух шагов, как тень за ближайшей сосной вдруг шевельнулась, как будто устремляясь к ней. И Женька, не выдержав, отпрянула назад. Съежившись, она пятилась, глядя на свои сосны полными ужаса и мольбы глазами, но они, черные великаны, оставались холодны и безмолвны. Они словно отвернулись от нее, и лишь неподвластный рассудку страх оставался с ней, нарастая с каждой минутой. Теперь уже одна мысль о том, что она, совершенно одна, могла столько раз бродить по ночному лесу, свободно углубляясь в него на многие километры, приводила Женьку в еще больший ужас. Продолжая медленно отступать, она вернулась к озеру, осознавая, что не сможет сегодня заставить себя пройти через лес, через таящиеся там тени и чье-то враждебное присутствие.

Лишь когда Женька добралась до ворот, страх перестал сжимать ее своим ледяным обручем, так что она смогла наконец глубоко и свободно вздохнуть. Напряжение отпустило спину, обостренные до предела зрение и слух вернулись к своему нормальному состоянию. Но, глядя на отделяющую ее от озера полосу заснеженного асфальта, Женька поняла, что ни за что не решится пересечь ее сегодня еще раз. А вместе с этим пониманием на нее нахлынуло чувство огромной потери.

— За что? Почему вы так со мной? Разве могла я даже предположить, что вы когда-нибудь от меня отречетесь? — сдавленным от слез голосом спрашивала Женька, глядя на угадывающуюся вокруг озера черную гряду поросших деревьями холмов. — Ну а если я завтра расстанусь с Владом, вы измените свое отношение ко мне? Это будет огромной жертвой с моей стороны, но я согласна ее принести ради того, чтобы не потерять вас.

Но деревья оставались безмолвны. Женька так и не дождалась от них ответа, хотя стояла долго, очень долго, не в силах вернуться домой.

С утра разбуженная будильником, Женька едва подняла голову от подушки. Голова была тяжелой, глаза горели от пролитых ночью слез. Двигаясь, как автомат, опустошенная и разбитая, она делала свои обычные дела, лишь повинуясь необходимости, — застелила постель, умылась, оделась, накормила собак. Потом, взяв Тумана на поводок, повела собак на прогулку перед тем, как идти убирать парк. Спустившись с крыльца, Женька, вопреки обыкновению, не подняла глаз на холмы. Ей было страшно натолкнуться еще раз на холодное безмолвие леса. Но словно кто-то невидимый вдруг коснулся ее, побуждая побороть этот страх, сердце взволнованно забилось. Женька вскинула голову, и первым, что бросилось ей в глаза в предрассветных сумерках, были две человеческие фигуры. Двое мужчин двигались от одного из ближайших холмов через озеро в сторону вырубки. Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, откуда они возвращаются. Женькино лицо просияло. Она метнулась к воротам, глядя на свои деревья.

— Так вот почему вы не пропустили меня! — обратилась она к ним дрожащим от избытка чувств голосом. — Вы знали, что эти двое устроили засаду где-то на моей тропинке, и не дали мне попасться к ним в руки!

Лес словно улыбнулся ей в ответ. Что-то коснулось ее души, отчего она вдруг согрелась, точно так же, как согреваются замерзшие руки, протянутые к огню очага. Женькины деревья снова были с ней, и на всю ее любовь к ним они, как и прежде, отвечали взаимностью. И жалели о том, что вынуждены были так поступить с ней накануне, но они не могли предупредить и уберечь ее иначе.

— Господи! — заломила руки Женька. — А я уж вообразила себе невесть что! Вы же просто спасали меня! Спасали как могли! Так Влад здесь ни при чем?

— Нет, — отвечали деревья. — Пользуйся тем, что тебе послала судьба, черпай пригоршнями от ее щедрот, пока не иссяк этот созданный ею источник. Мы можем тебя понять и рады за тебя.

— Спасибо вам! — Не имея возможности обнять все свои деревья, Женька добралась до ближайшей сосны и прильнула к ее стволу, глядя снизу вверх на заснеженную крону счастливыми глазами. — Спасибо за все! Теперь я буду знать, что на тропинке может быть опасно, и буду ходить в обход. И уже сегодня вечером, обещаю вам, я снова буду на вырубке. Я пойду туда сразу же, как только расстанусь с Владом, — никто и ничто не заставит меня забыть о вас и о вашей беде. Даже он.

Верная своему обещанию, вечером Женька ждала Влада не только потому, что ей не терпелось увидеть его, но еще и потому, что отправиться в свой поход она могла только после его отъезда. Уже часов с пяти она беспрестанно выглядывала на дорогу в надежде увидеть сверкающий темный «Лендкрузер», но время шло, а он все не появлялся. С наступлением темноты Женька перестала выбегать на улицу, зная, что теперь заметит скользнувший по стене свет фар. Но свет тоже не спешил появляться. Вскоре Женька уже и не знала, что ей думать — то ли Влад не смог, то ли передумал и не захотел приехать, то ли с ним снова что-нибудь случилось. Эта последняя мысль особенно пугала ее. Но поскольку узнать ничего конкретного Женька все равно сейчас не могла, то все, что ей оставалось в этот вечер, — это просто смириться с мыслью, что он не приедет. И в десятом часу, понимая, что вряд ли есть смысл ждать дальше, она, огорченная и встревоженная, начала собираться на вырубку. Еще раз проверив собранную накануне сумку, в которой, помимо всего прочего, лежали купленные на рынке у бомжей «кошки», какими обычно пользуются влезающие на столбы электромонтеры, Женька оделась и, зная, что будет отсутствовать несколько часов, перед уходом повела на улицу собак.

Она только успела выйти на крыльцо, как в глаза ей ударил свет фар неслышно проехавшей через открытые ворота машины. Это было настолько неожиданно, что Женька испугалась, вместо того чтобы обрадоваться, — ведь мыслями она была уже не здесь, а в лесу, и, что самое главное, появись Влад на каких-то полчаса позже, он застал бы Женьку на этом самом крыльце уже не с собаками, а с сумкой. Тогда ей крайне трудно было бы объяснить ему, куда это она собралась на ночь глядя, особенно если ему взбрело бы в голову заглянуть в эту сумку, содержимое которой было достаточно красноречиво для того, чтобы выдать Женьку с головой.

Между тем Влад вышел из машины и направился к крыльцу. Туман, узнав гостя, соизволил вильнуть хвостом. Однако почти сразу насторожился, и когда Влад подошел, Женька поняла почему: от него пахло спиртным.

— Привет, котоежик, — улыбнулся он. — Вы что, гулять собрались? Не поздновато ли? Жень, я же тебя просил…

— Мы только до озера и обратно, — ответила Женька, теперь даже не зная, тревожиться ли ей, досадовать или радоваться его появлению. — До этого не выходили, ждали тебя. А тебе, наверное, уже не стоило сегодня приезжать. Я же говорила, что пойму, если ты не сможешь приехать.

— А я вот взял и смог. Специально по этому случаю не позволил себе перебрать на деловом банкете, вылившемся в большую пьянку, и ускользнул оттуда в самый разгар веселья. Теперь там все люди — братья, и никто уже не заметит моего отсутствия. А вот раньше было никак, так что не обижайся, Жень.

— Я не обижаюсь, — ответила она, улыбнувшись, вопреки все еще снедавшей ее тревоге. — Ты заходи пока в дом, а я сейчас, буду буквально через пару минут.

— Ну собиралась-то ты явно не на пару минут, — сказал он, скользнув цепким взглядом по ее одежде.

— Нет, не на пару, — согласилась Женька, в очередной раз удивившись его наблюдательности и мысленно порадовавшись тому, что поставила сумку в укромный уголок в прихожей, а не бросила неосмотрительно на виду.

— Ну так пойдем тогда. — Он обнял ее одной рукой за плечи. — Выгуляешь своих собак, а заодно и меня вместе с ними, потому что мне совсем не повредит легкое проветривание.

— Не ездил бы ты в таком виде, — направляясь вместе с ним к воротам, проговорила Женька.

— Жень, давай ты мне не будешь давать подобных указаний, договорились? — как можно мягче сказал он в ответ.

— Я не указываю, я просто за тебя боюсь, — призналась она.

— Не стоит. — Его рука ласково скользнула по ее плечу. — Езжу я достаточно хорошо для того, чтобы не натворить бед, — наоборот, пьяным становлюсь гораздо осмотрительнее, делая скидку на свое состояние. Ну а на все остальные случаи жизни я с известных тебе пор вожу с собой пистолет.

— Им еще надо суметь воспользоваться, — заметила Женька.

— Вот на этот счет точно можешь не беспокоиться, стреляю я отлично.

— Ты служил вместе с Корнеем, — вспомнила Женька. — Значит, тоже в спецназе?

— Я служил в ВДВ, но судьба свела нас с Корнеем, и нам пришлось довольно долгое время находиться бок о бок с ним и с его людьми.

— Я в свое время была довольно сильно удивлена тем, что ты не откосил от армии, — призналась Женька. — Ведь многие ухитряются сделать это даже с меньшим достатком, чем у тебя и твоего отца.

— Отец и собирался освободить меня от этой почетной обязанности, — криво усмехнулся Влад. — Но я поверг его в состояние шока, категорически заявив, что пойду служить. Я тогда действительно этого хотел, полный всяческих бредовых идей и романтических фантазий.

— И что же? — спросила Женька, поскольку он замолчал.

— В армии меня излечили от всего этого за каких-то несколько месяцев, — жестко ответил Влад. — Более того, с тех пор я на дух не выношу таких дураков, каким я тогда был. Романтика, проба сил, служение Родине — это все чушь собачья. На деле же есть только те, кто посылает — их, разумеется, меньшинство, — и те, кого посылают. И самое страшное заключается в том, что статистика у этих двух категорий одинакова лишь с математической точки зрения, потому что одни лишь ведут подсчет потерям, а другие теряют, реально теряют людей. Я уж не говорю о том, что условия, в которых мы жили, были способны ввергнуть в шок любого уважающего себя человека — тогда это казалось сущим пустяком. За весь тот год я так и не позвонил отцу с просьбой вызволить меня из того бредового кошмара, в который я попал, единственно потому, что никогда бы не простил себе, если бы уехал, бросив остальных ребят. Я и до сих пор не теряю с ними связи, с теми, кто еще окончательно не спился и не плюнул сам на себя. Последним я уже не в силах ничем помочь, хотя и могу их понять.

— А… что хоть там было? — осторожно спросила Женька, поскольку Влад снова замолчал.

— Ничего, Жень, — мотнул он головой. — Я предпочитаю никогда и никому этого не рассказывать. Я и так сегодня что-то с тобой разговорился, котоежик.

Женька решила не настаивать. Отстегнув поводок, она отпустила Тумана и в полной тишине, сказочной тишине зимнего леса, начала подниматься вместе с Владом на ближайший, самый маленький холм. Ей сегодня как никогда был дорог каждый шаг привычного пути. Это было так просто и вместе с тем так прекрасно — идти рядом с человеком, с тем единственным, к которому она была глубоко неравнодушна! Когда они достигли вершины, из-за противоположного холма успела подняться луна, и освещенный ею снег заиграл крошечными призрачными огоньками. Женька остановилась, глядя на озеро и холмы в лунном свете — на красоту, которой в последнее время за своими заботами почти не замечала и которая сейчас, в данной обстановке, воспринималась гораздо острее обычного. Влад вначале тоже посмотрел на озеро, но потом переключил свое внимание на Женьку.

— Смотри не заплачь от восторга, а то слезы на морозе застынут, — сказал он. — Господи, неужели ты вот этим всем и живешь? Изо дня в день, столько лет подряд?

— Как ты недавно сказал, каждому свое, — ответила Женька. — А я, наверное, в этой красоте вижу просто немного больше, чем все остальные. На этих холмах я слушаю песни ветра и музыку дождя, я дышу здесь не воздухом, а свободой. Летом я не плаваю в озере, я в нем парю — ты ведь должен знать, насколько прозрачна здесь вода. И в то же время ночами я тону в звездном небе. У меня есть целый мир, вся вселенная. Она — часть меня, и я — часть ее. Разве можно мечтать о большем?

— Фантазерка, — улыбнулся он. — Чего только не навыдумывала, живя в своей изоляции!

— А навыдумывала ли? — серьезно спросила Женька. — Или, может, просто постигла то, чего вы, люди общества, уже не замечаете за завесой повседневной суеты? Вот ты, например, можешь назвать мне самый сильный из всех звуков?

— Ну… — он ненадолго задумался. — Пожалуй, так сразу и не скажешь.

— А вот я скажу. Самый сильный из всех звуков — это тишина. Полная, абсолютная тишина. Если бы ты когда-нибудь в ней оказался, ты бы почувствовал, как резко и сильно она давит на слух. Ничто с этим не сравнится.

— Жень… Я думаю, ты просто слишком часто слушаешь ее, эту тишину, и глохнешь от нее в своем одиночестве.

— Не так уж я и одинока, — возразила Женька. — У меня есть мои собаки, способные слушать и понимать, а главное — сочувствовать: достоинство, которое найдешь далеко не у каждого человека.

Женька могла бы рассказать ему сейчас еще и о своих деревьях, но чувствовала: он не поймет, не воспримет всерьез, если вообще еще станет слушать. Он и так сегодня очень терпимо слушал ее высказывания, наверняка идущие вразрез с его собственным мнением и со всей его деятельной материалистичной натурой.

— Я, наверное, напоминаю тебе сейчас одного из тех романтиков, которых ты на дух не переносишь? — спросила Женька после небольшой паузы.

— Отчасти. — Он развернул ее к себе лицом. — А вообще тебя даже белой вороной невозможно назвать, потому что ты и ту заткнула за пояс по части неординарности. Женька… Одно слово — Женька, и все.

Он наклонился к ней, но лишь скользнул губами по ее губам, а потом прижался ими к ее лбу:

— Нет, не буду тебя целовать на морозе, иначе у тебя все губы растрескаются. Поехали лучше ко мне.

Женька едва заметно вздрогнула, услышав это предложение. Она прекрасно поняла, зачем именно он ее зовет, но сегодня была готова уже ко всему, лишь бы подольше оставаться рядом с ним, чувствовать рядом его руку, слушать его голос, ощущать его запах. И в то же время она ощущала, как неумолимо летит время, поэтому решилась предложить:

— А может, пойдем ко мне?

— Нет, уволь, — не согласился он. — Тогда бы я уж лучше предпочел свою машину.

— Пока ты жил у меня, ты не был так брезглив, — с некоторой обидой заметила Женька.

— А это и не брезгливость. — Он начал неторопливо спускаться с холма, по-прежнему обнимая Женьку. — Напротив, своей аккуратностью ты напоминаешь мне кошку. Но, Жень, во-первых, я не люблю убогой обстановки, какой бы чистотой она ни блистала. А во-вторых, твой Туман — он как глядящая в глаза совесть. Ты не заметила, как сегодня он всю дорогу наблюдает за нами? Он понимает многое, если не все. Ну а я все-таки не настолько циничен, чтобы подтверждать все его догадки буквально у него на глазах.

— Хорошо, — сдалась Женька, мысленно обращаясь к деревьям с мольбой о прощении за то, в чем не в силах была себе отказать. Но все еще не оставляя надежды попасть на вырубку хотя бы к рассвету, спросила: — А ты меня потом отвезешь назад? Мне надо вернуться часам к четырем утра, не позже.

— Не рановато ли? — спросил он.

— Я на работе, не забывай об этом.

— Да вся эта труппа клоунов, что веселится сейчас в особняке, проснется завтра не раньше обеда, ты уж поверь мне.

— Вот только неизвестно, чего они успеют натворить за ночь. А во сколько бы они ни проснулись, у меня все должно быть убрано. Я дорожу своим рабочим местом, поскольку живу в этом доме лишь до тех пор, пока работаю здесь. Ну и кроме того, я не люблю показываться постояльцам на глаза.

— Да, это я заметил, — кивнул он. — Пока сам отдыхал здесь, ни разу тебя не видел. Наверное, с самого утра уходишь с собаками в лес и отсиживаешься там, пока не схлынет толпа?

— Не отсиживаюсь, а гуляю, — возразила Женька. — В этом лесу я словно у себя дома, и сколько бы я времени ни провела в нем, он не тяготит меня.

— Ну да, конечно, — усмехнулся Влад. — Такого просто не может случиться с котоежиком, у которого белая ворона отдыхает за поясом. Ладно, зверек, отвезу тебя когда скажешь. А пока заводи своих собак домой. Я тем временем заведу машину, в ней и встретимся. Хорошо?

— Хорошо, — согласилась Женька. — Я быстро, только накормлю их напоследок.

Подойдя к домику, она вспорхнула на крыльцо. Оказавшись в комнате, первым делом хотела переодеться, но потом отбросила эту мысль: Владу ничто из ее одежды не могло показаться достойным внимания, ей же дорога была каждая минута. Мотор «Тойоты» уже чуть слышно рокотал, прогреваясь, и Женька наспех принялась разогревать собачью кашу.

— Ну вот, мои хорошие, — сказала она собакам, расставляя перед ними полные миски, — ешьте, а я ненадолго отлучусь.

Тяпа тут же принялся что-то выбирать из миски — Влад снова привез им немало деликатесов. А вот Туман застыл над своей миской, не сводя с Женьки глаз, понимающих и очень выразительных.

«Глядящая в глаза совесть», — вспомнились Женьке слова Влада. Да, Туман был и ее совестью тоже. Но не только. Он был для нее почти всем, этот благородный пес, ее рыцарь без страха и упрека — так же, как и она была для него единственной в мире. Позабыв про время, Женька присела перед Туманом, обхватила его за шею:

— Туманушка, милый мой, ты не суди меня строго. Окажись ты в моей ситуации, ты, скорее всего, тоже ушел бы — ненадолго, но ушел бы, чтобы потом вернуться обратно. Вот и я скоро вернусь. А ты не осуждай и не ревнуй меня, не надо. Постарайся понять: это жизнь.

Туман вздохнул и ткнул носом Женьку в щеку.

— Ну так вы посидите здесь с Тяпой, да? — спросила Женька, поднимаясь.

Кавказец шевельнул бровями, глядя ей в глаза. Он не осуждает ее, поняла Женька. Волнуется за нее, ревнует, быть может, но не осуждает. Склонившись к нему еще раз, Женька поцеловала его серо-черную морду и, больше не задерживаясь, поспешила к дверям.

Проехав через ставшие уже знакомыми Женьке ворота, машина покатила по хорошо освещенному двору. Стильные светильники на низких ножках заливали золотистым светом ту часть двора, где летом, скорее всего, располагались газоны и клумбы. И даже сейчас, на фоне укрывшего все снега, эта подсветка навевала мысли о лете, пышной зеленой траве и тепле. Вестибюль тоже оказался ярко освещен, несмотря на поздний час. В этот раз, задержавшись здесь, чтобы раздеться, и отдавая Владу свою куртку, Женька огляделась по сторонам — ей очень понравилась та пышная тропическая зелень, что росла здесь.

— Хочешь, я покажу тебе дом? — предложил Влад, заметив проявленный Женькой интерес.

— Нет. Зачем? — отказалась она. — Да и вряд ли у тебя найдется что-то красивее этого зимнего сада.

— Зимнего сада? — усмехнулся он. — Ах ты, котоежик непритязательный. Ну раз тебе так нравятся растения, то пойдем, посмотришь настоящий зимний сад.

Он увлек ее за собой под арку внутренней лестницы, где оказалась толстая двойная дверь. Как только он ее открыл, Женьке в лицо пахнуло теплым влажным воздухом, который был насыщен живым ароматом весны. Переступив порог, она обвела взглядом открывшееся за ним ярко освещенное помещение и не сдержала восторженного вздоха. Всюду, куда ни падал взгляд, росли пальмы и вьющиеся по шпалерам лианы, между которыми тонким кружевом расстилалась декоративная трава, цвели цветы и сверкал лаковыми листьями кустарник. С первого взгляда Женька узнала здесь и самшит, и множество рододендронов, и монстеру, и чуть ли не все семейство лилейных, и… И чего только здесь еще не было! У Женьки не хватало слов и разбегались глаза. Этот зал со стеклянным потолком, где царствовали только растения, напоминал собой заколдованный дворец, в котором исчезало время.

Мысль о времени заставила Женьку сдвинуться с места — ведь, пока она здесь любовалась ухоженными тропическими красавцами, ее елки и сосны гибли под бензопилами, и лишь ее вмешательство могло замедлить эту массовую казнь. Не позволяя себе больше уходить в созерцание, она двинулась по дорожке из мрамора, уделяя равное количество внимания всем уголкам волшебного сада. Миновав под конец арку из мангровых растений, завешенную, словно шторами, отростками их длинных корней, Женька услышала тихое журчание, напомнившее ей журчание ручья в ее лесу. Но звук исходил от небольшого фонтанчика на краю искусственного пруда, в котором цвели водяные лилии, лотосы и кувшинки. Цветы, словно звезды, возвышались над укрывавшими поверхность воды глянцевыми кружками листьев.

— Чудо, — тихо сказала Женька, останавливаясь над ними. — Какое чудо!

Она сказала это цветам, сияющим над водной гладью посреди зимы, но ответил ей Влад:

— Чудес не бывает, Жень. Это все — лишь умение специалистов. Хочешь, я нарву тебе цветов? Только скажи, каких?

— Нет! — едва ли не с испугом ответила она. — Не надо их трогать! В вазе это будет уже совсем не то. А здесь они — как кусочек лета… Я часто скучаю зимой по таким же вот кувшинкам в своем озере — зимой мне не хватает их и прозрачной чистой воды, в которую можно кинуться с головой, — призналась она.

— Ну тогда пойдем, — сказал он.

Женька с удовольствием постояла бы у пруда еще, но мысль о времени заставила ее пойти вместе с Владом, даже не спрашивая куда. Они миновали несколько искусственных горок, усаженных нарциссами, гиацинтами и еще какими-то более редкими цветами, которых Женька не знала, и вышли через арку в конце сада, противоположную двери, через которую вошли. При их появлении темное помещение, в котором они оказались, осветилось, и прямо перед собой Женька увидела огромный бассейн.

— Много-много прозрачной и чистой воды, в которую можно кинуться с головой, — улыбнувшись, повторил ее слова Влад. — Ты ведь этого хотела?

— Хотела, — с сожалением кивнула Женька, думая о том, что у нее нет купальника. — Но только это не тот случай…

— Случай как раз тот, если ты сама себе не будешь придумывать всяких помех, — сказал он, глядя на нее ставшими вдруг по-мальчишески озорными глазами. А в следующий миг Женька ощутила, что летит. Летит в прозрачную голубую воду прямо в брюках и свитере.

Успев сгруппироваться, она ласточкой ушла почти на самое дно, в кристальную синеву. Восторг, который она при этом испытала, даже заглушил досаду от того, что вымокла вся ее одежда. А когда, проскользнув несколько метров над мозаичным дном бассейна, Женька вынырнула, откинула с лица мокрые волосы и развернулась, чтобы упрекнуть Влада за его по-детски хулиганскую выходку, то увидела, что он тоже нырнул и движется под водой прямо к ней, стремительный, как торпеда, и тоже в одежде — он скинул лишь пиджак, в котором были телефон и документы. Не успела Женька опомниться, как он был уже рядом, подхватил ее и подбросил, выныривая. Вылетев из воды больше чем наполовину, Женька опять ушла в нее, ярко-голубую, кристально чистую. А Влад снова настигал ее. Обоих захватило какое-то по-детски беззаботное веселье. Увернувшись от него, Женька попыталась утянуть его на дно, но силы были неравны. Он снова поймал ее, закружил по воде. Вырвавшись, она попыталась спастись бегством, но свитер мешал двигаться быстро. Тогда, выбравшись на то место, где плавно поднимающееся дно бассейна образовывало мелководье, Женька принялась отбиваться, с визгом и смехом брызгая на Влада водой. Но он, прикрывая лицо одной рукой, другой обхватил ее и снова прыгнул на глубину. Однако Женька сумела выскользнуть и, мимоходом избавившись от свитера, ушла от него, рассекая руками воду. Он снова кинулся вслед…

Когда, изнемогая от усилий и смеха, они все-таки выбрались из воды, Женька сказала, все еще улыбаясь и пытаясь отжать воду из волос:

— Ты просто чудовище! Как я теперь поеду домой?

— Уж найду я, во что тебя одеть, — отозвался он, сняв с нее мокрую майку, достав из шкафчика оказавшееся теплым полотенце и набрасывая его Женьке на голову. — Давай скидывай с себя все.

Не дожидаясь, пока она соберется сама сделать это, он просунул руку под полотенце, расстегнул застежки бюстгальтера и вслед за майкой скинул его на пол, потом протянул руку к поясу Женькиных джинсов. Смущенная этой его бесцеремонной заботой, она не знала, куда деть глаза. Попробовала опустить их, но его облепленное мокрыми брюками тело слишком откровенно выдавало его желания, заставив ее тут же отвести взгляд. По счастью, он был выше ее ростом, и поэтому, глядя прямо перед собой, она видела не его лицо, а проступающую под рубашкой мощную грудь атлета.

— Жень, — раздев, он слегка встряхнул ее. — Ты что застыла, как воробей запуганный?

— Ничего, — прошептала она чуть слышно.

— Ну тогда пойдем. — Он снял с себя через голову и бросил на пол мокрой тряпкой дорогую рубашку, после чего обнял Женьку за плечи, увлекая ее к еще одной двери. Они поднялись по довольно узкой, с обеих сторон сжатой стенами каменной лестнице и оказались в уже знакомой Женьке спальне. При виде широкой, застеленной шелковым покрывалом кровати Женька не без горечи подумала, что все в этом доме рассчитано на то, чтобы ради развлечения принимать таких, как она. Но тут же заставила себя отбросить эту мысль. Чье-то время уже прошло, чье-то еще не наступило, а настоящее принадлежало ей одной. И она не собиралась ничем портить себе эти минуты — напротив, даже готова была к повторению уже пройденного здесь испытания только ради того, чтобы удержать подле себя Влада еще хотя бы на несколько дней.

Но в этот раз, вопреки Женькиным опасениям, не произошло ничего такого, что хотя бы отдаленно могло напомнить ей первую проведенную здесь ночь — разве только то, как он целовал ее. В остальном же сегодня он был полной противоположностью самому себе, каким он был тогда. Касаясь ее нежно и осторожно, он использовал все свое умение и жизненный опыт ради того, чтобы изгладить первое полученное здесь Женькой впечатление.

— Спасибо тебе, — выдохнула она, все еще прижимаясь к нему, приходя в себя после пережитого и снова обретая способность говорить. — Я и представить себе не могла, что это может быть так.

— Всякое в моей жизни бывало, — рассмеялся он, обнимая ее. — Но вот чтобы женщина благодарила меня за то, что было в постели, — это впервые!

— Наверное, потому что ты можешь быть очень разным как в ней, так и вне ее, — тихо произнесла Женька. — Ты страшный человек, помесь ангела с дьяволом. И невозможно предугадать, чем ты обернешься в следующий миг.

— Таковы все люди, Жень, — сказал он, осторожно высвободившись, поднявшись и накидывая на себя халат. — В большей или меньшей степени, но все. Если бы ты немного лучше знала их, ты бы давно это поняла. Да и ты сама наверняка не являешься исключением. — Вытащив из пачки сигарету, он раскурил ее и направился к двери, ведущей в бассейн. — Ты побудь здесь без меня несколько минут, я сейчас приду.

Он ушел, а Женька осталась, слишком счастливая даже для того, чтобы задуматься, куда он отправился. Эти счастливые минуты, знала она, останутся с ней навсегда, сколько бы еще ни довелось ей прожить. Драгоценные алмазы в серой оправе будничной жизни.

Влад не появлялся довольно долго. Где-то часы пробили один раз, заставив Женьку в очередной раз вспомнить о том, что эта ночь отведена ей не только для счастья, и ощутить себя Золушкой на балу, знающей, что вскоре истечет отведенный ей срок.

— Сколько сейчас времени? — были ее первые слова, обращенные к Владу после того, как он вернулся, поскольку часы с равным успехом могли отбить как час ночи, так и половину какого-то другого часа.

— Начало второго, — ответил он, опуская перед ней прямо на кровать что-то вроде переносного столика под крышкой. — Успеешь еще. А то оставалась бы со мной до утра?

— Не могу, — упрямо покачала головой она. — И потом, я волнуюсь не только из-за работы, но и из-за собак. Где гарантия, что кому-нибудь из особняка не взбредет в голову вломиться ко мне в дом, пока я здесь, с тобой? Ведь ваша братия чего только порой не выдумает, упиваясь своей вседозволенностью в уверенности, что сможет потом от всего откупиться.

— А что, уже бывало такое? — спросил он, невольно нахмурившись.

— Было однажды, — кивнула Женька. — Какой-то искатель приключений выломал мне дверь. Тогда, по счастью, для того, чтобы остановить его, мне оказалось достаточным показаться в прихожей с топором в руках. Но кто знает, как все может сложиться в следующий раз?

— Да уж, — вздохнул он, потом сказал: — Ладно, если бы да кабы, но не все в этом мире сволочи, даже когда упьются. К четырем часам я отвезу тебя, как мы и договаривались. А пока составь-ка мне компанию.

Он снял со столика крышку, под которой оказались ломти сырокопченой колбасы, сыра и какой-то неизвестной Женьке рыбы, и куски разнообразного жареного мяса, и фаршированные кальмары с черной икрой.

— Влад… — начала было Женька, но он не дал ей договорить, пригрозив:

— Будешь отказываться, силой впихну. Хватит с меня этих твоих диких повадок. А ты меня знаешь.

Да, Женька знала его, поэтому, не дожидаясь, пока он выполнит свою угрозу, сама взяла кусок мяса.

— Молодец, — похвалил он. — А теперь — за работу. И не думай, что ты от меня отделаешься этим несчастным кусочком. Нечего изображать из себя бесплотное существо, питающееся святым духом. Я-то все равно знаю, что это не так и что ты сейчас хочешь есть.

Подавая ей пример, он сам с аппетитом принялся за еду. Поглядывая на него, Женька по-хорошему завидовала его раскованности. Она, как ни пыталась, не могла держаться так же свободно и естественно, как он.

— Так, — вздохнул он, тоже успевая наблюдать за ней. — Устал я смотреть, как ты сидишь с таким видом, словно только и ждешь удара по затылку. Будем проводить сеанс химиотерапии.

Поднявшись, он открыл бар и, не спрашивая, налил ей что-то густое, кремового цвета. Потом, плеснув и себе на дно стакана виски, вернулся, протягивая Женьке ее стакан.

— Что это? — с опаской спросила она.

— То, что в тебя вольют, если откажешься пить, — ответил он в своей обычной манере. — Не бойся, делая выбор, я помнил о том, что для тебя и кефир — это алкогольный напиток. Но что же делать, если без ста грамм от тебя храбрости так и не дождешься? Давай за нас!

Коснувшись ее стакана своим, Влад одним глотком осушил его до дна и выжидающе уставился на Женьку. Она пригубила странную жидкость. Та оказалась очень вкусной, но, несомненно, весьма крепкой.

— Ну что ж, — вздохнул он, так и не дождавшись, когда она отважится на продолжение. — Приступаем к насильственному развращению невинной души.

Женька и ахнуть не успела, как он обхватил ее за плечи, а другой рукой поднес к ее губам отобранный у нее стакан:

— За маму. За папу. За бабушку, детка. Вот умница. А теперь за дедушку.

Женька вынуждена была глотать, чтобы не облиться. После того как стакан опустел, к ее губам приблизился рулет из кальмара:

— А теперь за мышку с репкой. И за Жучку с внучкой. Теперь за Али-Бабу, — последовали колбаса и рыба, просто растаявшая на языке, — и за сорок его разбойников.

— Да не могу я сразу за сорок, отстань! — неожиданно для самой себя рассмеялась Женька, раскусывая приставшую к губам икринку. Все вдруг стало просто и легко, и спальня вдруг словно наполнилась розовым светом.

— Смеешься, — с довольной улыбкой отметил Влад. — Где бы это записать? Ты смеешься, второй раз за сегодняшний день. Ну что ж, посмотрим, на что ты еще можешь быть способна.

Как выяснилось, способной Женька могла быть очень даже на многое. Сама в это не веря, она не только оказалась в состоянии ужинать с другим человеком, но еще и отпускать при этом какие-то свои замечания, смеяться и шутить. Потом, когда с ужином было покончено, Влад учил ее эротическим играм. А потом она отвечала ему по мере своих возможностей, когда он уже не в состоянии был ограничиться только этим.

Время же летело незаметно. Когда зазвонил и осветился принесенный Владом от бассейна телефон, Женька едва ли не с ужасом увидела, что стоящие рядом на столе часы показывают начало четвертого.

— Да? — ответил Влад, дотянувшись до трубки.

— Владлен Валентинович, вам тут посылку привезли. Утверждают, что вы ее ждете.

— Жду, — подтвердил Влад. — Все в порядке, Коль, отнеси ее в вестибюль, я за ней сейчас спущусь.

— Охрана? — поинтересовалась Женька, когда он дал отбой.

— Она самая. — Влад поднялся. — Полежи, я сейчас вернусь.

— Да некогда мне уже лежать. — Женька указала на обнаруженные часы. — Пора собираться.

— Успеешь. Я быстро, только заберу то, что мне привезли.

— А можно поинтересоваться, что хоть такое тебе привозят в три часа ночи? — спросила Женька, глядя, как он одевается.

— Можно, — ответил он, пряча усмешку. — Долгожданный труп докучливого соседа.

Женька, конечно, не поверила, но в принесенном Владом пакете действительно вполне свободно могло бы поместиться человеческое тело. А когда, выйдя из душа, она увидела его содержимое, то даже растерялась.

— Ну, чего стоим? — Опустившись на край кровати, Влад притянул ее к себе. — Одевайся, если все еще не передумала.

— Не передумала, — с сожалением вздохнула Женька. — Но это… А где мои вещи?

— Вот твои вещи. А про те тряпки забудь, сделай одолжение. В общем, — добавил он, видя, что она снова колеблется, — либо ты едешь в них, либо голой. Я бы, конечно, был не против последнего варианта, но подумай, как холодно будет садиться в машину.

Выбор у Женьки был и впрямь невелик. Она пыталась что-то еще объяснить Владу, но он не стал ее слушать. Поэтому все, что ей осталось, — это принять очередной его подарок и поблагодарить.

Расставшись с Владом у крыльца и проводив взглядом его машину, Женька шагнула за порог, где ее встретил укоризненный взгляд Тумана.

— Знаю, — тихо сказала ему Женька, привалившись спиной к косяку и пытаясь прийти в себя; после огромного дома ее собственные комнатки вдруг будто ссохлись, уменьшившись в размерах, а голова все еще легко кружилась от выпитого. — Меня не было целую ночь, от меня разит спиртным, и вообще… и вообще, — продолжила она, опускаясь на корточки и в порыве чувств обхватывая овчарку за шею, — это все — как сказка! Самая прекрасная сказка из всех, мне известных. Словно это все и не со мной…

Она позволила себе провести еще несколько минут в почти полной неподвижности, лишь поглаживая одной рукой Тумана, а другой — Тяпу, принюхивающегося к ее обновам. А потом, выходя из своего состояния блаженного оцепенения, заставила себя подняться.

— Вы посидите здесь еще, — сказала она собакам. — А мне пора. Надо бежать, чтобы успеть до рассвета. Может, и не успею, но надо хотя бы попытаться, потому что еще одна пропущенная ночь слишком дорого будет стоить деревьям.

Говоря это, Женька торопливо, но бережно сняла с себя и повесила в шкаф свою новую зимнюю кожаную куртку на меху, снаружи отделанную пушистым голубым песцом. Туда же она поместила и теплые зимние сапоги из мягкой кожи, и фирменные джинсы, и мягкий-премягкий шерстяной свитер с высоким горлом. Ей оставалось только гадать, где мог Влад взять эти вещи в три часа ночи и как сумел узнать ее размер. А еще оставалось какое-то сожаление из-за того, что она все-таки вынуждена была их принять. И Женькина гордость в этот раз была совсем ни при чем. Просто ей хотелось бы, чтобы Влад твердо знал: она встречается с ним вовсе не из-за его подарков, и вообще ей от него ничего, абсолютно ничего не нужно, кроме него самого.

Едва раздевшись, Женька снова принялась одеваться, чтобы отправиться в свой ночной поход. Часы показывали десять минут пятого, и в запасе у нее оставалось не так уж много времени на то, чтобы успеть добежать до вырубки и осуществить там задуманное. Поэтому, зная, что придется не идти, а почти всю дорогу бежать, оделась она легко. Лишь, помня о недавней болезни, перевязала горло и грудь шерстяным платком.

— Ну все, — сказала она собакам, надевая перчатки и поднимая собранную еще накануне сумку. — Ждите меня. А я побежала. Надеюсь, что успею все сделать до рассвета. Возвращаться, конечно, придется засветло, но это уже мелочи.

Оказавшись на улице, Женька сразу ощутила, как ее охватывает дрожь. И не только от мороза, но и от мысли о том, что ей предстоит в ближайшем будущем. Уже привычно пытаясь игнорировать это явление, Женька постояла, прислушалась. Разгул возле особняка стихал. Еще слышались голоса, но это уже были не восторженные вопли веселящихся по полной программе гуляк, а ленивая пьяная перекличка, предшествующая отходу ко сну. Над озером же стояла полная тишина, и не чувствовалось даже запаха дыма. Это означало, что все лесорубы давным-давно спят. И лишь два охотника, возможно, сегодня снова подстерегают свою добычу, опять устроив засаду на холмах. Помня об этом, Женька не стала спускаться к озеру, а направилась по дороге в сторону города. Отбежав метров на двести, она высмотрела намек на одной только ей известную тропинку, ведущую в нужную ей сторону, но в обход холмов. Узкую, заснеженную тропинку. Идти по ней, с сожалением подумала Женька, будет гораздо труднее, чем по давно проторенному пути, и времени это займет больше. Но делать было нечего. Присев, Женька быстро и ловко приладила к ногам свои еловые снегоступы, не только оставляющие размытый след на снегу, но и не позволяющие глубоко проваливаться в него. А потом свернула с дороги в лес.

Вскоре дрожь отступила, изгнанная жаром интенсивно работающего тела. Больше всего Женька сейчас боялась, добравшись до вырубки, обнаружить, что уже светает и что поздно сегодня что-либо предпринимать, поэтому двигалась вперед со всей возможной скоростью, не жалея сил. Показалось ли ей или на самом деле в морозном лесном воздухе начал ощущаться едва уловимый привкус весны?

«Пора бы, — подумала Женька. — Пора. Начало бы в этом году все таять пораньше, и бездорожье хоть на какое-то время выгнало бы этих браконьеров из леса».

Но в то же время она прекрасно понимала, что даже если снег начнет таять прямо завтра, до настоящей распутицы все равно дойдет лишь недели через две, не меньше. Ведь снег в лесу и так таял гораздо медленнее, чем в городе, а на вырубке он был еще и укатан тяжелой техникой. А это означало, что Женьке необходимо действовать самой. Действовать без передышки, не надеясь на помощь погоды. Выискивать новые методы борьбы с браконьерами и выживать их отсюда во что бы то ни стало. Бороться же с ними становилось все трудней. И не только из-за бдительных сторожей, но и из-за того, что лесорубы сами находили способы противодействия ей, Женьке. Например, те же вбитые в стволы гвозди они научились определять с помощью магнитов, и теперь Женька уже не могла защищать свои деревья столь простым и действенным способом. В результате в своем стремлении противостоять расширению вырубки Женька день ото дня вынуждена была прибегать ко все более отчаянным мерам. В прошлый раз ей пришлось использовать кислоту, а сегодня… Сегодня у нее в сумке были пластиковые бутылочки с горючей смесью, которую хозяин привозил ей для того, чтобы она даже в сырую погоду могла без труда разжигать костры. И Женька даже представить себе пока не могла, что ей придется применить в следующий раз — идеи иссякали, в то время как возможности их осуществления не переставали усложняться.

Задумавшись, Женька почти не заметила, как прошла весь свой путь. Впрочем, это объяснялось еще и тем, что день ото дня он становился все короче. Заметив впереди освещенный просвет, она остановилась. Теперь, прежде чем подбираться к вырубке, требовалось как следует отдышаться. А дальше уже не бежать — идти осторожно, как крадущийся зверь, стараясь не выдать себя ни случайным шелестом, ни учащенным дыханием. Женька и ощущала себя сейчас диким зверем, уж никак не человеком. Отдышавшись, прислушавшись и осмотревшись по сторонам, она неслышными шагами стала приближаться к тому месту, где обосновались ее недруги.

Выбрав дерево, из-за которого можно было оглядеть почти всю вырубку, Женька притаилась за ним, выжидая, когда покажется сторож. Небо уже начинало светлеть. Пока едва уловимо, так что заметить это могла лишь Женька со своими обостренными чувствами, но рассвет был уже близко. Однако, несмотря на это, Женька не торопилась, понимая, что малейшая оплошность может стать для нее губительной. И она оказалась права: после нескольких минут наблюдения выяснилось, что на вырубке теперь не один, а два сторожа. Это открытие обескуражило Женьку, и она замерла, следя за ними дальше, чтобы выяснить их маршрут и периодичность проводимого обхода.

Когда небо приобрело уже вполне заметный темно-синий окрас и звезды слегка потускнели, Женька наконец дождалась подходящего момента. Уже надев так кстати купленные у бомжей «кошки», она метнулась к выбранной сосне и принялась взбираться наверх, стараясь производить как можно меньше шума и мысленно прося у дерева прощения за то, что глубоко царапает его ствол. Но сосна как будто сама помогала Женьке — во всяком случае, лезть ей было на удивление легко, и все звуки словно скрадывались деревом. Ни один из сторожей так и не заметил, как Женька достигла той границы, где ветки укрыли ее и где она могла, примостившись на одной из них, освободить руки.

Повесив «кошки» на сучок, Женька открыла сумку. Жидкость была у нее разлита по пластиковым бутылочкам с острыми, снабженными отверстиями носиками — в известные всем еще с детских лет «брызгалки». И именно эту сосну Женька выбрала не случайно. Глянув вниз, она увидела почти перед собой кожух генератора и крыши двух стоящих рядом тракторов.

«Господи, что же я делаю?! — на миг ужаснулась Женька, глядя на эти дорогостоящие импортные машины. И тут же ответила сама себе, свинчивая колпачки с носиков своих бутылочек: — То, что надо!»

Осторожно, чтобы жидкость не попала на сосну, Женька прицелилась и надавила на мягкий пластик. Тонкая длинная струя под высоким давлением вылетела из носика и чуть видимой нитью прочертила воздух. Направляя ее, Женька вылила все содержимое бутылочки на крыши тракторов. Потом замерла — приближался сторож, и надо было переждать, пока он снова отойдет. Сидя на дереве, Женька могла наблюдать за каждым его движением. Подойдя к краю вырубки, он замер, всматриваясь в темноту леса. Женька заволновалась, не почувствовал бы он запаха разлитой жидкости. Но тут же успокоила сама себя: этот запах прекрасно гармонировал с запахом топлива, исходящим от неоднократно прогреваемых за ночь машин. Сторож не должен был его заметить. И не заметил ни чуть уловимо изменившегося запаха, ни чего-либо подозрительного в лесу. Развернувшись, он продолжил свой обход. Дошел до тракторов, заглянул под них и двинулся дальше. Женька не торопилась, глядя ему в спину, выжидала. И только когда, на ее взгляд, он наверняка уже не должен был услышать тихого стука падающей на металл тонкой струи, опорожнила оставшиеся две бутылки, щедро поливая технику и стараясь попасть струей во все возможные щели. А потом, убедившись, что на руки не попало ни капли жидкости, вытащила заранее приготовленный трут и торопливо щелкнула зажигалкой — оба сторожа заканчивали очередной круг, и один из них вот-вот должен был появиться из-за лесовозов, чтобы продолжить обход, повернувшись лицом в Женькину сторону. А ей совсем не хотелось, чтобы он успел заметить, откуда прилетит к тракторам огненная искра.

Подожженный трут, специально утяжеленный, чтобы хорошо летел, не погас, когда Женька метнула его, и упал как раз на крышу ближайшего трактора. Та вспыхнула сразу, словно только и ожидала, когда к ней поднесут огонек. Женька колебалась с секунду — у нее в запасе было еще несколько трутов, которые она могла бросить во второй трактор и в генератор. Но в этот момент из-за машин вышел сторож. Сразу заметив взвившееся пламя, он кинулся в сторону тракторов, громким криком извещая о происшествии. А Женька, подхватив «кошки» и замотав платком лицо — поднимающийся дым начал уже окутывать и ее сосну, — стала быстро спускаться. Она еще не достигла земли, как огонь перекинулся и на генератор — просто жидкость на кожухе воспламенилась от жара горящего трактора. В самом же тракторе тоненькие огненные струйки ползли по внутренней части кабины — загорелось то, что попало внутрь через неплотно закрытое окошко. Вспыхнул и второй трактор. Пламя зазмеилось по капоту, потом полыхнуло где-то в глубине, через решетку радиатора. А из-под первого трактора уже капали огненные капли — возможно, текла расплавившаяся проводка. Но Женьке некогда было рассматривать дело своих рук. Оба сторожа были уже близко, и от вагончика во всю прыть бежали проснувшиеся по тревоге лесорубы. Держа обе «кошки» в одной руке — не было времени убирать их, — спустившаяся на землю Женька накинула на ноги ремни снегоступов, собираясь бежать. Она уже выпрямлялась, когда кто-то из мужиков — может, что-то заметив в отблеске пламени, а может, просто выискивая подручные средства для тушения пожара, — вдруг кинулся мимо тракторов к деревьям. Женька не успела ни присесть, ни укрыться, как он одним рывком продрался между елками, сцепившимися друг с другом своими нижними ветками, и оказался прямо перед ней. На миг оба замерли — Женька в испуге, а мужик то ли в недоумении, то ли ослепленный относительной темнотой леса после яркого огня, мимо которого он только что пробегал. Но это длилось всего лишь миг, а потом, едва только Женька успела дернуться в надежде, что сможет еще убежать, как он прыгнул к ней. Даже глубокий снег не помешал ему одним прыжком преодолеть разделяющее их с Женькой расстояние. Она ощутила, как чужая рука, словно капкан, сжимает ее предплечье, и рванулась в отчаянии и страхе, словно пойманный зверь. Но мужик держал ее крепко. В ответ на ее попытку высвободиться он дернул ее на себя, пытаясь ухватить и за вторую руку. И тогда Женька, взмахнув еще свободной рукой, ударила его по голове так и не убранными в сумку «кошками». Удар получился тяжелый, глухой. Не издав ни единого звука, мужик стал оседать на снег. А вот Женька сдавленно вскрикнула в ужасе от того, что натворила. Отшатнувшись, она оглянулась на бушующий за деревьями пожар. Первым ее порывом было кинуться туда и позвать на помощь кого-нибудь из суетящихся вокруг горящих тракторов лесорубов. Но потом мысль об опасности, угрожающей с их стороны ей самой, отрезвила ее. Несколько долгих томительных секунд инстинкт самосохранения боролся в ней с осознанием содеянного. В результате этой жестокой борьбы Женька решилась наклониться к мужику, чтобы узнать вначале, насколько же именно он нуждается в помощи. Внутренне замирая, она скинула с него шапку. И облегченно, полной грудью вздохнула. Удар пришелся тупой стороной изогнутых железных крючьев. Кроме того, шапка смягчила его. И в результате вместо глубокой раны на голове мужика намечалась лишь здоровенная шишка. Ну а самое главное заключалось в том, что он был жив, он дышал. Убедившись в этом, Женька поднялась, сунула «кошки» в сумку и, больше не мешкая, побежала в лес.

Домой она вернулась уже после десяти — старалась на обратном пути по возможности лучше запутать следы, не полагаясь на то, что они и так едва заметны. А кроме того, уже не имея особых причин торопиться, обессиленная пережитым Женька позволила себе, отбежав на достаточно большое расстояние от вырубки, спокойно пройти весь оставшийся путь и под конец даже пообщаться с деревьями. Ей необходимо было выговориться, поделиться с ними тем, что у нее на душе, потому что ее внутреннее состояние вовсе не соответствовало ее размеренным движениям, а было подобно холодной буре, сотрясающей все вокруг. Женька не опасалась того, что мужик мог рассмотреть ее — во-первых, большая часть ее лица все еще была тогда закрыта платком, а во-вторых, даже ее привычные к лесному сумраку глаза успели увидеть немногое, поэтому о нем, только что пробежавшем мимо яркого пламени, вообще не стоило говорить. Возможно даже, если бы она не дернулась, выказав тем самым свой страх, он и вообще не попытался бы ее схватить, несмотря на то что ее фигура показалась ему незнакомой. Но что случилось — то случилось, и Женька вынуждена была ударить его. А вот после этого не так-то просто было теперь успокоиться. Пусть она сделала это, лишь защищаясь, пусть почти неосознанно, но легче ей от этого не становилось. Все стояла у нее перед глазами черная фигура, и слышался глухой звук удара тяжелых железных крючьев по костям черепа. И сердце снова и снова заходилось от ужаса. Женька не знала, кто сказал, что второе преступление совершить всегда легче, чем первое, но была совершенно не согласна с ним. Напротив, сегодняшний случай всколыхнул прошлое, лишь усилив ее смятение. Яркой картиной в Женькиной памяти настойчиво воскресал тот день, когда, в очередной раз разругавшись с матерью, она убежала с Дианкой в лес. В тот лес за городом, где росли ее Деревья Черных Лет. Был конец весны, ярко светило солнце, щебетали птицы. А деревья встретили Женьку умиротворяющим шелестом, сочувственно кивая ей ветками, одетыми в уже окрепшую, но все еще такую свежую листву. Негодование и боль, которые душили Женьку, пока она бежала сюда, отступали прочь, рассеивались, теряя свою сокрушительную силу. Женька медленно шла, поглядывая на трусящую чуть впереди Дианку, благодарной улыбкой отвечая деревьям на их сочувствие и постепенно успокаиваясь после пережитого дома скандала. Она не ждала больше ничего плохого от этого дня, тем более здесь, в месте, которое давно привыкла считать своим. Но судьба распорядилась по-своему: кусты, мимо которых проходила Женька, вдруг затрещали, и из них начал выбираться пьяный, едва проспавшийся мужик. От испуга и неожиданности Женька вздрогнула всем телом, в то время как побуждаемая теми же чувствами Дианка облаяла нарушителя спокойствия. Она даже не приближалась к нему, просто тявкнула несколько раз с расстояния в несколько метров, выражая тем самым свои собачьи эмоции, но этого оказалось достаточным для того, чтобы мужик обозлился едва ли не хуже быка, которому показали красную тряпку. Посмотрев на Женьку мутным взглядом, он заорал:

— Я сейчас твою скотину прибью! — и кинулся ловить перепуганную собачонку. Ярость придавала ему сил, и двигался он весьма быстро, несмотря на то что был пьян.

Дианка, растерявшись, заметалась между зарослями, не зная куда бежать.

— Дианка, ко мне! — закричала Женька. Услышав зов, собачонка попыталась проскочить мимо своего преследователя, но тот, не давая ей убежать, начал швыряться камнями. Не дожидаясь, пока хоть один из них попадет в свою цель, Женька кинулась на помощь окончательно запуганной и растерявшейся Дианке. Она подбежала к мужику и встала перед ним, закрывая собаку собой. Он бросил камень через Женькино плечо, едва не зацепив потерявшую бдительность собачонку. Дианка кинулась вдоль края зарослей, и мужик, резко отпихнув Женьку, ринулся к ней, пытаясь схватить. Он навис над маленькой дворнягой всей своей массой, протягивая к ней руки. И тут Дианка, вместо того чтобы попытаться прошмыгнуть мимо, вдруг остановилась, глядя на него огромными испуганными глазами, поджав хвост и прильнув к земле. Женька видела: еще миг — и мужик схватит собачонку. Не нужно было гадать, что он сделает, когда она окажется у него в руках, — все было написано на его красном, потном и перекошенном лице с мутными и злыми глазами. И тогда, понимая, что медлить больше нельзя ни секунды, Женька бросилась собаке на помощь, схватив первую попавшуюся под руку палку. Женька вцепилась в нее, понимая, что не сможет ничего сделать голыми руками. В ее намерения входило ударить мужика, чтобы дать Дианке возможность убежать. Но вышло так, что у массивной и твердой палки оказался остро обломанный конец, и каким-то образом — Женька и сама не знала, каким — он воткнулся мужику в его толстый, нависающий над брючным ремнем живот. Вначале Женька ощутила какое-то сопротивление, потом услышала очень тихий, но заставивший ее передернуться хруст. И, не успела она еще толком ничего сообразить, как палка в ее руках подалась, куда-то уходя, а на руки хлынула отвратительно теплая чужая кровь…

Ощущение было настолько реальным, что ушедшая в воспоминания Женька вздрогнула, взглянув на свои руки. Потом, чтобы окончательно прогнать его, сняла перчатки и протерла руки снегом. Пальцы заломило, но сразу стало легче. Набрав еще немного снега, Женька протерла и виски. Бессонная ночь и нервное напряжение давали о себе знать все сильнее. И воспоминание о роковом дне продолжало настойчиво виться в сознании, словно навязчивая муха. Женька снова видела безумный, животный страх в глазах мужика — его агрессия исчезла без следа, как только он понял, что с ним случилось. Слышала его отвратительный, по-бабьи слезливый вой. Первым Женькиным порывом при виде случившегося было убежать. Но она не смогла бросить человека в беде, даже такое дерьмо, как этот. Поэтому она тащила его до дороги, почти на себе, выбиваясь из сил, поскольку сам он еле двигал ногами, и слушала при этом его отвратительный скулеж. Он скулил почти непрерывно — пока Женька волокла его, пока укладывала на обочину, пока ловила попутную машину. И пока ждала «Скорую», поскольку остановившийся водитель отказался взять к себе в автомобиль окровавленного мужика, но пообещал прислать помощь. Лишь когда «Скорая» приехала и мужика стали укладывать на носилки, он перестал скулить, а вполне внятно начал жаловаться на то, что вот из-за какой-то паршивой собаки… Когда Женька услышала это, первым ее побуждением было отхлестать его по толстым щекам. Но, преодолевая это желание, уже не раз посещавшее ее еще во время пути, она просто склонилась над мужиком и прошипела ему в лицо:

— Заткнись! Если не заткнешься, я скажу, что ты пытался меня изнасиловать, а я защищалась. Кому скорее поверят — тебе, жирному пьянице, или такому ангелочку, как я?

И он заткнулся. Сверлил Женьку взглядом до тех пор, пока его не закатили на носилках в машину, но больше не сказал ни слова.

Сразу после того, как мужика увезли, Женька снова вернулась в лес, к скрывающейся там реке. Забравшись на низко склонившееся над водой дерево, она долго отмывалась — мыла лицо и руки, застирывала от крови одежду, заодно стараясь прийти по мере возможности в себя, прежде чем возвращаться домой. И никак не могла отделаться от запаха. Но в тот раз это был не запах крови, запомнившийся Женьке гораздо позже, а зловоние потного тела, смешанное с перегаром.

Больше Женька никогда не видела того мужика, только позвонила на следующий день в больницу, узнать, как он себя чувствует — ей хотелось быть уверенной в том, что она не является виновницей чьей-то гибели. Но навсегда осталось в памяти ощущение хлынувшей на руки крови, а еще — осознание совершенного преступления, при мысли о котором у Женьки до сих пор сжималось внутри, как опаленный огнем цветок.

Остановившись у ворот, Женька в последний раз оглянулась на озеро. Дышала она часто, и сердце колотилось сильнее обычного, но причина была совсем не в быстрой ходьбе, а в воспоминаниях как о сегодняшнем дне, так и о делах давно минувших. Женька была вынуждена словно бы пережить все заново, весь ужас тех леденящих минут. И снова слышала глухой звук нанесенного сегодня удара. Глядя на далекое бледное зарево над холмом, она спрашивала себя, нашли ли уже того мужика, очнулся ли он и все ли с ним в порядке. В этот раз она не могла позвонить в больницу, чтобы узнать о его состоянии, и ей оставалось только надеяться, что все обойдется.