6

Около недели Женька переживала свою последнюю встречу с Владом, прокручивая ее в памяти и так и эдак. А потом вблизи озера стали происходить события, из-за которых ей стало уже не до воспоминаний и романтических грез. Остался один только лес, и ничего кроме. Беда нагрянула неожиданно, заявив о себе далеким шумом моторов. Не от дороги, а откуда-то из-за холма на противоположном берегу озера. Техника была тяжелой — не легковые машины и даже не излюбленные большинством «ордынцев» внедорожники. Судя по звуку, это были либо грузовики, либо трактора. А самое главное, двигались они в той стороне, где не было и не могло быть дороги. Там был только лес, густой дикий лес.

Сердце у Женьки забилось так, как оно не билось даже в ту памятную ночь, когда она тащила домой под носом у бандитов раненого Влада. Быстро оценив расстояние и попытавшись представить себе ситуацию, она сочла за лучшее оставить собак дома, а сама со всех ног кинулась напрямик через озеро к холму. Озеро покрывал не только лед, но и толстое одеяло успевшего слежаться снега, так что бежать было нескользко, хотя и нелегко. Спотыкаясь, Женька неслась изо всех сил, а в мыслях было только одно: успеть! Холм располагался гораздо дальше, чем казалось на первый взгляд, Женька уже знала это по опыту, но сегодня расстояние словно бы еще увеличилось как минимум вдвое. Порой у Женьки возникало ощущение, что она стоит на месте, и, мысленно подстегивая себя, со всхлипом хватая открытым ртом воздух, она напрягала все свои силы, чтобы бежать еще быстрее.

Когда она перебежала наконец озеро и оказалась у подножия холма, в глазах у нее было темно, лицо горело, а горло то ли онемело от холодного воздуха, то ли пересохло — Женька уже не могла этого понять. Замерев на несколько секунд, чтобы отдышаться и прислушаться, она принялась карабкаться на холм. Пальцы, обдираемые о наст, за который она цеплялась при подъеме, вначале разболелись, потом занемели, из-за чего боль стала пульсирующей и тупой. По спине, несмотря на мороз, ручейком стекал пот. Но ничего этого Женька почти не замечала. Единственным, на чем сосредоточилось все ее внимание, был нарастающий звук работающей техники, а еще, что было всего ужаснее, треск надламывающихся древесных стволов.

Взбежав на холм, Женька устремила почти безумный взгляд на то, что открылось перед ней с другой стороны. Холмы и озеро, искажающие звуки, обманули ее и на этот раз, и та трагедия, которую ожидала увидеть Женька, развернулась на самом деле намного дальше. Но это было только пока. Стоя на вершине холма, Женька могла разобрать, что от далекой, скрытой за лесом трассы в ее сторону движется несколько тракторов. Первый из них по виду напоминал броневик. Он наезжал на деревья, оказавшиеся у него на пути, и очень легко валил их, расчищая дорогу. При этом неведомо откуда до Женьки доносились ненавистные звуки пилы. Женька стояла, глядя на все это, как на кошмарный сон. Она впервые видела, как губится лес, как уничтожаются живые деревья, и на какое-то время это зрелище ввергло ее в состояние шока. Но, едва начав приходить в себя, Женька ринулась вниз. По противоположному склону холма, вначале между соснами, потом, сбежав в низину — между елками, торопливо отводя рукой со своего пути их дрожащие лапы. Проваливаясь в снег, спотыкаясь о валежник, царапаясь и ушибаясь, она бежала с одной только мыслью: остановить движущегося монстра. О том, как она это сделает, Женька даже и не думала. Главное, казалось ей, это добежать, а там видно будет. Вскоре гул машин и треск деревьев стали почти оглушительными. Женька увидела, как впереди вздрогнули высокие стройные ели, когда их задела, падая, погибающая подруга. Позабыв про боль в груди, про набившийся в сапоги снег, превращающийся в воду со льдом, и про усталость, она кинулась вперед, прямо на движущийся ей навстречу дьявольский трактор, больше похожий на броневик.

Двигатель взревел, потом закованная в железо гусеничная машина остановилась. Елка, которую она не успела свалить, со стоном накренилась, вся дрожа.

— Милые вы мои, хорошие, — горячо шептала Женька деревьям, стоя перед трактором.

Больше она ничего не успела сказать, потому что люк трактора откинулся, и вылезший оттуда мужик заглушил все остальные звуки потоком отборной ругани. Продолжая ругаться и размахивая руками, он соскочил с подножки и направился прямиком к Женьке. Если отбросить мат, которым в избытке была пересыпана его речь, то суть его монолога сводилась к вопросу, что Женька здесь делает и понимает ли она, что чуть не сделала его убийцей, потому что он мог ее задавить, не трактором, так падающим деревом. В порыве чувств мужик даже схватил Женьку за воротник, пихнув ее так, что она улетела в глубокий снег. Но, не без труда выбравшись оттуда, Женька отважно встретила нападки продолжающего бушевать мужика. Тут появились и остальные, из идущих следом машин. Кто-то начал урезонивать своего разошедшегося товарища, а кто-то уже в более спокойной форме интересоваться у Женьки, как ее сюда занесло.

— Я пришла сказать вам, что здесь заповедная зона, а в той стороне, куда вы движетесь, находится дом отдыха, — произнесла Женька первое, что ей пришло на ум. — Этот лес нельзя вырубать. Наверное, произошла какая-то ошибка.

— Никакой ошибки здесь нет, — ответил кто-то. — Я здесь бригадир. Обращенная к озеру сторона холмов вырубаться не будет, а вот тыльная территория подлежит частичной зачистке. Планы вырубки согласованы с Леспромхозом.

— Но этого не может быть! — в ужасе пролепетала Женька. — Вы понимаете, что их нельзя трогать? Они же… они ведь живые! — в отчаянии выкрикнула она, понимая, что для мужиков ее слова прозвучат, скорее всего, полным бредом. Но не умела, ах, не умела она общаться с людьми! Впрочем, даже в том случае, если бы она была блестящим оратором, ей все равно не удалось бы убедить тех, кто пришел сюда зарабатывать вырубкой леса, чтобы они отступили. Достаточно было взглянуть на униформу мужиков, на их технику, чтобы понять, какие деньги вложены в это предприятие и какую прибыль от него ожидают в ближайшем будущем. Ощущая свою полную беспомощность, Женька стояла перед мужиками. Слезы текли по ее измученному лицу.

— Вот что, — сказал бригадир. — Не знаю, откуда ты взялась, но извини, нам некогда, у нас план утвержден. Так что, сделай одолжение, иди домой. И не болтайся здесь больше, а то и впрямь завалит ненароком упавшим стволом. Мокрого места тогда от тебя не останется.

— А вам разве не все равно? — спросила Женька. — Раз вы и так пришли сюда убивать? Или что, за меня посадить могут, а их жизнь, — она повела рукой, указывая на деревья, — уже кем-то куплена? Тогда кем? Скажите, по крайней мере, кто за этим стоит?

— Бабки, — потерял терпение бригадир. — И пока ты тут несешь околесицу, у нас счетчик капает. Так что иди отсюда по-хорошему.

По его знаку мужики двинулись к своим машинам. Но Женька, не желая сдаваться, кинулась им вслед.

— Нет! — кричала она. — Вы не можете, не должны этого делать!

Она уцепилась за робу первого попавшегося мужика, пытаясь его остановить. Но он легко вывернулся и толчком послал Женьку в сугроб.

— Иди отсюда, ненормальная! — услышала Женька, пытаясь выбраться. — Сказано тебе, не нарывайся на грубость, так нет ведь, не понимаешь по-хорошему. Ну так будем по-плохому разговаривать. Попробуй только еще раз сунуться!

Пока обессиленная долгим путем и пережитой стычкой Женька выбиралась из глубокого сугроба, колонна, взревев моторами, двинулась дальше. Впереди идущий трактор словно бы накатывался своим вздернутым железным носом на встающие у него на пути деревья и валил их при помощи встроенной циркулярной пилы. Дальше, если дерево по своим размерам представляло собой ценность, за него бралась следующая машина, с другой разновидностью пилы, буквально за несколько секунд превращая его в очищенное бревно. А если поваленное деревце не представляло никакого интереса, машина просто отбрасывала его с пути на обочину железными манипуляторами, и вся колонна техники проходила мимо. Пока их задачей было проложить дорогу к месту заготовки, к заветным Женькиным холмам, к соснам, к ее патриаршей ели, к ручью, к влюбленной паре деревьев… Из последних сил Женька снова устремилась за колонной. Но мужики, видимо, окончательно потеряли терпение или и впрямь уверились в том, что имеют дело с психопаткой. Потому что, снова увидев Женьку, один из рабочих пошел ей навстречу с какой-то металлической болванкой в руке.

— Ну что, уберешься отсюда все-таки, или тебе по черепу съездить, чтобы успокоилась?! — зло спросил он. И Женька поняла, что он не шутит. Видеть, как уничтожают лес, было для нее страшнее смерти, и она не побоялась бы этих угроз, предпочтя даже умереть, защищая свои деревья. Но, во-первых, мужиков бы это все равно не остановило, а во-вторых, она подумала о собаках, которые осиротеют в случае ее смерти. Содрогаясь от чудовищности происходящего и от сознания своего бессилия перед этими мужиками с их бездушно крушащей все на своем пути техникой, Женька опустилась прямо на снег. Рыдания душили ее, свет мерк в глазах. Заламывая руки, она оплакивала свои погубленные деревья, гладила изуродованные стволы и просила у них прощения за свою беспомощность перед людьми.

Неизвестно, что больше помогло Женьке прийти в себя — холод или слезы, но спустя какое-то время она начала адекватно реагировать на окружающее. Поняла, что находится вдали от дома, что в лесу сгущаются сумерки и что она очень замерзла. Взмокшая при беге спина и промокшие ноги заледенели, и даже растекшиеся по щекам слезы превратились в льдинки. Смахивая их, Женька с трудом встала на ноги. Где-то уже далеко мелькал свет фар и слышался гул техники, а вокруг стояла тишина. Мертвая, траурная. Оглядевшись, Женька снова не удержалась и всхлипнула.

— Хорошие мои, — прошептала она дрожащими губами. — Ну за что же вас так? Господи! За что?!

Ее голос поднялся до крика, но никто не ответил ей на этот вопрос. И, понимая, что здесь сегодня она все равно больше ничего не добьется, Женька побрела к дому.

— Я вернусь, — горячо шептала она деревьям, утопая в глубоком снегу, но ни за что бы не согласившись идти по проложенной просеке. — Я подумаю, что можно сделать, я постараюсь найти какой-нибудь выход. Если не смогу их остановить, то буду мешать им всеми силами, но так просто точно вас не оставлю, даже если отвоюю этим для кого-то из вас всего несколько дней.

Домой Женька вернулась ближе к полуночи, обессилевшая и продрогшая. Все, на что ее еще хватило, — это запустить свою печку, выпустить на улицу собак по их личным нуждам да после этого накормить их. Пока она стояла на крыльце в ожидании собак, ей все еще слышался шум тракторов и треск уступающего грубой силе леса. Женька знала, что всего этого уже нет, что машины не так давно затихли, но шум продолжал звучать у нее в голове, терзая душу. А среди ночи продолжавшая слышать этот шум даже в постели Женька еще и затряслась в ознобе. Под теплым одеялом в натопленной комнате ее колотило так, как будто она окунулась в ледяную воду озера. Женька съежилась в комочек, стараясь сохранить хоть кроху тепла, но все ее тело, каждая его клеточка продолжала трястись крупной дрожью, и даже зубы выбивали дробь. Мысль о том, что в шкафу есть еще одно одеяло, заставила Женьку шевельнуться, но она тут же поняла, что у нее не хватит мужества встать и сделать несколько шагов. Было слишком холодно, и слишком болели у нее все суставы. Попросить же принести одеяло ей было не у кого. Как никогда остро чувствуя свое одиночество, Женька укрылась с головой, продолжая дрожать. И вдруг ощутила через одеяло легкое прикосновение к своему плечу. Сделав над собой усилие и высунув наружу голову, Женька встретилась глазами со стоящим у дивана Туманом. Подойдя к ней и ткнув ее носом, он теперь заглядывал ей в глаза, и в его взгляде читался тревожный вопрос.

— Холодно мне, Туманушка, — клацая зубами, просипела Женька.

Туман понял. Никогда в жизни не делавший попыток залезть на разобранную постель, он положил на одеяло лапу и еще раз взглянул на Женьку. А потом, так и не дождавшись от нее ответа, осторожно заполз на диван, навалившись поверх одеяла на Женьку всем своим теплым, покрытым густой шерстью телом. Где-то в ногах Женька тоже ощутила возню, и с другой стороны к ней под бок проскользнул Тяпа.

Вскоре, сжатая с обеих сторон собачьими телами, она перестала дрожать, а потом ей и вовсе стало жарко. Захотелось пить, но это было уже гораздо меньшей проблемой, чем сотрясающий все тело озноб. Выбравшись из-под одеяла, Женька доплелась до кухни, с болезненной вялостью удивляясь тому, насколько ухудшилось ее состояние всего-то за несколько часов. Ее шатало от слабости из стороны в сторону, болели все суставы, голова и горло. Женька не помнила, где у нее термометр и есть ли он у нее вообще, поскольку раньше ей пользоваться им не приходилось, но и без этого нехитрого предмета смело можно было сказать, что температура у нее зашкаливает за тридцать восемь. Напрягая все свои силы, чтобы не упасть, Женька вскипятила воду, перелила ее в свой старый чайник, добавила туда пареной малины и взяла его с собой в комнату, поставив возле кровати. После этой прогулки ее снова начало трясти, но собаки были рядом. И Женька, наполовину опустошив чайник, в конце концов забылась тревожным сном, в котором железные чудовища с горящими глазами вгрызались своими клыками в беззащитные древесные стволы.

Утром Женька поняла, что больна не на шутку. Такое с ней случилось впервые, но и пробегать несколько километров по глубокому снегу, щедро набирая его в сапоги, и глотать при этом огромными порциями морозный воздух ей тоже раньше не доводилось. Горло болело очень сильно, эта боль отдавалась в ушах, притупляя слух. А еще, не так сильно, но как-то особенно неприятно болело в груди. Понимая, что без лекарств не обойтись, Женька мужественно начала колоть себе антибиотики, запас которых был недавно пополнен Загоровым-старшим, приславшим их для Влада раза в три больше, чем требовалось. И, как теперь оказалось, очень кстати, потому что благодаря этому Женька могла надеяться, что поправится достаточно быстро. Она не могла позволить себе болеть. Где-то за холмами с раннего утра и до позднего вечера до нее доносились звуки, от которых ее сердце обливалось горячей кровью. Всеми своими помыслами, всей душой Женька стремилась туда, в то время как самочувствие едва позволяло ей доползти до порога. Она была так слаба, что каждый раз необходимость подняться с постели становилась для нее тяжким испытанием, а любое сделанное дело — настоящим подвигом. Ей едва доставало сил, чтобы выпустить собак на прогулку, а потом добраться до кухни, чтобы запастись питьевой водой для себя, а собакам разложить по мискам еду. Готовить она была не в состоянии и размачивала им сухари, нарезая в полученную массу так кстати купленную Владом говяжью вырезку и колбасу. При этом она каждый раз мысленно благодарила его, поскольку, если бы не эти запасы, она даже не представляла себе, как стала бы выходить из создавшегося положения. А еще, с трудом ковыляя по своему домику, Женька молилась о том, чтобы, по крайней мере, в ближайшие три дня не приехал хозяин с известием об очередном нашествии «орды», поскольку ей было сейчас не под силу не то что работать в парке, а даже просто поднять лопату.

Лишь на четвертый день лечения весьма и весьма болезненными уколами Женька смогла наконец ходить по комнате, а не передвигаться по ней сгорбившись и придерживаясь за стену под пристальным взглядом Тумана, в любой момент готового подставить свою холку для того, чтобы хозяйка могла на нее опереться. Тяпа ничем помочь не мог, но тоже все время вертелся рядом, ловя Женькин взгляд, и у нее при виде такой собачьей заботы слезы наворачивались на глаза. Она всегда знала, что любит своих собак, но никогда раньше не осознавала, до какой же степени сильно это чувство. А теперь она смело могла бы сказать, что у нее не только никого нет роднее и дороже их, но и вряд ли когда-нибудь будет. Однако оставался еще лес. И на пятый день, тщательно одевшись и замотав лицо до самых глаз теплым шарфом, Женька побрела к холмам, желая хотя бы узнать, что изменилось там за эти несколько дней. Собак на этот раз она взяла с собой, опасаясь, что без поддержки Тумана вообще не доберется до холма. На Тумана же можно было в случае чего опереться, и даже если бы Женька все-таки упала на полпути, он не дал бы ей замерзнуть. Поскольку Женька не на шутку опасалась за Тяпу с Туманом, наличие собак исключало всякую возможность ее контакта с лесорубами, но, по горькому опыту зная, что бесполезно пытаться изменить что-либо с помощью слов, Женька сегодня и не стремилась к этому. Все, что ей сейчас требовалось, это узнать, насколько пострадали за время ее болезни деревья. А потом, ухитрившись пережить это зрелище, даже в предчувствии которого ей уже становилось плохо, придумать какой-нибудь способ борьбы с оккупантами, пришедшими в ее лес.

На холм Женька взбиралась медленно, и вовсе не из-за боязни наглотаться холодного воздуха. Те звуки, что доносились из-за холма, побуждали забыть о себе, но слабость не позволяла этого сделать, ограничивая в движениях. Неоднократно Женька была вынуждена вообще останавливаться для того, чтобы отдышаться и отдохнуть. Сердце билось о грудную клетку так сильно и часто, как будто хотело вырваться наружу. Женька прижимала руки к груди в попытке унять сердцебиение, но это мало помогало, потому что причина была не только в плохом самочувствии, но еще в страхе и боли, ее терзающей. А с этими чувствами Женька справиться не могла. Напротив, чем выше она взбиралась, тем сильнее страшилась того, что может открыться ее взгляду по ту сторону холма.

Оказавшись на вершине, Женька не сразу отважилась посмотреть вниз. А когда все же решилась, то увидела убегающую вдаль широкую расчищенную дорогу, по которой уходили сразу два нагруженных лесовоза с прицепами. У подножия холма был уже вырублен значительный квадрат леса, зияющий, словно открытая рана, и работа продолжала кипеть, отчего эта рана становилась все шире. Сейчас там стояли еще две машины, загружая манипуляторами готовые бревна. Чуть поодаль находился большой вагон, где, судя по всему, ночевали лесорубы, которые в данный момент, в ярких комбинезонах и касках, деловито сновали по всему участку со своими проклятыми ручными бензопилами. Тех чудовищных машин с пилами-манипуляторами, которые прокладывали дорогу в лесу, Женька больше не видела, но лесорубы ненамного отставали от них. Весь процесс был у них четко отрепетирован. Каждый был занят своим делом, и ни одна минута, ни одно усилие не тратилось впустую. Одни валили деревья, другие спиливали с них ветки, сваливая их в кучу. Маленькие приземистые трактора с подвижными железными клешнями сноровисто крутились по участку, рассортировывая бревна. Большие и ровные они оттаскивали ближе к дороге, а те, что были тонкими или кривыми, просто скидывали в штабель. И вид этих скиданных в кучу тонких стволов особенно сильно ранил Женьку — они ей виделись погибшими в неравной схватке детьми. Ее глаза заволокло слезами, и как она ни пыталась, а так и не смогла сдержать их. И машины, и мужики, и гибнущий лес — все расплылось, исчезло из виду, остались одни только невыносимые звуки. Отвернувшись от всего этого, Женька прижалась лицом к первой попавшейся сосне, пытаясь успокоиться. Но долго еще, даже по дороге домой, ее губы продолжали дрожать, а горло сжимали спазмы.

Дома Женька не могла найти себе места. Расширяющаяся с каждой минутой вырубка так и стояла перед глазами, а мысль о том, что это только начало, просто сжигала ее изнутри.

«Надо что-то делать, — шептала она, словно в горячке. — И так уже потеряла пять дней. Я не отдам им свой лес! Кто, кто позволил им рубить его? Господи, я все на свете отдала бы за то, чтобы их остановить… Если бы только у меня что-то было. А вот кто-то, наоборот, судя по всему, выложил немалую сумму за то, чтобы иметь возможность вести эту полулегальную браконьерскую вырубку. Ну как же они могли?! Те, что платили, и те, что брали эти деньги, давая разрешение?! Неужели они не понимают, что не на всем в этом мире можно наживаться, что сейчас они просто губят жизни?!»

Эти монологи прерывались слезами, после чего Женька снова, до головокружения, до потемнения в глазах, металась по комнате. А наутро, проснувшись после того, как просто в изнеможении упала вечером на кровать, она, невзирая на слабость, отправилась в город. Теперь куда сильнее недавно угасшей болезненной лихорадки Женьку терзал огонь, пылающий внутри и словно сжигающий сердце, которое и без того заходилось от боли. В таком состоянии Женька, даже если захотела бы, не смогла усидеть на месте. Но она и не хотела. Она готова была хвататься за любую возможность спасти свой лес.

В городе Женька прежде всего позвонила по уже знакомому телефону, но, выслушав, как всегда, стандартный ответ, не повесила трубку, а с порожденной отчаянием смелостью перешла в наступление.

— А кто утверждает эти планы, могу я узнать? — решительно спросила она. — И могу ли я взглянуть на них? Должны же у вас быть какие-то бумаги!

В ответ на свою просьбу выслушала отказ, обоснованный тем, что она не является официальным лицом или представителем какой-либо общественной организации. Скорее всего, подумала Женька, это было простой отмазкой, но означало одно: взывая к руководству Лесного хозяйства, она ровным счетом ничего не добьется. Сбывались самые мрачные ее предположения.

— Ну что ж, — процедила она сквозь зубы, выходя из кабинки таксофона. — Как сказали мне спущенные вами с цепи лесорубы, будем по-плохому, раз нельзя по-хорошему. Вы мне сами не оставили выбора.

С этими мыслями мрачно, но решительно настроенная Женька пошла по магазинам. Теперь ей предстояли внеплановые расходы, но, к счастью, у нее еще оставались те деньги, что ей прислал когда-то с Корнеем Влад. Она в свое время разделила их на несколько месяцев и тратила исключительно на собак. И не потому, что не желала ничего принимать от Влада для себя лично, а потому, что знала: у нее не будет других средств на то, чтобы побаловать своих любимцев, в то время как ей очень этого хотелось. Но теперь, когда опасности подвергались другие ее любимцы — деревья, Женька решилась посягнуть на часть неприкосновенной суммы и взять оттуда, сколько бы ни потребовалось.

Домой она вернулась, когда уже стемнело, но из-за холмов все еще доносился шум, и небо подсвечивалось заревом, поскольку лесорубы не могли не позаботиться об освещении. Женька не стала дожидаться, когда это зарево померкнет. Переделав все свои повседневные дела, она стала готовиться к своему первому походу в объявленной лесорубам партизанской войне. А потом, придерживаясь своего обычного прогулочного маршрута — не через озеро, а по гребням холмов, только теперь без собак, отправилась к вырубке. Идти на этот раз было гораздо легче. Голова время от времени начинала кружиться, но словно какой-то дополнительный источник сил обнаружился у Женьки, помогая ей продвигаться вперед. В очередной раз ненадолго остановившись, чтобы передохнуть, она вскинула голову и обвела взглядом застывшие в напряженном безмолвии сосны, за темными макушками которых виднелось хрустально-черное небо и проглядывали ясные, морозно мерцающие звезды.

— Быть может, это вы меня поддерживаете, мои хорошие, — предположила Женька, обращаясь к соснам. — Но я ощущаю какую-то легкость. Даже странно, словно я и не болела эти дни.

В темноте лесной ночи кажущиеся черными сосны как будто едва заметно кивнули Женьке в ответ. А может, это ей и почудилось, но она не стала себя в этом убеждать. Кивнув им в ответ, она пообещала:

— Я сделаю все, что смогу. А вы помогайте мне всем, чем только сумеете. Нам теперь нужно держаться вместе, собрать воедино все наши силы. Иначе в скором времени за холмами не останется ничего, кроме пустыни.

Она взглянула с вершины холма вниз, туда, где возвышались засыпанные снегом деревья, где пока еще можно было без труда отыскать немало пейзажей для сказочных рождественских открыток, где дремал под снежным одеялом кристально чистый и мелодичный ручей. Потом, подхватив свою парусиновую сумку, снова тронулась в путь.

Когда Женька добралась до нужного ей холма, было уже так поздно, что работа на участке закончилась. Свет тоже погас, но привыкшим к темноте Женькиным глазам он был и не нужен. Затаившись на вершине, она огляделась. В груди болезненно кольнуло, когда она увидела, насколько увеличилась за сегодняшний день площадь вырубки. Тот, кто выторговал право на уничтожение здешнего леса, явно не желал терять время зря. Лесорубы, как успела заметить Женька, работали по четырнадцать-шестнадцать часов в день, и все было сделано для того, чтобы обеспечить бесперебойность их работы. Пара пустых лесовозов уже стояла в ожидании завтрашнего дня, к поваленным деревьям были подогнаны трактора. Все было готово к тому, чтобы с утра, не теряя ни секунды, вся бригада приступила к работе. А пока что уставшие мужики отдыхали в своем вагоне. Убедившись, что никто из них не бродит вокруг, Женька начала действовать. Прежде всего, отыскав подходящую елку, она отломила у нее несколько широких нижних лап.

— Прости, моя хорошая, — шептала Женька елке, закрепляя лапы на своих сапогах. — Но мне это необходимо для того, чтобы помочь твоим подругам. А может, и тебе тоже, кто знает. Я должна спуститься с холма к вырубке так, чтобы никто не заметил моих следов.

Подхватив сумку, Женька начала спускаться со своей тропинки вниз. Лапник, подобно снегоступам, не давал ей проваливаться глубоко в снег и оставлял после себя лишь широкие, плохо заметные вмятины. Эти вмятины, как надеялась Женька, никому не позволят связать воедино тропинку, по которой она гуляла годами, с вырубкой.

Спустившись вниз, к границам вырубки, Женька отвязала лапник от сапог и дальше пошла уже без него. Так двигаться было удобнее и быстрее, а снег здесь был настолько утрамбован и перепахан, что наследить было бы уже невозможно даже при большом желании. Единственное, чего стоило опасаться Женьке здесь в это время, — это то, что ее заметит кто-нибудь из лесорубов. Но, прислушавшись, она не уловила из-за дверей вагончика ни звука — очевидно, там все уже спали, что было неудивительно при таком напряженном графике работы. Придерживаясь поваленных стволов и собранного в кучи лапника, Женька направилась к машинам. Приблизительно зная, где надо искать, она довольно быстро нашла крышки топливных баков. По счастью, те оказались без замков. Стараясь не шуметь, Женька открыла их. Выждала немного, затаив дыхание и прислушиваясь. Производимый ею шорох, чуть слышный, казался ей едва ли не грохотом, и, вопреки здравому смыслу, она опасалась, что он мог достигнуть слуха спящих в вагончике людей. Но вокруг все было по-прежнему спокойно, и, вытащив из сумки пакет, Женька принялась засыпать в баки его содержимое. Еще накануне она заметила, что двигатели у лесовозов, как и у тракторов, дизельные. А та хитрая печка, что стояла у нее дома, тоже работала на солярке, так что у Женьки было достаточно сырья для проведения экспериментов в домашних условиях. В результате, отоварившись днем в магазине бытовой химии, она сделала смесь, способную превратить солярку в абсолютно бесполезную жидкость, к тому же еще и с хлопьями. Покончив с машинами и вернув крышки на место, Женька прокралась к тракторам и проделала с ними то же самое. После этого, осмотрев напоследок тракторные гусеницы, она пошла прочь, к своим импровизированным снегоступам.

Поднявшись к тропинке, Женька припрятала лапник возле той самой елки, потом кивнула дереву:

— Ну вот, на сегодня все. Спасибо за лапы, они мне еще пригодятся. Теперь я буду часто сюда приходить, я вас не оставлю.

От деревьев, не только от елки, но и от всех вокруг, Женька, как уже не раз бывало, вдруг ощутила волну эмоций. Как-то разом спало то внутреннее напряжение, что не покидало ее с момента выхода из дому, и на душе стало очень тепло, словно кто-то родной и близкий обнял ее любящей рукой. Погладив в ответ стволы ближайших деревьев, Женька пошла домой.

Утром Женька, спозаранку отправившаяся с собаками на прогулку, услышала результат своей ночной проделки. Заработали бензопилы, а вслед за ними попытался завестись трактор. Но, чихнув разок-другой, заглох. Та же участь постигла и остальные машины. Что там происходило дальше, Женька не знала, поскольку не стала подходить слишком близко, не желая лишний раз мозолить лесорубам глаза. Но через несколько часов смолкли и бензопилы — поваленный лес не сортировался и не растаскивался, и в итоге лесорубам, наверное, стало слишком тесно работать на перегруженном бревнами участке.

Женька ликовала, слушая наступившую тишину, словно музыку. Она понимала, что это затишье не будет долгим и что в следующий раз устраивать свои диверсии ей станет сложнее, поскольку теперь лесорубы будут начеку, зная, что у них появился недруг, готовый им навредить. Но все равно это была маленькая победа, наградой в которой стала отсрочка смерти деревьев. И эта отсрочка, знала Женька, будет далеко не единственной. На следующий день, когда снова раздался далекий, чуть слышный рокот заработавших тракторов, она опять начала готовиться к ночному походу. Поотламывала кусачками шляпки больше, чем у сотни самых крупных гвоздей, какие только нашла в магазине, подобрала для них пластмассовые колпачки, взятые от бутылочек с лекарствами, а потом еще смастерила на молоток специальный чехол из войлока. Спрятав все это в сумку, Женька отправилась в путь после часа ночи, чтобы добраться до места в такое время, когда даже сторожа, если они вдруг окажутся выставленными, будут вовсю клевать носом.

Добравшись до своей елки, Женька не стала торопиться со спуском, а выждала, не появится ли кто-нибудь в поле зрения. Но время шло, а вокруг было тихо и безлюдно, и над трубой вагончика не вился дымок. Все спали, и никто пока не позаботился об охране. Убедившись в этом, Женька спустилась с холма тем же способом, что и в первый раз, но направилась не к вырубке, а к окружающим ее деревьям.

— Лапушки вы мои, — сочувственно обратилась она к ним. — Если бы вы только знали, как мне вас жалко. И я сегодня тоже вынуждена буду причинить вам боль. Вы простите меня, хорошие мои. Потерпите немного, потому что я сделаю это ради вас же, чтобы вас защитить. Настолько, насколько это в моих силах.

С этими словами, еще раз оглядевшись, Женька вытащила из сумки первый гвоздь и наставила его на ствол ближайшего дерева. Надев на место откушенной шляпки пластиковый колпачок, Женька принялась забивать гвоздь, держа его под острым углом, почти вертикально. Благодаря колпачку на гвозде и войлочному чехлу на молотке ударов почти не было слышно. Забив гвоздь полностью, Женька замаскировала оставшееся после него крошечное отверстие кусочком коры и перешла к другому дереву.

Часа через два с небольшим Женька истратила весь свой запас гвоздей, снабдив ими множество окружающих вырубку деревьев. Деревья терпеливо сносили эту процедуру. Они знали, что Женька делает это, не желая им зла, и что ей самой жаль их. Во время работы она не уставала шептать им об этом, ласково гладя стволы. И вот наконец все было закончено. Гвоздей больше не осталось, и близился рассвет — пора было уходить.

— Не знаю, насколько это поможет вам, — прошептала напоследок Женька деревьям. — Но я еще вернусь. Я не смогу спасти вас всех — как бы мне этого ни хотелось, это не в моих силах. Но обещаю, что буду драться за каждое из вас.

Оглядываясь на деревья, многим из которых, несмотря на ее усилия, не суждено будет дожить до завтрашнего дня, Женька отправилась в обратный путь. Слезы наворачивались на глаза, застывая на ресницах крошечными льдинками.

«Это я сейчас так на все реагирую, пока еще вырубка сравнительно далеко, — думала Женька, снимая перчатку и смахивая эти льдинки. — А что же будет со мной, если эти лесоубийцы все-таки доберутся до тех деревьев, с которыми я вижусь почти каждый день, каждое из которых я знаю, можно сказать, в лицо? До моих любимых, родных и близких? Я ведь не смогу это видеть, я ведь с ума сойду!»

Чувствуя, что уже сейчас одна только мысль уже сводит ее с ума, Женька заставила себя больше не думать об этом, а чтобы чем-то отвлечься, принялась считать шаги.

Она еще не дошла даже до того места, где тропинка спускалась с холмов к озеру, как где-то далеко позади зарокотала первая запущенная проснувшимися лесорубами бензопила. Женька замерла, прислушиваясь. Главное, что ее сейчас волновало, — сработает или нет. Но, помимо этого, не давала покоя мысль о том, какое же именно из деревьев, с которыми она общалась на протяжении ночи, все-таки пострадает. Ни одно из них не было Женьке безразлично. Она, помимо своей воли, представляла себе, как металлические зубья вонзаются в замерший от страха ствол, как дерево вздрагивает от боли… Но вдруг, как-то странно крякнув, пила заглохла.

«Есть! — возликовала Женька, оглядывая стоящие вокруг сосны, которые, как она знала, разделяют в этот момент ее радость. — Одна готова!»

И это было только начало. Потому что в следующие полчаса, судя по отдаленным звукам, вышли из строя еще несколько пил. А потом наступила тишина, свидетельствующая о том, что Женьке удалось вырвать у смерти деревья еще хотя бы на один день.