Глава 3
Хомчик оплеухами привел барона в чувство, заставил ползти по горизонтальной шахте с трубами и кирпичной кладкой. Люди проворно карабкались на четвереньках. Кто-то нервно посмеивался. Мол, дети подземелья.
Да, все резко поменялось. Но ведь живы!
Алексей полз последним, волоча за ремень автомат. Какие-то патроны в диске оставались, но совсем не те, при наличии которых можно вести успешные боевые действия. Он постоянно останавливался, вслушивался.
Немцы тоже лезли в подвал. Когда они минуют вертикальную шахту, будет очень грустно. Гранаты бросать не станут, не самоубийцы же. Начнут палить в темень, всех не положат, но замыкающего — точно.
Фонарик в нагрудном кармане не пострадал, пока работал, хотя батарейка и подсела. Алексей снова сунул его в зубы, дополз до ниши, в которой находились архивы. Дьявол! Нельзя их оставлять!
Тот гауптман со знакомой рожей знает о них. Именно он, скорее всего, должен вытащить барона из беды и пробиться с ним к союзникам.
— Эй, ты кто? — Саблин схватил за щиколотку человека, ползущего перед ним.
— Это я, товарищ капитан, Герасимович, — отозвался сержант. — Вы бы фонарик изо рта вытащили, а то ни хрена непонятно.
Саблин избавился от фонаря и спросил:
— Гранаты есть?
— Есть, товарищ капитан. Пара лимонок осталась. Похоронить нас хотите?
— Выбора нет, сержант. Здесь архивы. Давай обе.
— А как я их отдам? Не червяк же. Вот они, товарищ капитан, на полу оставил, забирайте.
— Спасибо, сержант. Будет грохот, не пугайтесь.
Сержант догонял колонну, прыгал на четвереньках как кузнечик. Испугался он, что ли?
Алексей нащупал гранаты, кое-как сумел повернуться лицом к тылу, снова взял фонарик в зубы.
«Рядом архивы. Я их не отдам. Моя добыча! Пусть мимо проходят», — решил он.
В тылу ворочались немцы, лезли вперед. Появятся они в шахте, поздно будет принимать решение.
Он распластался на полу с фонарем в зубах, выставил автомат, ждал. Пятнадцать метров до поворота, за которым та самая шахта. Там что-то завозилось, заворочалось.
Ох уж это русское авось! А вдруг не засыплет?
Он ударил на шум длинной очередью, потом вырвал чеку из гранаты, метнул ее, сунул голову в нишу с архивами, съежился, заткнул уши. И ведь получилось, черт возьми! Алексей кашлял в дыму, задыхался. Ударная волна хорошо тряхнула его, но до контузии не довела.
В районе шахты что-то трещало, рушилось. Ломались трубы, вываливалась кладка из стен. Немцы истошно кричали.
Обвалилась часть прохода вблизи шахты. На пути преследователей вырос полноценный завал, который дальше не стал распространяться, имел локальный характер.
Дуракам сегодня везет? Саблин недоверчиво ощупал себя, потрогал мешки с архивами. То-то же. Все свое, как говорится, при себе. Но не тащить же архивы по этому лазу. Это тупо, непосильно, самоубийственно. Самим бы уйти да барона сберечь.
Алексей пополз дальше, одолел пятнадцать метров и снова задумался.
«Если помимо барона кто-то знает о тайнике, устроенном в этой шахте, то этот человек понимает, что к нему можно подобраться и с другого конца. Нет, я точно не дружу сегодня с головой. Тайник должен остаться внутри завалов. Потом можно будет разрыть его. Было бы желание».
Саблин отсчитывал пройденные метры. Еще немного. Он метнул гранату куда-то за ноги. Она покатилась по полу. Алексей подался вперед, распластался, закрыл затылок руками.
На этот раз все прошло не так гладко. Взрывная волна ударила по пяткам, прошлась по телу как электрический разряд. Боль в голове была яркой. Его вырвало. Колбаса, съеденная в местечке, выплеснулась на стену. Пошатнулось сознание, и он не сразу пришел в себя. Дышать в дыму было нечем.
Капитан полз, не глядя назад. Там что-то грохотало, падало, сыпалась земля. Ему хотелось надеяться на то, что граната сделала свое дело.
Он догнал свою компанию метров через тридцать. Люди, впечатленные грохотом, прервали движение, ждали. Алексей уперся в чью-то коленку, вскрикнул. Фонаря при нем уже не было, потерял в упражнениях по взрывному делу.
— Это вы, товарищ капитан? — спросил Герасимович. — Вы живы, поздравляем. А чем, если не секрет, вы там занимались? Нас вроде не преследуют. Разрешите перекурить?
— Я вам сейчас перекурю! Лишь бы бездельничать! — Он рухнул плашмя.
Передохнуть стоило. Сердце колотилось как полковой барабан.
Саблин отдышался, перевернулся на спину, кратко рассказал о проделанной работе.
Погони не будет. Но озлобленному противнику ничто не мешает обойти замок, спуститься к реке и встретить беглецов во всеоружии. Если немцы знают про этот выход. Интуиция подсказывала капитану, что один человек точно в курсе.
— Все здесь?
— А куда мы отсюда денемся, товарищ капитан? — Семашко усмехнулся. — Тут даже свернуть некуда.
— Все целы?
— Частично, — отозвался Герасимович. — Ваша группа, товарищ капитан, я, рядовые Лабазник, Ложкин и Потапенко. Раненых нет.
— Что с боеприпасами?
— Лучше бы не спрашивал, — проворчал Черкасов. — Как с деньгами. Какие-то есть, каких-то нет.
— Да ни хрена практически нет, — прямолинейно выразился Герасимович. — Пара гранат, по полмагазина патронов. Еще кулаки, но их мы уже отбили.
Люди нервно посмеивались. Воспоминания о рукопашной каленым железом жгли мозг. Столько товарищей потеряли!.. А на дворе конец войны, между прочим.
«Все эти люди погибли из-за этого проклятого немецкого барона, — мрачно подумал Алексей. — Почти десяток в замке, да еще и у Берегового».
— Как там наш цветочек аленький? — проворчал Алексей.
— Вот скажи, командир, ты о ком сейчас спрашиваешь? Если обо мне, то даже не знаю, что тебе ответить, — проговорил Хомчик.
— Значит, с бароном все в порядке?
— Как огурчик, — подтвердил старший лейтенант. — Он впал в предынфарктное состояние, но я его оттуда вывел. Фон барон потерял дар речи, взамен получил пару качественных фонарей и, кажется, смирился с тем, что жизнь его отныне заиграет новыми красками. Сейчас он яростно чешется, мрачен как Наполеон у Березины.
— Барон, примите мое почтение, — под смех товарищей проговорил Алексей. — И перестаньте, бога ради, чесаться, а то вся шерсть вылезет.
В три часа пополудни впереди забрезжил бледный свет, потом забегали солнечные зайчики. Исчезла кирпичная кладка. Люди ползли по широкой бетонной трубе, сточному коллектору. Проход расширился, появилась возможность обгонять друг друга.
Алексей опережал уставших товарищей. Народ здорово выдохся.
У Олежки Хомчика треснуло стекло в очках. Хорошо, что есть запасные, но к ним еще резинку привязать надо.
Хрипел и отплевывался барон Кляйст. Он был жалок, помертвело скуластое лицо, глаза провалились в черепные впадины. Он перемещался машинально, если тормозил, то получал под зад и продолжал движение.
Труба выходила на склон, покрытый травой. В тальниковых зарослях петляла река. За ней виднелся лес. Все это укрывала небесная лазурь с перистыми облачками.
Рядовой Лабазник первым вывалился наружу, заскользил по склону, стараясь удержаться на ногах. До воды он не добрался. Сверху над трубой, выступающей из склона, похоже, был обрыв. Разразилась пальба. Твари уже ждали!
Лабазник дал маху, за что и поплатился. Пули рвали грязную фуфайку, он извивался под градом свинца — разумеется, недолго. Немцы возбужденно орали.
Тянуть резину смысла не было. Отступать назад, в трубу, туда, где проход перекрыли два завала? Злость снова охватывала бойцов. Жилистый вертлявый Ложкин и приземистый Потапенко, обросший щетиной, уже были наготове. Святое дело — отомстить за товарища!
Они одновременно подались вперед и с вывертом выбросили мощные оборонительные лимонки. Кажется, обе долетели до обрыва, ни одна не покатилась обратно по склону. Бойцы отпрянули, зажали уши. Рвануло так, что дрогнула труба, по ней пошел густой гул.
Красноармейцы выпрыгнули на склон, ударили короткими очередями, экономя патроны. Немцы заорали, отпрянули с кручи. Они не ждали такого, просто стояли над трубой и упражнялись в остроумии. Несколько мертвецов покатились вниз, теряя автоматы.
Герасимович выпрыгнул, примкнул к веселью. За ним посыпались оперативники. Хомчик вытолкнул из трубы полковника немецкой разведки.
Немцев на краю обрыва уже не было. Те, которые остались в живых, схлынули в кустарник. Очевидно, к реке имелся проход от задней стороны замка.
«Сейчас они опять пойдут, — сообразил Алексей. — Слева гуща тальника, узкая полоска песка между водой и кустами».
— На север, вдоль реки!.. Все туда! — выкрикнул Алексей, махая рукой. — Собрать оружие, прикрывать отход!
У мертвецов, свалившихся с обрыва, оружия было больше чем достаточно. Автоматы, магазины к ним, колотушки в поясных чехлах. Бойцы лихорадочно хватали все это, набивали карманы и подсумки.
Ложкин высунулся над обрывом, стегнул длинной очередью по кустам и покатился обратно, виртуозно матерясь. Из зарослей уже валила разъяренная публика, которую снизу не было видно.
Хомчик гнал полковника к воде. Тот послушно перебирал ногами. Пробежал Черкасов, нагруженный трофеями, за ним Семашко, Герасимович, Потапенко.
Немцы кричали в кустах за обрывом.
Алексей метнулся к мертвому телу. Из чехла на поясе покойного немца торчали две длинные рукоятки. Он судорожно раскрутил колпачок на торце. Выпал шелковый шнурок. Капитан дернул за него и отправил гранату в полет за обрыв. Следом швырнул вторую. Он явно перестарался в стремлении закинуть подальше, чуть руку не вывернул из плечевой сумки. После взрывов Ложкин ударил из автомата.
Они рванули одновременно, с низкого старта. Алексей бежал по кромке берега. Ложкин топал рядом по воде и при этом бросался жизнерадостными матерками. Присутствие офицера контрразведки его нисколько не смущало. Их прикрывали кусты — не препятствие, конечно, для пуль, но все же густая завеса. Погоня снова отстала.
Этот район еще не был испорчен цивилизацией. Возможно, в здешних прибрежных зарослях была неплохая охота. Утки взмывали из кустов, неслись над водой, заполошно хлопая крыльями.
Стена кустарника по обе стороны реки, справа за холмом синий лес. Что тут еще, кроме него?
За спиной раздавалась стрельба. Похоже, немцы все-таки затеяли погоню, но не очень усердствовали в этом.
Ложкин остановился, вытащил гранату, размахнулся, метнул ее в кусты, мимо которых они пробегали, и припустил прыжками дальше. Взрывом порвало тальник, вода отхлынула от берега.
— Рыбу любишь глушить, боец? — пробормотал на бегу Саблин.
— Это я так, на всякий случай, — отозвался Ложкин. — Чтобы наши друзья не очень спешили. Не глушил я никогда рыбу, товарищ капитан. Нам оно ни к чему. У нас на Инюшке отличный клев. Удочкой за полчаса натаскаешь столько пескарей и окуньков, сколько никаким динамитом не наглушишь.
Алексей тоже любил посидеть с удочкой, но стал выяснять, где такая река и как туда проехать.
Восемь человек бежали по узкой береговой полосе. В голове Саблина снова ворочалось беспокойство. Местность незнакомая, не загнать бы себя в ловушку! Как-то тихо стало со всех сторон.
Вдруг оборвались кусты, и за излучиной нарисовался мост. Хомчик повалил барона, сам присел на корточки, стал что-то изображать на языке глухонемых. Люди сгрудились у подножия тропы, ведущей наверх.
Герасимович пополз по траве, исчез за кустами. Вскоре он скатился обратно и сообщил, что с запада в переправу упирается грунтовая дорога. За рекой она убегает на северо-восток и теряется в лесу. Тропа упирается в дорогу в шаге от моста. Там тихо.
«Игнорировать мост, двигаться берегом дальше? — размышлял Саблин. — Так в Берлин нам вроде не надо. Замок Штральбур остался сзади, недалеко. Мы находимся севернее Цилиенхофа. Немецких частей тут нет, они идут параллельными дорогами, что подтверждает невнятный гул».
— Командир, ты уверен, что нам надо на восток? — спросил Семашко.
— Нам надо на юг, — ответил Алексей. — Но вот как раз туда мы никак не попадем. На западе точно фрицы, на севере тоже. Закопаемся в леса, добудем языка, выясним, где мы. Потом попытаемся прорваться к своим. Или будем ждать, пока они сами не придут.
— Немецких войск тут прорва. Откуда они взялись?
— Спроси что-нибудь полегче, — огрызнулся Алексей. — Я не полководец.
Стремительный рывок через мост! Что еще оставалось делать?
Люди, пригибаясь, выскальзывали на дорогу и устремлялись к мосту. Там пока никого не было.
Саблин помогал Хомчику. Они вдвоем под локти тащили Кляйста, которого внезапно сразила куриная слепота. Ноги его вдруг стали заплетаться.
— Барон, вы издеваетесь над нами! — возмутился Алексей. — Злоупотребляете нашей добротой! Хотите затрещину?
— Я хочу, чтобы со мной обращались в соответствии с моим званием и титулом! — вдруг взвился барон. — Я вам не какой-нибудь рядовой, мобилизованный из деревни!
— Ух, сейчас я его тресну! — взорвался Хомчик. — Командир, объясни этому кренделю, что слово «барон» в нашей стране — одно из ругательных. Русские дворяне на дне рек догнивают. Если он не прекратит измываться над нами, то придется ему понюхать мой мозолистый пролетарский кулак!
— Это у тебя, Олежка, кулак пролетарский? — осведомился Семашко, наступающий им на пятки. — Да им и чучело огородное не испугаешь. Давай я ему свой покажу!
— Разговорчики! — заявил Алексей и отпустил барону щедрого тумака.
Быстро расплелись ноги, исчезла куриная слепота. Гордый носитель древнего титула, униженно скуля, припустил по настилу.
Группа летела через мост на приличной скорости и все же не успела перейти его. С запада разразилась стрельба. Пули засвистели над головами. Давно их что-то не было. Люди испуганно кричали, рвались через мост.
Алексей обернулся. Вот же прилипли эти фрицы! Тяжелые потери им нипочем.
С лесной дороги вырвался трехтонный «опель», встал, не доехав до моста. Из кузова выгружались солдаты, разлетались свирепые, гортанные команды. Почему немцы не поехали дальше? Испугались, что мост не выдержит?
Люди бежали по настилу, выходили из-под огня. Кто-то захрипел и упал у Саблина за спиной. Он резко обернулся — Семашко! Старший лейтенант лежал на боку, царапал пальцами настил.
Но пролет уже обрывался, люди разлетались, залегали на склоне. Алексей ввалился в какой-то колкий кустарник, но боли не почувствовал. Сердце его сдавила тяжесть. Все проскочили, выбрались из опасной зоны, только Семашко остался. Эх!..
— Командир, не высовывайся, не лезь, он уже умер, — прохрипел Черкасов, гнездясь на другой стороне проезда.
Он был страшен, в лице ни кровиночки.
Красноармейцы сохраняли невозмутимость, выискивали приличные позиции.
Грузовик стоял на том же месте. Солдаты вермахта на дорогу не лезли, ползли по обочинам.
Алексею вдруг показалось, что Семашко задрожал, шевельнулись пальцы. Неужели жив? Саблин перекатился через косогор, пополз по настилу. Застучали пули, полетели щепки. Он застыл, уперся лбом в холодный накат.
— Командир, назад, не дури! — выкрикнул ему в спину Черкасов. — Витьке уже не поможешь.
Все же капитан решил попробовать. Не бросать своих! Это впиталось в подкорку. Он снова полз навстречу свинцу и бледным фашистским рожам. На его глазах две пули поразили бездыханное тело. Теперь уж Семашко точно мертв.
Алексей подполз к нему, перевернул. Тоскливые, неживые глаза смотрели даже не на него, а куда-то в сторону. Лужа крови растекалась под телом.
Алексею стало трудно дышать. В глазах у него что-то скапливалось. К черту! Слезами горю не поможешь. От них вообще нет никакой пользы.
— Командир, рви, мы прикроем! — крикнул Черкасов.
Саблин вспомнил, где находится, подобрался, отпружинил и помчался обратно под прикрытием дружного огня. Он прыгнул под откос, затормозил пятками, потом карабкался обратно, глотая слезы.
Немцы не спешили наступать, что-то телились. А до леса не так уж и близко. Бежать туда в зоне прямой видимости будет, мягко говоря, не совсем правильно.
Люди ждали врага, готовились отразить нападение.
Под косогором лежал, свернувшись калачиком, полковник Кляйст.
Олежка Хомчик еле сдерживался.
— Вот сука! Не много ли чести для тебя, господин фон барон! Мы столько людей положили! — пробормотал он, сжал кулак, собираясь привести его в действие, но изменил решение.
Парень отвернулся, стащил очки и начал их яростно протирать несвежим носовым платком. Физиономия его стала другой, какой-то беспомощной.
В этот момент Алексей все понял. Именно этого не хватало немецкому капитану, командующему парадом. Очков! Теперь все встало на свои места.
Вахновский и Кондратьев тогда, в сорок третьем, были вообще ни при чем. Обычные советские люди, с собственными недостатками, чудинками, закидонами. Чаплыгин и Костин тем более не при делах.
Немецкими солдатами командовал сейчас тот самый человек, который два года назад называл себя Рожновым Алексеем Константиновичем. Капитан, начальник службы вооружения. Интеллигентный круглолицый человек с плохим зрением. Вследствие чего он был переведен из боевой части на штабную работу.
Все это художественный свист. Вот он, агент Самаэль! Видимо, этот тип немец, но жил в Союзе. Он прекрасно ориентировался в советской действительности, знал армейскую жизнь, а русским языком владел лучше, чем многие москвичи. Эх, тезка!
Сотрудники контрразведки СМЕРШ рыли землю там, где указывал абвер. Неудивительно, что они продули вчистую, хотя и считали, что выиграли.
Этот субъект — явно доверенное лицо барона. Он мог иметь отношение к школе в городе Ненашеве, но никогда не был ее курсантом. С какой стати? Да и преподавателем, скорее всего, не был, иначе его узнал бы покойный Лизгун.
Алексея лихорадило. Два года минуло с тех пор, как он провалил операцию. Агент Самаэль остался на посту, продолжил подрывную деятельность. Сколько же зла он причинил за это время! А теперь этот тип снова в рядах непобедимой германской армии. Впрочем, с целью прагматичной. Он должен вывезти барона и архивы к союзникам, получить свободу в обмен на информацию.
Он выбрался на косогор, трясясь от злости, обернулся и увидел, что в стане противника царила перепалка. Сцепились два офицера. Кто был первым — понятно. Вторым оказался командир подразделения. Он не понимал, почему его люди должны атаковать в лоб эту кучку советских солдат. От проблем военной разведки этот офицер был так же далек, как Кенигсберг от Владивостока. Он плевать хотел на какого-то барона и так положил кучу людей ради этого замка, хотя имел совсем другой приказ!
Но этот самый Рожнов умел убеждать. Сдвинулся, заработал механизм военной машины. Пехотинцы подбирались к мосту.
Грузовик, гремя бортами, заехал на настил, где и попал под плотный огонь. Он встал и перегородил проезд. Из-под крышки капота потянулся сизый дымок. Шофер стрелял из кабины, что-то кричал. Пехотинцы укрывались за машиной. Несколько самых смелых вырвались из-за нее, бросились на мост.
— Ложкин, работай! Ты же у нас снайпер! — крикнул Герасимович.
— Ага, только не из этой бестолковой трещотки, — проворчал Ложкин. — Тут вообще непонятно, куда пули летят.
Пришлось ударить всем. Неважно, куда летели пули, лишь бы кучей. Один немец красиво перевалился через перила в реку, другой споткнулся, размозжил лоб, третий залег, но и это его не спасло. В современной войне насмерть били и лежачих.
Герасимович перекатился через дорогу, прижимаясь к земле, свалился за косогор, подполз к Алексею и проговорил:
— Тут такое дело, товарищ капитан. Мы давно уже наблюдаем. С нашей стороны небольшой овраг тянется к лесу и пропадает в нем. Имею предложение. Нечего зазря патроны переводить. Еще кого-нибудь потеряем, а нам оно не надо. Сваливать будем по одному. Фрицы сразу и не поймут, что нас меньше становится. Они ведь боятся штурмовать, так и будут на месте топтаться, пока к ним что-нибудь тяжелое не подойдет. А нас уже не будет, ищи ветра в поле.
Алексей задумался. Извилистая канава на другой стороне дороги действительно тянулась к лесу.
Герасимович покатился обратно, увертываясь от пуль. На этой стороне дороги оставались только Алексей и Хомчик с бароном.
Саблин дождался паузы в стрельбе и метнулся через проезжую часть. Ложкин с Потапенко ахнули, когда он упал им на головы, рассыпались, черти, вместо того чтобы руки подставить! Гудели ребра, но вроде ничего, обошлось.
Потом через дорогу перебежал полковник, весь белый, прямо как флаг капитуляции. Олежка бессовестно прикрывался пленником.
Немцы на мосту перестали стрелять. Там прозвучал истошный вопль, только подтверждающий теорию Саблина.
«А зрение у него не столь и плохое, — подметил Алексей. — Подслеповатость капитана РККА Рожнова была лишь элементом сценического образа».
— Черкасов, дуешь первым, — по итогам краткого совещания объявил Саблин. — Оценишь обстановку, глянешь, что за лес, с чем его едят. Следом Хомчик с нашим немецким другом, потом я. Герасимович, останешься командовать обороной. Но нечего тут геройствовать и задерживаться. Уходите по одному, создавая видимость полного присутствия.
Маневр удался. Когда Саблин выполз из оврага, часы показывали начало пятого пополудни. Из зарослей смородины кто-то негромко свистнул. Алексей раздвинул ветки и обнаружил всех троих. Полковник Кляйст явно приуныл, сидел как бедный родственник, кривился.
Там, где сглаживался овраг, произрастал вполне нормальный лес. Старые осины, разбавленные сероватыми березами, под ногами папоротник. Ощущения замкнутого пространства, впрочем, не было.
Со стороны моста доносилась стрельба. Красноармейцы палили, изображая массовку. Потом посыпалась глина. На свист нарисовался рядовой Потапенко. Он скупо кивнул: мол, мое почтение, товарищи офицеры, рухнул под березу и с наслаждением вытянул ноги.
Объявился Герасимович, потерявший пилотку, перевел дыхание и заявил:
— Фрицы снова попытались пролезть. Мы отогнали. Двое раненых у них. Подошли «кюбельваген» и штабной «хорх». На них прорываться немцы, понятное дело, не будут. Там два офицера опять ругались. Может, подкрепления ждут?
— Уходить надо, — сказал Алексей. — А то ведь полезут, и мы их никакими уговорами не остановим. Где Ложкин?
— Тут Ложкин, — проворчал боец, выбираясь из оврага. — Надо уходить, товарищ капитан. Там еще и броневик подтянулся.
Минут пятнадцать группа из семи человек углублялась в лес. В стороне гудели моторы, доносились крики людей. Потом все стихло.
Бойцы сделали привал в небольшой лощине.
«Куда идти? — размышлял Алексей. — Эту часть леса немцы могут скоро прочесать. Искать убежище надо не здесь».
— Герасимович, выдвигаешься на запад, дистанция сто метров, наблюдаешь за тылами! — приказал он. — Отметь пару ориентиров. Ложкин, Потапенко, теперь вы будете няньками. Надзираете за пленным. Начнет кричать, затыкайте рот. В случае тревоги орите любой птицей, мы поймем. А вы, товарищи офицеры, дуйте за мной. Посмотрим, что у нас на востоке. Сбор на этом месте через пятнадцать минут.
Лес уплотнялся, потянулась вереница лощин. Потом офицеры и вовсе уперлись в обрывистый овраг, дно которого было завалено буреломом.
— Да уж, непредсказуема мать-природа фашистской Германии, — с расстройством протянул Хомчик.
— Не будем время терять, — сказал Алексей и попятился от обрыва. — Возвращаемся к своим, будем уходить на юг.
Вдруг автоматная очередь встряхнула лес. Кто-то стрелял из немецкого МП-40 где-то на западе. Примерно там, где они оставили своих людей и барона.
Алексей онемел. Остальные тоже застыли. Что за беда?
Через пять секунд простучала вторая очередь. Она и подбросила Саблина. Он бежал по своим же следам, скрипел от злости зубами. Почему снова совершил ошибку?!
Капитан передернул затвор, влетел в лощину и встал как стреноженная лошадь. С запада подбежал запыхавшийся Герасимович. Подоспели Хомчик с Черкасовым. Олежка разбил свои последние очки, ругался, слепо щурился. Ткань на его коленке порвалась, кровь сочилась из раны.
Все четверо потеряли дар речи. Ложкин и Потапенко были мертвы, валялись, раскинув руки, изумленно пялились в небо.
Похоже, полковник Кляйст понял, что терять ему нечего. Как он развязался? Веревку перетер? Мог камень подобрать, огрызок стекла у моста.
Красноармейцы не ждали ничего подобного, расслабились. Он воспользовался моментом, завладел автоматом, убил Потапенко и Ложкина. Непрост господин полковник. Есть еще порох в пороховницах у старого пройдохи.
— Парни, мать вашу за ногу! — потрясенно пробормотал Герасимович. — Как же вы так?..
Какой-то мистический ужас застыл в глазах молодого парня. Он был единственным, кто выжил из всего отделения.
Черкасов уже влез на противоположный склон, рухнул на колени, бороздил носом траву.
— Туда побежал! — Он ткнул пальцем на юг. — К своим, на дорогу! Догоним, товарищ капитан? У него нога подвернута, не разгонится.
Хоть какой-то шанс. Они сорвались, забыв про опасность. Ведь полковник был вооружен, мог пальнуть из-за любого дерева.
Хомчик стонал и постоянно падал. Беготня без очков по незнакомому лесу — не особое, черт возьми, удовольствие. Но парень не отставал, держался за Черкасовым, который ухитрялся не сбиваться со следа беглеца.
Рывок был отчаянный, без остановки. Алексей как-то машинально отмечал гул по курсу, отдаленные крики.
В голове Саблина что-то сработало. Он замер и поднял руку, останавливая группу. Минута тишины и покоя!
Крики стали ближе. Да и двигатели работали отнюдь не за горами. Алексей узнал голос полковника Кляйста. Барон успел-таки прорваться к своим.
Саблин от злости пнул трухлявый пень и помчался дальше. Он рухнул на опушке, прополз за поваленное дерево и махнул рукой. Не выбегать!
Бестолковых людей в его войске не было. Все тоже залегли.
Он задыхался в бессильной ярости, сжимал цевье автомата. Героически погибнуть к чертовой матери? Кому от этого полегчает? Этак скоро никого рядом не останется.
Лес прорезала грунтовая дорога, та самая, что тянулась от моста, на котором остался мертвый Семашко. На ней капотом на восток стоял бронеавтомобиль, курила солдатня. За ним приткнулись тяжелый внушительный «кюбельваген» с глухим тентом и командирский «хорх», окрашенный в защитный цвет.
Полковник Кляйст уже вышел из леса и садился в «кюбельваген».
Человек, некогда выдававший себя за Рожнова, цвел и пах. Его физиономия сияла белозубой улыбкой, он похлопывал полковника по плечу.
Алексей от злости чуть не прободал дерево лбом. Он мог открыть огонь, пристрелить того и другого, но вокруг целая армия. Жалко не себя, а товарищей. А может, не все еще потеряно?
Он смотрел, вертел мозгами. Там только солдат никак не меньше десятка, а еще пачка офицеров.
Кляйст опустился на заднее сиденье, рядом с ним же пристроился осанистый обер-лейтенант в фуражке с высокой тульей. За рулем восседал пухлощекий фельдфебель.
Рожнов собрался было плюхнуться рядом с ним, но к нему подошел лейтенант из броневика, стал что-то говорить. Оба при этом уставились на лес.
Алексей застыл.
Рожнов колебался, потом махнул рукой. Дескать, нам некогда, делайте, что хотите. Похоже, уничтожение кучки выживших советских военнослужащих не было приоритетом.
Лейтенант тоже помялся, козырнул, побежал к бронеавтомобилю. У него имелся собственный приказ.
В «хорх», замыкающий колонну, уселись еще один гауптман и четверо небольших чинов. Завелся двигатель бронеавтомобиля, выпустил струю гари. Солдаты вскарабкались на него. Машина двинулась на восток.
Алексей терпел, выжидал.
Водитель «кюбельвагена» тоже начал движение, разворачивая неповоротливый вездеход на узкой дороге. Он справился с этим в несколько приемов, обогнул «хорх» и медленно двинулся в обратном направлении, на запад.
Броневик ушел за поворот, влево, оставляя за собой клубы пыли. Водитель «хорха» дождался, пока проедет «кюбельваген», съехал с обочины и двинулся за броневиком.
Алексей взлетел словно кипятком ошпаренный! Все поняли его без слов и помчались за ним на восток, туда, где дорога исчезала за поворотом.
Слева еще не осела пыль. Бронеавтомобиль уходил за следующий поворот. «Хорх» рычал где-то справа, еще не появился.
Бойцы работали машинально. Черкасов с Герасимовичем дружно схватили дерево, валявшееся на обочине, выволокли его на дорогу, бросили. Они пулями полетели в кювет и успели в самую тютельку.
Фыркающий «хорх» возник из-за поворота и встал перед бревном как лошадь у барьера. Дерево не полностью загородило проезд, но машине пришлось бы въехать в кювет и изрядно потрястись.
Физиономия водителя вытянулась от досады. Этот парень носил погоны унтер-фельдфебеля.
Распахнулась дверца. На обочину выбрался осанистый гауптман с орлиным взором, в высокой фуражке, повертел головой, пожал плечами. Никаких опасений у него не возникло. Бревно могло валяться тут хоть целый год. Броневику ничто не мешало проехать по нему.
— Убрать! Всем из машины! — распорядился он.
Четверо младших чинов — от унтер-офицера до штабс-фельдфебеля — послушно выбрались из машины и побежали выполнять приказ. Они дружно взялись за бревно, подняли его, понесли и оказались в этот момент фактически беззащитны.
Разъяренные демоны вырвались из канавы как черти из табакерки и яростно набросились на немцев. Они били их корягами, камнями, кулаками. Стрелять нельзя ни в коем разе! И ножи тоже под запретом. Самим же потом придется эту форму носить. Даже слепой Хомчик отоварил по черепу сучковатой палкой унтера и радостно засмеялся, когда тот повалился в пыль.
Врагов было больше, но они не устояли под натиском разъяренных русских мужиков.
Гауптман попятился от раскрытой дверцы, побледнел. Рука его машинально потянулась к кобуре.
Алексей летел на врага как истребитель-перехватчик. Он перевалился через капот, сжимая в левой руке коряжину с короткими сучками, метнул ее, когда гауптман уже выхватил «Вальтер». Она ударила немца в лоб, и тот рухнул на землю. Лишь бы крови было немного. Саблин оседлал поверженного неприятеля и сжимал его горло, пока тот не затих.
Рядом тоже был порядок. Полная победа!
— Парни, быстро! — поторопил товарищей Алексей. — Преображаемся! Мы должны выглядеть убедительно. Три минуты, больше не дам. Снимайте с них все, натягивайте на себя, берите оружие, документы. Тела в кусты, да живо! Если кто-то здесь появится, будет не очень красиво.
— Эй, сержант, подожди! — всполошился Хомчик, бросаясь за Герасимовичем, который волок в кусты штабс-фельдфебеля вполне интеллигентного вида. — С него очки сейчас свалятся. Ты что, не видишь?
Хомчик успел спасти очки в круглой оправе, водрузил их на нос и облегченно выдохнул. То, что доктор прописал. Он радостно заулыбался. Прозрел!
Все работали как на конвейере, уложились в три минуты. Преображение состоялось. Алексей превратился в гауптмана Иоганна Зингера, служившего в разведке 341-го пехотного полка. Всем остальным неплохо пошли мундиры унтер-офицеров и фельдфебелей.
— Один лишний, — объявил Герасимович, кивая на бесхозное тело, забрызганное кровью.
— Не лишний, а запасной, — пошутил Черкасов.
— Все в машину! — скомандовал Алексей. — Мы должны их догнать! Ранцы с собой, оружие держать наготове! Герасимович, водишь машину?
— Так точно, товарищ капитан! «Эмку» водил до войны, у отца была.
— Девочек на пикник катал? — осведомился Черкасов.
— К черту девочек! — взорвался Саблин. — Вперед, товарищи офицеры и сержанты, к тигру в пасть!
