Глава двадцать третья

Национальный парк естественных водопадов находится в Оклахоме, в высокогорьях Озарка – на северо-востоке штата, где в декабре жутко холодно. Когда мы возвращались к остальным, Толстяк устроил мне короткую экскурсию по кемпингу. Столы для пикников, стоянка автоприцепов, петляющие и переплетающиеся пешеходные тропы. Значение же имело лишь то, что лагерь уже давно опустел.

– Болит? – спросил он, подбрасывая в костер очередную ветку.

– Я в порядке. Просто хочу знать, что произошло.

Я пододвинулась, уступая парню половину пенька, чтобы не заставлять его сидеть на снегу, и набросила один конец одеяла ему на плечи, придвигая его поближе. От Толстяка все еще слабо пахло стиральным порошком и дезинфицирующим средством для рук, к которым добавились теперь и другие нотки, напоминавшие о том, сколько ночей он проспал на земле без душа. Бедняга, вероятно, чувствовал себя измотанным вконец.

– Хорошо, – глубоко вздохнув, сказал он.

Когда вернулась только половина команды – группа Оливии, на складе сразу поняли: что-то случилось. Все одиннадцать ребят добрались практически невредимыми и со всеми припасами, которые смогли переправить через реку. Бретт не появлялся еще часа два, пробираясь через затопленную парковку с Джудом на плечах. Его команде повезло меньше – вернулись только пятеро, и меня среди них не было.

– Я показал Оливии, как давать детям лекарства, накачал ими Ли, и мы перенесли его в автомобиль. Большую часть ночи мы колесили по окрестностям, пытаясь поймать Сеть, чтобы загрузить обновления от агентов-ищеек. Мы были уверены, что тебя схватили СППшники.

– Почти, – прошептала я, но не думаю, что он меня услышал.

Еще до того, как связь подключилась, Кейт отправила сообщение по переговорнику. Оказывается, когда тебя отщелкивает профайлер – та штука, которую СППшница подносила к моему лицу, – он не только загружает твои данные к удовольствию офицера СПП или агента-ищейки, но и автоматически добавляет на всех ресурсах время и место последнего обнаружения.

«Вот почему Роб решил искать в том районе», – сообразила я.

– Но как вы догадались, что в первую очередь нужно искать Роба?

– Догадались не сразу. Он был под вымышленным именем. – Толстяк опустил взгляд на сцепленные пальцы. – Внес обновления в сеть агентов-ищеек, сообщая, что тебя обезвредили. Как только это произошло, я смог найти его профиль – увидеть марку и номерной знак зарегистрированной на него машины. Мы были недалеко, но я до сих пор поверить не могу, что мы успели вовремя. Забрав тебя, приехали сюда. Мы уже здесь четверо суток.

– Спасибо, – проговорила я после короткой паузы, – что не бросили.

– Ты правда думаешь, что мы бы смогли? – спросил Толстяк. – Не сделали бы всего, что в наших силах, чтобы тебя найти?

– Я не об этом, – пробормотала я. – Просто…

«Может, было бы лучше, если бы вы дали меня забрать». Голова наполнилась гулом, и я почувствовала уже знакомые признаки паники.

– Если мы так его бесим, может, лучше было бы разделиться.

– Нет. В этом нет никакого смысла, – возразил Толстяк. – Его настроение постоянно меняется. Он был в ужасе, когда мы тебя нашли, – настоящая катастрофа. Никогда не видел его таким. Может, он уже начал догадываться, что вы, ребята, из Лиги еще до того, как ты ему сказала… я только так могу объяснить то, что с ним происходило тогда. Лиам, которого я знаю, никогда бы не бросил детей, если б считал, что мы сможем поладить. Ты, кстати, прямое тому доказательство. Но только он почувствовал себя лучше, как стал дерганым. Раздражительным.

– У него нет причин нам доверять, – заметила я. – И я понимаю почему.

– Слушай, я не собираюсь выбирать, – предупредил Толстяк. – Я не могу снова отпустить его одного, но и тебя не оставлю. Так что тебе придется придумать, как все уладить, понятно? Эй… ты чего головой качаешь?

– Все, что я ему сказала, – правда, – объяснила я. – Не совсем правда, но ничего лучше я не придумала. Я помогу вам, ребята, добраться туда, куда вы захотите, а потом вернусь к Коулу, чтобы со всем этим покончить.

Рука Толстяка сжалась на моем плече, и на его лице одновременно вспыхнули и потрясение, и обида, и страх.

– Ты знаешь… ты знаешь, как это важно, – не сразу заговорила я. – Мне кажется, если меня там не будет, чтобы помочь остальным, если я не увижу своими собственными глазами, что вызвало все это, – я обвела глазами пустынный лагерь, – никогда себе не прощу. Если мне не суждено… если мне больше не суждено быть рядом с Лиамом, то, по крайней мере, я сделаю это для него. Это была его мечта, помнишь?

– Нет, – прошептал Толстяк, – я больше так не смогу. Не хочу мучиться, не зная, как Зу, как вы оба. Я провел так полгода. Знаю, это эгоистично, но я должен знать, что ты в безопасности, а с ними ты никогда не будешь в безопасности. По крайней мере, подумай об этом, хорошо? Дай мне шанс тебя переубедить.

«Нет», – подумала я, раздвигая губы в слабой обнадеживающей улыбке. Даже если бы Лиам не смотрел на меня с такой ненавистью, если бы поцеловал меня там, у водопада, это бы не имело значения. Когда Лиам, Толстяк и Зу меня нашли, я еще могла все начать с чистого листа. Конечно, я и тогда совершала поступки, за которые потом было стыдно. Но сейчас я отправлялась туда, откуда могу не вернуться, а в них было слишком много света, чтобы тащить их за собой.

– Посмотрим, – пробормотала я, сжав его пальцы, – посмотрим.

Хотя у Толстяка не было ни карт, ни возможности загрузить обновления ресурсов агентов-ищеек, чтобы проложить маршрут, парень продолжал настаивать, чтобы мы как можно быстрее покинули это место. Мы решили передохнуть еще одну ночь, а утром отправиться дальше на запад.

Вряд ли он так спешил добраться до Калифорнии. Толстяк уже был не в состоянии выносить холод – как физически, так и эмоционально. Даже не знаю, что учинила бы Вайда, выслушай она еще одну лекцию о гипотермии. Однако воображение рисовало картины связанного Толстяка, костра и основательного пинка. Вайда не понимала, что он беспокоится не за себя.

От постоянного холода состояние Лиама ухудшилось. Каждый раз, пытаясь двигаться хотя бы немного быстрее, он тяжело дышал, пыхтел и кашлял. И вместо того чтобы собирать разбросанные повсюду вещи, парень уселся рядом с Джудом и, помогая тому разжечь костер, ввязался в спор, почему альбом «Рожденный в США» Брюса Спрингстина лучше его же «Рожденного бежать».

Когда огонь разгорелся, они оба отправились к внедорожнику – поискать, что еще можно было бы натянуть на себя. Недолго думая, Лиам потянулся за своей старой черной курткой и надел ее поверх более тонкой темно-серой.

– Но это… – запротестовал было Джуд. Я резко мотнула головой и отвернулась, прежде чем Лиам успел повернуться и понять, почему мальчик вдруг замолчал. Я старательно выдерживала дистанцию, сворачивая направо, когда Лиам шел налево, всегда усаживаясь по другую сторону костра. К тому времени, как Джуд начал всячески намекать, что пора бы пообедать, Лиам, казалось, расслабился. По крайней мере, достаточно, чтобы улыбнуться, когда Толстяк споткнулся и с воплем полетел вниз, размахивая руками, а упаковки с пайками разлетелись в разные стороны.

– А я-то думала, куда они делись. – Я помогла ему собрать пакетики из фольги.

– Большую часть пришлось оставить, – ответил Толстяк, когда мы двинулись к остальным, уже устроившимся вокруг костра. – Это все, что поместилось в карманах. Но нам хватит. Ну, кто чего хочет?

– Я возьму китайский рисовый батончик, если еще остались, – выпалил Джуд.

– Сухофрукты с орехами, – сказала Вайда. – Серебристый пакетик.

– Кто-нибудь попытался выяснить, откуда все это взялось? – осведомилась я. – Или почему эти запасы там оказались и пропадают зря?

– Мы списали это на то, что наш президент – последняя задница, а остальной мир – и вполовину не такие скоты, как мы думали, – заявила Вайда. – Все, конец истории.

Многие годы президент Грей в своих еженедельных обращениях утверждал, что американцы справятся с ситуацией сами, позаботятся о себе и своих соотечественниках. Он не упускал случая попенять ООН за экономические санкции, наложенные на нашу страну. Никто не вел с нами дел, значит, мы должны были вести дела друг с другом. Никто не оказывал финансовой помощи, значит, несколько человек, не разорившихся вконец при обрушении экономики, должны были делать пожертвования. Американцы должны помочь американцам.

Великобритания, Франция, Япония, Германия – «они просто не понимают американского пути», сказал однажды Грей. ОЮИН их не коснулась, и они не ощущали остроты нашей трагедии. Я тогда смотрела его выступление по телевизору в атриуме: за неделю его лицо постарело и побледнело. Казалось, он сидел в Овальном кабинете, но Нико заметил свечение по краю картинки – Грей вещал на фоне экрана. При всех неограниченных возможностях своей охраны после первых взрывов он так и не вернулся в Вашингтон – просто переезжал из одной манхэттенской многоэтажки в другую.

«Они не понимают, что в такие времена без жертв не обойтись, – продолжал Грей. – Однако дайте нам время, и мы справимся, все силы направим на это. Мы – американцы, и мы пойдем своим собственным путем, как и всегда…» И чем больше он говорил, чем многословнее становились его речи, тем меньше значили эти слова. Бесконечный поток идей, столь же незначащих, как и его голос. Все, что власти делали в эти дни, так это водили, водили, водили нас по кругу, пока у нас не закружилась голова, чтобы услышать то, что говорилось на самом деле.

– А как ты? – спросила я Лиама. – Голоден?

Время, тишина, и, очевидно, неловкость из-за произошедшего срыва… Лиам немного потеплел и, прежде всего, к Джуду, который, несмотря на все свои выкрутасы, таращился на него, как ребенок может взирать на любимого бейсболиста. Потом – к Вайде – долго противостоять ее очаровательной непосредственности было просто невозможно.

Я видела, что он все еще сердился на Толстяка, но и это напряжение уже сходило на нет после того, как первый шок прошел. Хорошо, что Вайда и Джуд увидели, кем действительно был Лиам, когда сбросил непонятную им, изношенную броню.

– Да… мне все равно. Что угодно. – Его глаза не отрывались от небольшого черного буклетика, зажатого в правой руке.

Я вернулась на свое место рядом с Толстяком, позволив тому позаботиться обо мне, хотя я даже не слышала ни слова из того, что он говорил. Справа от меня Джуд, тихо и хрипловато намурлыкивая какую-то песню Спрингстина, лепил маленького снеговика, выкладывая его улыбку с помощью драже M&M, выудив горошины из смеси сухофруктов с орехами. Улыбка получилась довольно кривой и выглядела скорее безумной, чем милой.

– Джозеф Листер? – внезапно проговорил Лиам, нарушив тишину. – Что, правда? Тот самый?

Толстяк рядом со мной напрягся.

– Он был героем. Пионером в исследовании причин возникновения инфекций и стерилизации.

Мрачно уставившись на обложку из искусственной кожи на удостоверении агента-ищейки, Лиам тщательно подбирал слова:

– Не мог выбрать кого покруче? А не старого мертвого белого парня?

– Его работа привела к снижению послеоперационных инфекций и к более безопасным методикам в хирургии, – стоял на своем Толстяк. – А ты бы кого выбрал? Капитана Америку?

– Стив Роджерс – совершенно законное имя. – Лиам отдал другу удостоверение. – Это все… Ты вообразил, что ты Боба Фетт? Не знаю, что и сказать, Толстячелло.

«Скажи, что все нормально, – подумала я, вспоминая лицо и голос Толстяка, когда тот признался, что сдал одного ребенка. – Скажи, что понимаешь, что он должен был так поступить, хотя сам бы ты этого не сделал».

– Что? – Толстяк усмехнулся, и голос его сорвался. – Тот случай, когда и сказать нечего?

– Нет, я просто… – Лиам откашлялся. – Благодарен, что ли. За то, что ты отправился меня искать и должен был сделать… это. Знаю, это не было… Знаю, это не могло быть легко.

– Заткнитесь уже и пососитесь, – буркнула Вайда, пытаясь сесть поудобнее. Девушка бы никогда в этом не призналась, но я представляла, как она мучается из-за обожженной спины. – Я пытаюсь восполнить свой недосып, когда вы стали орать друг на друга, словно кошки, когда у них течка, и меня разбудили.

– Мисс Вайда, – сказал Лиам, – кто-нибудь когда-нибудь говорил, что ты – как взбитые сливки на фруктовом мороженом жизни?

Она впилась в него взглядом.

– Кто-нибудь когда-нибудь говорил тебе, что твоя голова напоминает член?

– Это физически невозможно, – проворчал Толстяк. – Он бы…

– Если честно, – начал Лиам, – Коул однажды пытался… А что?

– О, я извиняюсь, – вставил Толстяк, – Очевидно, продолжение моего предложения прервало начало твоего. Так что ты хотел сказать?

– Смею предположить, что ты, вероятно, не хочешь слушать о том, как брат просунул мою голову между штакетинами соседского забора.

– Было много кровищи? – внезапно оживилась Вайда. – Тебе оторвало ухо?

Лиам поднял руки к ушам, продемонстрировав, что они по-прежнему плотно держатся на голове.

– Тогда точно нет, – заявила она. – Никому твоя скучнозадая история не интересна.

Ночь быстро вползала на небо. Я провожала глазами солнце, пробиравшееся сквозь кроны над головой, бледное оранжевое свечение прокатилось по заснеженному пространству леса, пока, наконец, окончательно не исчезло в сонной серости, и холод не загнал нас обратно в палатку.

Вайда улеглась на спину, подняв переговорник и перемещая его, чтобы найти положение, в котором он ловил сигнал. Она пыталась отправить «ВСЕ ЧИСТО//ЦЕЛЬ НАЙДЕНА» в ответ на десять «ДОЛОЖИ О СОСТОЯНИИ», отправленных несколько дней назад. «Если Кейт хотя бы вполовину волнуется так, как Вайда пытается наладить контакт, – думала я, – когда переговорник найдет Сеть, нас ждет еще десяток сообщений».

– Ничего? – спросила я.

Позволив переговорнику шлепнуться на грудь, девушка раздраженно вздохнула и покачала головой.

– Возможно, когда мы спустимся с гор, – предположила я, но это ее, кажется, не успокоило. Вайда покосилась в мою сторону через темную палатку.

– С каких пор ты начала пить из полупустого стакана?

Я закряхтела, уткнувшись лицом в руки, – боль снова резко пронзила спину.

– Болит? – спросил Толстяк. Одна рука легла мне на лопатку, чтобы зафиксировать, пока вторая ощупывала и нажимала на стежки.

В ответ я снова закряхтела.

– Хочу еще раз продезинфицировать, – предупредил Толстяк.

– Супер.

Нас окружало спокойствие, не вяжущееся с бушующей стихией снаружи. Закончив манипуляции со мной, Толстяк взял книгу, это был «Белый клык», и устроился читать на спальнике. Я осталась лежать на животе, пытаясь заставить себя заснуть.

У входа в палатку появился Джуд с фонариками, которые ему поручили найти в машине. Его вьющиеся волосы покрывал толстый слой снега, который он додумался стряхнуть прямо над нами. Это была первая улыбка, которую я видела на его лице за последние несколько… дней? Недель? Однако, поймав мой взгляд, Джуд отвел глаза, усаживаясь рядом с Лиамом, чтобы продолжить их игру в войну.

Чем больше затягивалось молчание, тем сильнее давила на нас неловкость. В глазах Вайды тоже разгорался опасный огонь: и чем дольше она пялилась в сторону Толстяка, тем злее становилась ее улыбка.

– У меня тут появилась мысль, – внезапно сказал Лиам.

– Должно быть, ей было очень одиноко, – предположил Толстяк, перелистывая страницу.

Лиам закатил глаза:

– Становится поздно, и я подумал, что мы могли бы по очереди постоять на часах. Договоримся о сменах. Согласны?

Я кивнула.

– Мы с юным Джудом можем заступить первыми, – сказал Лиам. – Руби с Толстяком – вторыми, Вайда – последней.

Расстановка сил меня не очень устраивала, но Лиам выглядел так, словно готов был поспорить, а вот я не была.

Всю ночь я крутилась и вертелась на одеялах, которые служили нам постелью, то просыпаясь, то снова засыпая – слушая, как Лиам негромко рассказывал Джуду о каком-то ужастике, который обожал смотреть ребенком.

Когда они оба вернулись в палатку, Джуд в изнеможении плюхнулся на колени между мною и Толстяком, похлопывая нас по спине, пока мы не проснулись и не сели. Свернувшись калачиком под одеялом, мальчишка блаженно вздохнул. Лиам же не спешил ложиться, нерешительно застыв. Я чувствовала, что его глаза остановились на мне – так ощущается солнечный луч, заглянувший в окно. Теплый. Устремленный прямо на тебя.

Я встала, когда он скользнул под другой конец одеяла, устраиваясь как можно дальше от меня, стараясь, однако, уместиться на флисовой подстилке под нами.

Чтобы не сидеть просто так и согреться, мы с Толстяком быстрым шагом обошли лагерь, радуясь, когда ветер со снегом стихали хотя бы на пару минут.

– Ты здесь заехал? – спросила я, указывая на тропинку, которая казалась шире остальных.

Толстяк кивнул:

– Она потом заворачивает и выходит на шоссе. Думаю, этот участок закрыли, потому что по нему никто не ездил. Надеюсь, завтра снег начнет таять, иначе я даже не знаю, как отсюда выбираться.

Через несколько часов – незадолго до рассвета – настала очередь Вайды. Девушка постояла в палатке, пытаясь стряхнуть с себя сон, прежде чем вывалиться в холодное утро. Я уставилась на крошечное пространство, оставшееся между Толстяком и Лиамом, и, поспешно повернувшись, вылетела за нею наружу.

Когда я села рядом, Вайда перестала пристально осматривать поляну, но, кажется, не удивилась.

– Выспалась в машине, – солгала я, протянув одеревеневшие руки к костру. – Совсем не устала.

– Угу, – буркнула она, закатывая глаза. – Хочешь рассказать, что у тебя действительно на уме?

– Зачем? – поинтересовалась я. – Тебе разве есть дело?

– Если это касается Прекрасного Принца, то действительно нет, – ответила Вайда, откидываясь назад. – А вот о том, что ты собралась сбежать с Траляля и Труляля, бросив операцию на нас с Джудом, я бы послушала.

Я покачала головой:

– Жаль тебя разочаровывать, но я никуда не собираюсь.

– Реально? – Теперь ее голос звучал действительно удивленно. – Тогда о чем это вы с Бабулей постоянно шепчетесь?

– Он попросил меня пойти с ними, – призналась я, – но я не могу.

– Не можешь или не хочешь? – уточнила Вайда.

– Не могу, – прошептала я. – Не хочу. Какая разница?

Вайда выпрямилась:

– Да что с тобой такое?

Пожав плечами, я провела пальцами по потертому краю одеяла, в которое куталась.

– С тех пор как мы тебя забрали, ты ведешь себя словно напуганная кошка…

Я видела работу мысли в ее темных глазах, сузившихся, когда она уловила связь.

Уж не знаю, почему оказалось легче открыться именно Вайде или почему я вообще захотела ей открыться, тогда как Толстяку не могла и словом обмолвиться. Возможно потому, что знала: Вайда и так невысокого мнения обо мне, и плевать, если она станет ненавидеть меня еще сильнее.

– Я зашла слишком далеко, – сказала я. – С Ноксом, детьми на складе… с Робом.

– Как это? – уточнила она. – Ты о том, что тебе теперь не обязательно касаться людей, чтобы включить свой вуду-мозг?

– Это сложно, – пробормотала я. – Ты ничего не поймешь.

– Почему? Или я такая тупая? – Вайда пнула меня в ногу. – Объясни мне, без этих вывертов, и если у моего маленького ограниченного мозга возникнут вопросы, я их задам.

– Это не… – Я оборвала саму себя. Сколько можно пререкаться с ней из-за каждого пустяка. – Это просто… у тебя все в порядке со способностями, верно? В смысле: ты нормально к ним относишься, – исправилась я, заметив ее колючий взгляд. – А вот я ненавижу то, на что способна. Ненавижу каждый день, каждую минуту. Стало лучше, когда я научилась их контролировать, но раньше… – Каждая минута была кошмаром наяву. Секунду за секундой я проживала, затаив дыхание, в ожидании того, что вот-вот оступлюсь и снова все разрушу. – Это неправильно, верно? Я знаю. Мне не нравится заставлять людей совершать разные поступки, особенно когда я понимаю, что сами бы они так не поступили. Мне не нравится видеть их воспоминания, или мысли, или то, что они хотели бы сохранить для себя.

Вайда не отрывала от меня взгляда:

– Не вижу проблемы…

– Я просто… забираюсь слишком глубоко, – пояснила я. – Чувствую, что погружаюсь все глубже и глубже, но мне это неважно. У меня же все под контролем. Я могу любого заставить делать, что захочу. Могу наказать людей, причинивших боль мне, и тебе, и Лиаму – и мне все равно хочется больше. После того как отпала даже необходимость касаться человека, чтобы использовать его или ее, я словно прошла последний блокпост.

Девушка вздохнула:

– Вряд ли тебе станет от этого лучше, но этот Нокс, в конце концов, получил по заслугам.

– Дело не только в нем, – добавила я. – Я забралась в голову Мейсона и хотела, действительно хотела, натравить его на Нокса. Вот о чем я подумала, а не о том, чтобы помочь ему. А потом, с Робом…

Вайда не отреагировала, когда я выложила ей, что произошло в машине: что я сделала с Робом – в мельчайших подробностях. Я призналась ей во всем: слова хлынули наружу, разрывая узел, затянувшийся во мне в тот момент, когда это произошло.

– Вайда, я не хочу становиться такой, как он. – Я слышала себя как будто со стороны. – Я хочу использовать свои способности, только если это действительно будет очень нужно. Но как мне себя остановить?

– Ты поэтому кричала, чтобы мы бросили тебя там? – спросила она. – И, между прочим, вела себя как последняя сучка. Думаешь, я до такой степени задница?

– Что, если я не смогу прекратить, – продолжила я. – и с тобой что-нибудь случится? Или с Джудом, или с Нико, или с Кейт, или с Толстяком, или…

С Лиамом. От этой мысли мои внутренности перевернулись. Повисшая после этих слов тишина меня озадачила. Вайда положила руки на колени, пристально глядя на них, словно собираясь заняться своими кровавыми заусенцами.

– Тот другой Оранжевый, – наконец выдавила она. – Он был первосортным придурком.

– Да, – согласилась я, – был. Никогда не стеснялся брать, что хотел, у кого хотел.

– Долбаный урод, – пробормотала Вайда. – Забрался как червь в мою голову и нашептывал всякое отвратное дерьмище. Попробовал заставить… делать разное.

– Знаю, он… – начала было я. И тут меня осенило. – Постой-ка… что?

– Тот пацан. Мартин, – призналась Вайда. – Я хотела сказать Кейт, но он меня и близко к ней не подпускал.

Даже не знаю, какие во мне вскипели чувства. Возможно, удивление – я же ни разу не видела Мартина, когда тот был командиром: говорил с Нико, сражался бок о бок с Вайдой, дразнил Джуда. Или ревность, крошечная вспышка, из-за того, что он был с ними, пусть и всего несколько недель. Но главным образом это был ужас от того, что Кейт доверила их этому чудовищу.

Мне до сих пор снились кошмары о той поездке на машине, ощущение, как первое прикосновение его разума проникает в кровь. Он играл, запуская в меня свои когти, а я не могла с этим ничего поделать.

– Я думала, ты будешь такой же. – Темные глаза Вайды встретились с моими. – Но ты ничего так… кажется.

Я невесело усмехнулась:

– Спасибо… кажется.

– Президентский сынок такой же? – спросила она. – Ну что за дерьмо?

– Это как-то действует на мозги, – пояснила я. – Меня пугает, что в глубине души я понимаю, откуда такие берутся. У нас же отняли все? Почему бы не получить это обратно, если обладаешь властью?

– Ты что, издеваешься? – спросила Вайда. – Если ты задаешь такие вопросы, значит, ты не опустилась до их уровня и, наверное, никогда не опустишься. До меня дошло – в смысле, я поняла, почему ты боишься. Уловила. Но ты упустила основное отличие между тобой и теми двумя.

– Какое?

– Ты не одна, – заявила девушка. – Даже если иногда тебе так кажется. Есть люди, которые всегда на твоей стороне и заботятся о тебе, как полоумные. Не потому, что ты заставила их, а потому, что они хотят. Можешь сказать мне, положа руку на сердце, что у тех двух дерьмоголовых все это есть? Нашлись бы люди, готовые вмешаться и сказать, когда остановиться, и эти двое не превратились бы в таких уродов.

– Я не могу перестать думать о тех детях, – сказала я, чувствуя, как слезы защипали глаза.

– Понятно, – кивнула Вайда. – Это твой крест – помнить их и то, каково это – выйти из тьмы и увидеть, что ты натворила. Прости себя, но не забывай.

– А если этого недостаточно?

– Тогда я тебя остановлю, – пообещала она. – Я не боюсь твоей дурацкой силы. Во всяком случае, больше нет. – Вайда встала, отряхивая штаны. – Пойду пройдусь. Когда вернусь, лучше, если ты уже уснешь, иначе я сама тебя вырублю.

– Спасибо, – сказала я. – В смысле, что выслушала.

– Не за что.

Я подождала, пока Вайда зашагала вниз по тропинке, потом вернулась в палатку и заползла между Лиамом и Толстяком. Я была как выжатый лимон, чтобы мучиться сомнениями. Успокоившись, я закрыла глаза, позволив мыслям унести меня в мягкий, бледно-голубой сон.