Глава двадцать вторая

Когда я очнулась, все одновременно казалось знакомым и неправильным.

Словно одно воспоминание перепуталось с другим, и оба вызывали тяжелое чувство дежавю. Жестко, ровно, холодно – я лежала на земле. Твердой, жесткой земле. Нос заполнил запах влажной почвы и чего-то однозначно человеческого, но не аромат лимонного освежителя Черной Бетти, в прошлой жизни «работавшей» фургоном службы уборки. Уши щекотало не бормотание радиоведущего, передающего ужасные последние новости, а ровное, глубокое дыхание четверых друзей, мгновенно провалившихся в сон.

Вернуться в сознание оказалось как вытянуть себя со дна илистого болота. Боль накрыла, только когда я всплыла на поверхность. Все началось с поясницы, потом стрельнуло в правую сторону тела, скручивая до предела каждую мышцу и сухожилие. Сразу же всего: земли, одеял, темноты – стало слишком много. Фантомные тиски кожаного ремешка сжались вокруг головы – я ощутила горький привкус металла во рту. Тогда и поняла, что от воспоминания тоже можно задохнуться, почувствовав, как оно плотно и быстро смыкается вокруг горла. Кожа. Единственный запах, который я чувствовала, был запахом кожи.

«Палатка Толстяка», – догадалась я. Мне не почудилось: они действительно меня нашли.

Джуд, Вайда… Я заставила себя приподняться, не обращая внимания на сопротивление одеревеневших мышц и ноющую боль в спине. Вот они, спят вповалку у нас над головами, практически друг на друге. Толстяк. Лиам.

Морозный ветер раздувал рубашку, но после спертого воздуха теплой палатки приятно освежал. Хорошо бы найти ботинки, подумала я, но гораздо важнее было просто уйти, как есть. Найти место, где можно побыть одной и выпустить крик, который рвался из самого сердца. Впереди, в центре поляны, виднелись тлеющие остатки костра – может, когда-то здесь было место для кемпинга – и бельевая веревка, увешанная рубашками и толстовками, раздувшимися и смерзшимися в жесткие глыбы.

Когда мы только приехали в Теннесси, было еще не так холодно. Друзья нашли ровную полянку для стоянки, однако беглого взгляда вокруг оказалось достаточно, чтобы заметить: местность гораздо более холмистая, а увядшая трава – здесь она была тоньше и выше – усыпана древними коричневатыми каменными глыбами. Это точно не Нэшвилл.

Открыв рот, я несколько раз глубоко вдохнула и повернула обратно к куче обугленной древесины и пепла: нашему походному костру. Толстяк оставил неподалеку флягу, но и она, и пластиковая бутылка рядом оказались пусты.

Скользя по грязи, носки испачкались и промокли. Споткнувшись, я негромко выругалась, проклиная свои ноги, которые вдруг перестали меня слушаться. Чтобы добраться до внедорожника, мне потребовалась целая вечность. Но я рассчитывала, что смогу отдышаться, распластавшись на пассажирском сиденье. Под передним сиденьем оставалась бутылка с водой! Я вспомнила, как пластик бился о пятки каждый раз, когда автомобиль делал крутой поворот. Мне просто нужен глоток. Один-единственный глоток, чтобы избавиться от отвратительного привкуса на языке.

Двери оказались заблокированы. Покачав головой, я двинулась обратно к костру. На отполированном штанами пеньке обнаружилось тонкое серое шерстяное одеяло, я подобрала его и хорошенько в него закуталась.

У нас нет места для вас, ни здесь, ни где-нибудь еще. Единственное место – в лагерях или под землей, с остальными.

Я затрясла головой, чтобы избавиться от ненавистного голоса, и распущенные волосы разметались по щекам и плечам. Они казались чистыми. Даже мягкими. Высунув руку из-под одеяла, я провела ладонью по всклокоченной голове. Никаких листьев и колтунов. Кто-то их вычесал.

«Боже», – подумала я, плотнее закутываясь в одеяло. Этот парень… Он тащил меня за собой, волок прямо к…

В горле словно застрял комок. Теперь, за нарастающим пульсом, колотившимся в ушах, я различила какой-то гул. Целую ужасающую секунду я думала, что вернулся Роб и притащил с собой генератор Белого шума. Но этот звук был низким, далеким и совсем не причинял боли.

Заметив тропу, старый туристический маршрут, я заковыляла на это шипение. Бугристую землю застилал снег, скрывая острые скалы и коварные ямы, но я видела петляющую тропинку, расчищенную от деревьев, и брела, опираясь руками о надежные стволы белых дубов и кленов. Солнце только еще показалось над горизонтом; первые лучи бледновато-желтого снега рассеивались по снегу.

Я вышла к озеру. Глупо, конечно, было принять шум воды за нечто настолько страшное и кошмарное, настолько неестественное, как Белый шум.

Я смотрела на водопады. Громыхающие, ревущие водопады в миниатюрном ущелье. Вода стекала по закручивающимся выступам скалистого утеса, и несколько тонких струй откололись от главного потока. Темные скалы, окружавшие озерцо, наклонялись вперед, словно горбясь от холода.

Тропинка вела к построенному на берегу деревянному настилу. Я перешагнула маленький ручеек, отделившийся от озерца, ломая корку тонкого, сковавшего его льда.

Настил был мокрым, с островками сверкающего снега. Расчистив себе место, я уселась прямо на самом краю. Передо мной открывался потрясающий вид на бурный ревущий поток, с ревом падающий вниз.

Над поблескивающей гладью озера клубился туман. Я нагнулась и, зачерпнув руками обжигающе холодной воды, плеснула ею на лицо. Засунула руку под одеяло и толстовку, пытаясь найти источник боли, от которой темнело в глазах. Отекший участок кожи, покрытый аккуратными, ровными стежками, перестал саднить, только когда мои жесткие, замерзшие пальцы охладили его.

Сперва я подумала, что это всего лишь туман оседает на моих щеках. Что ветер, возможно, сносит брызги водопада. Но комок в горле никуда не делся, твердый и неподвижный, и что-то очень похожее на всхлипы вырвалось из моей груди. Никто не видел моих слез, и я могла не сдерживаться.

Прижав одеяло к лицу, я скомкала его у рта, чтобы задушить крик. Но барьер был уже сломан и рыдания выплеснулись наружу – остановиться я уже не могла. Каждая мысль, проносившаяся у меня в голове, была залита кровью, я буквально чувствовала в горле ее вкус.

И даже непросто убила. Я пытала его страхом. Конечно, Роб заслуживал наказания за совершенные преступления. Все дело в том, как я его наказала – как использовала тех детей, манипулировала ими, их памятью, хотя они и так уже были жертвами. И мне это понравилось. Я смаковала, как легко оказалось поглотить разум Роба, наводняя его ужасом и страхом, пока эти эмоции не поглотили его полностью. Тьма, окутавшая меня тогда, дарила тепло, возбуждение. Кайф прошел, но после него в руках и ногах осталось ощущение нервного покалывания, от которого я никак не могла избавиться.

Я вышвырнула Нокса на мороз за все, что он сделал с Лиамом. Я упорно старалась не думать о том, что сам Лиам никогда-никогда не согласился бы с этим решением. Я так легко решила, что он неисправим, но ведь он еще не был взрослым. Нокс, или Уэс, как бы он себя ни называл, был одним из нас. Да, он заставлял других детей сражаться за еду, но чем я была лучше, изгнав его на верную смерть от холода? И Мейсон… Я могла бы помочь Мейсону, стерев болезненные воспоминания, но моей первой мыслью было использовать его как оружие. Словно он не был человеком и не имел права на собственный выбор.

Возможно… возможно, лагерные надзиратели были правы, изолируя и уничтожая опасных. Возможно, на нас нужно надеть намордники, сковать, приучить выполнять приказы – для меня казалось таким естественным командовать Робом, Ноксом, любым другим ребенком, посмевшим ослушаться меня на складе.

И это превращало меня в Клэнси. В Мартина. В того Оранжевого, которого привезли вместе со мной в Термонд в одном автобусе – он заставил СППшницу застрелиться из собственного оружия. Превращало в бесчисленных других, пытавших СППшников и лагерных надзирателей, наводняя их сознание ужасающими изображениями.

Я ничем от них не отличалась. Не была лучше. Все это время я надеялась, что, научившись управлять своими способностями, верну себе свою жизнь и смогу сама принимать решения. Но дело было совсем в другом. Что, если единственной причиной, почему я не приняла свою сущность раньше, был страх и невозможность ее контролировать.

Теперь я понимала, как помогла мне Лига. Меня научили дисциплине, дали ориентиры и установки, как и когда использовать способности. Это лишний раз доказывало, как я была права, сказав Кейт, что не должна становиться командиром – нам нужны люди сильнее, сохранившие в себе добро. По крайней мере, люди, которые сберегли в себе веру, что инстинкты не заведут их в подобную тьму.

Убийца. Как и другие агенты Лиги.

Одеяло стало горячим и влажным от слез. Я подняла лицо, подставив его брызгам воды, летевшим от водопада, и полной грудью вдохнула морозный влажный воздух, но облегчения это не принесло. Я представляла себе, каким Вайда увидела Роба в тот последний раз, и ничто не могло стереть из памяти эти образы. Я никогда не смогу забыть последнюю мысль, вспыхнувшую в его голове за секунду до того, как жизнь Роба оборвалась. Красивая женщина в клетчатом платье, красный велосипед, бескрайнее поле, закат над Лос-Анджелесом…

– Прекрати, – выдавила я, – прекрати.

Мне было больно. Каждой клеточке. Голова раскалывалась от мигрени, от ее вспышек я буквально слепла. Спину покрывали десятки порезов и ушибов. В легких не хватало места, чтобы наполнить их кислородом, в котором я так нуждалась. Рыдания сотрясали мое тело, но легче не становилось, напряжение не спадало. Казалось, будто меня скручивает, скручивает и снова скручивает, пока я наконец не сломаюсь.

Шум воды поглощала все остальные звуки, включая негромкие неуверенные шаги позади меня. Но я знала, что он был там.

– Эй, – мягко сказал Лиам.

Туман от водопада опустился между нами, сплетая из больших снежинок чистое белое полотно. Когда белое облачко унесло очередным порывом морозного ветра, Лиам все еще стоял на том же месте, все так же прижимая мои черные ботинки к груди, с прежним измученным выражением на усталом, пепельном лице. Парень сделал осторожный шаг вперед. Лиам все еще нетвердо держался на ногах, но сильнее тревожило то, как он смотрел на меня, внимательно изучая мое лицо.

Жив. Наконец-то поднялся. Глаза больше не казались остекленевшими. Дыхание было неглубоким, но уверенным – ровный вдох, ровный выдох, короткие приступы кашля.

Лиама всегда было легко прочитать. Он не умел скрыть ни одной мысли или чувства, сколько бы ни пытался выжать из себя улыбок. Открытое лицо, душераздирающе красивое, хотя от усилий губы его были плотно сжаты. Его глаза… такие светлые на солнце, скользили по моему лицу, словно он никогда не видел меня раньше и не хотел упустить ни одной моей черты. Сердце мое сжалось, признание рвалось наружу, пока я, наконец, не заставила себя отвести взгляд.

– Я не… – начал парень, но голос звучал безнадежно. – Как я могу помочь? Что… что я могу сделать, чтобы уменьшить боль? Чтобы стало лучше?

«Лиам, ты не можешь. Не в этот раз». Мне казалось, что все это происходит словно не со мной, словно я вижу, как он спускается ко мне с вершины водопада.

– Просто не говори об этом никому, – прошептала я. – Пожалуйста.

Я вытерла слезы с лица. Капая на щеки, подбородок, шею, они оставляли жалящий след. Меня переполняли эмоции – радость от того, что он снова рядом, и смущение из-за того, он застал меня плачущей. Но то, что меня нашел именно Лиам, было правильно.

Краем глаза я заметила, что Лиам кивнул. Конечно, он все понял – сколько раз он сам уходил один, потому что не хотел, чтобы мы видели его напуганным и подавленным. Когда рядом есть те, кто зависит от тебя, чтобы не потерять их доверия, приходится всегда носить маску храброго, решительного человека.

– Там должны быть какие-то лекарства… в сумке, – проговорил он, – что-нибудь, что поможет тебе отдохнуть или… или…

Значит, лекарства все же доставили в лагерь, и Толстяк смог ими воспользоваться. И то, что Лиам практически оправился от болезни, означало, что вылазка была предпринята не зря – что-то хорошее из нее вышло.

Я надела протянутые мне ботинки. Ощущение онемения поднялось от пальцев ног до лодыжек, от лодыжек – до икр, и я ждала, что оно поползет и дальше. Как же я устала, и как же мне было больно. Мне казалось, я скольжу под ровной, серой поверхностью льда и не могу найти в себе сил, чтобы выбраться. Глубоко вздохнув, я откинула голову назад, будто это могло остановить слезы.

– Скажи мне, – попросил он. – Я не могу… Это… Это уже слишком.

Уже слишком. Мозг ухватился за эту фразу. Уже слишком, уже слишком, уже слишком.

Парень опустился рядом со мной на колени. Когда он сглатывал, двигался его кадык, я не могла оторвать от него глаз, пока Лиам не протянул руку, и его пальцы не пробежались по шраму у меня на лбу. Я не отшатнулась, позволив им мягко спуститься вниз, сначала – по скуле, потом – щеке, скользнуть по мочкам. Кожа на его ладонях была грубой и потрескавшейся от суровой погоды. Я закрыла глаза, позволив его большим пальцам смахнуть снежинки, опустившиеся мне на ресницы.

«Действуй», – сказала я самой себе, заставляя глаза открыться. «Действуй», – потому что он не собирается. Я чувствовала, как Лиам склоняется ко мне, опуская голову все ближе, и повторяла его движение, наклоняя голову, чтобы встретить его на полпути. Глаза Лиама были закрыты, и показалось, всего на секунду, что он попал в ловушку какого-то сна. Его дыхание согрело мои губы.

Прикосновение было таким уверенным, и я мечтала об этом так долго, что в то мгновение оказалось почти легко забыть, что я натворила.

Что он вообще не должен был знать меня, не говоря уже о желании попробовать узнать заново.

– Что ты делаешь? – прошептала я.

Парень застыл, словно его парализовало, лицо напряглось, наполняясь тревогой. Лиам отдернул руки и, потеряв равновесие, упал. Пытаясь подняться на ноги – от слабости движения его были медленными и неуклюжими, – парень отвел взгляд, а кончики его ушей покраснели. Наконец Лиам отошел от меня, а моя кожа все еще помнила, как ощущались его прикосновения.

Парень что-то бормотал, зажав руки под мышками и качая головой. Что за выражение он увидел на моем лице, если его ответный взгляд был таким потерянным?

– Все хорошо, – произнесла я, хотя это было так далеко от правды. Я бы, наверное, рассмеялась, если бы уже не плакала.

Казалось, после всего, что я совершила, пасть ниже уже невозможно. Но позволить ему подойти так близко, да еще и утешать меня, зная о том, что я сделала, было просто за гранью.

Я все еще пыталась справиться со слезами, когда Лиам заговорил снова – полный мучительных сомнений, парень качал головой.

– Руби… ты же Руби? Толстяк сказал мне, что ты, Вайда и ваш маленький приятель помогали ему меня искать. Он сказал, мы с тобой никогда не встречались. Но ведь должны были, потому что я знаю твое лицо. Знаю твой голос. Что за дела?

– Я разговаривала с тобой, пока ты болел, – ответила я, чувствуя, как паника скручивает желудок. – На складе в Нэшвилле.

– Нет – нет – в смысле, да, я знаю, что разговаривала. – Лиам перескакивал с одной мысли на другую, что заставляло меня еще больше нервничать. А еще мерил шагами узкий деревянный настил. – Это не то, я знаю, что не то.

Нужно покончить с этим сейчас же. Зачем еще больше усложнять. Отрежь одним махом – ты сможешь. И все.

– Я из Лиги! – выпалила я, потому что знала: только это может оттолкнуть Ли, изгнать сострадание из его глаз, наполнив их абсолютным презрением.

– Ты… – начал он. – Что? Это не… это невозможно.

Лагеря. Нужно думать о лагерях, которые мы освободим, как только доставим флешку Коулу и Кейт. Я сделаю доброе дело, и оно скроет лужицу крови, растекавшуюся у меня под ногами, следы дыма и гари, оставленные мною на своем пути. Теперь это было моим будущим. Единственным, что меня ждет.

– Хотя ты прав. Мы с тобой встречались, – сказала я. – На конспиративной квартире в Мэриленде. Я передала тебе деньги от брата, помнишь?

Теперь он вспомнил. Это читалось по его лицу, по тому, как он расправил плечи. Я уставилась на деревья за его спиной, обхватив себя руками, пытаясь удержать последнюю крупицу тепла. Парень выглядел так, как будто его сейчас стошнит.

– Но ты вышла из нее, верно? – допытывался Лиам. – Толстяк бы мне сказал. Он бы не стал от меня скрывать. Ты была в Лиге, но теперь ты…

– Я из Лиги, как и Вайда с Джудом. – Я знала Толстяка достаточно хорошо, чтобы понимать, почему он не дал этой информации просочиться. – Он не сказал тебе, потому что знал: ты тогда не пойдешь с нами. Но у нас с ним сделка.

– Я… я не понимаю, – выдавил Лиам. Он снова шагнул назад, проводя рукой по лицу. – Сделка?

Я уже воткнула нож в его грудь. Осталось повернуть – и все будет кончено навсегда.

«Нет, – шепнул внутренний голос. – Только не снова».

Парень, выжидая, уставился на меня, дрожа то ли от холода, то ли от гнева. Я подошла к нему, и он не отшатнулся. Когда я потянула за полу куртки его брата и разорвала наскоро сметанный Коулом шов, Лиам задышал тяжелее, с хрипами и влажным свистом.

Флешка оказалась простым черным прямоугольничком с золотым лебедем «Леды-корпорейшн», теплой от того, что несколько часов – а, может, и дней – пролежала так близко от его тела.

Лиам качнулся назад, все его мысли отразились на лице.

– Что, черт возьми, это такое?

– Твой брат, – ответила я. – Он отправил нас найти тебя. Убегая в Филли, ты взял его куртку вместо своей. А вместе с нею и это.

– Что это? – повторил он, протягивая руку к флешке.

Я сжала кулак и сунула проклятую штуковину в карман, пока не поддалась соблазну выкинуть какую-нибудь глупость. И все это ради крошечного кусочка дешевой пластмассы.

– Секретная информация, – объяснила я, заставляя ноги шагать вперед, вверх по тропинке. – С операции, которую проводил твой брат.

Я надеялась, что Лиам не пойдет за мной. Что он останется здесь, и я смогу вернуться в лагерь, а потом затеряться в этом лесу и просто исчезнуть. Но что в жизни дается мне легко? Он обогнал меня, первые шаги дались ему нелегко, словно парень брел по колено в воде, пошатываясь и выкашливая жидкость, засевшую в легких. Я инстинктивно потянулась к нему – поддержать, но он отдернул руку, выкрикивая имя Толстяка.

Тот уже нас искал. Мы встретили парня на тропинке, за поворотом к лагерю. Заспанные глаза, мятая одежда; кажется, он и не проснулся толком, потому что выскочил на холод прямо без куртки и босиком.

– Что?! – закричал Толстяк, глядя то на меня, то на Лиама. – Что происходит?!

– Поверить не могу, – прохрипел Ли. – В какую игру, черт возьми, ты решил сыграть?

Толстяк моргнул:

– Ты о чем?..

– Я все знаю! – Лиам подошел к нему, все еще тяжело дыша после того, как преодолел подъем. – И долго ты собирался скрывать это от меня? Лига. Серьезно? Господи… я думал, ты поумнее будешь! Ты заключил с ними сделку?

– Ох, – Толстяк провел рукой по торчащим во все стороны темным волосам и протяжно вздохнул. У меня было приблизительно три секунды, чтобы перевести гнев Лиама обратно на себя, прежде чем Толстяк сказал бы что-нибудь такое, о чем бы потом очень пожалел.

– Да, я об этом! – Ворвавшись в лагерь, Лиам двинулся к потухшему костру, не позволяя мне приблизиться даже на расстояние вдоха.

– Послушай меня, пожалуйста, – попросила я. – Это была моя идея – от начала до конца. Твой брат отправил нас найти флешку, а уже потом мы встретили твоего друга. Мы договорились, что, если поможем ему найти тебя, не доложим о вас Лиге. А еще поможем добраться до Калифорнии, чтобы найти Зу.

Толстяк зыркнул в мою сторону широко раскрытыми глазами, очевидно, пораженный моей способностью нанизывать одну ложь на другую. Так я думала вначале, пока не поняла, что запутала все еще больше.

– И откуда ты знаешь это? – требовательно поинтересовался Лиам. – И ты откуда знаешь ее, а?

Я сглотнула, обхватив себя руками, мозг заметался в поиске оправданий, однако одно было еще хуже другого.

– Отвечай мне!

Я вздрогнула:

– Я просто… слышала разные истории… от Толстяка, в смысле.

Лиам повернулся к Толстяку, его лицо пылало гневом и недоверием.

– И что еще ты ей рассказал?

– Ничего! Ли, ты должен успокоиться. Пожалуйста, сядь. Послушай.

– Я тебе не верю! Неужели ты не понимаешь, что ее могут отследить? Ты хочешь, чтобы ее забрали? Зу… мы обещали… я думал…

– Он ничего мне не рассказал, только то, что какое-то время вы путешествовали вместе, – спокойно проговорила я. Лиам защищал нас всех по-разному, но Зу была особым случаем.

– Не вмешивайся, Зеленая! – Он по-прежнему, не отрываясь, смотрел на Толстяка. – Что ты еще ей рассказал? Что еще она из тебя вытянула?

Я дернулась от этого слова.

– Как ты ее назвал? – перебил Лиама Толстяк. Конечно, он тоже заметил.

– Что? Мне теперь нельзя звать ее по имени? – поинтересовался парень. На его лице вспыхнула усмешка. – Как ты хочешь, чтобы я тебя называл? Какое хитроумное кодовое имя тебе придумали? Тыква? Тигр? Мандарин?

– Ты назвал меня Зеленой, – напомнила я.

– Нет, не назвал, – возразил Лиам. – Какого черта мне так тебя называть? Я знаю, кто ты.

– Назвал, – подтвердил Толстяк. – Назвал ее Зеленой. Ты правда не помнишь?

Сердце разбило подступивший к нему лед, стучась о ребра, колотясь сильнее с каждой минутой последовавшей за этим тишины. Гнев Лиама мгновенно рассеялся, уступив место замешательству, которое переросло в явный страх, когда его взгляд заметался между нами.

– Все хорошо, – проговорила я, поднимая руки в слабой попытке успокоить его, – все нормально. Ты можешь называть меня, как тебе угодно, это действительно не имеет…

– Ты заморочила ему голову? Заставляешь быть с тобой милым? – спросил Лиам. Его лицо вспыхнуло, беспокойство, казалось, сменилось яростью. Он смотрел на своего друга и видел незнакомца.

Я не успевала за его скачущим настроением. И стоило ли вообще пытаться? Воспоминания о том, что произошло, когда Лиам нашел меня у водопада, испарились, как туман в солнечном свете. Может, я вообще все придумала.

– Ты что, издеваешься? – возмутился Толстяк. – После всего, что произошло в Ист-Ривер? Нужно ли мне тебе напоминать, что, когда Клэнси Грей превратил тебя в маленького пуделька, он даже коснуться меня не смог?

– Я не… Что? – Лиам едва мог дышать. – Ты вообще о чем?

«Вот, – подумала я, – блин».

Когда я забралась в голову Лиама и вытащила из нее воспоминания о себе, мне пришлось… подправить еще парочку, иначе другие не имели бы смысла. Среди них была и ночь, когда мы пытались уйти из лагеря – весь ужас начался с того, что я потеряла бдительность и доверилась Клэнси, хотя не должна была. Моя роль в той истории была ключевой.

Но… что же я подсунула на ее место? Просто полностью стерла ту ночь, и все? Я лихорадочно пыталась припомнить, какими образами я заполнила освободившееся место, но натыкалась на сплошные черные пятна.

Повернувшись, Толстяк смерил меня взглядом, в котором было столько огня, что хватило бы и гору спалить.

– Чего ты на нее-то уставился?! – взорвался Лиам. – Я даже не знаю, что ты делаешь здесь, с ними!

– Мы пытались тебя найти! – ответил Толстяк. – Все мы хотим тебе помочь!

– О, во имя черта лысого, – из палатки раздался пронзительный голос Вайды. – Может, вы двое просто заткнетесь и уже перейдете к обнимашкам и поцелуйчикам? Мы не подписывались выслушивать одно, блин, и то же по десять долбаных раз в пять утра!

Джуд героически попытался заставить ее замолчать, но лавина уже стронулась.

– Ты… ты… я не могу… – забормотал Толстяк, который так разозлился, что уже не мог говорить связно. – Иди сюда. Сейчас же!

– Приди и возьми меня, здоровяк, – пропела Вайда в ответ. – Я знаю, у меня нет того, что тебе так нравится, но мы что-нибудь придумаем.

– О, типа мозгов? – крикнул он.

– Толстяк! – оборвала я. Он прекрасно знал, какая она, – и только сыграл ей на руку. – Вайда, пожалуйста, выйди к нам. Джуд, ты тоже.

Девушка вылезла из палатки, завернувшись в одеяло, как королева в мантию. Картину портили лишь обгоревшие голубые волосы, торчавшие во все стороны, словно рожки. Джуд выглядел ненамного лучше – не припомню, чтобы я когда-нибудь видела такие темные круги у него под глазами. Он показался вслед за ней в своей фельдшерской куртке и встал с противоположной стороны костра.

– Я не передумаю, так что даже не заводите свою песню о том, как хороша Лига и какие там чудесные агенты, – заявил Лиам, скрещивая руки на груди. – Передайте Коулу, чтобы шел к черту. Мне не нужно, чтобы он – или вы – обо мне заботились.

– Сказал парнишка, который был в двух шагах от смерти, когда мы его нашли, – прокомментировала Вайда, закатывая глаза. – Кстати, ты, блин, само радушие.

– Клянусь, у нас нет никакой другой заинтересованности, кроме как получить флешку и покончить с нашей сделкой, – сказала я, глядя, как его грудь с усилием поднимается, чтобы втянуть достаточно воздуха. Я пыталась представить на его месте незнакомца – так было легче. Лиам стал таким бледным, худым, небритым и грязным, что это не составляло труда.

«Это не Лиам, – подумала я. – Какая-то ошибка».

– И я должен в это поверить? – холодно осведомился Лиам. – Ни о чем таком я не просил, и уж точно никогда не хотел, чтобы меня выхаживал кто-нибудь вроде тебя.

Я не сразу поняла, что последний камешек был в мой огород.

– Эй! – оборвал его Джуд. – Мы просто пытаемся помочь. Не надо на это злиться.

– Ли, ты драматизируешь, – начал было Толстяк.

– А ты… Думаешь, что обзавелся новыми очками, машиной, какими-то приемчиками и превратился в Рэмбо в джунглях. Никогда бы не подумал, что ты будешь играть в эти игры.

– Если он доверяет нам, – Джуд попробовал еще раз, – почему ты не можешь?

– Лиге? – Ли горько и коротко усмехнулся. – Вы что, правда все такие тупые?

Он поднял руку, останавливая Вайду, которая силилась что-то сказать.

– Они говорят о реабилитации, а сами лишь держат детей в заложниках. Говорят, что учат детей защищаться, а потом посылают их на верную смерть. Мы либо в лагерях, либо с Лигой, либо в бегах, и это даже не вопрос выбора. Знаете, чего я хочу? Иметь право выбора. Только и всего. И я его сделал. Вы можете сколько угодно возвращаться в руки этих убийц, но я собираюсь держаться от них подальше. От вас.

Прошагав мимо нас с Толстяком, парень все той же тропой двинулся обратно к водопаду. Толстяк покосился на меня, но я не спускала взгляда с Лиама, опустившись на пенек и рассеянно потирая стежки на пояснице.

– Думаешь, сейчас он хочет, чтобы за ним пошла я? – спросила я.

Толстяк вздохнул и, энергично растерев руками предплечья, поспешил за другом к водопаду. Далеко они не ушли: встав на цыпочки, я видела, где, привалившись к дереву, стоял Лиам. Сначала, казалось, что Толстяк осмотрительно держится на расстоянии, не желая снова спровоцировать друга. Но тот, должно быть, что-то сказал, извинился, потому что в следующее мгновение Толстяк уже оказался рядом с ним, положив одну руку ему на спину, другой указывая в нашу сторону.

– Не могу поверить, что он вывалил все ту ерунду, – пробурчала Вайда. – У этого парня настроение меняется чаще, чем у грудничка на вечеринке по случаю рождения.

– А я и не представлял, что он так нас ненавидит… – признался Джуд.

– Он ненавидит не вас, – заверила я, все еще глядя на обоих парней. – Он ненавидит Лигу. Он думает, что нам лучше без них – что они нам не нужны.

– А ему-то мы были нужны, – проговорила Вайда, – когда он тонул в собственной мокроте.

Джуд, помалкивая, наблюдая за тем, куда направлен мой взгляд. Когда я повернулась спросить, что не так, он полез в палатку за курткой Толстяка. Я заставила себя снова сесть на один из пеньков возле костра и замереть в тревожном ожидании.

Минут через десять Толстяк с Лиамом вернулись. Толстяк, явно расстроенный, все еще качал головой. Лиам уставился себе под ноги, избегая смотреть на нас. Уши его были красными, то ли из-за пронизывающего ветра, то ли от смущения. Проходя мимо нас к палатке, руки он держал в карманах.

– Пока он согласился остаться, – проговорил Толстяк. – Он хочет отправиться в Калифорнию на поиски Зу, но не хочет, чтобы кто-либо из вас мог нас выследить – вероятно, у границы штата нам придется расстаться.

– Этот парень делит все на черное и белое, да? – поинтересовалась Вайда, закатывая глаза. Джуд суетился рядом, передавая куртку благодарному, трясущемуся от холода Толстяку. – Не забудьте прислать нам открытку, когда ваши задницы отловят и отправят обратно в лагерь.

– Я постараюсь еще раз с ним поговорить, – пообещал Толстяк. – Ему просто нужно остыть.

– Понимаю, – кивнула я. – Спасибо тебе.

Но я знала, что этого будет недостаточно.