Глава двадцать четвертая

Я так привыкла к новому странному графику сна: «включилась-выключилась», что не сразу и поняла, что же меня разбудило. Точно не шум. Вайда вернулась в палатку, напевая себе под нос какую-то старую смутно знакомую песенку. Еще толком не проснувшись, я смотрела, как она со злорадным видом отщипывает клочки страниц из «Белого Клыка», скатывает в маленькие шарики и по одному бросает Толстяку в широко открывшийся во сне рот.

Я села, потирая лицо и пытаясь продрать глаза:

– Сколько времени?

Девушка пожала плечами:

– Половина черт знает какого? Спи давай.

– Хорошо, – пробормотала я, опускаясь на локти.

Толстяк раскатисто всхрапывал в такт неуклонному уничтожению страницы за страницей. Они с Джудом спали на спине, плечо к плечу. Скользнув обратно под одеяла, я снова повернулась на левый бок. Моими стараниями одеяло так перекрутилось, что Лиаму ничего не осталось.

Я снова села, орудуя непослушными руками и выпутываясь из теплой шерсти. Освободив наконец-то Лиамову половину одеяла, я осторожно перебросила ткань на его сторону, но бледно-персиковое покрывало опустилась на пустое пространство.

– Где Ли? – наконец-то очнулась я.

– Вышел, – ответила Вайда, не прерывая своего занятия.

– Вышел, – повторила я, слово разлилось по языку, словно кровь. – Куда?

– Пройтись, – пожала она плечами. – Сказал, не может заснуть.

– И ты отпустила его одного? – Я бросилась за ботинками, натягивая их дрожащими руками. – Когда он ушел?

– Что такое? – пробормотал Толстяк.

– Лиам ушел! – выпалила я.

– Что? – Его руки заметались по земле и, нащупав очки, нацепили их на нос. – Уверена?

– Я за ним, – объявила я, засовывая руки в темно-синюю толстовку, поверх которой я еще накинула огромное пыльное черное пальто-бушлат, которое они случайно прихватили, покидая склад в Нэшвилле. – Вайда, он сказал, куда пойдет?

– Оставь его в покое, подруга, – не поворачиваясь, посоветовала она. – Он большой мальчик. Сам ходит на горшок и все такое.

– Ты не понимаешь, – возразила я, – он не вернется. Он ушел навсегда.

Вайда резко обернулась. Теперь она поняла, что произошло, и, задохнувшись, уставилась на меня с открытым ртом.

– Ну… флешка-то у тебя, верно? Не такая уж катастрофа…

– Ты издеваешься?! – заорала я. Джуд подскочил, удивленно моргая, но у меня не было времени отвечать на его вопросы. – Куда он мог пойти? Ему нужна тачка или мотоцикл – Лиам что-нибудь такое упоминал?

– Нет! – ответил Толстяк. – Я бы тебе сказал!

– Определенно нет, – вставил Джуд. – Он говорил, что мы все вместе поедем завтра. Может… В смысле, может, он вернется, а? Просто нужно подождать еще пару минут.

Возможно, он прав. Я заставила себя поглубже вдохнуть. Прижала руки к груди, пытаясь унять пустившееся вскачь сердце. Может, он просто пошел к водопаду. Ведь мог, правда? Лиам бы никогда не ушел без Толстяка или хоть какой-то…

Я запнулась, прервав лихорадочное течение мыслей, заметив листочек бумаги, торчащий из кармана его рубашки. Пуговица была расстегнута, чтобы было куда засунуть сложенную записку. Протянув руку, я выхватила ее быстрее, чем Толстяк успел меня остановить.

Смяв записку, я швырнула ее парню.

– Я не знал! – сказал он, даже не прочитав. – Не знал!

У нас было всего два пистолета – у меня и у Вайды, Толстяк с Лиамом отказались обзаводиться оружием по моральным соображениям.

Револьвер лежал на земле у ног Вайды, черный полуавтоматический пистолет торчал из пустого рюкзака. Значит, Лиам ничего не взял.

Конечно – конечно, он пошел туда, где кто угодно его легко заметит. О чем он думал? Не случилось ли с ним уже чего-то под покровом ночи?

Распахнув дверь палатки, я перешла на бег. Толстые подошвы ботинок тяжело врезались в снег.

– Подожди меня! – закричала Вайда. – Руби!

Ледяной воздух ударил по лицу, словно битой. Потребовалось несколько драгоценных секунд, чтобы сориентироваться и повернуть к маленькой дороге, которую Толстяк показывал нам раньше. Большие снежинки тут же усеяли мои распущенные волосы, набились под воротник куртки, но еще не успели замести оставленные Лиамом нетвердые следы.

Я бежала. Сквозь завесу снега, утренний туман, по заросшим тропинкам, пока не вышла на шоссе. Снежное одеяло, укутавшее дорогу, оказалось далеко не таким плотным, как в лесу. Заскользив по обледеневшему бетону, я потеряла след, стежки на спине так натянулись, что даже дышать было больно. Я, спотыкаясь, мчалась вперед, легкие горели.

На востоке зарозовело солнце, и я смогла определить, в какой стороне юг.

Прошло еще минут двадцать – целая жизнь, наполненная ядовитым ужасом, – когда на туманном шоссе нарисовалась заправка, которую они, должно быть, проезжали на пути сюда.

Я задыхалась, каждый раз, когда переставляла ногу вперед, поясница взрывалась болью. Дорога исчезла под слякотной грязью, забрызгавшей мои ноги до самого колена. Полдюжины поваленных бензоколонок уткнулись в развороченный асфальт.

Позади заправки стояло несколько машин, одна – грузовик с открытым капотом, словно кто-то только что в нем копался. Если Лиам понял, что машина сломана, оставалась надежда, что он ищет запчасти в гараже. «Или еду, – подумала я, поворачиваясь к зданию. – Затаривается, прежде чем сбежать».

Задняя дверь заправки оказалась не заперта – судя по всему, замок и ручка были выдраны одним махом. Дверь скрипнула, открываясь, и я скользнула внутрь.

Магазин оказался больше, чем я ожидала, но состояние его было плачевным. Кто-то хорошенько постарался, обчищая помещение, но еще кое-где попадались огромные пакеты чипсов, а торговые автоматы с газировкой из последних сил светились и гудели. Зажав в руке холодный и твердый пистолет, я направила его на стеклянные дверцы холодильника для напитков и на бесконечные граффити, не позволявшие рассмотреть, что там внутри.

Я прошла мимо кассового аппарата и пустых картонок из-под конфет, потом вдоль рядов полок, через переднюю часть магазина к отделу с табличкой «ПОЛНЫЙ КОМПЛЕКС ОБСЛУЖИВАНИЯ», который выглядел не таким обшарпанным.

Короткий коридорчик, который вел в гараж, был увешан фотографиями и плакатами с олдкарами и сидевшими на капотах девушками в бикини.

Я медленно вздохнула, пытаясь успокоиться. Резина, бензин и масло: ни времени, ни хлорке было не под силу справиться с вонью, стоявшей в воздухе.

В эту секцию можно было попасть и с улицы. Табличка на стеклянной двери по-прежнему гласила «ВЕРНУСЬ ЧЕРЕЗ 15 МИНУТ» и приглашала посетителей в случае чрезвычайной ситуации обязательно обращаться в задний гараж. В отделе стояли стулья, выставочные образцы шин, по стенам висели фотографии сотрудников – их пустые глаза смотрели прямо на тебя. Но ни следов, ни шума, ни Лиама.

Когда я толкнула тяжеленную дверь механической мастерской, мое тело вдруг отреагировало тревогой. Я повернулась, пытаясь поймать створку, прежде чем она захлопнется, и это было ошибкой – я поняла это, уже повернувшись, а в ушах прозвенела любимая присказка инструктора Джонсона: «Не поворачивайся спиной к неизвестному».

В спине закололо, еще раз подтверждая мой промах. И я почувствовала, как меня резко швырнули вперед. Лоб впечатался в дверную раму. Когда я рухнула на пол, перед глазами замигали черно-белые вспышки. С шуршанием скользнув по цементу, пистолет укатился за пределы досягаемости.

И тут раздался теплый, знакомый голос, высокий от страха:

– Боже мой! Прости, я думал… – Слабое очертание Лиама возникло за пустой рамой автомобиля посреди гаража. – Что ты здесь делаешь!

– Это ты что здесь делаешь? – спросила я, высматривая оружие под верстаками и столами. Повсюду, покрываясь пылью и грязью, валялись инструменты и разные детали. – Ушел один, не позаботившись о защите…

– Не позаботившись о защите? – повторил он, приподнимая бровь.

– Ты знаешь, что я имею в виду! – Я присела в ожидании того, как перед глазами перестанут мелькать черные мушки, и пошарила под металлическим столом, пока пальцы не нащупали ствол. Для наглядности я махнула пистолетом в сторону парня. – Что ты собираешься делать против этого?

Лиам отвернулся к автомобилю, губы плотно сжались от отвращения:

– Я разоружил тебя одной левой. Что бы сказали твои инструкторы?

Это задело меня сильнее, чем я ожидала. Я молча наблюдала, как парень открыл капот остова машины – инструмент, зажатый у него в руке, серебристо блеснул, – но работать не стал и оперся руками о зеленую раму. Когда Лиам, опустив голову, наклонился вперед, кожаная куртка натянулась на его плечах. Я стояла, спиной прижавшись к двери, и молча защищала нас от любого, кто мог бы сюда войти.

– Значит, ты меня нашла, – напряженно пробормотал он. – Благодарить, полагаю, надо Толстяка?

За считаные секунды в его голове пронеслась неистовая волна эмоций, перескакивавших от горячего гнева, к неясному чувству вины и разрушающей безысходности. Словно его разум криком взывал к моему.

Я прижала тыльную сторону ладони ко лбу. С тех пор как я сдалась и перестала сопротивляться, мои способности поутихли. Я тоже успокоилась. И сейчас мне нельзя было потерять самообладание.

– Я знаю, – проговорила я, облизывая сухие губы. – Знаю, что ты можешь о себе позаботиться. Но мы ничего не знаем об этом городе. Не знаем, кто может сюда прийти, и мысль о том, что ты один…

– Я хочу быть один, – хрипло сказал Лиам. – Просто хочу… Хочу прочистить голову. Подальше от них. Подальше от тебя.

Я уставилась на него, пытаясь принять то, что он только что сказал, и связать с выражением полного отчаяния на его лице.

– Послушай, – начала я, – понимаю, я тебе не нравлюсь, но…

– Ты мне не нравишься?

Он издал низкий, вялый смешок. За одним последовал другой, и это было ужасно – совсем на него не похоже. Он практически задыхался, когда повернулся ко мне, качая головой, а из его груди вырвался похожий на рыдание звук.

– Ты мне не нравишься, – помрачнев, повторил он. – Ты мне не нравишься?

– Лиам… – встревоженно начала я.

– Я не могу… не могу думать ни о чем и ни о ком другом, – прошептал он, проводя рукой по волосам. – Я вообще не могу думать, когда ты рядом. Не могу спать. И не могу толком дышать… я просто…

– Лиам, пожалуйста, – взмолилась я. – Ты устал. Болен. Давай просто… Давай просто вернемся к остальным?

– Я люблю тебя. – Парень повернулся ко мне все с тем же страдальческим выражением на лице. – Люблю тебя каждую секунду каждого дня и не понимаю, почему или как остановиться…

У него был вид человека, обезумевшего от боли. И это пригвоздило меня к месту, пока то, что он сказал, доходило, наконец, до моего сознания.

– Знаю, это неправильно, чертовски хорошо это знаю. Чувствую, словно свихнулся. Пытаюсь быть хорошим парнем, но не могу. Больше не могу.

Что это? Я уже не справлялась с неприкрытой болью, исказившей его лицо. Мозг просто не успевал.

Руки в карманах куртки сжались в кулаки. Я почувствовала, как вжимаюсь в дверь, пытаясь избежать этого взгляда, остановить сердце, рвущееся из груди. Он запутался. Объясни это ему. Он просто запутался.

– Посмотри на меня.

Я не могла двинуться, и отступать было некуда. Лиам больше не прятался. Я ощутила, как его чувства вырвались наружу и устремились ко мне потоками тепла и пронзительной боли. И все это обрушилось на меня, когда Лиам, к моему изумлению, подошел совсем близко.

Мои руки оставались в карманах, его тоже замерли неподвижно. Мы не касались друг друга, физически. Я внезапно вспомнила, как несколько часов назад его пальцы дотронулись до моих. Лиам наклонился ко мне, дыхание проникло сквозь все три слоя одежды и согрело кожу. Подцепив пальцем шлевку моих джинсов, Лиам подтянул меня к себе. Его нос скользнул по моему горлу к щеке. А когда его лоб, наконец, прижался к моему, я зажмурилась.

– Посмотри на меня.

– Не делай этого, – прошептала я.

– Не знаю, что со мной не так, – выдохнул он. – Я словно бы… Словно схожу с ума, но твое лицо высечено на моем сердце. Но я не помню когда и не понимаю почему, но там шрам, и я не могу его залечить. Он не заживает. А ты даже на меня не смотришь.

Мои руки выскользнули из безопасных карманов и вцепились в мягкую кожу его куртки. Под ней все еще была куртка Коула.

– Все хорошо, – выдавила я. – Мы разберемся.

– Я клянусь, – прошептал Лиам, его губы зависли над моими. – Я клянусь, я клянусь… Я клянусь, мы были на пляже, ты – в светло-зеленом платье, и мы разговаривали часами. У меня была жизнь, и у тебя, а потом они переплелись. Не вписывается. Этот кусочек не вписывается. Клэр была там, но Коул уверял, что мы никогда там не были. Но тогда… Я вижу твое лицо в свете костра и помню много других костров, много улыбок, много всего. Я помню тебя в зеленом платье, а потом – в зеленой униформе, и в этом нет никакого смысла.

Зеленое платье… пляж? Вирджиния-Бич?

Слеза сорвалась с моих ресниц, за нею – другая. Все происходило так быстро, и я должна была быстрее соображать в этой небесно-голубой комнате. Все, о чем Лиам говорил… на самом деле ничего этого не было, но то, как он рассказывал – даже я почти поверила. Мы могли бы встретиться тем летом на пляже, и нас бы разделяла лишь крохотная полоска солнца и песка. Я, наверное, думала об этом, когда вытягивала себя из его мыслей и воспоминаний. Должно быть, я забыла в нем эту маленькую крупинку себя, или намеренно оставила ее, или…

– Я… Это… как пытка. – Еле слышно, напряженно прошептал парень. – Мне кажется, я теряю рассудок… Не знаю, что происходит, что происходило, но я смотрю на тебя, я смотрю на тебя, и я так сильно тебя люблю. Не из-за того, что ты что-то сказала или сделала… Я смотрю на тебя и просто люблю тебя, и это меня пугает. Пугает, на что я ради тебя готов. Пожалуйста… ты должна сказать мне… скажи мне, что я не спятил. Пожалуйста, просто посмотри на меня.

Мои глаза встретились с его, и все было кончено.

Его губы встретились с моими в неистовом поцелуе, с силой разжимая их. Ничего похожего на нежность. Я почувствовала, как задрожала дверь за спиной, когда Лиам толкнул меня, вжимая в нее, обхватывая мое лицо ладонями. Каждая мысль в голове взорвалась чистой, пульсирующей белизной, и я почувствовала, как темный вихрь желания начал закручиваться внутри меня, сминая все принципы, ломая последнюю, трепещущую крупицу самообладания. Я в последний раз попыталась отстраниться.

– Нет, – сказал он, снова находя мои губы своими. Все было прямо как раньше – мои руки блуждали под его курткой, чтобы прижать его ближе. Из горла вырвался низкий жаждущий стон, воспламенивший каждый сантиметр моей кожи.

А потом все изменилось. Я отстранилась, хватая воздух, а когда снова прижалась к нему, поцелуй стал глубже, мягче и слаще. Такими я помнила наши поцелуи, когда казалось, что все время в мире принадлежит нам и все дороги бегут вдаль только для нас.

Я сдалась этому чувству – меня больше не волновало, в кого оно превращало меня: в слабую, эгоистичную, глупую, ужасную. Я вспомнила тот крошечный островок уютного мира, который был у нас до того, как я погубила Лиама, превратив его память в мешанину из отчаяния и смятения. Теперь в ней было столько тьмы; чистые, светлые коридоры воспоминаний обрушились. Я пробивала себе дорогу, срывая обгорелые черные покровы. Я погрузилась в них, в него, это было так по-другому, так странно, что я не заметила, как оказалась у него в голове, пока не стало слишком поздно.

Стой, стой, стой-стой-стой…

Я отпихнула его, разрывая физическую связь. Мы оба пошатнулись, голова взорвалась в агонии, и я упала на колени. Лиам отлетел на ближайший рабочий стол, и сотни наваленных там железяк посыпались на пол с пронзительным шумом, который, казалось, все звенел и звенел, вторя последнему щелчку, раздавшемуся в моем сознании, когда мой разум вырвался из разума Ли.

«Черт», – подумала я, задыхаясь. Мне стало плохо, физически, мир ушел из-под ног. Несколько ужасающих секунд в голове полыхало настолько сильно, что я вообще ничего не видела. Я чуть ли не ползла, нащупывая пистолет, который выпал из моих рук, когда Лиам обнял меня. Попытавшись подняться, я оперлась об одну из полок с покрышками, но стеллаж отошел от стены, обрушив на меня все содержимое.

Наконец я просто сдалась, прислонившись к стене и подтащив колени к груди. Боль стекала вниз по затылку, постепенно перемещаясь в солнечное сплетение. Черт, черт, черт.

Прижав ладони к глазам, я снова порывисто вздохнула.

– Руби.

Я отняла руки от глаз, пытаясь пробиться через черноту перед глазами.

– Руби, ты… – Теперь голос Лиама был полон паники. Парень рванулся ко мне, притягивая ближе. Я упала в его объятия, слишком ошеломленная, чтобы протестовать, когда он обхватил меня за плечи, зарываясь лицом в мои волосы. – Мы… Эта конспиративная квартира…

Боже мой.

– Ты что-то сделала… ты, о господи, Толстяк! – Лиам отшатнулся, сжимая мое лицо руками. – Толстяка застрелили! Они забрали его, и забрали нас – мы были в той комнате, и ты… что ты сделала? Что ты со мной сделала? Почему я ушел? Почему я ушел без тебя?

Кровь отлила от лица, я похолодела. Я провела пальцами по его волосам, заставляя парня посмотреть мне прямо в глаза. Его тело сотрясалось от дрожи.

– Он в порядке. Лиам! Толстяк в порядке; с ним все хорошо. Мы нашли тебя в Нэшвилле, помнишь?

Он снова посмотрел на меня, и впервые за все эти недели взгляд его был четким. Ясным. Ли смотрел на меня, и я поняла – он догадался, что я с ним сделала.

Волосы упали парню на лицо, когда он покачал головой, а губы беззвучно зашевелились. Я не могла заставить себя заговорить.

Это невозможно.

Сколько воспоминаний я уже стерла в других? Десятки? Сотню? И с самого начала, с безграничного ужаса, отразившегося на мамином лице, я знала: дороги назад нет. Сэм тому подтверждение. Проникновение в ее разум в попытке исправить содеянное только доказало, что я ничего не могу сделать, что от меня там не осталось и следа, и воскрешать в памяти просто нечего.

Но теперь? Я не вкладывала воспоминания в его сознание. Я знала, как это ощущается. Это было что-то другое – должно было быть. Я лишь отпустила на свободу себя, прежде чем забралась слишком далеко и причинила настоящий вред. Этого не могло случиться. Ни в коем случае.

Ли попятился от меня так, что я не могла до него дотянуться. Прочь от меня.

– Я объясню, – дрожащим голосом начала я. Но он не хотел ничего слышать.

Лиам вернулся к той машине в центре сырого гаража, подхватил небольшой рюкзак, который я сразу не заприметила, и закинул его за плечо.

Явно волнуясь, подошел к двери. Я поняла: он хочет своими глазами увидеть, что с Толстяком все хорошо. Что все произошедшее с тех пор, как мы его нашли, это правда.

– Подожди! – позвала я, устремляясь за ним. – Ли!

Я услышала протопавшие по офисному линолеуму шаги и недовольное ворчание, когда парень наткнулся на стол.

А потом – выстрелы. Пара взрывных звуков, что вдребезги разбили стеклянную стену, а вместе с ней – и весь мой мир.