– Итак? – спросила она наконец.

Я глядел в окно на Пляж Вчира, на блики солнца на волнах. И пляж, и вода начали заполняться крошечными человеческими фигурками, намеренными насладиться погодой. Офис «Склепа Дзуринды Туджмана» был надежно изолирован от улицы, но можно было почти почувствовать крепнущий жар, почти услышать растущую болтовню и шквал туристов, который ее сопровождал. С тех пор как я вышел из конструкта, я еще ни с кем не говорил.

– Итак, ты была права, – я уделил взгляд женщине в теле Сильви Осимы, затем снова обратился к морю. Похмелье вернулось, как будто еще хуже. – Она не выйдет. Она впала в детство, в Отречение, чтобы справиться с горем, и останется там.

– Спасибо.

– Ага, – я оставил окно в покое, повернулся к Трес и Видауре. – Здесь мы закончили.

По дороге назад, к скиммеру, никто не говорил. Мы пробивались через ярко разряженную толпу, молча боролись с течением. Часто дорогу расчищали наши лица – это было видно по выражениям людей, торопливо отступающих в сторону. Но из-за солнечного тепла и желания погрузиться в воду не все сохраняли даже поверхностный уровень внимания. Сиерра Трес щерилась, когда получала по ноге тычки аляповатыми пластиковыми пляжными принадлежностями, но либо благодаря наркотикам, либо силе воли ее рот оставался крепко сжат, несмотря на любую боль. Никому не хотелось устраивать запоминающуюся сцену. Лишь раз она обернулась на особенно неуклюжего обидчика, и тот почти сбежал.

«Эй, ребят, – кисло гонял я мысль в голове. – Разве вы не узнаете своих политических героев? Мы пришли вас всех освободить».

На Причалах Солнечного Веселья пилот, как и все отдыхающие, валялся на скошенном боку скиммера на солнышке. Когда мы подошли, он сел и заморгал.

– Быстро вы. Уже обратно?

Сиерра Трес демонстративно оглядела яркий пластик вокруг.

– А ты видишь повод задерживаться?

– Эй, не так уж все плохо. Я со своими мелкими иногда сюда заезжаю, они кайфуют. Тут нормальный народ, не пафосные засранцы, как на южном конце. А, да. Ты, чувак. Друг Рада.

Я с удивлением поднял взгляд.

– Да.

– Тебя спрашивали.

Я замер на пути вокруг скиммера. Холодная волна готовности посланника, помеченная крошечными каплями радостного предвкушения. Похмелье отступило.

– Что хотели?

– Не сказали. Даже имени твоего не знали. Но описали узнаваемо. Это был священник, из северных чудил. Ну знаешь, при бороде и всех делах.

Я кивнул, предвкушение распалилось в теплые пляшущие огоньки.

– И что ты ему сказал?

– Булками шевелить сказал. Моя женщина с Шафрана порассказывала, что они там вытворяют. Я бы с этими гондонами не разговаривал, а привязывал живой колючкой к рамам для водорослей.

– Священник молодой или старый?

– А, молодой. И, по виду, с таким не забалуешь, сечешь?

В голову вернулись слова Вирджинии Видауры. Освященные одиночки-убийцы избранных неверующих.

Видаура подошла и положила ладонь мне на руку.

– Такеси…

– Возвращайся с остальными, – сказал я тихо. – Я разберусь.

– Ты нам нужен, Так, чтобы…

Я ей улыбнулся.

– Неплохая попытка. Но я вам, ребят, уже не нужен. И свои последние обязательства я только что исполнил в виртуале. Больше мне все равно нечем заняться.

Она не сводила с меня взгляда.

– Все будет в порядке, – сказал я ей. – Порву ему глотку и тут же к вам.

Она покачала головой.

– Ты правда больше ничего не хочешь?

Слова зазвенели реальным эхом моего собственного вопроса Сильви в глубинах виртуальности. Я сделал нетерпеливый жест.

– А что еще остается? Биться за великое дело куэллизма? Ну конечно. Биться за стабильность и процветание Протектората? Я уже все это пробовал, Вирджиния, и ты тоже пробовала, и ты знаешь правду не хуже меня. Все это говно на палочке. Невинные жертвы в лужах крови, мясо, крики и все такое ради какого-нибудь грязного политического компромисса. Дела других людей, Вирджиния, они у меня уже вот где.

– И что взамен? Это? Опять бессмысленная резня? Я пожал плечами.

– Меня учили заниматься бессмысленной резней. Я в этом мастер. Благодаря тебе, Вирджиния.

Слова были для нее как пощечина. Она отдернулась. Сиерра Трес и пилот посмотрели на нас с любопытством. Женщина, которая называла себя Куэлл, как я заметил, уже спустилась в салон.

– Мы оба ушли из Корпуса, – наконец сказала Видаура. – Целыми. Поумневшими. А теперь ты собираешься просто выключить весь остаток жизни, как сраный фонарь? Просто похоронить себя в подпрограмме возмездия?

Я выдавил ухмылку.

– Я за сотню лет уже наелся, Вирджиния. И скучать ни по чему не стану.

– Но это же ничего не решает, – она вдруг уже кричала. – Это не вернет Сару. Когда ты закончишь, ее по-прежнему не будет. Ты уже убил и замучил всех, кто там был. И что, стало лучше?

– На нас смотрят, – кротко ответил я.

– Да мне насрать. Отвечай. Тебе стало лучше?

Чрезвычайные посланники – величайшие лжецы. Но не в случае, когда говорят с собой или друг с другом.

– Только когда я их убиваю.

Она мрачно кивнула.

– Да, вот именно. И ты знаешь, в чем дело, Так. Мы оба знаем. Не то чтобы мы такого не видели. Помнишь Чеба Оливейру? Нильса Райта? Это патология, Так. Она выходит из-под контроля. Это зависимость, и в итоге она тебя сожрет.

– Может быть, – я придвинулся ближе, с трудом удерживая крышку на собственном внезапном гневе. – Но при этом не погибнут пятнадцатилетние девочки. Не будут разбомблены города и изничтожены населения планет. Не начнется Отчуждение или адорасьонская кампания. В отличие от твоих дружков по серфу, в отличие от твоей новой лучшей подружки в салоне, я больше ни от кого не прошу жертв.

Пару секунд она пристально смотрела мне в глаза. Затем кивнула, словно вдруг убедившись в том, во что она до конца не верила.

И молча отвернулась.

Скиммер боком отошел от швартовки, крутанулся в волне грязной воды и рванул на запад. Никто не остался на палубе помахать. Капли из-под кормы оросили лицо. Я смотрел, как он уменьшается до слабого рокота и точки на горизонте, потом пошел искать священника.

Я уже сталкивался с парой таких на Шарии. Религиозные маньяки, распаленные психозом, в мученических оболочках Десницы Господа, отделенные от основного корпуса бойцов, взглянувшие на виртуальный образ рая, ожидающего их после смерти, и затем отправленные проникнуть на опорные базы Протектората. Как и все шарийское сопротивление, они не могли похвастаться особым воображением, – что в конце концов и сгубило их при встрече с чрезвычайными посланниками, – но и в поддавки они не играли. У нас выработалось здравое уважение к их отваге и боевой выдержке, когда мы покончили с ними всеми до единого.

Рыцари Нового откровения же, напротив, были легкой целью. У них хватало энтузиазма, но не было родословной. Веры, покоившейся на привычных религиозных лозунгах для разжигания толпы и женоненавистничества, еще хватало для силовых акций; но для того, чтобы появился класс воинов, пока что не было либо времени, либо нужды. Они оставались любителями.

Пока что.

Я начал с пары отелей подешевле на береговой линии Простора. Казалось разумным предположить, что священник отследил меня до «Склепа Дзуринды Туджмана» перед нашей отправкой в Миллспорт. Затем, когда след завел в тупик, он просто решил переждать. Терпение – добродетель первосортных убийц; надо знать, когда делать ход, но надо быть готовым ждать. Те, кто тебе платят, поймут, либо их можно будет убедить потом. Ждешь и раскидываешь сеть. Ежедневная прогулка до Причалов Солнечного Веселья, осторожная проверка судов, особенно выделяющихся. Например, тонированных низкопрофильных пиратских скиммеров среди ярких и распухших туристических корыт, обычно забивающих стоянки. Единственное, что не сходилось с поведением киллера, – открытые расспросы пилота, и это я объяснял самодовольством, основанным на вере.

Слабая вездесущая вонь гниющих белаводорослей, облезшие фасады и ворчливый персонал. Узкие улочки, нарезанные полосами горячего солнечного света. Сырые замусоренные углы, которые по-настоящему высыхают только в часы около полудня. Беспорядочные потоки туристов, которые уже казались переутомленными дешевым весельем на солнце. Я блуждал всюду, пытаясь прислушиваться к чутью посланника, пытаясь подавить головную боль и бьющуюся в глубине ненависть, которая требовала выхода.

Я нашел его задолго до вечера.

След было нетрудно взять. Кошут до сих пор оставался относительно незачумленным Новым откровением, и люди замечали священников так же, как замечаешь миллспортский акцент у Ватанабе. Везде я задавал одни и те же простые вопросы. Фальшивый серферский жаргон, позаимствованный легко повторяемыми кусками из разговоров вокруг, помог прорваться через оборону достаточного количества разнорабочих, чтобы отследить, где появляется священник. Разумное распределение кредитных чипов низкого номинала и угроз с холодным взглядом довершили остальное. Когда жара схлынула, я был уже в тесном лобби хостела и проката лодок и досок под названием «Дворец Волн». «Дворец», вопреки названию, стоял на ленивых водах Простора, на древних сваях из зеркального дерева, и через пол проникал запах гнили белаводорослей.

– Конечно, поселился неделю назад, – помогла мне девушка на ресепшене, раскладывая на полках у стены обшарпанные доски для серфинга из стопки. – Я уже ждала проблем – я же женщина, и в таком виде, все дела. Но ему как будто пофиг.

– Правда?

– Да, весь такой уравновешенный, прикинь? Я даже думала – может, серфер, – она рассмеялась. Беспечный, подростковый звон. – Бред, а? А с другой стороны, даже у них должны быть серферы, почему нет?

– Серферы повсюду, – согласился я.

– Так чего, хочешь с ним поговорить? Мне что-нибудь передать?

– Ну, – я пригляделся к почтовым ящикам за стойкой. – Вообще-то я бы ему кое-что оставил, если можно. Сюрприз.

Это ей понравилось. Она заулыбалась и поднялась.

– А то давай.

Она оставила доски и обошла стойку. Я покопался в кармане, нашел запасную батарею «Рапсодии» и вытащил.

– Вот.

Она с любопытством взяла черное устройство.

– И все? Не накарябаешь записку, ничего?

– Нет, и так нормально. Он поймет. Просто скажи, что я вернусь вечером.

– Ладно, как знаешь, – она весело пожала плечами и обернулась к ящикам. Я смотрел, как она кладет батарею в пыль на полке 74.

– А вообще, – произнес я с искусственной внезапностью, – можно снять номер?

Она удивленно обернулась.

– Ну, э-э, конечно…

– Только на сегодня. Проще ведь, чем остановиться где-то еще, а потом возвращаться, понимаешь.

– Конечно, без проблем, – она оживила пальцем экран на стойке, миг изучала его, затем снова улыбнулась. – Если хочешь, могу даже, знаешь, поселить тебя с ним на одном этаже. Не по соседству – уже занято, – но через пару дверей, там свободно.

– Очень мило с твоей стороны, – сказал я. – Тогда знаешь что? Просто скажи ему, что я здесь, назови номер, пусть приходит и позвонит. Тогда даже можешь вернуть мне железо.

Ее лоб нахмурился от шквала перемен. Она с сомнением взяла батарею «Рапсодии».

– То есть уже ничего не надо передавать?

– Больше нет, спасибо, – я улыбнулся. – Наверное, лучше я сам все передам, непосредственно. Лицом к лицу.

Двери наверху были на старомодных петлях. Я взломал 74-й номер, приложив не больше стараний, чем когда был шестнадцатилетним уличным бандитом и вскрывал склады дешевых магазинов дайвинг-снаряжения.

Номер был тесным и самым дешевым. Капсульная ванная, многоразовый сетчатый гамак, чтобы сэкономить на свободном месте и стирке, ящики, встроенные в стены, маленький пластмассовый стол со стулом. Окно с настраиваемой прозрачностью, неуклюже связанное с климат-контролем комнаты, – священник оставил его затененным. Я поискал, где бы спрятаться в темноте, и за неимением вариантов был вынужден выбрать капсулу. Когда я вошел, в нос ударил свежий запах антибактериального спрея – должно быть, недавно закончился цикл очистки. Я передернулся, стал дышать через рот и поискал в ящичках болеутоляющие, чтобы изгладить накатывающие волны похмелья. В одном нашел блистер с простенькими таблетками от солнечного удара для туристов. Проглотил пару, не запивая, и уселся на закрытой крышке унитаза.

Что-то здесь не так, – укоряло меня чутье посланника. – Что-то не сходится.

Эти люди овцы. Они делают все, что велят им святые. В моем разуме вспыхнула Сара. Мир вокруг на миг покачнулся от напора моей ярости. В тысячный раз я представил эту сцену, и в ушах шумело, словно от криков далекой толпы.

Я вытащил нож «Теббит» и уставился на тусклое темное лезвие.

Спокойствие посланника медленно просочилось обратно. Я снова уселся в маленьком пространстве капсулы, позволяя ему пропитать меня холодной решимостью. С ним пришли обрывки голоса Вирджинии Видауры.

Это не вернет Сару. Когда ты закончишь, ее по-прежнему не будет.

Из-за последнего я нахмурился. Нехорошо, когда кумиры формирующих лет начинают сбиваться с мысли. Когда обнаруживаешь, что они тоже люди.

Дверь бормотнула что-то про себя и начала открываться.

Мысль улетучилась, как обрывки на ветру наконец выпущенной силы. Я вышел из капсулы, обошел дверцу и встал с ножом, готовый резать.

Он был не таким, каким я его представлял. Пилот скиммера и девочка внизу отмечали его самообладание, и оно проявилось в том, как он развернулся от шороха моей одежды, движения воздуха в узкой комнате. Но он оказался тощим и легким, с выбритым гладким черепом, а борода была торчащей нелепостью на изящных чертах.

– Меня ищешь, святоша?

На миг мы столкнулись взглядами, и нож в моей руке задрожал словно сам по себе.

Затем он поднял руку и дернул бороду, и она отошла с коротким треском как от помех.

– Конечно, я ищу тебя, Микки, – сказала Ядвига устало. – Целый месяц за тобой гоняюсь.