События после Артузова

Оглядываясь на десятилетия назад, задумываешься о том, могло ли не произойти то, что произошло с Артуром Христиановичем Артузовым?..

1927 год был неудачным годом для органов ОГПУ. Целая сеть провалов выявила слабые места в разведывательных и контрразведывательных операциях ОГПУ за рубежом.

Провальный финал операции «Трест» отразился на карьере Артузова: в ноябре 1927 года он был отстранен от обязанностей начальника КРО ОГПУ, оставшись, правда, на посту второго помощника начальника Секретно-Оперативного управления ОГПУ (хотя первый помощник начальника СОУ Т. Д. Дерибас продолжал руководить работой Секретного отдела, удачно совмещая чисто канцелярскую работу с оперативной). Некоторые чины из руководства ОГПУ предлагали Менжинскому услать Артузова на работу на периферию, но тот, учитывая хорошие личные отношения, сжалился над провинившимся «отцом советской контрразведки».

С ноября 1927 года Артузов, оставшись в должности второго помощника начальника Секретно-Оперативного управления (СОУ), занимался чисто аналитической и по большому счету канцелярской работой (обработка информации, составление аналитических справок и т. д.).

Просьбы Артузова вернуть его на работу в оперативное подразделение ОГПУ оставались без ответа, ему предложили возглавить работу комиссии по организации годичных курсов по переподготовке личного состава ОГПУ, превратившихся позднее в Центральную школу ОГПУ — НКВД. Образовав эти курсы, Артузов стал там читать цикл лекций «Об оперативном искусстве чекиста».

Ситуация, сложившаяся в центральном аппарате ОГПУ, оставляла Артузову возможность выбраться из «второго эшелона» руководства и вернуть себе командные высоты. Развернувшаяся к этому времени война между двумя заместителями председателя ОГПУ Трилиссером и Ягодой давала ясные перспективы возможного роста для Артузова.

Трилиссер, воспользовавшись развернувшейся политической кампанией против «правого уклона» (а следует отметить, что Ягода входил в состав Московского комитета ВКП(б), сплошь состоявшего из сторонников Бухарина), пытался сместить Ягоду с поста заместителя председателя ОГПУ. Последний, используя болезнь Менжинского, все более и более активно стал прибирать управление органов госбезопасности в свои руки, чем и нажил себе врагов как в центральном аппарате, так и среди регионалов.

Артузов, как бывший начальник КРО, часто сотрудничал с Иностранным отделом, руководителем которого являлся Трилиссер, прекрасно ладил с Меером Абрамовичем. Отношения же с Ягодой нельзя назвать слишком безоблачными (конкуренция между ними проявилась, когда оба руководили отделами ОГПУ), хотя Ягода и умел терпеть около себя людей талантливых, трудолюбивых и независимых, каким был Артур Христианович.

Сталин, часто смотревший на интриги в государственном аппарате сквозь пальцы и исповедовавший правило «разделяй и властвуй», в тот момент не стал доводить ситуацию до абсурда и вмешался в события.

В октябре 1929 года был смещен Трилиссер, его направили на работу в Наркомат рабоче-крестьянской инспекции, убрав таким образом возмутителя спокойствия. Но вождь не встал безоговорочно и на позиции Ягоды, помня заветы Макиавелли, он поставил в руководство ОГПУ людей, взгляды которых на Ягоду были идентичны взглядам Трилиссера. Начальником СОУ ОГПУ (т. е. непосредственным начальником Артузова) стал Е. Г. Евдокимов, отношение которого к Генриху Григорьевичу было просто враждебным, вторым заместителем председателя ОГПУ был назначен С. А. Мессинг. В качестве сладкой пилюли для Ягоды стало назначение его первым заместителем Менжинского.

Положение в руководстве ОГПУ после «чистки» 1929 года не изменилось, теперь борьба развернулась между Ягодой и вторым заместителем Менжинского Мессингом. Последнего поддерживали Евдокимов, Бельский (полпред ОГПУ по Московской области), Воронцов (начальник АОУ ОГПУ).

Постоянная болезнь Председателя ОГПУ Менжинского вызвала стремление некоторых чинов из руководства ОГПУ занять место Председателя. Отъезд Менжинского в теплые края донельзя обострил борьбу за место председателя ОГПУ. Вероятный преемник — Генрих Ягода — отбивался от наседающих на него противников. Наиболее активным и опасным был начальник СОУ Е. Г. Евдокимов, он, как и Трилиссер, считал, что имеет серьезные позиции в Политбюро и ЦК ВКП(б). Все это давало ему повод для наступления на руководство.

Как мог себя вести в такой обстановке нервозности Артузов?

В создавшейся ситуации позицию Артузова нельзя назвать стабильной, он опять начал метаться между двумя группами, надеясь получить при победе свой «кусок пирога». Это привело к тому, что впоследствии ему пришлось оправдываться в своей непричастности к группе Мессинга — Евдокимова. Такое поведение Артузова совершенно не устраивало Ягоду: последний, имевший слабые позиции в Иностранном отделе и не надеясь на твердую поддержку со стороны Артура Христиановича, ввел в отдел (в качестве помощника, ставшего впоследствии заместителем начальника ИНО) А. А. Слуцкого (бывшего помощника начальника ЭКУ).

Метания Артузова были связаны с тем, что многие большевики с подпольным стажем (а таких в ОГПУ было много) считали его «примазавшейся молодежью карьерного типа».

Это беспокоило Артузова, он боялся совершить политическую ошибку больше, чем профессиональную. Первая могла поставить жирный крест на его карьере. Поэтому всякий раз, как в ОГПУ возникал очередной конфликт, Артур Христианович метался между противниками, соразмеряя попеременно их политический вес, чтобы, особо не рискуя, в последний момент примкнуть к победителям.

В декабре 1931 года Артузов получил пост начальника ИНО и вошел в Коллегию ОГПУ СССР (это произошло 1 августа 1931 года).

Артур Христианович опять сумел откреститься от связей как с Мессингом, Евдокимовым, Бельским, так и от связей с Ягодой, умудрившись при этом возглавить Иностранный отдел. Сталин надеялся, что такие люди, как Артузов, смогут обеспечить поддержку сталинского ставленника в ОГПУ Акулова.

Окончательно испортились отношения между Ягодой и Артузовым (а соответственно, и со Слуцким) после назначения в ОГПУ посланца ЦК И. А. Акулова. По мнению Ягоды и его ближайших соратников, Артур Христианович был излишне откровенен с Акуловым, в то время как практически все чекисты встретили приход «партийного варяга» в штыки. Вероятно, что именно таким путем Артузов стремился обзавестись поддержкой такого влиятельного партийного деятеля, как Акулов.

Бывший благодетель Артузова — Вячеслав Рудольфович Менжинский — терял контроль над своим ведомством.

Ослабляли авторитет Артузова непростые отношения со своим заместителем, А. А. Слуцким, который имел поддержку Ягоды, наступал на пятки своему начальнику. Влияние Слуцкого в Иностранном отделе постепенно возрастало. Артузов, пытаясь опередить своего соперника, пускался в опасные предприятия, считая, что таковые могут изменить отношение к нему со стороны власть предержащих. Слуцкий, наоборот, в отличие от своего шефа был «очень осторожен в делах», предпочитал отказаться от любой агентурной комбинации, если последняя опасна.

Сталин знал о трудных взаимоотношениях Артузова с Ягодой и Слуцким, тем не менее назначил на пост начальника ИНО ОГПУ.

Получив назначение на пост заместителя Я. К. Берзина — начальника Разведупра (РУ), Артузов все больше и больше отдалялся от дел внешней разведки. А пришло время, и «военные товарищи» его «выперли», как писал Артузов Ежову.

По возвращении Артузова в НКВД его к оперативной работе не допустили, хотя в Наркомате не было Ягоды и его сторонников. Каково такое было пережить опытному легендарному чекисту…

Менялось руководство чекистов. Менжинского сменил Ягода, его — Ежов, затем пришел Берия. Каждый из пришедших после Менжинского уничтожал тех, кто служил с прежними. Борьба кланов была жестокой. В огне этой борьбы сгорали лучшие кадры чекистов.

Наибольший размах массовые репрессии приняли в 1936–1938 годах. Жертвами произвола и беззакония стали около 20 тысяч чекистов, среди них были и те, кто сохранил верность революционным традициям, отказываясь нарушать социалистическую законность. В эти годы погибли многие бывшие руководящие работники ВЧК, соратники Дзержинского: А. X. Артузов, Г. И. Бокий, М. Я. Лацис, М. С. Кедров, В. Н. Манцев, Г. С. Мороз, И. П. Павлуновский, Я. X. Петерс, М. А. Трилиссер, И. С. Уншлихт, В. В. Фомин и другие.

В золотой фонд чекистов можно включить и Ольского. Кто он?

Ольский (Куликовский) Ян Калликстович (1897–1937). Сотрудник органов госбезопасности. Член РСДРП(б) с 1917 года. В ВЧК — ОГПУ с 1919 года: врид начальника ОО 16-й армии, начальник ОО 1-й Красной Польской армии. В 1921–1923 годах — председатель ЧК — ГПУ Белоруссии, затем начальник отделения и помощник начальника КРО ОГПУ СССР. С 1923 года — начальник Отдела погранохраны ОГПУ, с 1925 года — помощник начальника ОО и заместитель начальника КРО ОГПУ СССР. В 1927–1930 годах — начальник КРО ОГПУ, одновременно (до 1931 года) начальник ОО ОГПУ и помощник начальника СОУ ОГПУ СССР. В 1931 году откомандирован в распоряжение ЦК ВКП(б), в дальнейшем работал начальником Главного Управления столовых, ресторанов, кафе и буфетов «Союзнарпита». Расстрелян. Реабилитирован в 1955 году.

В середине 1924 года в ОГПУ создается отдел пограничной охраны, и первым его руководителем становится Ян Калликстович, одновременно назначенный главным инспектором войск ОГПУ и начальником Высшей пограничной школы. Даже по тем временам нагрузка на его плечи легла немалая. Охрана наших рубежей, по существу, только приобретала облик стройной системы, сочетающей войсковое прикрытие и чекистскую работу в местах наиболее вероятного проникновения противника.

Значительную активизацию оперативной работы в приграничных районах отметил начальник КРО ОГПУ А. X. Артузов. Видимо, не без его участия Ольский реализовал свое стремление вернуться в контрразведку. В конце 1925 года он стал помощником Артузова, а через некоторое время — заместителем. Во второй половине 20-х годов Ольскому пришлось руководить многими операциями чекистов и лично участвовать в наиболее важных мероприятиях. В этот период его работа отмечена двумя знаками «Почетный чекист», а к десятилетию органов госбезопасности коллегия ОГПУ наградила его почетным боевым оружием с надписью «За беспощадную борьбу с контрреволюцией». В 1927 году Ян Калликстович сменил на должности начальника контрразведывательного отдела легендарного Артузова, возглавив фактически все органы борьбы со шпионажем после объединения КРО и особого отдела в единый Особый отдел ОГПУ.

Ветераны-чекисты вспомнили немало фактов столкновения Яна Калликстовича с заместителем председателя ОГПУ Ягодой. И если бы не поддержка таких известных чекистов, как Е. Евдокимов, С. Мессинг, С. Реденс, то очень сомнительно, что Ольский остался бы в центральном аппарате ОГПУ.

Однако конфликт с Ягодой усиливался, и кульминация его пришлась на лето 1931 года, когда принималось решение по малоизвестному в исторической литературе, но значительному по масштабам делу «Весна». Возникло оно на Украине, а вдохновителем и организатором всех мероприятий по нему стал печально известный Леплевский, расстрелянный впоследствии за грубейшие нарушения законности. При явной поддержке Ягоды он хотел раздуть дело «Весна» до масштабов «Промпартии», и это ему удалось. В числе арестованных оказались известные военные специалисты, такие как Верховский, Какурин, Линтау, Лукирский, Свечин, Снесарев и многие другие. Ольский и его непосредственный начальник Евдокимов резко выступили против арестов, проводимых по делу «Весна».

Они допросили многих содержавшихся под стражей военных, изучили большое количество документов и утвердились в своих предположениях: дело «Весна» — «липа».

Ягода был очень встревожен таким поворотом событий. Тем более что ему стало известно о намерении Ольского, Евдокимова и еще ряда крупных чекистов опротестовать не только дело «Весна», но и некоторые другие и довести до руководства страны, что ОГПУ сворачивает на путь чрезмерных репрессий. Ягода кинулся за советом к тогдашнему руководителю Московского горкома Лазарю Кагановичу. И не ошибся. Лазарь Моисеевич не терпел «гнилого либерализма», был сторонником применения жестких мер к любому, кто пытался противодействовать немедленному и тотальному подавлению даже потенциальных противников «генеральной линии» Сталина. Силы оказались неравными. На совещании в ЦК генсек поддержал Кагановича и Ягоду, и по предложению Сталина в августе 1931 года было единогласно принято кардинальное решение разогнать бунтарскую группу в ОГПУ, не останавливаясь перед увольнением ее членов и переводом их на работу в гражданские учреждения.

Грянул 1937 год! За Яном Калликстовичем пришли…

27 ноября 1937 года Военной коллегией под председательством небезызвестного Ульриха Ольский был приговорен к высшей мере наказания — расстрелу. В тот же день приговор привели в исполнение. Тяжелая участь постигла и семья Яна Калликстовича: жена отбыла длительный срок в северных лагерях, старшего сына отдали в детский дом, младшего — приютили родственники.

Дело Ольского вел Зельман Пассов. Когда-то этот «заплечных дел мастер» работал под руководством Яна Калликстовича, ловил каждое его слово, а после событий 1931 года быстро переориентировался на леплевских, гаев, фриновских и им подобных. Зная Ольского, Пассов и не пытался его уговаривать. С первых же допросов начались избиения. «Скажи, — требовал Пассов, — что ты шпион и по заданию польской разведки внедрился в органы ВЧК, а все, что делал потом, — это лишь игра поляков, продвигавших тебя в руководящее звено ОГПУ». От Ольского добивались не только самооговора, но и признания в том, что многие ответственные чекисты состояли вместе с ним в шпионской организации. В черный список попали Уншлихт, Мессинг, Пилляр, Медведь, Бортновский, Пинталь, Глинский и многие другие чекисты.

Погиб работавший под руководством Артузова Казимир Станиславович Баранский. Вот краткая справка об этом чекисте:

Баранский Казимир Станиславович (1894–1937). Майор госбезопасности (1935). Родился в д. Ленчно Петроковской губ. Царства Польского в семье крестьянина-середняка. Окончил сельскую школу, Петроковское городское училище, коммерческое училище. В 1918 году — служащий банка в Москве. В 1918 году окончил артиллерийское отделение 1-х Московских командных курсов. В декабре 1918 года вступил в РКП(б). С февраля 1919 года — в Красной армии, комиссар дивизиона легкой артиллерии, сотрудник регистрационного отдела (военная разведка) штаба Западного фронта. Был ранен.

С марта 1921 года в ИНО ВЧК, зам. легального резидента ИНО ОГПУ и Разведывательного управления Штаба РККА в Варшаве, с 1923 года — резидент ИНО под прикрытием должности секретаря полпредства СССР в Польше (псевд. «Кобецкий»). Вел работу против трех контрразведок — 2-го отдела польского Генштаба, 2-го отделения Варшавского корпуса и варшавской политической полиции. Благодаря добытой им информации были раскрыты и ликвидированы сети французской и польской разведок на Украине и западных губерниях РСФСР, на Правобережной Украине, польская разведывательная сеть в Киеве и Донбассе, банда атамана Трейко, штаб Волынской повстанческой армии.

Сообщенные сведения способствовали удачному завершению операций по выводу на территорию СССР Б. Савинкова и Ю. Тютюнника. Летом 1924 года во время конспиративной встречи с агентом был задержан и избит полицейскими, после освобождения покинул Варшаву.

В Москве работал уполномоченным в центральном аппарате ИНО ОГПУ. В 1930–1933 годах — начальник 6-го отделения (разведка в странах Востока) ИНО ОГПУ. С 1933 года — начальник 4-го отделения (разведка в Польше, Финляндии и Прибалтийских государствах) ИНО ОГПУ — ГУГБ НКВД. С 1936 года — начальник отделения 6-го (Транспортного) отделения ГУГБ НКВД СССР.

Награжден орденом Красного Знамени.

Арестован 11 мая 1937 года,14 августа приговорен Военной коллегией Верховного суда СССР к высшей мере наказания по обвинению в шпионаже и принадлежности к ПОВ («Польская организация войскова») и в тот же день расстрелян. Посмертно реабилитирован в 1956 году.

Печальной была участь Мессинга. Активным было его участие по захвату Рейли.

Мессинг Станислав Адамович (1890–1937). Зам. председателя ОГПУ, руководитель внешней разведки в 1929–1931 годах. Родился в Варшаве в семье музыканта. В 1907 году вступил в СДКПиЛ, был арестован, в 1908 году выслан в Бельгию. После возвращения в Варшаву в 1911 году вновь арестован. В 1913–1917 годах служил в армии в Туркестане, с 1914 года — на Кавказском фронте. В 1917 году был избран членом полкового солдатского комитета.

В октябре 1917 года в Москве, секретарь Сокольнического совета, председатель районной ЧК. С декабря 1918 года — член коллегии и заведующий секретно-оперативным отделом Московской ЧК, по совместительству с марта 1920 года — член Коллегии СТО РСФСР. С июня 1920 года — зам. председателя Московской ЧК, с июля — член Коллегии ВЧК; с января 1921 года — председатель Московской ЧК. В ноябре 1921 года назначен председателем Петроградской ЧК и полномочным представителем ВЧК по Петроградскому военному округу, с октября 1922 года также командующим войсками ГПУ Петроградского ВО. С июня 1922 года — член Коллегии ГПУ, затем начальник Петроградского губернского отдела ОГПУ и полномочный представитель ОГПУ в Петроградском (Ленинградском) ВО. С сентября 1923 года — член Коллегии ОГПУ. В 1926–1927 годах — член Северо-Западного бюро ЦК ВКП(б).

С октября 1929 года — заместитель председателя ОГПУ СССР (и по совместительству начальник ИНО ОГПУ). В августе 1931 года направлен на работу в Наркомвнешторг СССР: член коллегии и председатель объединения «Совмонтувторг». Расстрелян. Реабилитирован в 1956 году.

Легендарный пограничник Петров Тойво Вяха немало рассказывал автору о своих встречах с Мессингом. Пострадал и Филипп Демьянович Медведь, личный друг С. М. Кирова.

Медведь Филипп Демьянович (1889–1937). Член Коллегии ВЧК с 27 марта 1919 по февраль 1922 года, Коллегии ГПУ в 1922–1923 годах, Коллегии ОГПУ в 1931–1934 годах. Родился в деревне Масеево Пружанского уезда Гродненской губернии в семье рабочего. Учился в железнодорожном училище, затем в механико-техническом училище, из последнего был исключен за участие в забастовке. Работал чертежником, землемером, плотником. В 1907 году в Варшаве по рекомендации Ф. Э. Дзержинского был принят в члены Социал-демократии Королевства Польского и Литвы. Четыре раза был арестован, два года провел в заключении в тюрьме. Участник Первой мировой войны. С марта 1917 года работал в Сокольнических мастерских в Москве, участвовал в организации Сокольнической районной милиции, в октябре 1917 года входил в состав Сокольнического районного ВРК, командовал 1-м Московским революционным отрядом, до мая 1918 года являлся военкомом Сокольнического района.

С мая 1918 года — член контрольной коллегии ВЧК. С сентября — председатель Тульской губ. ЧК, 27 марта 1919 года утвержден членом Коллегии ВЧК. В мае — августе 1919 года — председатель Петроградского ЧК. В августе — октябре 1919 года — начальник особого отдела Западного фронта. В октябре — декабре того же года заведовал концентрационными лагерями и одновременно отделом принудительных работ НКВД РСФСР.

В декабре 1919 года вновь назначен начальником Особого отдела Западного фронта, одновременно с января 1921 года — полномочным представителем ВЧК по Западному краю. В ноябре 1921 года был отозван в Москву и назначен зам. председателя Московской ЧК, одновременно начальником Московской окружной транспортной ЧК. С декабря того же года по совместительству — начальник особого отдела Московского военного округа. В марте 1922 года был освобожден от работы в транспортной ЧК и назначен начальником Московского губ. отдела ГПУ с оставлением руководителем Особого отдела МВО. С июля 1922 года — член Коллегии ГПУ при НКВД РСФСР. После ликвидации в декабре 1923 года Московского губ. отдела ОГПУ в апреле 1924 года назначен полномочным представителем ОГПУ по Западному краю — председателем ГПУ при СНК Белорусской ССР и по совместительству начальником особого отдела Западного фронта. В декабре 1925 года освобожден от должности с объявлением выговора за допущенный инцидент на советско-польской границе, когда пограничники обстреляли партизан диверсионных отрядов Разведывательного управления Штаба РККА, проводивших т. н. «активную разведку» и уходивших от преследования польских жандармов. В феврале 1926 года переведен в Хабаровск полномочным представителем ОГПУ по Дальневосточному краю; с августа 1929 года одновременно возглавлял особый отдел вновь образованной Особой Краснознаменной Дальневосточной армии. В январе 1930 года был назначен полномочным представителем ОГПУ по Ленинграду и Ленинградскому военному округу, по совместительству начальником Особого отдела ЛВО и Ленинградского окружного транспортного отдела ОГПУ (оба последних поста занимал до апреля 1932 года). В июле 1931 года приказом ОГПУ смещен с должности, но в августе того же года, видимо после обращения в вышестоящие инстанции первого секретаря Ленинградского обкома партии, личного друга Медведя, С. М. Кирова, приказ был отменен.

С 22 ноября 1931 года — член Коллегии ОГПУ СССР. В июле 1934 года после упразднения ОГПУ — начальник Управления НКВД Ленинградской области.

3 декабря 1934 года в связи с убийством С. М. Кирова был смещен с должности и арестован. 23 января 1935 года вместе с другими руководителями Ленинградского УНКВД приговорен за «преступно-халатное отношение к своим обязанностям по охране госбезопасности» к 3 годам исправительно-трудовых работ. Работал в системе Дальстроя НКВД начальником Южного горнопромышленного управления.

Награжден 2 орденами Красного Знамени, 2 знаками «Почетный работник ВЧК — ГПУ».

В мае 1937 года отозван в Москву. 7 сентября 1937 года был арестован. Приговорен в высшей мере наказания в особом порядке. Расстрелян. Реабилитирован посмертно в 1957 году.

Трагической была судьба и сына Медведя Миши. Его арестовали. После мытарств в Московской тюрьме Миша получил свой пятилетний «срок» и был отправлен в Верхнетуровскую исправительную колонию НКВД.

«Я отбыл два года пять месяцев из пяти лет, которые мне дали, и сам не знаю до сих пор за что», — писал Миша сестре. Миша Медведь погиб во время катастрофы на лесоповале. Обстоятельства катастрофы неизвестны.

Репрессии по отношению чекистов продолжались и после окончания Великой Отечественной войны. Правда, их масштаб был уже не тот. Расстреляли Лаврентия Берия и его соратников. Что о них сказать? Руки их по локоть в крови. Они совершили тяжкие преступления, злоупотребляли властью. Но шпионами и изменниками не были. В годы военного лихолетья они активно участвовали в противоборстве с противником.

Получили же они «по заслугам» за старое, когда выбивали показания у арестованных. Один из таких «заплечных дел» — расстрелянный Залман Пассов.

У нас много проходило кампаний. Была кампания, когда некоторые руководители НКВД соревновались, кто больше разоблачит врагов. Кампанию сажать через годы сменила кампания реабилитации.

В массу реабилитированных попали и такие, кого не следовало прощать.

Справедливость восторжествовала в отношении сотрудников Артузова, активно участвовавших в операции «Трест».

Например, была установлена невиновность Сосновского (Добржинского).

Сосновский (Добржинский) И. И., 1897 года рождения, уроженец гор. Риги, поляк, гражданин СССР, со средним образованием, бывш. член ВКП(б) с 1921 года, исключен в связи с настоящим делом, до ареста — зам. нач. УНКВД по Саратовской области, был арестован ГУГБ НКВД СССР в конце 1936 года.

Сосновский обвинялся в том, что он:

(из обвинительного заключения, т. 1 л. д. 218).

Во 2-м томе дела Сосновского имеется протокол допроса его от декабря 1936 года (протоколы отпечатаны на машинке и никем не подписаны). Из содержания их видно, что допрашивал Сосновского особоуполномоченный НКВД Фельдман, что Сосновский обстоятельно рассказал о том, как он прибыл в Россию (по заданию польской разведки со шпионскими целями), как был арестован ЧК и как затем преданно служил Советской власти, работая в органах ОГПУ — НКВД.

В отношении Роллера и Недзвяловской в этих протоколах имеются следующие показания Сосновского;

«Ответ: Он (то есть Роллер) никакого отношения не имел. Я его не знал, но встречал в тюрьме, когда поехал на Зап. фронт с Дзержинским, он хотел бежать в Польшу из России, а мы тогда собирали сведения, что ПВУ имело колоссальное значение для самого падения Пилсудского».

Далее:

«Еще когда Кияковский сидел, мы с Артузовым поехали в Смоленск ликвидировать Борейко, его арестовали и привезли в Москву. В Смоленске я уже был сотрудником, но даже ни Медведь, ни Апетер не знали этого. Тут состоялась встреча и привлечение к чекистской работе Марчевского и Роллера, это было в Смоленске. Как это было? Мы ставили себе задачу — работу среди военнопленных, среди арестованных, с тем чтобы вербовать себе сторонников. Поставлена задача была политически — ПОВ против ПОВ, и выбирали для этой работы самых подходящих. Говорили о том, что капитан Витковский осужден в Польше на 18 лет за коммунистическую агитацию, и он при помощи поляков и при помощи Дриммера — офицера 2-го отдела — бежал из Двинска. Привели этого Витковского из тюрьмы, ободранный, босой, замазанный, как черт, и с Витковским вопрос решился довольно быстро, потому что он действительно осужден. Его тут же освободили. Второй экземпляр был Роллер. Он австрийский унтер-офицер, сидел в плену в Сибири и смывался из плена домой. Он сидел в одной камере с Витковским (он же Марчевский). Витковский сказал, что Роллер человек подходящий. Через несколько дней был выпущен Роллер. Мы приехали, обогащенные еще Витковским и Роллером.

Вопрос: Роллер тоже был разведчиком?

Ответ: Роллер никогда разведчиком не был, он был обыкновенным строевым фельдфебелем вроде Паукера. В разведке Роллер никогда не работал, поскольку я знаю…

В Вильно мы выпустили воззвание.

Вопрос: Заторская его тоже подписала?

Ответ: Да, мы все подписали. Мы написали воззвание, где приводили всякого рода случаи самоубийства и т. д., зачитали Ревкомитету, тут же воззвание было отпечатано и привезено в Минск, но не распространялось. Роллера от нас отделили, что он вел — неизвестно, а Кияковский уехал в Москву ликвидировать свою сеть.

Через некоторое время из Полоцка сообщают, что там будет переходить серьезная группа ПОВ. Поехали ликвидировать Квятковский и Кияковский, фамилию возглавляющего я сейчас не помню. Была там Марылька Недзвяловская — жена Роллера. Их, кажется, пять человек, но кто именно, я сейчас не помню. Всех их забрали и привезли. Оказывается, что они были посланы из штаба через штаб Украинского фронта ехать в Москву. Первейшая задача их была угробить меня, а затем заниматься работой в том же стиле. Рассказала об этом Марылька Недзвяловская, и поэтому ее выпустили. Послали мы второе воззвание за ее подписью, где было сказано, что там посылают, а они переходят к нам. Это там произвело колоссальное, прямо ошеломляющее впечатление. Там же была выпущена книжка, что ПОВ на стороне революции, об этом еще Дзержинский говорил в своем докладе на пленуме Моссовета и говорил, что я это вскрыл, на самом деле я не вскрыл, но просто так политически надо. Значит, этих всех посадили. Офицера, который их возглавлял, расстреляли. Там была еще одна женщина-красавица, ее обменяли, а Марылька вышла замуж за Роллера.

Я не знал, что делается по польским делам, так как у меня и Маковского были плохие отношения, хотя Ольский дружно относился ко мне, но я знал некоторые данные о выемке документов. Я тогда был назначен помощником начальника ООМВО и сидел больше там, чем в Шестом (отделении) КРО. Пилляр звонит и спрашивает, где я. Я явился, и он говорит, что в польбюро ЦК явился Ковальский, которого я хорошо знал, заявился к Дзержинской, ссылаясь на знакомство с ней. Он был главным резидентом польской разведки здесь, и не только польской, но даже французской. Он сказал, что хочет разговаривать со мной. Я пошел в польбюро, где мне показывают его фотокарточку. Мы условились, что он придет на следующий день. Пришел Ковальский, и я был очень рад, так как мы были с ним очень близки, он заявил, что хочет работать с нами, идейно разочаровался и обижен на то, что его послали резидентом, когда его сверстники стояли по положению выше. Правда, он любил выпивать, и я с ним ни о чем не говорил. Его видел Хальтман и отвел в гостиницу "Савой".

Моя работа заключалась в очень большой мере с Ковальским. Он мне рассказывает, что его начальник — майор Кобелянский — человек беспринципный, бывший адъютант Пилсудского, человек, которому нужны деньги, и мы поставили с ним задачу совершенно конкретную — вербовать этого Кобелянского. Кобелянский — педераст, который после мне говорил, что практически он занимается этим делом давно, что это чуть ли не врожденное. Он был влюблен в Ковальского, как в женщину, и даже сильней, поэтому мы решили это использовать в смысле влияния на него. Он мне сказал, что Кобелянский говорил, что, когда кто-нибудь приезжал в Москву, обязательно меня искали. У них был страшный интерес ко мне. Он рассказал, что Кобелянский нуждается в деньгах, что он является моим дальним родственником, каким — я и сейчас не знаю. Они здорово пили, а денег у них не хватало, и решили, почему бы им не заработать деньги у Добржиньского. И вот однажды он приходит ко мне, я с ним тогда почти каждый день встречался на к/к (конспиративной квартире), на Сивцев Вражек, и говорит, что он (Кобелянский) идет на все. Тогда я говорю — ты иди и скажи, тогда Ковальский говорит, что он просил передать, что это только планы. Тогда я ему сказал, а ты скажи, что понял его неверно, и сказал мне всю правду, и предлагаешь свои услуги. Он страшно испугался, что я его провалю, и мы условились с Ковальским, что он его приведет на квартиру к Пузицкому. Тут состоялась его вербовка, и он заявил, что хочет 20 тысяч долларов, так как только за деньги. Он начал выдавать целый ряд людей, ту сеть, которую полтора года выдавал Ковальский, и он до сих пор не знал об этом, что Ковальский уже давно работал. Он никаких условий не предъявлял, но просил немного денег, так как у него было тяжелое материальное положение… и ему дали 3 тысячи долларов. Но без выдачи этих денег Ковальский выдал громадную сеть».

На допросе 23–25 апреля 1937 года Сосновский показал, что на территорию РСФСР он прибыл в ноябре 1919 года со шпионскими заданиями от разведорганов Польши, а в июне 1920 года был арестован ЧК в Москве. Дело на него вели Артузов и Пилляр.

Далее Сосновский показал, что по шпионской деятельности на территории СССР в 1919–1920 годах с ним были связаны: Стецкевич (Кияковский) Виктор Степанович (он убит в Монголии в 1932 году), Завадский Юлиан Мартынович, Квятковский Вацлав, Мартыновский Виктор Иосифович, Войцеховская Галина, Левандовский Сигизмунд и ряд других лиц, в числе которых Роллер (Чиллек) К. Ф., Недзвяловская М. М. и Штейнбрюк О. О. не упоминаются. На этом допросе Сосновский также заявил, что он еще до ареста пересмотрел свои взгляды на советскую власть, а в дальнейшем Менжинский, Мархлевский, Артузов и другие в беседах убедили его прекратить борьбу с советской властью.

В собственноручном заявлении от 11 мая 1937 года Сосновский писал, что он до дня своего ареста в 1937 году был польским разведчиком, вел борьбу против советской власти, внедрял своих людей в аппарат ВЧК: Кияковского, Гурского-Табартовского, М. Недзвяловскую и других (Роллер-Чиллек и Штейнбрюк не упоминаются).

На допросе 11 мая 1937 года Сосновский на вопрос следствия, кого именно ему удалось внедрить в аппарат ВЧК, показал:

«По договоренности с ними я доставил в особый отдел скрывавшихся от ареста моего дядю Гриневского Георгия, Мартыновского, Марию Плотух — резидентку в Орше — и, наконец, Стецкевича-Кияковского.

Из них, кроме меня, на первых порах внедрился в аппарат ВЧК Кияковский. Так как остальные были неподходящие, с моей точки зрения, для этой цели. Впоследствии в аппарат ВЧК были таким же путем обработаны мною Роллер, Витковский, он же Марчевский, Гурский, он же Табартовский, Недзвяловская (позже жена Роллера), моя жена Юна Пшепелинская и Заторская Ирена.

Все эти лица в разное время переброшены со шпионскими целями в Советскую Россию» (том 1, л. д. 37, 38.).

На допросе 12 мая 1937 года Сосновский также дал показания в отношении Роллера и Недзвяловской (выписка из протокола допроса имеется в деле на Роллера).

В ряде последующих допросов Сосновский дал обширные показания о своей шпионской и заговорщической деятельности в органах госбезопасности.

15 ноября 1937 года Сосновский в особом порядке осужден в ВМН.

Военный трибунал Московского военного округа в составе председательствующего полковника юстиции Гуринова и членов: полковников юстиции Русакова и Абрамского рассмотрел в заседании от 2 января 1958 года надзорный протест Главного военного прокурора на постановление НКВД и Прокурора СССР от 15 ноября 1937 года, в соответствии с которым арестованный в ноябре 1936 года заместитель начальника управления НКВД по Саратовскому краю комиссар государственной безопасности 3-го ранга Сосновский, он же Добржиньский, Игнатий Игнатьевич, 1897 года рождения, уроженец города Риги, подвергнут расстрелу.

Заслушав доклад полковника юстиции Абрамовского и заключение пом. Главного военного прокурора СССР подполковника юстиции Борисова, поддерживающего протест, военный трибунал УСТАНОВИЛ:

Сосновский обвинялся в том, что, будучи эмиссаром Пилсудского и 2-го отдела польского главного штаба, в 1920 году проник в аппарат ВЧК — ОГПУ — НКВД и вплоть до ареста занимался диверсионно-разведывательной деятельностью против СССР, а также участвовал в заговоре, возглавляемом Ягодой.

В протесте предлагается прекратить дело за отсутствием состава преступления ввиду того, что проведенной тщательной проверкой установлена необоснованность привлечения Сосновского к ответственности.

Прокурор указывает, что, как установлено проверкой, Сосновский действительно был арестован в 1920 году в Москве как резидент польской разведки, но выдал всю шпионско-разведывательную сеть ПОВ и по указанию Дзержинского Ф. Э. был привлечен к сотрудничеству с советской разведкой. В дальнейшем Сосновский работал на ответственных постах в органах государственной безопасности и никаких данных о какой-либо преступной его деятельности проверкой не добыто.

По материалам бывшего 2-го отдела польского генштаба Сосновский числится как лицо, «изменившее Родине и перешедшее на сторону красных». Польская разведка принимала меры к физическому уничтожению Сосновского, в связи с чем был направлен в СССР польский агент Борейко в 1920 году. По свидетельству бывшего ответственного работника НКВД Артузова, органы ВЧК при непосредственном участии Сосновского сняли всю польскую агентурную сеть в период советско-польской войны 1920 года. По личному представлению Ф. Э. Дзержинского и по рекомендации виднейших деятелей польского коммунистического движения Сосновский был принят в 1921 году в члены РКП(б). В том же году по представлению Ф. Э. Дзержинского Сосновский был награжден орденом Красного Знамени за раскрытие плана польских диверсантов относительно захвата штаба Западного фронта в г. Минске. За активное участие в поимке Б. В. Савинкова Сосновскому в 1924 году постановлением ЦИК СССР объявлена благодарность.

Что касается показаний Сосновского, в которых он признавал свою вину как польский агент и участник заговора Ягоды, то эти показания не заслуживают доверия, поскольку, кроме себя, Сосновский оговорил еще 45 человек, якобы являвшихся сообщниками его преступной деятельности, однако все эти лица в настоящее время реабилитированы. Не заслуживают доверия и выписки из показаний арестованных по другим делам, в которых говорится о проведения совместной с Сосновским контрреволюционной деятельности. Проверкой установлено, что лица, оговаривавшие Сосновского и самих себя, были репрессированы необоснованно (Уншлихт, Пилляр и др.). По показаниям Ягоды и Буланова Сосновский не проходит.

Находя, что проверкой установлена невиновность Сосновского в возведенных на него обвинениях и что он, перейдя на сторону Советской власти, проявил себя стойким и мужественным чекистом, прокурор просит о реабилитации Сосновского.

Проверив материалы дела и соглашаясь с протестом, военный трибунал

Постановлением НКВД и Прокурора СССР от 15 ноября 1937 года в отношении Сосновского (Добржиньский) Игнатия Игнатьевича отменить и дело о нем прекратить за отсутствием состава преступления.

(Подлинное за надлежащими подписями.)

Уже далеко позади тридцатые годы — расцвет репрессий, настали мирные послевоенные, но судьба многих чекистов оказалась печальной. Расстрелян Виктор Семенович Абакумов, ряд других чекистов.

Прославившийся в годы войны СМЕРШ не обошли репрессии и прочие неприятности. Из 16 начальников Управлений контрразведки «СМЕРШ» фронтов восемь были лишены генеральских званий. Среди них Александр Семенович Быстров, Александр Анатольевич Вадис, Павел Васильевич Зеленин, Николай Андрианович Королев. Начальник Управления контрразведки «СМЕРШа» Наркомата ВМФ СССР тоже лишен генеральского звания за дискредитацию «себя за время работы… и недостойный в связи с этим высокого звания генерала». Генерал-майор Сиднев Алексей Матвеевич был арестован, затем оказался в психиатрической больнице. Хапнувший без меры трофейного имущества Н. А. Зеленин более двух лет провел в заключении, неоднократно подвергался изуверским пыткам. (От него требовали получить признание в измене и «соучастии в заговоре Абакумова, имевшего целью захватить власть».) Многократно пытали и генерал-лейтенанта Николая Николаевича Селиванского, заместителя В. С. Абакумова, затем зам. министра государственно безопасности. За Селиванским не было никакой вины, хотя при пытках ему сломали руку.

Условно применим термин «борьба кланов». Так вот она продолжалась. Были и подковерные игры. Они и сегодня имеют место.

Автор испытал такое и на себе. Во время одного из торжественных мероприятий в Кремле два офицера-пограничника Забелин и Владимир Булатов так «опекали» автора, что он не мог ни на шаг отойти от них. Цель «опеки» была простая, чтобы тот не смог поговорить с одним из руководителей. Зато уж вскоре при встрече с президентом России, где «опекунов» не было, автор говорил с ним, о чем хотел.

Что касается этих двух «опекунов», то они из категории тех, кто неукоснительно выполняет приказы и пожелания начальства, какими бы те ни были. Приспособленцы всегда были и есть, с чем в жизни приходится смириться.

Многие десятилетия прошли, промелькнули после гибели Артузова. Много событий с тех пор произошло в нашей стране.

Повысился образовательный уровень чекистов, как и всего населения великой державы. Успешно развивалась наука, в частности историческая. Конечно, и здесь приспособленцы показали себя. Десятки известных профессоров, докторов наук, искажая исторические события в угоду тому или иному государственному лицу, добровольно лжесвидетельствуют ради карьеры.