Сегодня через многие десятилетия трудно представить последние дни Артура Христиановича Артузова. И все же сохранились документы, проливающие свет на его судьбу.

В пятидесятые годы минувшего столетия было еще много людей, знавших Артузова. Были и те, кто присутствовал при его аресте и допрашивал. Это Баштаков и Аленцев.

При аресте Артузова присутствовал оперуполномоченный того же 8-го (Учетно-регистрационного) отдела, лейтенант госбезопасности Леонид Баштаков, впоследствии возглавивший этот отдел, называвшийся тогда уже 1-м Спецотделом НКВД СССР.

«Артузова я лично знал с 1932-го по 1937 год, то есть по день его ареста, по совместной работе в органах ОГПУ — НКВД. В первой половине 1937 года я работал в подчинении у Артузова на протяжении полутора — двух месяцев.

…Артузов человек большой культуры, с большим опытом оперативной работы, к подчиненным был внимателен, отзывчив. Знаю его по работе в школе органов, там он как лектор пользовался большим авторитетом и уважением».

Л. Ф. Баштаков по совместительству несколько лет был руководителем одной из спецдисциплин в Центральной школе ОГПУ — НКВД, где иногда А. X. Артузов читал лекции. С января 1942 года и до выхода в отставку Л. Ф. Баштаков был начальником Высшей школы НКВД — НКГБ — МГБ СССР.

«Арест Артузова для меня был полной неожиданностью. Произошло это таким образом. В день ареста Артузова я работал в кабинете Артузова, так как он был на партийном активе в клубе НКВД. Часов в 12 ночи Артузов возвратился с актива в возбужденном состоянии. На мой вопрос, что случилось, Артузов, волнуясь, беспрестанно ходя по комнате, стал ругать Фриновского и говорил примерно следующее: "Этот выскочка, недоучка ни за что оскорбил меня на активе, назвав меня шпионом. Мне даже не дали возможности отпарировать его выступление".

Спустя 20–30 минут работники Оперода арестовали Артузова.

В моем присутствии производилась опись документов в кабинете Артузова. Что это были за документы, я сказать не могу, так как не читал их. Не знаю я дальнейшей судьбы этих документов».

Это показал генерал-майор в отставке (с 1947 года) Леонид Фокиевич Баштаков 20 апреля 1955 года, будучи приглашенным в КГБ при Совете Министров СССР.

Что такое Оперод? Сотрудники Оперода осуществляли наружное наблюдение, обыски, аресты, перлюстрацию корреспонденции и т. п.

Артузов справедливо назвал Фриновского — недоучка. Комкор, впоследствии командарм первого ранга (перескочив через ранг второй) и нарком Военно-Морского Флота Фриновский получил примечательное образование. Он окончил духовное училище, один класс Пензенской духовной семинарии и… шестимесячные курсы при Военной академии РККА.

У читателя могут возникнуть вопросы: почему Баштаков находился в кабинете своего начальника Артузова? Что он там делал? Разве не имел он собственного рабочего места? Кстати, как известно читателю, Артузов в новой должности занимал крохотный кабинетик-клетушку на первом этаже. Места для второго письменного стола там не было. Почему Баштаков не торопился домой? Почему Баштаков работал там аж до двенадцати часов ночи? Может, по просьбе Артузова отбирал для него материалы к очередной главе будущей книги и не успел этого сделать днем? Баштаков упоминает скромно, что при нем производилась выемка документов, обнаруженных в кабинете Артузова, но что за документы, он не знает, так как их не читал. Правдивы в заявлении только последние два слова — «не читал». Но о чем они, знал прекрасно, ибо на каждой папке, изымаемой из сейфа, была надпись, которая и заносилась в опись.

И напрасно скромничает уполномоченный 8-го отдела лейтенант госбезопасности Баштаков — он не просто присутствовал при этой процедуре. Он самолично составлял опись изъятого. О чем свидетельствует его подпись под оной.

В сейфе Артузова было обнаружено множество следственных «дел», среди них «дело» Сиднея Рейли, «дело» о похищении генерала Кутепова — этими материалами он пользовался для работы над историей ВЧК — ОГПУ. Копии двух писем Менжинскому. Копии пяти писем Ежову. Рукописный обрывочный текст выступления на партактиве. Некоторые личные документы. И последнее, очень важное — копии письма Сталину.

Вот личный обыск Артузова действительно производился лишь в присутствии Баштакова. Его проводил младший лейтенант госбезопасности П. Васильев. При этом было изъято:

Партийный билет за номером 1018779.

Служебный пропуск в Кремль за номером 079.

Удостоверение НКВД за номером 35.

Пропуск в Наркомат обороны.

Знак «Почетный чекист» за номером 33 и грамота к нему (в форме удостоверения личности, несколько большего размера).

Нож перочинный в кожаном футлярчике.

Два письма и три записки.

Девять почтовых марок.

А вот соображения по поводу нахождения Баштакова в кабинете Артузова такие: он там находился в столь поздний час неслучайно. Нахождение в чужих кабинетах без служебной надобности в середине ночи никогда в НКВД не поощрялось, особенно в кабинетах начальников, тем более в их отсутствие. Стало быть, какая-то служебная надобность (оформленная в виде устного приказа) имелась.

Возможно, вопрос об аресте Артузова был окончательно решен в самую последнюю минуту, возможно, после окончания собрания партактива, иначе его могли арестовать раньше, а не приглашать в зал. Партактив — не партсобрание, на которое обязаны были являться все члены данной парторганизации. Партактив — всегда для избранных, ответственных. Рядовых коммунистов туда приглашали, если их присутствие было необходимо. Баштаков работал в одном отделе с Артузовым, состоял в одной с ним партячейке. Значит, то было не партсобрание, на котором присутствовал бы и Леонид Фокиевич, а именно узкий партактив, иначе не выступал бы на нем первый замнаркома и начальник ГУГБ Фриновский.

Сейчас можно только предполагать. Так вот одно из предположений, что Баштакова кто-то из высших руководителей (не исключаю, что тот же Фриновский) подсадил под благовидным предлогом в кабинет начальника, чтобы Артузов, почуяв неладное, вдруг не смог бы уничтожить хранящиеся у него какие-либо документы или, что совсем уж нежелательно, не покончил жизнь самоубийством (таких случаев в системе НКВД уже было несколько).

На следующий день после ареста Артузова на его квартиру по 3-й Тверской-Ямской явились сотрудники Оперода Гродек и Молюков (инициалы ни в ордерах, ни в протоколах не проставлены). При обыске в качестве понятых присутствовали дворник Андрющенко П. Н. и… Артузова И. М. (Их инициалы в протоколе указаны.)

Ордер на арест Артузова подписали Комиссар Государственной Безопасности 2-го ранга Лев Бельский и Комиссар Государственной Безопасности 3-го ранга Николай Николаев-Журид.

Вот что изъяли при обыске на квартире Артузова:

Статуты к знакам «Почетный чекист» номер 6 и 34 (в протоколе ошибка, следует 33).

Паспорт серии МФ номер 646441.

Грамота к наградному маузеру номер 732.

Грамота к знаку «Почетный чекист» МНР.

Орден Красного Знамени номер 11512.

Знак «Почетный чекист» номер 6.

Старые служебные удостоверения — 12 штук.

Фотоаппарат «Лейка».

Папка с архивными материалами, принадлежавшими И. И. Межлауку.

Фотографии — 36 штук.

Произвели обыск и на бывшей квартире Артузова в Милютинском переулке, где по-прежнему проживали (вскоре их выселят) Лидия Дмитриевна и дети. Здесь изъято:

Именной наградной пистолет за номером 1696 с надписью: Артузову А. X. за разгром «52-й банды».

Восточная шпага.

Малого размера кинжал.

Большой монгольский кинжал с шелковым поясом.

Пишущие машинки — 2 штуки.

Книги Троцкого, Бухарина, Зиновьева и других запрещенных авторов.

Фотографии — 75 штук.

Записная книжка.

На даче по Зубаловскому шоссе изъято малокалиберная винтовка.

По окончании обыска Артузов был под конвоем препровожден в автомобиль и доставлен в Лефортовскую тюрьму. Для персонала тюрьмы он был личностью бесфамильной — «заключенный номер 10». В соответствии с номером одиночной камеры.

В составлении протоколов допросов, а затем и сомнительного обвинительного заключения Дейчу помогал его подчиненный, начальник 1-го отделения секретариата НКВД лейтенант госбезопасности Виктор Терентьевич Аленцев.

Через двадцать лет Аленцев, уже полковник КГБ, поначалу не признал, что имел отношение к «делу» Артузова, а когда ему показали его собственноручную подпись под протоколами допросов, сослался на плохую память и давность лет. Но кое-что, и существенное, все же в конце концов припомнил.

Вспомнил Аленцев: в следственном деле Артузова имеются всего два протокола его допросов, подписанные проводившими их Дейчем и Аленцевым. (Из тюремного журнала установлено, что «беспамятный» Аленцев трижды допрашивал Артузова уже после того, как было составлено и утверждено обвинительное заключение по его делу). Вопрос: с какой целью? У автора в качестве версии есть единственный ответ: видимо, Аленцев готовил подследственного к заседанию Военной коллегии Верховного суда СССР, уговаривал не отказываться от данных на следствии показаний. Скорее всего, такого согласия не добился, потому никакого суда и не было.

По закону каждая встреча следователя с подследственным должна быть запротоколирована и подшита в «дело». Отсюда может возникнуть представление, что за два месяца содержания Артузова в Лефортовской тюрьме его допрашивали всего два раза. Это протоколы, многостраничные, отпечатанные на машинке, оформлены вроде правильно, с указанием времени начала и завершения допроса, с непременной подписью арестованного не только на последней, но и внизу каждой страницы.

Однако на самом деле допросов Артузова было много больше, и подтвердил это невольно, то ли из-за юридической неграмотности, то ли из-за наплевательского отношения к закону… сам Дейч!

Аленцев рассказал: к середине августа следствие было завершено. И на основании всего лишь двух протоколов Шапиро велел ему составить обвинительное заключение. Когда Аленцев возразил, что сделать это на основании только двух протоколов при отсутствии материалов очных ставок (они не проводились), каких-либо улик, иных доказательств никак нельзя, Шапиро в грубой форме приказал ему: «Делай, как приказано!».

15 августа 1937 года, всего за два месяца, следствие по делу Артузова было завершено. (Следствие по делу расхитителя, директора какого-нибудь хозяйственного магазина в провинциальном райцентре и то заняло бы больше времени.) Лейтенант госбезопасности Аленцев по приказанию майора госбезопасности Шапиро составил обвинительное заключение на пяти листах. После чего, как уже известно, еще трижды вызывал Артузова на разговоры, оставшиеся незапротоколированными.

Заместитель наркома НКВД СССР комиссар госбезопасности второго ранга Бельский обвинительное заключение утвердил. В постановляющей части обвинительного заключения говорилось, что теперь следственное дело по обвинению Артузова подлежало передаче на рассмотрение Военной коллегии Верховного суда СССР. Подлежало, но… так туда и не поступило. Впрочем, предстань Артузов перед некогда своим заместителем Ульрихом лично, на его судьбе это бы никак не отразилось. Комиссар госбезопасности третьего ранга Дейч получил новое назначение: начальником управления НКВД по огромному в те времена Азово-Черноморскому краю. (В сентябре после раздела АЧК его оставили начальником УНКВД Ростовской области.)

Передача дела в суд позволяла Артузову, как и сотням тысяч других людей, прошедших по этому скорбному пути, сохранять в душе призрачную надежду на справедливость, то есть на спасение. Они верили, что на суде откажутся от выбитых из них показаний, расскажут о пытках и истязаниях, может быть, даже добьются наказания своих мучителей.

Военная коллегия Верховного суда СССР заседала тогда в скромно трехэтажном здании по улице 25 Октября (теперь вновь Никольской), 23. Главный вход, однако, был на другой стороне — там, где стоит памятник первопечатнику Ивану Федорову, наискосок за его спиной. Впоследствии в этом здании много лет размещался Московский горвоенкомат.

Артузову не дано было пройти через фарс на правосудие, каковым являлись заседания Военной коллегии Верховного суда СССР. Явочным порядком, в нарушение даже тогдашнего, хоть и скверного, но все же официально существовавшего законодательства, всего лишь приказом наркома Ежова была введена новая форма внесудебной расправы, так называемая в особом порядке. Она применялась, как разъяснил Вышинский, в тех случаях, если «характер доказательств виновности обвиняемого не допускает использования их в судебном заседании». Так было узаконено полное, беспредельное беззаконие. Никаких приговоров на самом деле в судебном порядке не выносилось, поэтому родственников жертв к тому же еще и обманывали: им сообщали, что такой-то Военной коллегией приговорен к десяти годам лишения свободы в дальних лагерях без права переписки.

21 августа 1937 года тройка в составе председателя Военной коллегии Верховного суда СССР армвоенюриста Ульриха, заместителя прокурора СССР Григория Рогинского и заместителя наркома НКВД СССР Льва Бельского заочно за несколько минут вынесла решение умертвить Артура Христиановича Артузова и еще шестерых бывших чекистов.

Того же 21 августа на бланке Военной коллегии Верховного суда СССР с государственным гербом под номером 00166 за подписью председателя Военной коллегии армвоенюриста Ульриха от руки составлено следующее предписание:

«Коменданту военной коллегии

Верховного Суда Союза ССР

Т. Игнатьеву

Предлагаю немедленно привести в исполнение приговор Военной коллегии Верховного Суда Союза ССР о расстреле в отношении:

1) Горб Михаила Савельевича

2) Гордона Бориса Моисеевича

3) Карина Федора Яковлевича (он же Крутянский Тодрес Яковлевич)

4) Кононовича Владимира Марковича

5) Лоева Якова Борисовича

6) Штейнбрюк Отто Оттовича

7) Артузова Артура Христиановича

Всего в отношении семи осужденных».

Подпись, круглая печать с гербом.

Предписание написано чернилами. Против каждой фамилии две галочки карандашом. Их проставил уже исполнитель в подвале Варсонофьевского. Первую галочку — когда принял обреченного, вторую — после того как выстрелил ему в затылок…

«Немедленно» и означало немедленно, то есть того же 21 августа. Ссылка на приговор Военной коллегии — фальсификация, она нужна не Ульриху, а коменданту Военной коллегии капитану Игнатьеву: без такой официальной бумаги на бланке он не имел права передавать числившихся за коллегией осужденных исполнителям.

В тот день в Москве было расстреляно тридцать восемь человек (!). В их числе, как установил автор, кроме семерых названных, были старый агент ИНО Виктор Илинич и бывший комендант Московского Кремля Рудольф Петерсон.

Об этом свидетельствует следующий документ (написан чернилами от руки):

Подписи сделаны простым карандашом. Подобных актов в Центральном архиве ФСБ РФ за подписями Василия Михайловича Блохина и Василия Яковлевича Зубкина многие сотни, а то и больше.

Родственникам Артура Христиановича уже в 50-е годы сообщили, что Артузов умер в заключении 12 июля 1943 года. Эта дата попала и в разные справочные издания. Как и ложь о приговоре Военной коллегии.

Арест Артузова явился страшным ударом для его родных и близких. Тут надо вникать в психологию нормального советского человека той эпохи. В конце 1936-го — первой половине 1937 года почти никто не понимал по-настоящему, что происходит в стране. Подавляющее большинство даже образованных людей простодушно верили, что арестовывают действительно врагов народа, изменников, шпионов, диверсантов, террористов. (Трагическая гибель Кирова сыграла в рождении этой слепой веры огромную роль.) Честному же человеку опасаться нечего. «Нет дыма без огня», коли арестовали, значит, есть за что.

Что тут сказать, что было, то было…